Зеркальность

— А Алик, Кира? Где он в этом замке? Алик! Посмотрите в окна, может, увидите?

Алик... Об этом я как-то не подумала. Нет, вряд ли он в "моем" замке. У него совсем другие интересы. Он, наверное, пошел бы в казино, если бы был уверен, что выиграет. А здесь, говорят, все мечты сбываются. Трус. Инфантил. Не надо было поддаваться, подыгрывать его слабостям, стоило серьезно, без ругани, поговорить. Наверняка мне удалось бы его изменить в лучшую сторону еще тогда.

Тут проводник решительно взял меня за руку и увел с дорожки, углубившись в парк при замке. Кругом плескались прекрасные фонтаны, а музыка!..

— Сады земных наслаждений! — с насмешливым пафосом изрек Виктор, поводя рукой. — Тут есть фонтаны, да?

— Навалом, — проворчала я, надеясь, что после этого он засунет свои ернические комментарии себе в...

— Я так и знал, я так и знал. Ну, может, и знакомые вам люди здесь есть? Посмотрите внимательно!

Да что он привязался? Я не хочу здесь видеть никаких знакомых и незнакомых, они все испортят окончательно — даже то, что еще не успел испортить этот псих.

Он с явственным разочарованием покачал головой:

— А хотите узнать, что вижу я, Кира?

— Ну скажите!

Интересно, что он начнет врать? Что здесь все плохо? Что надо смотреть правде в глаза? Знаем мы таких правдолюбцев.

— Ничего, Кира. Я не вижу ничего. Просто густой-прегустой туман без содержания, смысла и возможности получить опыт.

— Мне вас жаль.

— Правда? Это хорошо. Жалейте меня, Кира. Хоть иногда жалейте, что я, глухой слепец, не вижу и не слышу всего этого. Но давайте все-таки покинем райские места и пойдем искать вашего жениха. Он ведь где-то здесь, как и многие другие. Только рай у него другой.

Мы прошли парк насквозь и оказались в густой дубраве. Она была полна тайн и тем самым казалась прелестной. Не думаю, что она прельстила бы Алика, он не был особенно сентиментален. Лучше поискать какое-нибудь увеселительное заведение, где он мог бы полностью разогнать свои комплексы, получив на халяву то, чего никогда не осмелился бы взять в реале, пусть для этого достаточно было бы элементарно протянуть руку.

— Комплексы, комплексы! — опять зазвучал иронией голос проводника. — Комплексы всегда замечают комплексы. Лучше всего — свои собственные, но в другом человеке. Показывают язык зеркалу, очень веселятся, полагая, что уж их-то все это не касается! Ведь жить так тяжело, а когда убеждаешь себя, что другим еще труднее, что они, бедняги, жестоко обделены, то растешь в собственных глазах.

— Это сострадание! — меня переклинило: надоело проглатывать его насмешки. — Какое право вы имеете? Или хотите сказать, что жить очень легко?

Он махнул рукой вправо:

— Видите поваленное дерево?

Густые заросли тут же расступились, и я различила на траве ствол вывернутого бурей столетнего дуба.

— Сможете пройти по нему? От корней до вершины?

Не понимая, в чем подвох, ведь ствол был толщиной в несколько обхватов, я шагнула сквозь раздвинутые кусты и взобралась наверх, цепляясь за обнаженные, покрытые высохшей землею корни.

— Легко, — я отряхнула выпачканные ладони и бодро пошла вперед, как по асфальтированной дороге, даже не ощущая округлости под ногами.

— А так? — Виктор вдруг хлопнул в ладоши, и в тот же миг я шестым чувством уловила, как все изменилось.

Меня прошиб ледяной пот, и я, медленно приседая, замерла, стоило только глянуть вниз. Исчезло все: дубрава, Виктор, пение птиц. Даже трава исчезла, потому что поляны просто не стало. Вместо этого подо мной зияла бездонная каменистая пропасть, и кусочек коры, отломившись и отчаянно кружась, уносился в небытие. Дуб был перекинут с одного берега на другой.

— Что скажете теперь?

