Скрытые параллели

Хантер вздрогнул: "глупый дождь" исчез, словно его выключили. Вообще-то ему полагалось медленно редеть и рассеиваться в пространстве, почти как обычному дождю. А здесь — что-то новенькое. А новенькое на Меридиане всегда грозит неприятностями. Но не это заставило Сноу вздрогнуть. И даже не пресловутое "дурное предчувствие". Сигнал пришёл от Ле ФФей: острое, льдисто-ломкое предощущение опасности. Опасности странной, словно не имеющей отношения к окружающему миру и не выразимой обычными образами.

Она оглянулась, встретилась взглядом с Хантером.

Вопрос — ответ.

..?

Нет. Ушло.

Направление-расстояние-время?

Неопределенно. Неопределимо. Взгляд. Опасность. Отстранение.

В её глазах сверкнули и тут же исчезли — метеорами — искринки-огоньки.

Ладонь Сноу непроизвольно сжалась на рукояти меча.

Капитан!

Я слышал. Идём дальше. Держите дистанцию.

Сказал и — точка. Вот и гадай теперь, то ли начальник всё понял, то ли отмахнулся. Почти у всех телепатов, с кем довелось общаться Сноу, "мысленная речь" имела более или менее ярко выраженную эмоциональную окраску, но Мейсон Пруст был не как все. Его послания были похожи на сублимированные продукты: никакой "воды", только логика, вызывающая раздражение и сухость во рту и горле логика. Было непонятно, то ли капитан на самом деле такой сухарь, то ли он постоянно поддерживает эмоциональную блокаду. Если первое, то почему? Если второе, то зачем? Хантер знал, что не он один раздумывал над этим, но если кто и знал ответ, то делиться с другими членами команды не спешил.

Меч, висящий на поясе в простой ременной петле, едва ощутимо шевельнулся, ткнулся в ладонь, как живой.

Драться-сражаться?

Тепло. Ирония. Надёжность-уверенность.

Те, кто говорят, что у макото нет чувства юмора — дураки. Есть.

Хантер Сноу, заставил себя разжать ладонь, но от рукояти меча её не убрал. Чтобы там ни было, но, выйдя из зоны "дождя" караван передвигался по местности, где можно повстречать что-нибудь нескучное, но, потенциально, опасное. Впрочем, слово "местность" не слишком подходило к окружающему пространству. Местность, это когда вокруг есть поля, леса, тропинки, горные вершины, речные отмели и многие, многие другие вещи. В общем, "местность", это что-то неоднородное, неровное и неравномерное, с большим или меньшим количеством деталей... А здесь — ничего. Лишь плоская серая поверхность, внешне безжизненная, как стол из пластика в дешёвой забегаловке.

Скучно, но, само по себе, не смертельно.

Другое дело, что природа не терпит скуки и однообразия, так же, как и все живые существа. Просто на Меридиане фантазии у неё не меньше, чем на Параллели, но терпения — меньше. Или, есть и такое мнение, Меридиан — место для экспериментов, полигон для апробации разных идей и образов, самые удачные из которых будут потом воплощёны в стабильных пространствах и формах. Есть, правда, и противоположное мнение: Меридиан — нечто вроде "корзины" вселенского компьютера. Свалка, в общем. Так или иначе, но приятного во всём этом мало. Просто скучно, хотя и не смертельно. Скучно, когда вокруг плоская серая поверхность, внешне безжизненная, как стол из пластика в дешёвой забегаловке. Совсем другое дело, когда вокруг что-то неоднородное, неровное и неравномерное, с большим или меньшим количеством деталей...

Перед внутренним взором поплыли ослепительно яркие, ирреальные пляжи Лавалитовых островов: редкие крутобокие волны — фиолетовые, с ультрамариновыми гребешками... миниатюрные лазуритовые дюны, чуть слышно поющие от прикосновений ветра... рассеянный свет мириадов звёзд, плавно вальсирующих в небе, как лепестки сакуры — первый и последний вальс... рассеян... ная сеть... жизни... -уться! Но.. гр... почему... устно... -оу!

