Знобкий туман исповдоль перетёк в мелкий, но густой дождик, и пора было уже позаботиться о соответствующей одежде на грядущий сезон — нужны куртка, тёплые рубашка и брюки. Да, и на ноги что-нибудь. В кармане мялась тугая, неопрятная, замусоленная стопочка злотых — заботливо выисканные ребятами разномастные купюры, в две тысячи тридцатом (то есть, простите, четвёртом году Эпохи) году уже ставшие раритетом. Курса валют и цен на две тысячи седьмой раздобыть не удалось, но по смутным воспоминаниям Яна выходило, что раздобытых денег должно хватить на год нормальной жизни. Срок, более чем достаточный — Ян планировал управиться куда раньше. Но если ребята просчитались... Неприятно.
Рассеянный взгляд выхватывал из постепенно наполняющейся утренним гулом бесконечности улиц подходящую вывеску — магазин мужской одежды 'Властимир'. Само то. Ян остановился у посеченной дождём витрины, ещё раз уверяясь, что магазин ему подходит — за стеклом красовались строго, но добротно одетые безликие мужские манекены. Интересно, дорогой это магазин или средний? Ян, если честно, предпочёл бы какой-нибудь подешевле — денег вроде достаточно, но лучше не шиковать. Прочем, напоследок, вжавшись в грудь командира, светловолосая Эллин шепнула: 'Не хватит денег — не стесняйся, используй магию. Знали бы люди, что ты для них делаешь, сами бы эти деньги предлагали...' Эллин, в своей слепой надежде не останавливающаяся ни перед чем.
Покинув магазин через полчаса, уже в плотной вязки джемпере и замшевой куртке, Ян глядел в будущее с оптимизмом — денег оказалось даже больше, чем нужно, а на выбитом продавцом чеке обнаружилась дата — первое августа, среда. Можно считать — стопроцентное попадание. Хорошее начало — доброе предзнаменование. Ну вот, можно и на Карола Либельта, 45, трудоустраиваться. Удобней было бы завернуть в какой-нибудь тёмный проулок да и "прыгнуть" напрямую, благо, способности позволяли — накануне отдохнул, а с утра хлебнул на всякий случай стимулятора. А всё равно хочется пройтись пешком, прогуляться мимо Библиотеки, поглядеть на статую Прозерпины, потрогать камень и чугун решеток оград, хоть издали полюбоваться холмом. Ян подумал, что, наверно, может позволить себе полчаса одиночества среди чужой суеты. А вот и библиотека — брал там 'Молот ведьм' для доклада по истории, вот здесь, на Третьего Мая, раньше был... то есть, ещё только будет, года через три откроется, уютный магазинчик канцелярии. Там — кинотеатр, куда изредка заглядывал с друзьями. И если завернуть за угол — там должно быть кафе 'У Марны'. Интересно, оно уже существует? Было большое искушение всё-таки зайти за угол и выяснить, но Ян удержался. Часы на городской ратуше издалека громогласно сообщили, что уже десять, а значит — не худо бы поторопиться.
Да, а сама городская ратуша рухнула в две тысячи двадцать седьмом, после второго восстания. К тому времени она была уже вся подкопченная, как мясо из пайка, подогретое над костром, и тоскливая, неуместная на фоне вымершего города, как гнилой клык в беззубой пасти старой собаки. Удивительно, что не обвалилась раньше. Простояла почти половину тысячелетия, пережила и ураганы, и войны, но излучатели её доконали. Грандиозное здание превратилось в не менее впечатляющие развалины, а те постепенно пошли трухой и крошевом, раскисли под дождями, были разворошены голодными бродячими собаками, охочими до мертвечины воронами и упырями, искавшими под кирпично-каменными завалами гниющие трупы погибших. Ян сам не видел, ему только рассказывали. Но, наверно, были смрад и тоскливый вой, и был август, как сейчас.
А вон в том задании устраивались неплохие авангардные выставки, туда Ян тоже изредка заглядывал, но очень уж изредка, весь погруженный в учёбу, просто забывавший о том, что на свете ещё остались развлечения.