Я была готова ползти на четвереньках или неподвижно распластаться на стволе. Недаром ведь советуют не смотреть вниз на высоте.

— Прекратите это, Виктор! — вырвался у меня стон, верней, мышиный писк.

— А теперь подумайте, как вы пошли бы, знай о пропасти заранее? Или как пошли бы, если бы вам, не знающей о ней, показали только толщину дерева и завязали глаза? Или что было бы, если бы вам показали пропасть, дерево, а глаза завязали потом и заставили идти?

Со следующим хлопком кошмар, слава богу, рассеялся, я осторожно сползла с дерева и на цыпочках перебежала к своему спутнику.

— Спасибо, конечно, вам за такую экскурсию! — еле сдерживаясь от злости, я перевела дух.

Виктор с небрежностью отмахнулся и хмыкнул:

— Гидом буду! Кстати, вы сами могли всё тут исправить. Но не догадались. Не надо на меня так смотреть: если вы сейчас нашлете на меня львов или крокодилов, то вряд ли вам удастся когда-нибудь покинуть эти гостеприимные места. Между прочим, никто не знает, что происходит с теми, кто умер тут.

— А тут умирают? — мне что-то не верилось, ведь наипервейшее желание человека — вечная жизнь, и разве что-то помешало бы его исполнению?

— Кира, вы разве забыли? Здесь исполняются все желания человека. Все, по мере поступления. Сразу, без бюрократических оттяжек и проволочек. Вечного кайфа не существует, вечный кайф — это миф, обман, иллюзия. Мир — это волны: вверх и вниз, вверх и вниз. А теперь подумайте, что остается хотеть затосковавшему человеку, которому больше нечего хотеть, потому что все его желания выполнены? Причем выполнены без малейших, заметьте, заслуг с его стороны.

— Да ну! — настал мой черед подтрунивать над ним, ведь он явно боялся этого мира, и теперь я поняла это. Всё его экстравагантное одеяние было создано с одной целью: защититься, как в скафандре, от зазеркалья. Трус! Такой же циничный трус, как все мужики, прикрывающийся красивыми словесами и строящий из себя умника! — Если я нажелаю себе быть красивой, вечно юной, богатой, любимой всеми, кумиром человечества, да еще и бессмертной, то неужели в один ужасный момент я обезумею настолько, чтобы стать врагом самой себе?

— Кумиром человечества? Кира, человечество осталось там, за зеркалом. Те реальные люди, которые живут здесь, слишком заняты собой и своими мечтами, чтобы думать о вас. Как, собственно, и те, кто живет там. Вы хотите стать пропастью, чтобы вас не могли не заметить? Или что? Вы никому не нужны. Я не нужен никому. Никто никому не нужен, каждый — величина самостоятельная и, по сути, свободная. Любое внимание, оказанное другому человеку по доброй воле — это лишь преломление внимания к себе, проекция. Вы же не любите всех, не броситесь на помощь каждому встречному-поперечному, а только близким вам, любимым вами людям или животным. На всех ваших сил попросту не хватило бы, даже интересуй вас каждый из шести — или сколько там? — миллиардов "растерянных граждан эпохи Большой Нелюбви"*.

___________

* фраза из песни А.Макаревича.

Его слова набивали оскомину. Чего он хотел достигнуть своим негативом? Испортить мне то светлое, что еще во мне осталось? Растоптать надежду? Но сомнение уже закралось мне в душу. Нет уж, такого счастья нам не надо. Может, конечно, звери в зоопарке тоже рады, что живут, но разве это настоящее? Зверям хорошо — они не ковыряются в себе.

Но, чтобы Виктор не слишком зазнавался, я пожелала увидеть океан, стоя на пирсе — и тут же оказалась перед безбрежной водной гладью, зеркалом неба. Вдали скакали веселые дельфины, оказываясь то в одной стихии, то в другой, будто в двух совсем разных мирах. Я невольно сравнила с ними моего проводника и обнаружила, что уже не испытываю к нему такой неприязни, как вначале.

— Кира, время, время! Думайте, где может быть ваш парень. А передо мной выпендриваться не надо, я все равно ничего не вижу из того, что вы там насочиняли!

