Заклёпки и бабочки

Элизабет затаилась, даже стала реже дышать в стремлении не пропустить ни слова, ни единого жеста в разворачивающейся перед ней сцене. Похоже, она явно поторопилась с благодарственной молитвой Всевышнему за добрые нравы в пансионе. Ей-ей, тут гораздо уместнее было бы прочесть "Спаси и сохрани"... Раза три или четыре для верности...

Видимо, в письме о деньгах не было ни слова, потому что Мэри раздражённо отбросила листок и прошипела:

— Я тебя предупредила! Ещё раз мне придётся тебя искать в почтовый день — пеняй на себя!

Потом повернулась к Бетти, подбоченилась и заявила:

— Новенькие! Говорю вам один раз: получив из дома деньги, половину сразу отдаёте мне! Иначе худо вам тут будет. Ясно? Я спрашиваю — ясно?!!

— Ясно... — глухо ответила сжавшаяся на соседней кровати Эйла.

— То-то же! — удовлетворённо произнесла Мэри, обвела взглядом примолкших девочек и горделиво выплыла из спальни. Вслед за предводительницей покинула комнату её свита.

После их ухода в спальне несколько минут стояла гробовая тишина, а потом языки как с цепи сорвались. Новенькие стремились побольше узнать о неписанных правилах и обычаях пансиона, а "старожилки" хотели заболтать в разговоре своё недавнее унижение и страх. Лиз больше слушала, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Со слов соседок выходило, что в их классе во всём верховодили Мэри и её подпевалы, нагло отбирая у девчонок деньги и приглянувшиеся им вещи. Жаловаться смысла не было, так как свои делишки троица обделывала с негласного одобрения классной дамы. За что те выплачивали ей часть собранных средств в виде еженедельной дани. Идти напрямую к директрисе пансиона новеньким тоже не советовали, поскольку миссис Филвин сама собирала мзду с классных дам. Да и вообще все поборы тут происходят именно с её указки. Искать помощи у родителей? У миссис Филвин имеются влиятельные покровители, способные замять любой скандал и устроить массу неприятностей скандалисту. Менять место обучения? Так во всех пансионах графства существуют подобная практика поборов, разница только размере отбираемого — тут половиной ограничиваются, а в других местах, говорят, не меньше двух третей отнимают...

С того дня минул месяц. И каждую неделю этого месяца Бетти наблюдала унизительную сцену выбивания дани с одноклассниц. Саму её грабёж — иначе не скажешь — не коснулся ещё ни разу. Мать писать дочери не считала нужным, а уж тем более что-то посылать; других же корреспондентов у Элизабет не нашлось. Но Лиз была даже рада этому — раз нет писем, то нет интереса со стороны Мэри и её окружения. Зато соседки по комнате никогда не уходили с воскресного обеда без заветного конверта. Эмили и Реджина пару раз находили в письмах вложенные монеты, а вот Эйле приходили только исписанные неровным почерком листы.

— Гринбаш, почему тебе деньги не присылают? — ярилась влетевшая к ним в спальню Мэри. Как всегда в компании Молли и Трис, спустя неизменные пять минут после ежевечернего обхода дежурной дамы. Почему-то, будучи уже на взводе, классный мытарь сходу обрушила своё раздражение на Эйлу.

— Мама считает, что они мне не нужны, ведь я тут на полном пансионе.

— Зато нам нужны! Чтобы сегодня же написала ей и попросила прислать! Ты поняла?

— Но у мамы нет лишних денег...

— Что?! Ты перечишь? Ты! Мне! Перечишь?!!!

Мэри ухватила Эйлу за волосы и принялась таскать её из стороны в сторону с такой силой, что у девчонки хлынули слёзы из глаз. Выпустив сжавшуюся в комочек Эй, Мэри вспомнила о Лиз. Видимо, будучи на кураже, она решила сразу обозначить свою власть и над ней.

— А ты почему писем не получаешь?

— В нашей семье это не принято. — отрезала Бетти.

— Мне нет дела, что у вас принято, а что нет! Напиши и попроси прислать денег. Не меньше десяти сорвенов. Поняла?