Но именно здесь он однажды увидел небольшое полотно, которое его потрясло. Скромная деревянная рама, а за ней — хаос, пляска словно бездумных мазков цвета гари, побуревшей крови, дымки чего-то удушливо-фиолетового, вкрапления ядовито-зелёного. Не сразу удалось разглядеть в пугающем переплетении противоестественно-ломаных линий силуэты покореженных, сломленных неведомой силой безликих зданий. Но когда, наконец, удалось — горько отозвалось предчувствием ещё не свершившегося, но близкого — потянись, и дотронешься рукой. Но тогда Ян не мог этой близости знать, но несколько дней ходил под впечатлением — картина во всех подробностях, в каждом гротескном изломе вставала перед внутренним взором, стоило только прикрыть глаза. Даже приснилась. Потом и стала реальностью. Воистину, художнику дано иногда прозревать будущее и видеть нечто, недоступное взгляду обычного человека.
Ещё квартал, люди все насупленные, серьёзные, все спешат в своей мелкой, но очень важной (почти смысл жизни!) сиюминутности — не опоздать бы на работу, начальник за нарушение трудовой дисциплины по головке не погладит; не забыть заплатить деньги в страховую компанию; и встреча, встреча важная сегодня ведь!
А от чуть не столкнувшейся с Яном юной сероглазой панночки пахнуло таким напряженным пугливым ожиданием, что сразу стало ясно — экзамен идёт сдавать. Наверно, примерно так. Пси-эм даёт только общее ощущение эмоций. До чего нелепые, незначительные проблемы, поверхностные, неспособные подняться выше повседневности мысли... Эх, люди.
Чёрт.
А вот проблема Яна находилась всего в полуквартале отсюда, уже и окна в белых переплетениях рам разглядеть можно. Парень поймал себя на том, что всё замедлял непроизвольно шаг, а теперь вообще еле плетётся — минут десять ушло на преодоление предыдущего квартала, и такими темпами рискует попасть в пункт назначения разве что к вечеру. Сердито ускорил шаг — чему быть, того не миновать. Упрямо опустил глаза, не желая видеть этих тёмно-кремовых стен, этой набухшей дождём и раздумьями листвы декоративного плюща по деревянной решетке крыльца, этого коврика со старательно вывязанным, наивным 'Добро пожаловать!'. И вот короткий переливчатый звонок, и тёмно-коричневая дверь без скрипа в заботливо смазанных петлях распахивается. Молодая миловидная женщина с тяжелой копной темно-русых волос на голову ниже Яна смотрит внимательно, вежливо и чуть настороженно.
— Я пришел по объявлению, пани Горецки. Можно?
Глава 2.
Вечером в доме на Карола Либельта, сорок пять , случился скандал. Скандалом в этом доме обычно назывался выяснения отношений с незначительным повышением голоса и некоторой долей неприемлемых с точки зрения Света и Баланса выражений, оскорбляющих честь и достоинство присутствующих лиц. В вечернем скандале принимали участие все собранные на семейный совет домочадцы, как-то: супруг Присциллы Кристиан, её же брат Анджей, её по малолетству не столько говорливый, сколько шумный сын Лех и домашняя любимица черепаха Ойо. Впрочем, последняя участие в скандале принимала лишь номинальное, сидела в уголке и недоуменно поглядывала на столпотворение ног черными глазами-бусинами. Она, как и хозяйка, терпеть не могла нервозность и суету. Она любила покой и порядок. Ну и брюссельскую капусту.
— ... а тебя никогда не дозовешься! А дома ты бываешь три раза в год по большим праздникам! — темные присциллины глаза сверкали негодованием, из высокого узла выбились непослушные локоны и упали на красивый высокий лоб.
Мальчик на ее коленях солидно, басовито подтвердил:
— Дя! Папа!
Кристиан, по должности Наставник молодых, неопытных чародеев и прочих магически одаренных, мужчина внешности аристократической, холодной, голубоглазый и светловолосый — вздохнул. Он определенно не понимал сути обращенных к нему претензий. В конце концов, всё обошлось? Обошлось. Все живы и почти здоровы, дома порядок. Нет, определенно, никакой вины Крист за собой не ощущал. Хотя, было дело, пережил неприятное мгновение, когда жена на работу позвонила, прямо посреди занятия.
