Спасение 21-22

Лакей пожал плечами:

— Давай подождем.

Они присели на ближайшую лавку и стали ждать, прислушиваясь к голосам. Говорил в основном граф, потом он замолчал и наступила тишина. В ней скрип поворачиваемой ручки прозвучал как гром с неба.

Лакей побледнел и опрометью бросился в сторону спальни.

Гримо сделал лучше — он скользнул за большую кадку и затаился. Чего бегать? Господа решили выйти в сад, наверное, герцогу стало плохо. Вечно они здесь не будут сидеть, надо только подождать и потом потихоньку выйти. Всего дела — расположиться на земле поудобнее и не шуметь. А если они пройдут в глубину сада, тогда можно будет проскочить за их спинами не дожидаясь конца прогулки. Надо только быть внимательным, чтоб не пропустить нужный момент.

— Уверяю, никто нас не потревожит. Но, чтобы Вы были совершенно в том уверены, как и в том, что никто не услышит Вашего признания, я сделаю вот что.

Раздался звук, от которого Гримо похолодел — герцог запер за собой дверь на ключ. Он не успел перевести дух, как де Барбье заявил:

— В том конце сада моя спальня. Там сейчас мой камердинер, но ее я запру тоже — ради полного Вашего спокойствия.

Гримо слышал неторопливые шаги герцога, приглушенный щелчок. Совсем рядом, с той стороны кадки, послышался шорох одежды — граф сел на ту самую лавку, где минуту назад сидел сам Гримо. Через пару мгновений к нему присоединился герцог де Барбье.

— Итак, дорогой граф, я всецело к Вашим услугам.

Снова воцарилась тишина, и теперь Гримо боялся не то, что шевелиться, а даже дышать. Он не собирался подслушивать секреты своего господина, он молился только о том, чтоб его не обнаружили.

Герцог заговорил первым:

— Граф, Вы человек, который привлекает внимание и о Вас много говорят. Не скрою, не всегда лестно. Но я предпочитаю сам составлять свое мнение. Когда Вы обратились ко мне с просьбой, я посчитал это смелым — мы не так давно знакомы и очень мало знаем друг друга. Когда я узнал суть Вашей просьбы, я счел это дерзким — можно было подумать, что Вы не светский человек. Но поразмыслив, я решил, что для подобной дерзости должны были быть веские основания. И я вижу, что не ошибся. Вы неделю готовили наш разговор, и, тем не менее, сейчас молчите, никак не решаясь его начать. Я прав?

Граф промолчал и воображение Гримо тут же нарисовало картинку — сжатые в кулак руки и короткий, согласный кивок.

— Хорошо, — продолжил герцог. — Тогда позвольте, я буду говорить. Вы сможете остановить меня, когда сочтете нужным и оставите в той степени осведомленности, какая Вас устроит.

Гримо отчетливо слышал сиплое дыхание герцога — астматику слова давались нелегко, но говорил он внятно и четко, время от времени давая себе короткие передышки:

— Вы желали, чтоб я стал крестным ребенка, о котором Вы хлопочете. О нем говорят... много разного, но я не сомневаюсь, что Вы никогда бы не осмелились прийти ко мне с подобной просьбой, если бы речь шла о сыне прислуги. Я сделал вывод... он — Ваш воспитанник. Меня интересует, это официально?

— Да.

Зашуршала бумага и Гримо услышал удовлетворенный вздох герцога де Барбье:

— Вы упрямец, граф. Что бы Вам сразу не показать мне эту бумагу? Хотя, понимаю... тогда возникает законный вопрос — почему не Вы крестный? Это избавило бы Вас от хлопот.

Кровь так громко стучала в висках у Гримо, что он едва слышал, что говорит герцог.

— Итак, почему граф де Ла Фер не желает сам стать крестным сироты, над которым уже оформил опеку?

В ушах Гримо снова прозвучало неистовое "Нет!" — крик, вырвавшийся у графа в церкви Рош Лабейля. Но здесь, в саду, герцог де Барбье в ответ на свой вопрос не услышал ни слова.

— Граф, я знаю немало причин, по каким Вы можете отказаться, а потом передумать... но только одна-единственная делает невозможным Ваше восприемничество... категорически невозможным.

Герцог снова и снова делал паузы, словно давая возможность графу отступить, прервать разговор.

— Невозможным, потому что...

