"Танцуй, танцуй!"

— И что это за работа? — вяло поинтересовался я, устраивая голову у него на коленях и косясь одним глазом на экран. Взгляд выхватил знакомые слова, и я удивленно произнес:

— Двенадцать тысяч экземпляров роботов модели "Капитан Смит"? Трев, ты работаешь в Пентагоне?

— А, так вот они о чем! Переводчица, коза, заболела так некстати, а у нас завтра встреча с клиентами. Они прислали письмо с предварительным заказом, все на испанском, как видишь, а в конторе только один переводчик, владеющий этим языком, да и та валяется дома с температурой. Что они еще хотят, можешь прочитать?

— Партия далматинцев средних роботизированных, десять тысяч экземпляров железной дороги — модель А 541, столько же — модель А — 812, роботы автоботы — партия в пятьдесят тысяч штук... Тревис! Это что за хрень?!

— Это игрушки.

— Ты... ты продаешь игрушки? — я пробежал глазами список дальше и понял, что он не шутит. Меня обуял истерический смех. Проклятье Каина, здоровый, неуклюжий, если речь не идет о танце или сексе, Тревис никак не ассоциировался у меня с продавцом в детском магазине.

— И вот что такого смешного? И не продаю я их, а нахожу клиентов. Моей семье принадлежит фабрика игрушек, всем заправляют отец и сестра, а я вот... помогаю.

— Погоди. Фабрика? Твоя фамилия случайно не Картер? Джон Картер — твой отец? Тот самый Джон Картер, который игрушечный магнат? А ты его сын? А...

— Заткнись. Да. Да. Снова да. И опять да.

Я приподнялся и возмущенно уставился на него.

— И почему ты мне не сказал?

— А было когда? Сначала мы танцевали, потом попеременно находились в отключке, потом снова танцевали, потом...

— Понял, понял, — я задумался и внимательно огляделся по сторонам. — Для сына своего отца ты живешь достаточно скромно.

— Здесь есть все, что мне нужно, — досадливо дернув плечом, ответил он, — лишний пафос и суету я терпеть не могу. А завтра эта чертова встреча и трижды долбаный прием, на котором я должен быть в костюме и улыбаться несколько часов кряду! И переводчица заболела!

— Встреча и прием вечером? — нарочито равнодушно поинтересовался я. Он кивнул, думая о своем. — Я мог бы помочь.

— В смысле?

— Ты тупой, чудовище? — я поднял руку и постучал его по лбу. — Я испанец, могу помочь тебе с гостями, быть переводчиком. Ты сумеешь доставить меня на место так, чтобы я не попал на солнце? И раздобыть подходящий костюм?

— Да! Это отличная идея! — его глаза вдруг опасно сузились. — Так, а как это ты меня сейчас назвал?

— Чудовище и есть, глянь в зеркало. Будешь столько пить и не бриться — о поцелуях можешь забыть, — отрезал я. Он нахмурился, взглянул на меня и ехидно ухмыльнулся.

— Договорились, hermoso.[красавец]

— О, а говоришь, что по-испански не понимаешь, — поперхнулся я. — Спасибо за комплимент.

— Не за что, monada.[милашка — в женском роде]

А вот за это он уже получил по шее. Потом, абсолютно счастливый, вывалил на меня гору писем на испанском, заставив переводить, а сам набивал перевод на ноутбуке под мою диктовку. Вдобавок к крову, еде и любовнику я, похоже, нашел еще и работу.

Утром Тревис позвонил какому-то мрачному типу, оказавшемуся личным секретарем его отца, и распорядился относительно моего костюма. Через полчаса в квартиру вошел мужчина средних лет, который высокомерием и холодностью мог поспорить даже с Анной, имевшей в семье прозвище "Снежная королева".

— Мистер Йохансон, — представил мне этот холодильник Тревис. Секретарь смерил меня взглядом, что-то пробурчал сквозь зубы о странных поручениях, касающихся то пакетов крови, то костюмов, так, что его услышал только я со своим чутким слухом, и вынул из кармана сантиметр. Через несколько минут, сняв с меня кучу мерок и выслушав инструктаж от Картера, он удалился покупать одежду. Довольно скоро секретарь вернулся, привезя два строгих классических костюма, черный и кремовый, несколько рубашек, галстуки, белье, черные джинсы и ботинки. Я начинал влюбляться в такую жизнь.

Все подошло практически без подгонки, и к вечеру, убрав волосы в хвост, я облачился в светлый костюм, надев под него кроваво-красную рубашку. Тревис, увидев это, вытаращил глаза и одобрительно хмыкнул, а потом неожиданно оказался рядом и впился в мои губы поцелуем. Великая инквизиция! А вот надо было так психовать в первый раз? Бабуин, костюм бы не помял.

— М-м-м... у-а-а... — неразборчиво выдал он.

— Что?

— Нам пора, опоздаем, libertinoа, — он оторвался от меня и ехидно усмехнулся.

— Каин, где ты набрался таких пошлостей?

— Да была у меня одна... испанка... на тебя похожа. Ай! Драться зачем?

— Для профилактики, — мстительно прошипел я и направился к выходу. Внизу нас ждала машина.

