Белый дракон

Следы прошлой смены пропали из виду. Наблюдая с высоты сторожевой ели, за тем как медленно опускается снег на долину, я пыталась понять, как юнцы из многодетной семьи, коих я помнила уходящими несколько циклов до знаменательного дня, могли помочь госпоже Цилле в бою, раз матерый охотник существовал лишь в устах народа. Как все женщины льда, госпожа была сильна и вынослива, как дочь Князя, имела собственное оружие и учителя, но убить дракона в одиночку? Эту огромную бестию, прожившую века, а то и тысячелетия?

Ветер завывал тихую песню, перекатывал по застругам опавшие от ели ветки, пока мы молча и недвижно выполняли свой долг, иногда ловя со стороны посёлка звуки жизни. Состояние, в которое входили старшие ратники во время дозора, напоминало сон с открытыми глазами: замедлялось биение сердца, переставал работать организм, пропадало дыхание. За какую-то ночь волосы полностью превращались в сосульки, инеем покрывалась кожа, во рту к небу примерзал язык. Весь окружавший мир превращался в фиксированную картинку, которую можно было рассматривать в мельчайших подробностях и какофонию звуков, понять которую были в силах лишь немногие. Поговаривали, что в таком состоянии нас можно было разбить, как дешевую южную вазу, что от сильного удара, мы раскалывались на части, но от слуха скорее веяло ядовитой завистью, берущей начало в слабой крови, не способной полноценно питать тело.

На вторую ночь третьего цикла в двадцати саженях от пограничного поста обвалился наст. Примерзлый к стволу Белрой, высвободился ударом ноги и увесистым мешком повалился вниз. Оказавшись под снегом, мы одновременно выдохнули горячий пар, который скапливали в лёгких. Начав таять, лёд и иней потёк под доспех, но норд не стал ждать, пока жидкость испарится при контакте с разгоряченной после сна кожей.

Какая досада.

Крупные сливы, в народе называвшиеся, пахрами, были величиной с человеческую голову и росли на высоких деревьях, давно ушедших под снег на десятки саженей. Найти их можно было именно по плодам, чёрно-синим, как ночное небо. К сожалению, сливы не содержали в себе семян и размножались в процессе распада древа-матери на две или более дочериных особи: каждый норд знал, что велика вероятность найти несколько деревьев в одном месте. Около толстой ветки с надкусанными плодами, возвышающимися над кучкой опавшего снега, питались трое снежных медведей. Рослые чудовища, как называли их южане, они действительно отличались от тех, которые приходили со стороны долины: белые медведи Чертога были втрое больше и передвигались группами. Один из них увидел Белроя краем глаза и растолкав братьев, побежал на норда.

Пожалуй, мне стоило окликнуть остальных, так же заинтересовавшихся в нарисовавшейся у веток фигуре, но я застыла в двадцати саженях, пытаясь понять, что следовало делать. Времени и шансов у мужчины не было, это было очевидно. Один медведь против троих ещё мог стать обедом, но трое против одного норда звучало как самоубийство. По мере приближения медведь становился все больше, фактически, в три раза крупнее самого Белроя. Издав сдавленный рык, он повалил норда спиной на снег и тут же вцепился в руку, чавкая доспехом. Передо мной предстал выбор, ввязаться в неравный бой или дать тварям наесться и уйти.

Белрой был из тех ратников, которыми Посёлок дорожил, мужчина, оставивший юность за плечами, он был столько же широк в кости, сколь высок. Короткие волосы едва прикрывали шею и породистый, белый глаз без ресниц. Второй он всегда держал закрытым, поговаривали, что глазница была пуста. Выражение лица норда часто отсутствующее, становилось хмурым и неодобрительным, когда на него слишком пристально смотрели. Его оружием был цвайхендер, тяжелый двуручный меч с двойной гардой, помимо которого, ратник носил ещё несколько малых клинков на поясе для ближнего боя. В свои года у Белроя не было детей, но его часто ассоциировали с именитым Исполнителем-братом, что имел с десяток бастардов, обучающихся мастерству в стенах замка. Сам Белрой, будучи единственным мечником в Посёлке, кроме меня, имел полноценное право передавать знание новым поколениям. К сожалению или нет, я ни разу не видела к каким методам он прибегал, да и виделись мы исключительно на созывах, сосредоточенно переглядывались и ни разу не заговаривая.

Если бы я могла сказать, что что-то тревожило меня или вызывало дискомфорт, то указала бы на Одноглазого. Было невозможно отрицать, что все ратники, так или иначе, должны были воспроизводить потомство, по собственной воле или по распоряжению Князя. Данная необходимость была обусловлена правилами выживания на севере и воспринималась как данность, хотя, по сути, могла обойти нежелающего мужчину-ратника стороной. Женщинам таких поблажек не давал. Белрой был единственным мечником в посёлке, не имел ни с кем никаких договоренностей и был одобрен к замку, но смотря друг на друга с разных сторон стола, мы никогда не делали шагов на встречу. Наши женщины находили этого норда неприятным и сторонились, я следовала их примеру, чтобы не порождать ненужные слухи.

Вытащив полуторный меч из ножен, я начала приближаться. Медведь отпустил доспех и принюхался, дергая черным носом. Увидев меня, крадущуюся в его сторону, начал неспешно подниматься на дыбы. Его братья по стае оказались не такими враждебными, все ещё копошась в мякоти слив. Наверняка, не пробовали нордской плоти.

Когда зверь выпрямился, подняв лапы, я ускорилась, с разбега всаживая меч по рукоять. Медведь заревел, насаживаясь ещё сильнее, и ударил лапой. Брызнула кровь, но я зажала раненое ухо плечом и, перекинув вес на оружие, провела им прямую до самого низа. Лезвие вышло из животного вместе с внутренностями, опустошенная туша повалила меня на снег.

...