— Так что ж, вам ничего не хочется? Вы же тоже человек!

Он не ответил, и мне пришлось развеять свою иллюзию. Кстати, с того момента, как я осознала, что все это не взаправду, исполнение желаний стало приносить мне все меньше и меньше удовольствия. Ужасно, ведь если меня лишить и этого, что останется? Я не хочу! Но уже не могу радоваться тому, чего на самом деле нет и не будет...

— А вы радуйтесь тому, что есть, — уверенно отозвался Виктор и смешно пошевелил острыми "ушами" своей хэллоуинской шапки. — Иногда оно очень даже того стоит. Тогда и мечты в кайф. Плюс-минус, минус-плюс. Весы вселенской истины должны оставаться в покое.

Теперь мы шли по каким-то смутным коридорам. В них были окна-витрины, за которыми угадывались расплывчатые образы моих вчерашних чаяний. Но сейчас я внушила себе, что это все — второй план, и мы здесь из-за моего дурака Алика. Назло всему, но я вытащу его отсюда, что бы ни говорили мне про свободу выбора и про мой якобы лживый альтруизм.

— Сделать счастливым назло? — переспросил проводник. — Хм, оригинальненько! Ну что ж, посмотрим-посмотрим, что из всего этого удастся нам с вами в итоге.

А меня почему-то вдруг посетила мысль: есть ли у этого Виктора, в принципе мужика вполне симпатичного, девушка? Он только насмешливо дернул плечами, я почувствовала себя не в своей тарелке, но отогнала незваное смущение. Мало ли, какие мысли обычно посещают наши беспокойные головы, что ж теперь, клевать себя из-за каждой? Ну и ладно, пусть он немного мне понравился. Это бывает.

Когда коридоры закончились и мы вышли в огромный, сверкающий неоном город небоскребов, я поняла, что интуиция подтолкнула меня на верный путь. Алик просто обязан быть где-то здесь, или я его совершенно не знаю.

— Кстати, Алик — это Алексей или Александр? — уточнил Виктор.

— Александр. Но ему не подходит ни это имя, ни имя Саша. Он именно Алик.

— Понятно. Уж простите, это ни к чему, но невольно вспомнился Вампилов.

— Он тоже Алик? — я слышала эту фамилию, но она мне ни о чем не говорила: кажется, какая-то знаменитость. И фамилия забавная — почти Вампиров.

— Э-э-э... — в тоне проводника прозвучала растерянность. — Ладно, проехали. Это неважно. Покричите его имя, да погромче, да с желанием докричаться. Ну?

Я сложила руки рупором и, чувствуя себя полной дурой, заорала:

— Алик! Алик!!!

— Тш-ш-ш! — засмеялся Виктор. — Так меня в детстве мать загоняла домой с улицы. Я от этих воплей убежал бы на край света. Вспомните, как вы его любите, ну и кричите соответственно. Не думаю, что он нуждается во второй мамочке, тем более и первая, судя по всему, его не сильно-то радовала. Вспомните, что он мужчина, что вам с ним было хорошо, что вы действуете ему во благо и все делаете правильно.

Ну да, согласна, голос, смех и поведение женщины сильно меняется, когда она говорит с мужчиной, ей нравящимся, по сравнению с тем, как она делает то же самое при общении с безразличным ей индивидом. Я постаралась припомнить самую-самую яркую страсть в своей жизни. Увы, это было не с Аликом, но воспоминание помогло мне сымитировать нужное звучание.

— Алик!

Не тут-то было. Мимо нас проезжали роскошные лимузины. Некоторые были очевидной фикцией, порожденной чьим-то воображением, а в некоторых сидели настоящие, живые парни, роскошно одетые, с девками на соседнем кресле, сотканными из фрагментов тел киноидолиц. Наверное, эти люди были счастливы и не замечали, до чего уродливо смотрятся у их спутниц губы Анжелины Джоли на лице с глазами Деми Мур, носом Пэррис Хилтон, если при этом на голове — крашенные в платиновый цвет волосы с прической "дреды Джека Воробья", а из кожаного корсажа вываливается грудь, при виде которой Памела Андерсон ощутила бы себя неполноценной. Когда где-нибудь в фильмах встречаю похожее силиконовое измывательство над телом, всегда удивляюсь, как девица не падает ничком из-за банальной потери равновесия. Короче, фантазии мужиков, как всегда, убоги и чудовищны.

