Аленины звери

— Не стихи, — сказал я. — Ну... представьте, что вы пишете ему записку и передаете ее с кем-то. Какие-то такие слова, чтобы он точно вышел. "Я люблю тебя, женись на мне".

— От такого он точно сбежит, — фыркнула Алена.

— Если ты напишешь, угу, — поддержал Ратмир, и получил от нее шутливый тычок в плечо.

— Он мне денег должен, — буркнул Пашка. — Пятьсот рублей.

"Детишки на пикнике", — подумал я. Не стоило все-таки брать их с собой. Одно дело Алена: реальность гнулась и шипела вокруг нее, — но эти двое были почти обычными. Почти. Мне еще мой первый прапорщик говорил, что парень я рисковый. Может, это у меня профдеформация. Сам-то я смерти не боюсь — плавали, знаем, — вот и для других она меня не очень пугает. Хотя, конечно, зря. То, что мне повезло стать призраком, еще не значит, что к другим судьба будет так же благосклонна.

— Вот это точно лучше не пиши, — посоветовал я Пашке. — Да, и еще. Пишите одну бумажку для Евгения, другую для Марии.

Оба парня посмотрели на Алену, а Алена с удивлением взглянула на меня.

— Разве Машу тоже ищем?

— Не мы, — сказал я. — Женьку послали ее искать. Потому что он вампир.

— Вампиры хорошо умеют искать? — допытывалась Алена. — У них нюх какой-то? Или магическое чутье?

— Нюх на собак определенного рода, — сказал я. — Но это опасное дело. Вообще вампирам в другой город лучше не соваться.

— А я думал, им тут дом родной, — сказал гитарист-водопроводчик тоном оскорбленного в лучших чувствах эксперта. — Тоже мне, дети ночи.

— Есть такое слово — имидж, — сказал я. — Вот его они создавать умеют.

Обогнув очередную мусорную кучу, мы вывернули к бетонной стене — той самой, с колючей проволокой наверху, — и пошли вдоль нее. Сапоги хлюпали по грязи. Время от времени кто-нибудь отрывал бумажку и выбрасывал.

— По-моему, я что-то слышу, — вдруг сказала Алена.

— Правда? — удивился я.

Я-то слышал точно: шепот, говор из-за забора. Он налетал изредка, словно порывами ветра, хотя я знал, что ветер тут ни при чем. Иногда как будто раздавался крик, очень далекий, едва слышный. Звенела битая посуда.

— Точно, слышу, — Алена чуть отстала, чтобы сравняться со мной (я замыкал цепочку). — Только непонятно, что.

— Лучше пусть будет непонятно, — сказал я. — Давай быстрее.

Но скорость нам не помогла. Проход между стеной и мусорными кучами еще не успел кончиться, а сверху по кромке мусора уже зашелестело, уже метнулись серые тени. Разглядеть их выходило с трудом: они терялись на фоне серого неба и мелкого дождя. Но если у вас наметанная чуйка, то никак их не пропустишь. Это ощущение холодного глаза на затылке. Это..

— Городовые, — сказал я. — А ну прибавили шагу!

— Городовые? — Алена оглянулась на меня. — Это кто еще?

— Потерянные души, — ответил я сквозь зубы. — Из здешних — самые слабые твари, так что вам еще повезло. Но вас в этой кондиции кто угодно сделает.

Вот я неточно выразился — "твари". Марина Васильевна бы меня поправила. Сказала бы, что биологией в них и не пахнет, да и к Библии и тварному миру они отношения не имеют. Но как их еще назвать — не автоматами же?

На призраков не тянут, знаю по себе.

Аленины спутники и сама Алена действительно прибавили шагу. Я поспешил тоже. Надежда у меня была одна: что пока городовые не станут нападать, побоятся. А там кучи кончатся, и на открытом месте они не смогут спрыгнуть нам на голову. У них это любимая тактика: прыгать на голову и выцарапывать глаза.

— Я ничего не ви... — начал Ратмир, но Пашка толкнул его в спину.

— Ходу, ходу!

В голосе у парня звучала нешуточная паника. Должно быть, он о городовых слышал. Они впечатляют новичков, поэтому те, кто ходит в другой город от случая к случаю, частенько хвастаются, что победили аж целых двух-трех.