— Потому что церковь видит в таких отношениях недопустимую близость родства, иначе — кровосмешение.

— Значит, я правильно понял. Для Вас это невозможно, потому что...

— Потому что я — его отец. Прочтите. Это выписка из приходской книги.

Снова зашуршала бумага и спустя несколько мгновений Гримо услышал голос герцога, в котором звучало искреннее восхищение:

— Вы смелый человек.

— Я трус.

— Милый мой, позвольте на правах старшего образумить Вас. Я понимаю Ваши чувства, Ваш порыв — всему миру объявить, что это Ваш сын, защитить его своим именем. Прошу Вас, не губите его будущность. Любовь слепа, а родительская любовь наиболее безглаза. В иных случаях не стоит спешить распоряжаться своим именем.

Гримо заледенел. Он не видел графа — их разделяла огромная кадка с диковинным деревом, но он каждой клеточкой своего тела чувствовал, как замер, окаменел его господин.

"Спешить распоряжаться своим именем"!

Знал бы герцог, насколько точно он попал в цель, совершенно того не желая!

— Граф, Вам дурно? Вы так побледнели. Простите, если я задел Ваши чувства, я всего лишь хочу удержать Вас от невероятной глупости, которую Вы готовы совершить.

— Я... благодарен Вам... Вы даже не представляете, насколько.

— За что? Милый мой...

— За то, что сейчас удержали.

— Позвольте, граф, я буду откровенен. Худшее, что Вы можете сделать для своего...напомните, как?

— Рауль.

— Так вот. Худшее, что Вы можете сделать для Рауля, это объявить его своим сыном. Каковы будут его права?

— Ничтожны.

— Хорошо, что Вы это понимаете, а то я уж думал, придется мне играть роль нотариуса. Как Ваш воспитанник, он будет иметь определенное положение. Как мой крестник... простите, еще один вопрос, граф. Я дорожу своим именем и своим достоинством и я хочу быть уверенным, что оно не будет запятнано.

— Вы сомневаетесь во мне?

— Нет, Ваше происхождение достойно уважения. Но в полной ли мере это относится к Вашему сыну?

— Что Вы имеете в виду?

— Мы зашли так далеко, что нет смысла лукавить. От кого у Вас сын? Я не намерен покрывать своим герцогским титулом интрижку с мещанкой или прокурорской дочкой.

— Я должен назвать ее имя?

— Достаточно, если Вы дадите мне честное слово, что она дворянка.

— Даю Вам слово, что если бы она сейчас была здесь, то Вам пришлось бы уступить ей первенство, потому как ее род — один из знатнейших во Франции. Ее положение выше Вашего, а в определенном смысле, и выше моего.

— Вы ведь не женаты, граф?

— Нет.

— Тогда почему не решить вопрос самым простым и надежным способом? Еx solute soluta...* Вы понимаете?

— Это невозможно. Она... замужем.

Герцог крякнул:

— Э... граф... Признаться, не ожидал от Вас такой... прыти. А ребенок? Муж не захотел его признать? У Вас не будет после хлопот?

— Муж не знает. Это только мой сын.

— Что Вы думаете делать дальше? Рауль — прекрасное имя, но что дальше? Рауль... и все?

— Я... пока не знаю.

— Позвольте совет?

— Буду искренне благодарен.

Герцог заговорил более деловым тоном — роль советчика в деликатных делах была для него хорошо знакома:

— Вот что, каково сейчас положение Бражелона?

— Это графство досталось мне по наследству.

— Вам надо вывести его из наследственного права и передать Раулю, как вассальное имение. Он будет носить титул виконта...

— А после моей смерти станет графом де Бражелон. Да, это прекрасная мысль. Только выйдет ли?

— Есть и другие способы обеспечить титул. Скажем, добиться восстановления того, что было утрачено.

— Простите, не понял.

— Мне рассказали на днях. Поместье Брасье, под Блуа, такой себе райский уголок, когда-то было баронством. После, король, округляя свои леса, пообрезал там земли, а потом, когда умер последний барон, титул передавать никому не стали. Можно попытаться добиться восстановления баронства.

— Боюсь, у меня не хватит средств на покупку имения.

— Дело Ваше. Граф, в дальнейшем Вы намерены жениться?

Гримо совсем перестал дышать.

После небольшой паузы, Атос ответил:

— Возможно.