Хантер Сноу! Спишу на берег к чёртовой матери! Сенсорную сеть на максимум!

Это совершенно не было похоже на капитана, но кто ещё мог сказать такое? Он что, может сердиться не только на словах, но и в мыслеречи? Это интересно.

Сноу как-то сразу очнулся, выпал из забытья и отстранённости так же, как незадолго до этого караван "выпал" из пространства занимаемого "глупым дождём". "Выпал" и сразу, без раскачки, включился в сеть, созданную разумом и волей всех телепатов. Тренировка и опыт (почти всегда) помогают.

Восприятие-ощущение всего и себя в этом мире резко сместилось: "себя" здесь почти не было — песчинка в пустыне и то больше и значительнее, — но было чувство включённости, сцепленности со всем и со всеми, что составляло сгусток-кластер пространства-времени-событийности. Он-они-единение простиралось далеко-далеко за пределы видимого мира, вбирая в себя каждый атом, каждую частицу, до которой могли дотянуться и прочувствовать неопределённо-изменчивую связность.

Слов не хватало, но вербализация теперь казалась неуместной, ведь не стало понимания-умствования, не стало верха и низа, правого и левого, истинного и ложного, было лишь чувство притяжения-сродства и отталкивания-отторжения чужеродного, враждебного. Оно, это враждебное, чужеродное, отторгаемое и хаосом, и космосом, тянулось, спешило, рвалось к единению, но не могло добраться мгновенно, вязло в футах и ярдах, взмахах и вздохах, вязло в секундах, ударах сердца и в сопротивлении воздуха... Оно не успевало нанести внезапный, неотразимый удар, понимало это и бесилось от того, что и единение тоже это понимает.

Брэк!

Вагенбург!

Каждый солдат знал свой манёвр: сеть-единение распалась, разумы обособились от всеобщей связности. Это — быстро. Ломать — не строить. На перестроение в оборонительный порядок требовалось больше времени.

Разумеется, они не могли соорудить вагенбург в классическом понимании, хотя бы потому, что в караване не было повозок, да и перестраиваться именно в круг было не рационально. Здесь всё же не зелёные холмы Чехии и не прерии Дикого Запада. Да и противник — не рыцари в блистающих доспехах или "кровожадные" индейцы. Нет, тут всё не так, не киношно-красочно.

Хантер не мог видеть всего происходящего, да это и не было нужно: то, что тысячи раз проработано на тренировках, делается уже автоматически.

Голова колонны, ведомая Франсиной Мальгаш и Густавом Ли, стала забирать вправо — по часовой стрелке, одновременно ускоряя ход, середина — с Хисикавой Моронобу — пошла чуть быстрее, меняя направление движения не столь круто. Часть каравана под защитой Марселя Акопяна стала двигаться медленнее, почти не меняя направление движения, лишь чуть изгибаясь. Самый хвост, под командой Сноу, подстраивался под скорость и маневры Акопяна, но всё же шёл чуть быстрее, одновременно отклоняясь вправо. А котобус Мейсона Пруста и вовсе выскочил из строя, сделал дюжину огромных прыжков и встал, как вкопанный, обозначая центр выстраиваемой формации.

Для постороннего наблюдателя всё это выглядело полнейшим хаосом: котобусы сломали строй и бросили врассыпную... Но не прошло и минуты, как из беспорядочной лавы стал вырисовываться то ли разомкнутый круг, то ли несвёрнутая спираль. Оставалось совсем немного...

Только бы тот белый не испугался, да погонщик справился...

О некоторых вещах лучше не думать: как подумаешь, так и притянешь.

Суеверие это или нет, но самое плохое, что в тот момент пришло Хантеру в голову, незамедлительно стало воплощаться в жизнь.

Толстый белый котобус встал на дыбы, исторг пронзительно-резкий — испуганный и жалобный одновременно — крик, и бросился в обратном направлении.

