Слияние Сфер: явление

— Вы про нашу Лилию? И такие-то страсти она утоляет в одиночестве? Чего не позвала кого-нибудь? Пауля, например, — чем плох? О! Родился лозунг текущего дня: «Женский онанизьм — есть не только буржуазный индивидуализьм, но и высшее проявление эгоизьма!».

Все грохнули, и серьезной осталась только Яна. И так же, на полном серьезе, ровным, как линейка, голосом проговорила.

— Нашей Белоснежной...

— Лилейно-Раменной!

— … и Лилейно-Раменной нельзя с Паулем. Она хранит себя для Тигранчика.

— Свою Девичью Честь.

— Свою Святую Невинность.

— Не только, — покачала головой красавица, — Тигранчику Девичьей Чести, — и Святой Невинности, конечно, — недостаточно. Он же Тигранчик.

Ого. Да она, ко всему, разбирается в Тигранчиках. Значит, интересовалась проблемой. Так я удивился в третий раз, но и тут не заподозрил ничего такого. Для меня это вообще характерно: как-то раз жена, обозлившись на мою недогадливость, сказала. Что ум у меня глубокий, но не острый. Лучше не скажешь. Так что я и на третий раз не уловил закономерности.

Тут до всех дошло не сразу, первым заржал Ванька Артемьев, а остальная компания подтянулась только потом. Но Яна, добившись эффекта, оказывается, сказала еще не все.

— А вообще мне кажется, что здесь достаточно тепло. Так что предлагаю раздеться. Самые скромные, — как я, например, — могут остаться в трусах.

Опять неожиданность, но уже очередная, так что уже не вызвала особого удивления. Нет, в принципе поступок нужный. Если бы не она, мне самому пришлось бы делать что-то подобное: отдельные эпизоды не сливаются в единый спектакль, отдельные люди не сливаются в компанию. Но я по-прежнему, вопреки очевидности, считал, что попросту не понимал ее и недооценивал.

Однако же сама Яна Александровна, пользуясь тем, что красавицам все можно, обманула: оставила не только трусики, но и верх, — прикрывающее юную грудь ажурное изделие из колючих нейлоновых кружев, что в те дикие, совершенно каменноугольные времена времена считалось верхом роскоши. А Ванька, меж тем, продолжил прежнюю тему.

— Но ты не договорил про Белоснежную. Как оно?

— Пустой интерес. Это дерево не по тебе. Про ЭТО уже нельзя сказать пошлое «щель», но исключительно только торжественное: «Расщелина». И чтоб голос не абы какой.

— А ты?

— А я что, — сверхчеловек? Точно так же провалился бы целиком, и вряд ли вылез бы без веревки...

— Нет, вы только вслушайтесь, — мечтательно проговорил Юрок, погружаясь в созерцание столь яркого образа, — как звучит: «Половая Расщелина»

Выпили еще по одной, встретили дружными аплодисментами вернувшуюся Лукину и продолжили просмотр.

На экране ебут в солидную, пухлую, дебелую сраку симпатичную рыжулю, усыпанную веснушками, меняют только позы: на четвереньках, на животе, на боку, на спине с ногами, заведенными, как говорится, «за уши». Многократно, на показ, вытаскивают и снова заправляют здоровенный, без дураков, хуй, так что в промежутках, крупным планом, зияющее, — видно красную слизистую прямой кишки, — очко, Растянутое По-настоящему. Так, что напоминает кровавую рану и вовсе даже не круглое, а в форме этакого неправильного многоугольника.

— Ужасс, — проговорила Надин Попова, — кшмар, щас сблюю... — И чрезвычайно натурально изобразила соответствующий звук. — Вв-веэа! Не-е, братцы-комсомольцы, это не про нас. Нам бы чего попроще. Юрок, — может, сходим, покувыркаемся? Ну че прилип к экрану-то? Один хрен по телевизору не получится!

— Надюш-шь... За всех не говори. Кое у кого отлично получилось. Но только один раз... Жека, — где?