— Ну, поверьте, не все мужики являются поклонниками мадам Франкенштейн и тех дам, которых вы припомнили. Этих дам на всех, опять же, не хватит. Так что пусть их мечтают. А мы с вами, Кира, пойдем дальше. Сдается мне, здесь вашего жениха тоже нет. Думайте, думайте о нем, уцепитесь за ниточку и старайтесь не вывести нас к какому-нибудь Минотавру. Вы должны оказаться с Аликом в одном или хотя бы похожем пространстве. Думайте, включите фантазию. Я на подстраховке, не бойтесь.

— Виктор, можно вопрос? Насколько велико это зазеркалье?

— Увидеть его границы мне еще не удавалось. Подозреваю, что это просто копия нашего мира... только очень отличающаяся по содержанию. Или, наоборот, похожая. Кто знает, кем выдуманы мы и существуем ли мы на самом деле. И существует ли это "самое дело" вообще.

В душу забралась унылость. Если этот мир так же велик, как известный мне, то вероятность найти Алика близка к нулю. Я здесь всего несколько часов, а мне уже хочется захотеть только две вещи: или уйти отсюда, или прилечь здесь где-нибудь и заснуть спокойным вечным сном. Типа, "чтоб весь день, всю ночь, мой сон лелея, про любовь мне сладкий голос пел"... Ну вот, уже зевнула.

— Так! Так! — взбудоражился проводник. — Не расслабляемся! Ищем ниточку! Вспоминаем! Любая мелочь может оказаться важной! Вспоминайте, чем в последнее время перед ссорой и командировкой занимался ваш Алик?

Я стала вспоминать, как бы скучно мне это ни было. Ну чем он интересовался? Сейчас подумаю. Компьютерными играми, например. Но не настолько, чтобы они стали смыслом его жизни здесь. Любил побродить в Интернете, но только зачем такая неудобная штука будет ему нужна в зазеркалье, где любая прихоть исполняется по щелчку пальцев или хлопку ладоней. Здесь, наверное, можно даже захотеть поаплодировать одной рукой, и это все равно сбудется. Я захотела проверить свою идею, подняла правую ладонь и услышала несколько отчетливых хлопков, а кожа загудела, как будто я на самом деле поаплодировала. Виктор терпеливо ждал, пока я натешусь. В самом деле, он нравился мне все больше.

— Спасибо за доверие, но вернитесь к исходной, Кира, — в его смягчившемся голосе почувствовалась улыбка, но уже не ироничная, а скорее добродушная.

И тут я вспомнила. В тот день, когда мы с Аликом поругались, я краем глаза видела на его мониторе закладку сайта о каких-то восточных медитационных искусствах... Как же он назывался-то? Ах, ну да, и музыкальная группа такая есть — "Нирвана"!

— Следствию все ясно, — кожаная перчатка Виктора охватила мою кисть, и мы почти побежали к забрезжившим на горизонте горам с заснеженными вершинами.

В то же время мы как будто разделились: я понимала, что мы все ближе к горам, однако какая-то часть нас возвращалась к Кузнецкому Рву. Это были непередаваемые, очень странные ощущения.

И когда мы остановились у зеркальной глади выхода, мы же очутились перед гигантским чудовищем, которое охраняло тропинку в гору. Своей позой оно походило на египетского Сфинкса, но у него было две собачьих головы и живые, мудрые усталые глаза.

— Живи вечно, страж секретов, — прикладывая руку к груди, слегка поклонился ему Виктор. Значит, теперь и он видит то, что вижу я.

— Думай о лучшем, Шаман, — прорычала одна из голов пса. — За кем ты явился на этот раз, неугомонный?

— Где-то тут спрятался один любитель уединения, нам бы поговорить с ним, страж.