Хантер дёрнулся было в ту же сторону и едва не слетел с седла, но Ле ФФей удержала его: невидимый, но ощущаемый хладно-стальной обруч сомкнулся на теле чуть выше пояса.

Ожидание. Капитан. Переход. Туда и обратно. Защита.

...высверки образов, отрывисто-чёткие, словно вспышки стробоскопа.

Разумеется — капитан.

Здесь, на Меридиане, где тела меняются до неузнаваемости, надо уметь использовать то, что есть. Иногда трансформации чудовищно неудобны, иногда — наоборот. Способность к телепортации, хотя бы и на небольшое расстояние — весьма полезная штука. Особенно для начальства: всегда можно успеть исправить ошибки подчинённых. Во всяком случае, капитану Прусту она пригодилась. Маленький шустрый чёртик появился из ниоткуда прямо над головой бешено — неравномерно-раздёрганными прыжками — несущегося котобуса, и прочно, как клещ, впился ручками в ухо.

Тут всё просто: при непосредственном контакте сила телепатического внушения многократно возрастает. А уж с котобусами Мейсон Пруст всегда находил общий язык, не то что с людьми. "Вам бы погонщиком стать", — не без зависти вздохнул как-то Табити. И, как ни странно, капитан с ним согласился. Но кто же ему позволит? На такую должность и со вторым уровнем неохотно назначают — для "двоек" найдётся работа посерьёзнее.

В общем, капитан Пруст был для всех котобусов непререкаемым авторитетом. Но, как известно, на любое правило найдётся исключение. Особенно здесь, на Меридиане. Белый толстячок хотя и остановился, но и назад не повернул: жалобно, как агнец на закланьи, и, совсем не по кошачьи, взмекнул, повертел головой, словно отгоняя неведомых насекомых, и рухнул наземь. Возможно, следовало бы сказать — как убитый, но достоверно это ни Хантер Сноу, ни его фея не знали, а времени выяснять уже не было. Да и беду накликать не хотелось. Впрочем, эта леди любит приходить незваной.

Тёмно-серый, монотонно-безрадостный Полог Тьмы Ближней скрывает всё, что находится далее одной световой секунды от наблюдателя. А скорость света в этом странном мире неестественно мала — около семисот футов в секунду. Или двести — с маленьким, хвостиком — метров. А что такое двести метров? Сущая безделица для людей, привыкших к мощному оружию и совершенным приборам наблюдения. Но здесь полагаться можно только на свои силы, да на простейшие, хотя и не такие уж простые вещи. Вроде тех "прутиков", что были в руках у Хантера Сноу и его напарницы-макото. Надо только уметь обращаться с ними. До сего дня Хантер Сноу считал, что умеет. Во всяком случае, он ходил по Меридианам уже десять лет, и за это время повидал всякое, и даже ни разу не был ранен. Но всё хорошее, рано или поздно заканчивается.

Чуждое-враждебное...

Оно было соткано, на первый взгляд, из тех же тёмно-серых, находящихся в хаотичном, броуновском движении нитей, что и Полог Тьмы. Словно часть завесы решила обособиться, сложиться в огромную перевёрнутую букву "V" и, затем, пойти погулять, наступив по дороге на скопление суетливых букашек. Оно двигалось с неотвратимостью и скоростью лавины, сорвавшейся с гор, и, в то же время, двигалось с безмолвием и сюрреальностью образов то ли кошмарного сна, то ли замедленного воспроизведения кадров древней, чёрно-белой кинохроники.

Но зачем бежать? Зачем что-то делать? Это лишь сон, морок, лишь игра дыма и тени — страшноватая, но безвредная...

Во всяком случае, таким Оно пыталось выглядеть.

Но если людей ещё можно заворожить и обмануть, то макото — никогда.

Ле ФФей вскинула руку, сжимавшую небольшой круторогий лук (бывший тисовый прутик), а кистью другой руки начертала в воздухе знак и достала, вытащила из ниоткуда одним стремительно-плавным движением стрелу: заледенелый луч света с маленькой, но ослепительно-яркой звёздочкой-наконечником.