— Где пристроитесь. Мне все равно. Хоть тут.

Но они предпочли выйти. Для «хоть тут» ситуация все-таки еще не созрела. Если вы понимаете выражение «атлетически сложенная девушка», то это как раз про Надин. Хорошего роста, с осанкой кадрового командира, с развернутыми прямыми плечами и ногами хоть и крепенькими, но бесконечной длины. Поэтому в обтяжных голубеньких трусиках и белом лифчике она как-то не выглядела особо голой. Вроде как в спортивной форме. Это потом она отрастила бюст пятого размера, а пока, понятно, ничего похожего не наблюдалось.

— Маркиз, — прощебетала Яна, — пойдем сходим за выпивкой?

Это было настолько неожиданно, что я брякнул:

— Да я и один справлюсь...

— Пошли! Хоть взгляну на твой бар.

Я решил уже ничему не удивляться, но и на то, что меня сейчас употребят на кухне прямо в сыром виде, ее призыв тоже как-то не тянул. Я думал, что она пойдет со мной, как и была на тахте, босяком, но она натянула свои сапоги-чулки на высоченной «шпильке»: ни у кого не было, а у нее были! По-моему первые в школе и одни из первых в городе. Все босяком или в тапочках, — а она в кружевных трусиках, кружевном бюстгальтере, — и сапогах-чулках! Я по натуре своей гражданин, а не подданный, но королева есть королева, это поневоле сказывается. Я шел, пребывая в полнейшем недоумении, но августейшие особы не имеют привычки тянуть с изъявлением своей воли.

— Маркиз... у тебя только бухло или найдется что-нибудь хорошее?

— Что?

— Ну... хорошее?

Но я уже сообразил, потому что давным-давно, на прошлом четвертом курсе уже слыхал такую формулировку.

— Ян, я марафет не употребляю и поэтому в доме его не держу. По всем позициям стремно... А ты что, — только за тем и пошла? Чтоб спросить?

— В том числе... но и вообще пора проветриться. Начала всерьез заводиться, а показывать это в мои планы не входит. Честно говоря, не ожидала, что на меня вообще подействует.

— Ну, это понятно. Для того и собрались. Непонятно, чего в этом плохого? Сильнее заведешься — сильнее кончишь. Хошь — сама, хошь — скажи кому-нибудь.

— Жирно будет. Я, Маркиз, мужу достанусь девочкой...

Ах, как все запущенно! Блюсти невинность и, одновременно, любопытствовать на предмет опиатов, — если вдуматься, дурная комбинация. Со всех сторон дурная, и, можно сказать, зловещая. Очень на то похоже, что, помимо девственности, наша красавица еще и не знакома с явлением природы, именуемым «оргазм». Потому что после такого знакомства о такой глупости, как сохранность целки, особо заморачиваться перестают, чай не полковое знамя. Да и сегодня вела бы себя все-таки по-другому. А так как будто ищет чего-то, сама не знает — чего, вот и тычется в разные стороны.

— … хотя сегодня у меня поневоле возникла пара оригинальных идей на эту тему. Надо как-нибудь, на досуге, проверить.

Я даже примерно догадался, — каких именно идей, но помалкивал, ожидая продолжения.

— … Что, думаешь, — откажутся? В очередь выстроятся. Как бы не передрались еще. Кстати, — она усмехнулась злой усмешкой того сорта, на который способны только люди с тонкими чертами лица, — думаю, что не только мальчики.

О как! Все-таки в моей натуре всегда присутствовало что-то неизбывно наивное: в этом направлении у меня даже и мыслей-то никаких не возникало. А вот ты, лапочка, похоже, не задумываешься о том, как может измениться твоя жизнь даже при полном успехе мероприятия.

— Слушай, — ты меня навела на одну мысль. Одна интересная штука у меня все-таки есть... Погоди тут.