На самом деле если их меньше пятидесяти — тут и говорить не о чем.

С пятьюдесятью я справлюсь. А этих сколько?

Растянув до предела все свои чувства, я попытался сосчитать. Пока городовой не нападет на добычу, у него толком и тела нет. Так, какая-то тень, шевеление в воздухе. Поэтому трудно понять, что скользит там, на самой грани зрения. Я чуял, что их уже как минимум тридцать. Еще полстолько — нормально. Чуть больше — и опасность станет нешуточной.

— Холодает, кажется, — неуверенно сказала Алена. — Это они?

— Может, и они, — сказал я. — Каждый их по-своему ощущает. Так, подберите себе оружие. Палку, бутылку там какую...

— Раньше сказать не мог? — огрызнулся Ратмир. — Я дрын ролевой дома оставил!

— Толку от твоего дрына тут никакого, — обрезал я. — Он здесь не особо вещественен. То, что подберешь здесь, можно превратить в оружие.

— Как? — спросила Алена деловито, выдергивая из ближайшей к ней кучи железный штырь, перепачканный ржавчиной. — Магией какой? Заговором?

— Физикой, — ответил я. — Как кинетическая энергия переходит в потенциальную, знаешь?

Алена зыркнула на меня, но ничего не сказала. Ратмир пробурчал что-то про безответственных типов, но подобрал по кирпичу в каждую руку. Пашка откинул несколько размокших листовок и подобрал с земли стеклянную бутылку, оглянулся задумчиво...

— Не вздумай бить ее, чтобы сделать "розочку", — предупредил я. — В девяти случаях из десяти такого гангстера потом приходится в травму везти. Тут умеючи нужно.

— Ну так разбей... те сами, — произнес Пашка, протянув мне бутылку.

До этого он прямо ко мне не обращался, и, видно, не мог решить, на "ты" или на "вы". Но у ребят вроде него хорошие инстинкты: он, видно, понял, что лучше мне на нервы не действовать.

— А зачем? — спросил я. — Хорошая бутылка, толстая. И так сойдет. Ну, вперед, вперед, что опять стоим!

И тут Пашка вскрикнул. Отвлекшись на понукания, я не успел разглядеть, как с кучи на него метнулась серая тень.

Алена и Ратмир обернулись к нему, даже попытались дернуться на помощь — но не тут-то было. Серые тени лавиной хлынули на нас со всех сторон.

* * *

Скорчившись за штабелем грязных, уныло шуршащих под дождем пластин шифера, Женька выжидал. К счастью, вампиры не пахнут, если голодные, поэтому они его не учуют... а он был голоден, очень. У него дрожали руки, и он не плакал только потому, что слезы уже тоже кончились.

А хуже всего, что у Женьки не было никакой надежды.

Женька знал, что от этого будут неприятности. Сплошные неприятности. Он совсем не собирался, но...

Но дядя Ашот сказал: "Найди", — и дальше делать было нечего.

Женька не сомневался, что с ним все кончено. Погоняют и сожрут. Самое худшее, что выход был совсем недалеко. Он прекрасно знал, где выход, чувствовал его, как птицы чуют магнитный полюс.

Нужно было свернуть в проход между покосившейся голубятней и задними стенами гаражей, и тогда довольно скоро получилось бы выйти к железнодорожным путям — да не таким, ржавым и заросшим травой, которых тут пруд пруди, а к обычным, по которым ходят электрички или метро. Там уж недалеко и станция, и можно доехать до дома, и там будет теплый чай в домашнем сервизе и печенье из магазина...

Но ехать домой нельзя, потому что кто знает, что тогда дядя Ашот сделает с мамой.

Женька тоскливо подумал, что ему не хватит смелости просто сдохнуть. Просто выйти к стае — и покончить со всем разом.

Стая пробегала мимо: он слышал слитное хлюпанье лап по лужам, собачье дыхание, чей-то короткий скулеж или лай время от времени. Скоро...