Движение, прицел, упреждение...

Огонь!

Ле ФФей оказалась ближе всех к врагу, и потому чуть помедлила с выстрелом: ждала, когда стрелы других макото преодолеют большее расстояние.

Сердце Сноу заполошно дёрнулось, и, как будто, застыло на полутакте: серое нечто было уже близко, нависало над караваном мегатонной плитой...

Телепатически скоординированный залп достиг цели: шесть маленьких солнц разорвали серое нечто, разметали и отбросили ошмётки...

Кэп! Справа шесть!

И следом — чёткие образы-целеуказания дистанции, направления, скорости движения — Марсель Акопян первым заметил открывшегося противника. Ещё через долю секунды увидел врага и Хантер Сноу. Сердце фальшиво, как надтреснутый колокол, ёкнуло.

Ничего подобного он раньше не видел. Впрочем, судя по отчётам, никто такого раньше не видел.

Уточнение: не видели те, кто ещё мог писать отчёты.

Шесть высоких — не ниже восьми футов — фигур.

Взгляд цепляется за самую... то ли саму высокую, то ли самую ближнюю.

Ног не видно: до пояса — усечённый конус, словно вырастающий из земли.

Выше — мешанина изогнутых труб и разнокалиберных шаров.

Серповидные, почти как у Сноу, но раз в десять больше, когти на длиннющих многосуставчатых конечностях.

Головы не видно, но чуть выше тулова — в воздухе — чёрная трёхзубая корона.

Это — предводитель?

Ведь остальные нападающие, похожие как близнецы, корон не носят.

Огонь!

Шесть стрел впиваются в коронованного монстра... Точнее, так лишь кажется в первое мгновение. Ещё миг... и солнечные наконечники вспыхивают с нестерпимым блеском и гаснут. Лёгкий ветерок, равнодушный к происходящему, делает своё дело: уносит пепел.

В пустоте между короной и нагромождением шаров и трубок вспыхивает и гаснет небольшой огонёк: словно зажгли и тут же потушили спичку. Огонёк маленький, совсем не страшный... Но в тот же миг земля под белым восьминогом вспучивается, вздымается как гигантский болотный пузырь... и лопается с оглушительным грохотом.

Комья серой субстанции, заменяющей здесь почву, летят во все стороны, осыпают ближайшие котобусы, людей и макото.

Некоторое время ничего не видно: серая взвесь клубится в воздухе не хуже "глупого дождя".

— ...!

Хантер действует по какому-то наитию: "перехватывает" телепатические нити, связывающие погонщика Эдварда и котобус, резко и зло бросает импульс-приказ.

Вперёд! К капитану!

Расстояние — сто сорок футов. Те — ближе, движутся — быстрее.

Стреляйте! Задержите!

Призыв услышан: макото бьют уже не залпами, а по готовности. Стрелы падают ливнем, вспыхивают огнём и осыпаются пеплом.

Венценосная тварь приостанавливается, отражая удары.

Что, на ходу не можешь?

Из горла рвётся хриплое рычание.

Кто это? Сноу? Макото? Эдвард? Серебристо-серый, в чёрную полоску котобус?

Вместе.

Они успели.

Котобус, враз из ослепительно белого ставший грязно-серым, лежал на боку, придавив женщину-гусеницу и погонщика.

Нескольких ног, как и большей части пухленького, отвисающего живота у октапода больше не было: лишь странной формы и цвета ошмётки то ли плоти, то ли металлического лома. А вот крови было много. Кровь остается кровью при всех метаморфозах. Воронка от взрыва — чуть в стороне от места падения котобуса и людей — постепенно наполнялась, словно на дне забил рубиновый родничок.

Ни малыша-кокона, ни капитана Пруста нигде не видно, но искать их было некогда.

Хантер осадил котобус в нескольких шагах от павшего, спрыгнул на землю, рванул меч...

Он-оно не шло, а словно вырастало из пыльного облака, словно уплотняло самоё себя из разреженных частичек...