— Моя мать должна присылать ТЕБЕ деньги? С чего бы это?

Высокомерия и холода в голосе Лиз хватило бы на десятерых. В первое мгновение Мэри оцепенела от неожиданного отпора. И от кого?!! От тихони, на которую Мэри до этого не обращала никакого внимания? Нет, подобную дерзость терпеть было нельзя, а "бунт на корабле" следовало гасить в зародыше! Окончательно рассвирепев, Мэри метнулась к Лизбет, но... сходу нарвалась на прямой в челюсть. Только зубы клацнули. В спальне все застыли, не в силах поверить в произошедшее. Одна только Мэри не уподобилась каменной статуе — сидя посреди комнаты на заднице, она старательно изображала лошадь, ошалело мотая головой.

— Трис, Молли! Что вы стоите?! — взвыла она, придя немного в себя. — Всыпьте ей как следует!

Словно очнувшись от гипноза, девицы двинулись к Бетти. Но узость прохода между кроватями не дала им возможности наброситься на жертву одновременно. Молли замешкалась и первой в проход полезла Трис. Вытянув вперёд руки с растопыренными пальцами, она хотела чисто по-девчачьи сходу вцепиться противнице в причёску. Вот только Бетти не собиралась ни царапаться, ни следовать другим правилам девчоночьих драк. Она молча ударила с левой. Каким-то судорожным движением Трис успела перехватить летящий прямо в лицо кулачок, вцепившись в него обеими руками. Не меняя выражения лица, Лиз отвела левую руку чуть в сторону, заставив Трис открыться, и тут же пробила правой. В ухо. Даже взрослому мужчине подобный удар был бы как минимум неприятен, а уж для девчонки одиннадцати лет он вообще показался оглушающим. Упав на кровать, Трис прижала ладони к пострадавшему уху и тонко завыла на одной ноте. Оставшаяся на ногах Молли запнулась, замерев на полушаге. Подходить к Элизабет она и раньше не спешила, а теперь вид всё ещё сидящей на полу Мэри и воющей Трис окончательно вымел из неё остатки храбрости. Тогда Бетти сама шагнула навстречу противнице. Этой малости оказалось достаточно, чтобы та жалобно заскулила "нет, нет, не надо, не бей меня, пожалуйста", как за щитом прячась за выставленными перед собой ладонями. Подойдя вплотную к высоченной, на целую голову выше неё Молли, Лизбет произнесла одно-единственное слово:

— Вон!..

А на следующий день её вызвали к классной даме. Начавшаяся на повышенных, визгливых тонах выволочка закончилась вполне миролюбивой беседой, о чём впоследствии Лиз вспоминала с особенной гордостью. Ведь по существу это были первые в её жизни переговоры на равных с более сильным, нежели она сама, противником. Ситуация облегчалась тем, что классной по большому счёту не было никакого дела до Мэри и её присных, а вот лишаться денежных поступлений ей не хотелось категорически. Отсюда и головомойка, и крики, и попытки поставить на место наглую выскочку. Но у Лиз перед разговором была вся ночь для раздумий и целое утро для принятия необходимых мер. Переговорив с одноклассницами, Бетти легко столковалась с ними жертвовать треть от полученных из дома денег напрямую учителю, минуя обнаглевших посредников. В результате озвученная классной даме арифметика была проста: раньше Мэри отбирала половину наличных у воспитанниц и половину от отнятого отдавала наставнице. Иными словами той доставалась четверть суммы. Теперь же Бетти бралась приносить наставнице целую треть. И все в выигрыше: больше денег классной, больше оставалось ученицам! Против такого варианта возражений у наставницы не нашлось. Ибо даже стёртый фаринг лишним не будет никогда, не говоря уже о целом сорвене. Ну а то, что Мэри и компания оказывались не у дел, так это просто бизнес, ничего личного.