Ветром что-то прикатило к нему под ноги. Скомканная бумажка, но неожиданно светлая, не заляпанная грязью. Женьку как будто потянуло: нагнись, возьми, разверни... Словно он уже где-то такую бумагу видел.

Женька знал, что здесь предчувствиям верить опасно. Никогда не знаешь, какая пакость строит тебе ловушку. Но не верить — еще опаснее.

Из-за дрожи в руках он почти порвал влажную от дождя бумагу, пока развернул. Чуть расплывающейся гелевой ручкой поперек клеток было написано: "Женька, сука, ты мне пятихатку должен!"

* * *

Стрелять по городовым — подлая задача. Они потому и не боятся компаний: усвоили, что главное — держаться между человеком и его спутниками. К счастью, мы шли и так довольно плотно, плюс инстинкты молодняка оказались правильными: сбились спина к спине, чтобы городовым сложнее было забиться между ними.

Особо Пашке они помочь, правда, не могли: Алена гвоздила городовых, которые норовили подбежать к ней, своим штырем, Ратмир дубасил просто кулаками, используя кирпичи, как кастеты, и работы обоим хватало. А может, они просто не сообразили, что ему надо помогать. Пашка орал, как резаный, пытаясь сорвать свое украшение, но Ратмир и сам ревел, как атакующий медведь. Есть у некоторых такая реакция.

Я тоже не мог помочь: был занят отстрелом. Вскинул дробовик на плечо и выцеливал тех серых шустряков, что бежали с куч на подмогу своим. Приклад приятно грел плечо, при каждом выстреле винтовка теплела в моих руках. Я чувствовал, когда выстрелы достигают цели: словно части меня разрывали туманные тени городовых чуть ли не напополам.

Патроны не кончатся, я это знал. Могут кончиться силы. Я ведь действительно стреляю собой.

На работе, конечно, я не носил с собой ружье на каждый обход. Не полагалось милиционерам ружей. А вот когда я был совсем пацаном, еще до войны, батя брал меня с собой в лес — охотиться. Тогда в Подмосковье можно было найти нормальное зверье. Не лося, понятное дело, но на зайца мы ходили, а один раз даже выследили лису, но отец не стал ее убивать, потому что был не сезон.

Тогда же батя начал доверять мне свой дробовик. Даже стрелять давал несколько раз. Помню это душезамирательное ощущение, когда я сжимал шершавый приклад, и пытался разглядеть что-то через прицел, — мазал, конечно, страшно. Мне ни разу даже утки подстрелить не удалось, хотя они с болота поднимались так кучно — казалось, пали в белый свет, хоть одна да упадет.

В милиции я привык к табельному оружию и стрелял из него довольно метко, но мне и в голову не приходило, что, когда я потеряю физическое тело, вместо верного "Токарева" или хотя бы трофейного "Браунинга" мне явится вот эта старенькая отцовская двустволка.

Как объясняла мне Марина Васильевна, подсознание — штука загадочная. Потому и "под", как говорится.

Пашка, наконец, сорвал с головы своего паразита и теперь остервенело топтал его ногами, всхлипывая. По лбу у него текла кровь, но это ничего: раны на голове всегда кровоточат сильнее. Да и чувствовал я, что он не ранен серьезно, напуган только.

Ратмир непрерывно ругался, правда, без фантазии совсем. Никакого тебе морского загиба, так, два-три слова повторял в разных сочетаниях. Алена, кажется, старалась держаться спокойно, но я видел, что ее тоже колотит.

У нее одной хватило присутствия духа, чтобы спросить:

— Все, отбились?

— Нет, — сказал я. — Они отступили. Так что быстрее, а то еще кого приведут.

— Мля-мля-мля, — скороговоркой повторял Ратмир. — Чувак, Антон, или как там тебя... мы от них не отобьемся.

Пашка просто всхлипывал.

— Не отобьемся, — подтвердил я. — Поэтому давайте, давайте, не стоим! Павел, ты особенно. Все с тобой в порядке, ссадина просто. Прививка от бешенства есть, сам сказал. Сейчас пройдем мусорную зону, я тебя перевяжу.

— Г-га... — ответил Павел.

— Откуда у тебя ружье? — спросила Алена. — Я не видела, чтобы ты его нес.