А «там» я наскоро развел восемь ампул той самой «соды» в литре кипяченой воды: в неразведенном виде возможен понос просто за счет осмотического эффекта. Хотел пропустить через автосифон, но углекислота: черт его знает, как прореагирует. Кроме того, я вовсе не спешил открывать обществу столь перспективное лекарство. Это знание из числа не то, чтобы тайных, но закрытых.

— Это — минеральная вода одного уникального источника на Камчатке, есть только еще в двух местах на свете. Пьем по очереди, с расстановкой, по маленькому глоточку, как только чуть захорошеет — прекращаем пить. Понятно? Ничего страшного, но если малехо перебрать, но можно отрубиться и проспать без задних ног с полчасика, а это скучно.

О том, что в таком состоянии еще и могут потихоньку отъебать, — чисто для смеху и вообще, — я промолчал.

— Ну, — сказал Юрик вполголоса, перехватив меня в коридоре, — устроил ты мне приключение. Это что-то с чем-то. Я вообще не думал, что она ебется, а ей только давай... Смеется: «Дурачок! Поездил бы с мое по сборам. Без этого и не выдержишь сроду. Взрослые хоть выпивают слегонца, а нам — только ебля и остается. Я уж два года как...». Нет, — ты понял?

— И как?

— Глубже, дольше, сильнее, и чтобы в темпе. Бля — только ебля! Раком, на спине или сверху, — все равно, зато и тонкостей никаких ей не надо. Прямо как мужик, ей-богу.

Я тоже как-то не думал, что могучая, умная, чуть грубоватая Надин у нас из ранних. Пошла, между прочим, в КАИ, авиационное двигателестроение, без проблем поступила.

Дисциплинированные советские дети, будучи построены для разврата, дисциплинированно прислушивались к ощущениям.

А вот Яна под эти самые ощущения решила станцевать. Болеро Равеля. По ходу дела пару раз приняла по глоточку «соды», видимо, — для куражу, и совершенно зря. Совершенно другая фармакодинамика, чем у алкоголя, которым можно по ходу дела «добавлять». Переступала узкими стопами, делала паузы, напряженно извиваясь на одном месте, как будто искала ритм, чтобы войти в резонанс с чем-то. Поначалу на нее не слишком обращали внимания, а потом начали глядеть, она сумела-таки свести внимание компании на себя. Изогнула пространство его, как тяготеющая масса.

Неверными шагами, шутовски спотыкаясь, я подошел поближе и, классически, сунул ей в трусы три или четыре трешки, зеленый цвет которых делал их похожими на Зелень. Не помогло: она не отреагировала, а я, оглянувшись, с удивлением увидал, что у парней отвисают челюсти, особенно у тех, что относились к числу Безмолвных Почитателей. Да и «сода» действовала, окрыляя и делая неважными все на свете предрассудки. В комнате ощутимо нарастало напряжение, — и, одновременно, что-то вроде резонанса.

Там, где ритм был, как у парусника, подмятого гигантской волной и теперь медленно выходящего из крена, я снова попытался сбить накал и крикнул:

— Будь проще, пэри, покажи киску!

Можно было бы сказать классическое «лучше бы я этого не говорил», но, на самом деле, думаю, это не повлияло бы на дальнейшее. В полном соответствии с классическим принципом дзюдо, она в пару па стащила свои кружевные, умудрившись не сломать при этом рисунок своего танца, и взмахнула ими в такт очередному раскату беспощадного ритма, так, что «зелень», кружась, словно палые листья, разлетелась по комнате, а потом, когда мелодия перешла в новую стадию, вдруг включила в балет «нижний регистр». Прямо-таки стекала на ковер, или на диван, или на его грядушку, или на стол, без разницы, — вверх или вниз, потому что танец ее не признавал границ, а чувство тяжести, казалось, не имело к ней никакого отношения. Как к призраку, как к бесшумной, зловещей белой Тени. А она, скручивая под музыку гибкое тело, перекатывалась, словно кошка во время течки — перед котом, а потом в один миг, все с той же текучестью живой струи, снова восставала на ноги. Без видимых усилий, как будто ее поднимала посторонняя сила*. Ага, вот чем это шоу отличается от знаменитой трактовки Бежара. Ни Плисецкая, ни Гуллем, ни прочие исполнительницы номера не включали этих элементов. То ли не хватало все-таки сил, то ли они показались постановщику слишком эротичными. А, может быть, мудрый, как змей, и умный, как Сатана, Бежар просто испугался беспощадного Болеро. Побоялся сказать слишком много и пошел на порчу номера сознательно**.