Правда, сама Мэри не успокоилась и возжаждала реванша, для чего сговорилась с парочкой оторв из старшего класса. И вновь была битой — уроки дядюшки Джо Бетти запомнила слишком хорошо, а потому прихватить с собой палку не постеснялась. В результате Лизбет стала собирать добровольные пожертвования уже с двух классов. Ну, и себе оставляла малую толику. Так сказать за услуги. "Да отсохнет рука себя обделившего!" — любил повторять отставной сержант. Что же, память у Лизбет всегда была хорошая, запомнила она и эту поговорку. Главным здесь было не зарваться.

За пять проведенных в пансионе лет Элиз научилась многим вещам, как входившим в список преподаваемых предметов, так и сверх оного. Чтение и правописание, счёт и литература, закон Божий и этикет, музицирование и танцы, иностранный язык и рукоделие — список преподаваемых в пансионе предметов был довольно широк. А вот как притворяться, строя отношения с окружающими, как манипулировать людьми и как самой избегать чьих-то манипуляций — всё это Бетти пришлось изучить самостоятельно. Правда, не совсем без участия преподавателей.

Уронив Мэри с пьедестала и растоптав авторитет "смотрящих" из старшего класса, Лиз невольно выделилась из общей массы, чем сразу же захотели воспользоваться классные дамы. Её попытались обязать докладывать о настроениях и разговорах в кругу воспитанниц. Именно тогда первый раз нашла коса на камень: "Ну, не знаю... Дядюшка Джо научил меня бить. Хорошо научил. А вот как наушничать, не рассказывал" — с детской непосредственностью развела руками Бет. "Так что негласно наказать кого-либо, это пожалуйста. Естественно, не просто так, а за право лишний раз выйти в город... Ну, или за хорошую оценку на экзамене". Девочка смотрела на учителей невинным, чистым, полным наивности взором, при этом якобы машинально касаясь лежащего на столе мешочка с очередным воскресным сбором.

М-да, вот и надави на такую. Стоит ангелочек, ясными глазёнками хлопает. Нет, конечно, можно было бы гаркнуть, приказать, но... кто тогда будет собирать мзду с воспитанниц? Эта-то, обидевшись, явно откажется. Вернуть Мэри? Можно. Та ради восстановления своего авторитета будет из кожи вон лезть, но... Как говорится "мышь под веником сидит тихо, но второй раз её туда не загнать". Один раз ощутив свободу, пансионерки уже не согласятся на возвращение прежних времён. Да и этот "ангелок с кулаками" вполне может заступиться за подруг. Те же на радостях вообще взбунтуются, перестав делиться со старшими. И что тогда, прощай наличные? А ведь по пансиону слухи разлетаются молниеносно! Вдруг старшие классы возьмут пример с малолеток и тоже откажутся платить? Миссис Филвин этому точно не обрадуется. Нет, конечно, рано или поздно порядок в пансионе она наведёт, вот только им — классным дамам — явно не поздоровится. Уж лучше оставить всё так, как оно есть. Собирает юная мисс Грейстоун дань с воспитанниц, вот и пусть собирает. Тем более что в доносчицах и так недостатка нет.

Конфронтация с записной обидчицей прославила Бетти среди учениц, а возможность отчасти минимизировать поборы вообще раздула её популярность до небес. Женский пол всегда был и будет неравнодушен к знаменитостям, поэтому нет ничего удивительного, что у Элиз моментально образовалась своя свита. Далеко не сразу, ценою набитых шишек и горьких разочарований, Лизбет постепенно научилась отличать искреннюю похвалу от подхалимажа, восторженную несдержанность в речах от гнусного предательства, глупенькую наивность от откровенной подлости. К пятому году обучения у неё скопилось куча знакомств, масса приятельниц, но ни одной настоящей подруги так и не появилось. Всем девчонкам что-то было нужно от Лиз. Заступничество, помощь или просто желание покрасоваться в её окружении, но... не она сама. Огорчал ли данный факт Бетти? Отнюдь. Она и сама точно так же оценивала роящихся вокруг неё воспитанниц. Оценивала, но не ценила. Точнее, ценила, но лишь настолько, насколько оценила. А как иначе? Ведь всё в этом мире имеет цену, всему можно подобрать эквивалент в звонкой монете. Заплати, и тебя будут на руках носить, а коли пусто в твоём кошеле, то быть тебе парией до скончания века. Цинично? Да! Но так устроен мир, а менять мировой порядок Бетти не собиралась. Зачем спорить и противопоставлять себя обществу, когда можно воспользоваться предлагаемыми возможностями и прожить жизнь в богатстве и уважении?