— Прис, послушай...
— Нет, это ты послушай...
Присцилла вдруг замолчала, закусила губу и поглядела на мужа так, как если бы впервые видела. Потом тряхнула головой и, пожалуй, слишком поспешно поднялась — Лешек недовольно крякнул, роняя на пол обслюнявленный пряник.
— Вот что. Джей, возьми у меня Лешека.... Иди к дяде, мой хороший. В машинки будешь играть? В машинки...
Дождалась, пока выйдут из кухни младший брат и уже бодро шпарящий на чуть кривоватых ножках, трогательный и пухленький сын. Прикрыла за ним дверь, поймала вскользь брошенный Джеем взгляд — думает, сестра решила поскандалить на полном серьезе. Нет, тут другое.
— Крист, я только сейчас подумала. Не тянет на обычное ограбление. Если грабить, они бы полезли в лавку. Я специально позвонила потом, узнала. Ничего подозрительного. Что им было нужно?
— Да мало ли швали по Подземки шляется. Может, на спор или выслуживались перед кем-то. Ты ж понимаешь?
— Понимаю... А может, новая волна поднимается? Ты работе ничего такого не слышал?
— Нет. Откуда мне.
Встал, пошёл разливать чай. Высокий, Прис всегда любила, чтобы мужчина был выше. И намного выше. Приятное ощущение защищенности. Только всё равно обманка. Никакая не защищенность. Копятся, копятся обиды. Сегодня еще одна в копилочку. Мог бы хоть изобразить, что волнуется. Нет, всё, как заведенный, Свет защитит! Конечно, защитил Свет и отца, который по конфликту в Африку отправился в силовых, и с концами. И маму защитил, которая потом все глаза выплакала. А вот по конфликту девяносто седьмого её саму загребли на общих основаниях. Ничего, что трое детей. Тогда вообще что ни год, то конфликт случался. Светлых было слишком мало. Так что брали всех, кто Хартию подписывал и на службе хотя бы в резерве состоял. Еще с той поры, с девяносто седьмого, Прис каждый раз нехорошо делалось, когда слышала давнишнюю фразу "что-то будет". Нет, её не загребут. Она с Верхним не сотрудничает. Она сама по себе, Верхние сами по себе. А вот мужа могут. Или Агнессу, которая Куратором работает. Или брата, если года через три...
— Предчувствие у меня нехорошее. Как-будто что-то должно случиться вот-вот, а не случается, — почти жалобно пробормотала Прис, хватая свою чашку.
— Может быть, на твой амулет позарились? Или на книги?
Амулет мамин вспомнил. Мощный, это да. Древний, тоже верно. Ещё языческих времен. По наследству старшей женщине рода передается. Очень редкий. Только стоило ли ради него так открыто вламываться в дом всей толпой? В конце концов, цивилизованные времена, нужно что-то — вполне легальные аукционы и магазины работают. Могли бы прийти и предложить продать для начала. Если уж так сильно приспичило. По деньгам, наверно, даже дешевле бы вышло, чем толпу этих архаровцев вербовать. Нет, не сходится.
— Кому он нужен, мой амулет. Да и книги...
— Не знаю тогда. Я завтра с утра слажу, поставлю барьер. Хочешь?
— Хочу, — кивнула. И чуть было не добавила, что, дескать, лучше бы сейчас. Но нечего ему по темноте на крышу лазить. Зевнула. Время не то, чтобы позднее, но прошлой ночью плохо спалось... Нужно Лешека уложить и следом ложиться.
— Но как удачно Ян заглянул... И крестик вернул, и вот...