А вот мне было не понять, откуда она берет силы на такие трюки. Это со стороны они выглядели легко и воздушно, но я-то знал их истинную цену. Не исключено, что даже настоящие балерины не потянули бы их чисто физически.

* Правильный, сокровенный человек сказал бы проще и точнее: беси возносят. У нас, и у меня в том числе, не хватает решимости на то, чтобы сказать нечто подобное от чистого сердца, без доли скепсиса. Мы для этого слишком боимся своего собственного, в нашей душе сокрытого внутреннего насмешника. Оттого мы не можем придумать ни одного толкового заговора. Оттого в нашем исполнении перестают действовать заговоры прежние.

** Как там сказано? «Узнал я, что путь мой лежит к Океану Смерти и с половины дороги повернул обратно. И с тех пор вся тянутся и тянутся передо мной кривые, глухие, окольные тропы». Сам по себе выбор вполне естественный, но для таких, как Бежар, дело обстоит несколько по-другому. Если я прав, и он действительно испугался, последствия этого страха нельзя назвать в собственном смысле этого слова ужасными. Они просто непоправимы. Ребенок, которому не дали родиться, выкинув кровавые лоскутья в ведро. Творец, который не сделал нечто, потому что струсил, и память об том, чего по твоей вине не было и уже НИКОГДА не будет, навсегда отравила его душу. Это у нас, грешных, только один вариант смерти. У таких людей она бывает РАЗНАЯ. Если я прав, то все это очень печально.

И вот тогда-то у меня и забрезжила первая догадка, в справедливости которой я убеждался с каждой минутой все больше. Разумеется, по ходу шоу, все ее палестины щедро открывались взорам всех присутствующих, но, ей-богу, это было не принципиально. Не так уж сильно увеличивало действие призыва, заключенного в ее трактовке «Болеро». По мне, призыва не столько эротического, сколько какого-то погибельного: становилось не жаль НИЧЕГО, а уж собственной жизни — чуть ли ни в последнюю очередь.

В ответ на него очень способно шагнуть в пропасть, причем, скорее, даже не в окно девятого этажа, а в Тьму без дна, и не столько Предвечную, сколько Окончательную, в которой теряет смысл само понятие времени.

Приставить к виску ствол револьвера и нажать на курок, предварительно вынув из барабана пару, а, еще лучше, один патрон.

Или тоже нажать, но Кнопку, чтобы, наконец, вдребезги разнести всю эту планетку, жизнь на которой так явно не удалась.

Она незаметно растопила все щиты и барьеры, которыми мы привычно защищаем свое нутро, и теперь чувство это било прямо в душу, непосредственно, так что идущая в дополнение демонстрация даже очень красивой nimphae ровным счетом ничего не могла тут изменить. По-моему, это было вообще НЕ ПРО ТО, хотя большинство парней, возможно, со мной и не согласились бы. Скорее всего. С другой стороны... глубоко уважаемая мной Кали в основном-то — разрушает, но кто посмеет отрицать ее бесспорную эротичность? Да, кто хочет попробовать?

Не знаю, чем бы все и кончилось-то, если бы не кончился сам танец. Так же, как предшественницы, традиционно рухнула ничком вместе с последним тактом, — но сделала это по-своему. Последний аккорд, тот самый, который похож на обрыв, он же, при всей краткости, все-таки состоит из нескольких нот, и она разместила в них ряд резких, угасающих движений, словно предсмертную судорогу, — и замерла. Выждала паузу секунд в пять и поднялась.