Поэтому-то, по возвращении домой, Элизабет почти спокойно приняла волю матери. Ну, как спокойно... относительно. Оказывается, пока дочь училась в пансионе, та решила выдать Бетти замуж и даже успела подобрать ей солидного жениха. Два слова: "солидный и богатый", помогли Лиз отчасти примириться с уготовленной ей долей. Нет, конечно, девушка знала, что ей рано или поздно предстоит выйти замуж, завести семью, родить детей. К этому их готовили на уроках домоводства, занимавших далеко не последнее место в обучении. Но Бет никак не ожидала, что свадьба будет так скоро! Каково оно — жить с мужчиной, она себе не представляла. Не было такого опыта. В жизни Бетти до этого момента были только два мужчины: отец и дядюшка Джо. Будет ли её будущий муж похож на кого-либо из них? А, может, он окажется грубым и хамоватым, как те носители бороды и усов, которых Лиз иногда встречала во время прогулок по городу? К этим опасениям примешивались воспоминания о рассказах одноклассниц, где благоухающие элем отцы семейств частенько поколачивали домочадцев, вернувшись вечером из паба на бровях... От подобных мыслей становилось жутковато и тревожно на душе. Конечно, постоять за себя Элиз могла, но справится ли она с дюжим мужчиной, случись такая нужда? Почему-то особой уверенности в этом Бет не испытывала. Утешало одно — вряд ли солидный муж станет проводить время в пабах. Да и упоминание о его состоятельности слегка успокаивали. По крайней мере, ей не придётся влачить существование в нищете, едва-едва сводя концы с концами.

И вот настал тот день, который Бетти ждала с опаской и робкой надеждой — день венчания, день начала нового этапа в её жизни. Тогда, впервые увидав своего стоящего перед алтарём жениха, Лиз потеряла всякую надежду. Девушка едва не упала в обморок от отчаянья, настолько тот показался ей стар и немощен. Да даже дядюшка Джо смотрелся бы юным красавцем, поставь их рядом с этой развалиной! Правда, камзол жениха просто искрился россыпью густо нашитых на ткань драгоценных камней, а собравшиеся в церкви гости, подстать ему, были одеты в не менее дорогие наряды. "Хоть с состоятельностью жениха мать не обманула" — эта мысль помогла Лиз как-то задавить рвущиеся наружу протест и желание сбежать без оглядки. На протяжении всей службы Элиз продолжала терзать себя сомненьями, не совершает ли она ошибку, исправить которую потом будет невозможно? И ни прошедший словно в тумане пышный обряд, ни последовавший за ним не менее пышный свадебный пир, ни дорогие вина и заморские деликатесы так и не смогли вернуть девушке потерянное на пороге храма душевное спокойствие. Хотя, какой девушке? Всё уже — даме... Замужней даме. Ещё сегодняшним утром она была мисс Грейстоун, а к обеду стала миссис Бэрли. Что-то менять теперь поздно. Остаётся лишь надеяться, что у неё хватит сил задавить своё отвращение и лечь в постель с ветхим старикашкой.

Три чопорных горничных помогли ей снять свадебное платье, обрядили в ночную рубаху до пят и уложили в поистине огромную кровать под тяжелым балдахином. Оставшись одна, Лиз с необычайной ясностью представила себе, как в двери спальни входит её муж, припадая на подагрическую ногу, как он снимает халат и остаётся в рубахе, из-под которой видны распухшие артритные колени, как пытается взгромоздить на неё своё дряхлое тело... Представила и разрыдалась от накатившего чувства беспомощности. Она словно опять оказалась прижатой к земле грубым башмаком оборванца. Пусть язык не повернулся бы назвать её мужа голодранцем, зато сам супруг вызывал у Бетти такое же стойкое омерзение, как и упомянутый мальчика из прошлого.