— Откуда у призрака нормальное ружье, сама посуди, — ответил я, убирая дробовик.

Я сам не знал, куда его убираю. Пробовал как-то об этом сознательно задуматься — не вышло. Просто чувствую, как надо повернуться... или как протянуть руку, когда достаешь обратно. Сейчас, когда мы шли, я чувствовал еще, как от нашего поля боя тянутся ко мне легкими дуновениями ветерка выпущенные "пули": возвращаются внутрь. Я стрелял частицами себя, и, как всегда после боя, мне было зябко, пока эти частицы вновь пристраивались внутри, находя свое место.

Кучи, наконец, остались позади. Теперь мы шли по глухому переулку, где с одной стороны тянулся засыпанный мусором палисадник и глухие заколоченные окна заводского здания, а по другую — росли лишенные листьев, покореженные деревья. Словно на фотографиях из Припяти, мне Марина Васильевна показывала.

Сиротливо и даже как-то неуместно здесь помещалась автобусная остановка: одинокая, прожженная сигаретами скамья под прозрачной плексигласовой крышей. Не знаю уж, кто эти крыши придумал: народ жалуется, что в солнце сквозь них жарит еще сильнее, а в дождь брызги проникают в щель под крышей.

Но все-таки это было укрытие.

— Привал, — скомандовал я. — Краткий инструктаж и перевязка.

У Алены в рюкзаке нашелся бактерицидный пластырь и влажные салфетки — конечно, а я чего ожидал. Пока она перевязывала ноющего Пашку, Ратмир на меня чуть не с кулаками пошел:

— Ты, мент прозрачный! Давай рассказывай, какие твари здесь еще водятся!

На меня с кулаками было идти бесполезно, еще когда этот Ратмир на горшок ходил. Я спокойно курил, пока басист-любитель пытался надо мной нависнуть.

— Обычные тут твари, — сказал я. — Кошки, крысы, голуби... Может, последнее время еноты еще. Их сейчас, говорят, многие стали в домах держать.

— Это тебе голуби были, да?! Пашке они на голову нагадили?!

Мой первый прапорщик очень умел срезать такие пост-адреналиновые истерики одним взглядом. У меня вот так хорошо не получалось. И все-таки водопроводчику хватило: заткнулся.

— Это были люди, — сказал я. — Бывшие люди. Главным образом, алкаши и самоубийцы. Ну и кто еще тут пропадает.

Ратмир как-то даже побледнел.

— Но эти слабые, — продолжил я. — Страшнее те, которые оборотни.

— Типа вервольфы? — деловито спросила Алена, вручая Пашке какую-то таблетку. Я бы поставил на аспирин, но не исключено, что и успокоительное.

— Когда ты в Москве последний раз волка видела? — спросил я. — Собаки... и кошки. Но кошек опасаться нечего, они редко сбиваются в стаи. Собаки — это вот другое дело.

Словно по команде откуда-то издалека раздался тихий скулеж, потом лай. Потом вой.

* * *

Мои подопечные выбивались из сил.

Идти по асфальту, конечно, легче, чем по пересеченной местности, но ходить по другому городу вообще сложно. Если идешь слишком медленно, начинаешь слышать всякое. Стоны, крики, которые то ли доносились, то ли не доносились из-за забора, — еще цветочки.

А если идешь слишком быстро, рискуешь исчезнуть, свернув за поворот.

То есть ты-то никуда не исчезнешь, но пространство тут, в другом городе, порой шутки шутит. Или время. Обычно не потеряешь больше пары часов, но я слышал о человеке, который из Московской олимпиады скакнул прямиком в девяносто четвертый. Скорее всего, байка: сам я его не встречал, а я рано или поздно встречаю практически всех. Однако месяц-два точно можно потерять.

В общем, несладко.

А тут еще стая следовала за нами.

С одной стороны, это меня радовало. Вампиры чуют оборотней, оборотни чуют вампиров. Это старая вражда. Оборотни были здесь всегда. Вампиры появились не так давно, лет двести-триста назад. В смысле, массово; так-то вурдалаки на Руси встречались, но редко. Или так мне говорили: не настолько я стар, чтобы самому помнить.