Про то, что Ян проявил поразительные для его возраста умения при своем удачном "заглядывании", решила умолчать. Даже сама не поняла, почему. То ли потому, что еще толком не разобралась, то ли чтобы не давать мужниной фантазии лишнего повода зацепиться. Яна Крист недолюбливал, и заметно так недолюбливал. Почему, сколько ни билась, понять Прис не смогла. Сначала думала, ревнует что ли? Да ну, какая ревность. Ян этот даром что старше Джея, а выглядит против него... В младшие братья, может быть, еще сошел бы, а вот в любовники — увольте. Так что непонятно, откуда неприязнь. Взаимная, причем. Хвала Балансу, дорожки этих двоих пересекаются редко. Раза четыре всего Крист заглядывал в лавку, два из которых едва с миролюбивым и скромным парнишкой едва не поцапался.
— Да уж, удачно. Премию ему выпиши, — сухо посоветовал Крист. — Так, а я спать. Если мне завтра барьер тянуть, то нужно будет часа на два раньше вставать.
— Я уложу Лешку и приду.
* * *
В окнах за рыжими шторами теплые пятна света и уюта.
За окнами темнота. Сентябрь, поздний вечер. Дождь ко всему. На мощеной дорожке еще ничего, а вот на узеньком газончике с высокими бортиками грязи по щиколотку. А что поделаешь? Полез.
За окнами, в темноте, воровато оглядываясь, тот, кого Присцилла Горецки называла Яншем Раевичем и кому намеревалась выписать премию, шарил в грязи, стоя на коленях. Черно-полосатый агат он, совершенно точно помнил, оставлял здесь. И сам неделю назад подымал барьер над домом. Теперь ни барьера, ни камешка. Паршиво. Вряд ли кто специально снял, скорее всего недавняя буря. Нет, никогда Янош не рассчитывал на мощь собственноручно возведенных защиток, но это уже издевательство какое-то! И оберег... Нет, вот он. Видать, какой случайный прохожий втоптал в грязь глубже. Агат номер раз.
Номер два — дешевенький сердолик — не нашел.
Номер три, аметист, оказался расколот в мелкое крошево. Обидно. Каждый такой камешек-оберег обошелся в три злотых, чистая обдираловка.
И номер четыре, тигровый глаз.
Всё.
Поднять защитку наново? Крыша скользкая, как бы не навернуться. Нет, пожалуй. Полный дом взрослых чародеев, ничего за ночь не сделается.
Ян брезгливо оглядел грязные свои колени, тихонько выматерился и решил пешком через город не ходить. Сегодня выложился, конечно, по самое не хочу, но на "прыжок" наскребется. Да, пожалуй. Завтра еще выходной, можно будет чуток отоспаться и кое-куда заглянуть под настроение. Но сначала отоспаться. Опасливо, длинными тенями домов, пробежался до удобного тупика, попутно глянул на часы городской ратуши — четверть двенадцатого.
А в комнате заметно подванивало. Ну да, разумеется. Дня три уже недоеденная курица на столе торчит, убрать руки не доходят. Результат если не на лицо, то уж на обоняние. И вообще-то сегодня Ян из своей "берлоги" выползать не собирался, не хотел встречаться с хозяином дома, но вот терпеть вонь в его планах тоже не было. Не сказать, чтобы к пану Гедемину Ян испытывал антипатию, какая иногда случается между домохозяином и жильцом, скорее наоборот. Пана Ян в некотором роде знал давно и очень близко. И даже считал своим другом.
Сегодня просто устал и не имел никаких моральных сил еще и с Гедемином языком чесать.
Не повезло.
На кухне горел свет, мерно позвякивала о стенки чашки ложечка. Пахло имбирем.
— Ян? Откуда ты такой... — неопределенный взмах рукой в сторону "живописности" одеяния.
Пан Гедемин тёмен, медведеобразен, смурён. Впрочем, за грязные колени стыдно не сделалось. Как-то атрофировалось давно это чувство. А что сделаешь, если джинсы — одни на всё про всё?
— Было... дело.
— Опять? Которое по счету на этой неделе?
— Не важно.
Буркнул себе под нос, давая понять — не настроен разговаривать.
— Угробишься, — скучно пояснил, швыркая чаем, Гедемин.
— Не исключено. Стимулятор новый сделали?
— Спросишь у Марты с утра, — зевнул. — Ну и сколько сегодня? Так, из спортивного интереса.