— Тогда случай с Брасье для Рауля подойдет как нельзя лучше. Графство де Бражелон, как и титул графа де Ла Фер перейдет к законному наследнику. Но это я забегаю вперед. Хотя...

— Герцог, я не готов вступать в брак в ближайшее время. Что будет дальше — поглядим.

Герцог добродушно рассмеялся:

— Готов прозакладывать свои любимые часы, Вы испугались, что я уже подобрал для Вас невесту? Нет, граф. Такого как Вы смазливым личиком не прельстить, значительных титулов я тоже предложить не могу, ну а деньги... Подумайте. Возможно, хорошее приданое решит Вашу проблему? Брасье стоит немало, но все же не запредельно.

— Герцог, я не хочу давать Вам пустых надежд. Если только это не является Вашим условием.

— Полно, дорогой мой. Мне не к лицу торговаться. Я буду крестным Вашего сына и так. Но Вы подумайте над моими словами...

— Герцог, могу я просить Вас еще об одной услуге?

— Пожалуйста.

— Мне неловко об этом говорить, я всегда сторонился светской жизни...

— Вы имеете в виду сплетни? Не стоит волноваться. Что Вы желаете, чтоб знали о Рауле?

— Он сирота, которого мать подкинула бедному сельскому священнику.

— Про мать правда?

— Да.

— Хм... вот как... Бедный мальчик. Если так, то, считай, действительно сирота. Мне не придется лгать, лишь умолчать кое о чем. Хорошо. Когда Вы намерены крестить?

— 21 июня.

— Нет, не могу. У моей племянницы свадьба в то время. А почему 21?

— Это день святого Рауля.

— Подождите, тут у меня где-то лежал молитвенник. А, вот! Рауль... 27 мая — день Рауля, Августа и Юлия. Как Вы относитесь к античности, граф? Имена римских цезарей Вас не смущают?

— Огюст одно из моих имен.

— Правда? Признаюсь, Жюль — одно из моих. Ужасно его не люблю, — герцог засмеялся, — но молодому человеку мы об этом не скажем. Рауль-Огюст-Жюль... Граф, не привередничайте. Два императора и святой — чего Вам еще надо?

— Согласен, — граф тоже усмехнулся. — Пусть будет 27 мая.

— Договорились. От подробностей — увольте. Устал. После пришлете письмом, или можете еще раз заехать, как пожелаете. А сейчас...

Герцог де Барбье дышал так тяжело, что Гримо было его жалко. Можно было только догадываться, чего стоил герцогу этот разговор.

— Граф, я открою Вам... но дальше — сами. Нет сил, мне надо отдохнуть.

— Конечно, Ваша светлость. Благодарю Вас.

— Пусть меня поблагодарит Ваш сын — вырастет достойным дворянином. Идите.

Герцог открыл дверь и выпустил гостя. Гримо подождал, пока бедный астматик удалится вглубь сада, и неслышно, чуть не ползком, добрался до гостиной.

Осторожно заглянув внутрь, он убедился, что комната пуста и поспешно прикрыл за собой дверь. Как он сейчас понимал герцога де Барбье — нет сил! Никаких!

Гримо рухнул на ближайшее кресло — ноги его не держали. Постепенно он пришел в себя. Его никто не искал, никто не хватал за руку, все обошлось.

Собравшись с силами, Гримо вышел в коридор и пошел наугад, туда, где по его представлению должен был находиться выход.

Очень скоро он натолкнулся на чопорного лакея, который нес поднос. Лакей смерил его взглядом и соизволил поинтересоваться:

— Вы ищете лакейскую? Слуга гостя?

Гримо кивнул.

Лакей дал знак следовать за ним и, наконец, вывел Гримо из лабиринта комнат.

Атоса, видимо, вели длинной дорогой, потому что Гримо успел отдышаться и полностью прийти в себя, когда появился его хозяин.

— Домой, Гримо, — совершенно неожиданно обратился он к слуге.

Гримо не успел удивиться непривычной разговорчивости графа, как тот поразил его еще больше.

— Домой, — повторил граф и улыбнулся. — Теперь все будет хорошо.

________________________________________________________________________

* ситуация, когда неженатый мужчина и незамужняя женщина имеют общего ребенка и могут полностью восстановить его в гражданских правах, просто вступив в брак. Тогда ребенок считался законным.