Прием проходил в весьма пафосном и дорогом ресторане и посвящался открытию новой линии мягких игрушек. Среди гостей было много постоянных клиентов знаменитой игрушечной фабрики, каждым из которых занимался кто-то из сотрудников. Картеру-младшему были поручены испанцы, бывшие наиболее важными на данный момент заказчиками. Тревис явно чувствовал себя не в своей тарелке, он краснел, потел, дергал галстук, как будто тот душил его, и не мог сосредоточиться на переговорах, проходивших неофициально и неформально, но, как я понял, являвшихся весьма значимыми для его отца. Горе-переговорщик капнул соус на скатерть, уронил вилку и чуть не опрокинул вино на сеньору Гарсия. От всего этого смущался еще больше, краснел и чуть ли не заикался. Проклятье Каина, ну и увалень! Извинившись перед собеседниками, начавшими уже косо посматривать на него, я ухватил Картера за руку, утащил в темный уголок и прижал к стенке. Смотрелось это, наверное, забавно, учитывая разницу в росте и весе.

— Ты что творишь? — прошипел я. — Мне приходится не переводить, а говорить за тебя. Что ты мнешься, как девица на смотринах?

— Я не могу! Я всегда теряюсь на подобных мероприятиях, кажусь себе неуклюжим и громоздким, говорю глупости... Если я и на этот раз все провалю, отец точно разочаруется во мне. Это мой последний шанс доказать им, что я чего-то стою, — он чуть не плакал от отчаяния, глядя на меня огромными синими глазами. Нечестно! Это запрещенный прием и я... Ладно.

— Ты и есть неуклюжий, громоздкий... Стоп! А это идея! — я сделал шаг назад и скрестил руки на груди, окидывая взглядом это наказание, расслабляющееся только под звуки музыки. — Значит так. Сейчас возвращаемся обратно и покажем этим выскочкам, каким ты можешь быть.

— А каким? — заинтересованно спросил он, вызвав у меня желание, дать ему подзатыльник. Я ухватил его за отвороты пиджака и притянул вниз, почти прорычав в самое ухо:

— Раскованным и сексуальным, чудовище. И я знаю, как тебя расслабить.

— Что, прямо тут? А как же испанцы?

Подзатыльник он все-таки схлопотал. Обиженно насупился, став похожим на большого плюшевого медведя, и мне вдруг захотелось плюнуть на все и утащить его в укромное место, чтобы... Ладно, успеется.

— Слушай сюда. Сейчас мы вернемся за стол, и ты вспомнишь ту песню, под которую мы с тобой вчера танцевали. Почувствуй мелодию, услышь ее внутри, говори под нее, двигайся под нее, пусть она ведет тебя. Только не пой, ради всего святого, — добавил я, увидев, как на его лице попеременно отражаются все испытываемые эмоции. — А чтобы тебе было проще, я буду тихонько отстукивать пальцами ритм.

Он задумчиво кивнул, обдумывая идею. Прародитель Каин, что за бред я несу? Но ничего более разумного в голову пока не приходило, а, значит, придется использовать то, что есть. Я поправил на нем галстук, одернул пиджак, как образцовая жена, и пинком придал ускорение на выход. Он двинулся к столику, словно приговоренный к эшафоту: спина напряженная, глаза страшные, руки сжаты в кулаки. Кусок идиота. Я ткнул его в спину, напоминая о договоренности, и внезапно он выпрямился, расправил плечи и, мурлыкая что-то себе под нос, плавной походкой двинулся вперед. Я застыл на месте. Эта бредятина сработала? Тревис обернулся, подмигнул мне и протянул руку, в которую я машинально вложил свою ладонь. Он дернул меня на себя, заставил сделать разворот и, хмыкнув, поспешил к гостям. Я чувствовал себя гением. Нет — феей-крестной. Башмачков лишних нигде не завалялось?

Переговоры прошли великолепно. Тревис перестал стесняться и зажиматься, говорил без умолку, так что я едва успевал переводить, испанцы были покорены его обезоруживающей улыбкой и обаянием. Ха! Знали бы вы, как он танцует! Я исподтишка наблюдал за ним, наконец-то выбритым трезвым и причесанным — прямо как в моих эротических мечтах. Иногда его взгляд на секунду приобретал отсутствующее выражение — это он, видимо, вспоминал мелодию дальше. Порой вдруг заливался краской — а это, по всей видимости, были воспоминания о том, что мы творили после. Со временем, румянца стало черезчур много, и я, снова извинившись перед испанцами, вытащил его на улицу проветриться.

Мы вышли с черного хода на небольшую пустынную улочку. Тревис облокотился на дверь спиной и оглушительно расхохотался, заставив меня испугаться за его душевное здоровье, а потом сгреб в свои медвежьи тиски, рискуя переломать мне все кости. Я не остался в долгу, цапнув его за шею, не получив, что удивительно, за это в глаз.

— Ты гений! — провозгласило это чучело, возвращая меня на землю. А то я не в курсе. Но приятно, черт возьми. Только, похоже, моя идея имела ощутимый такой побочный эффект. Прямо-таки моим собственным бедром ощутимый. И твердый.

— Проблемы, малыш? — я прижался ближе и потерся об него. Ответом мне было жалобное поскуливание. Просто песня. Осторожно расстегнул молнию его брюк, проникая рукой внутрь, слушая, как наверху судорожно сглотнули и перестали дышать.

— З-здесь? — жалобно спросил он.

— З-здесь, — передразнил его я, опускаясь на корточки и от души жалея, что не надел темный костюм. — Но можно и в зале, если ты настаиваешь.

— Придурок.

А вот за хамство можно и наказать. Не медля больше, я освободил от одежды ту часть его тела, которая настойчиво требовала внимания, и провел языком от основания до головки. Чудище подавилось какой-то фразой и задышало чаще, стиснув пальцами мои плечи. К его чести надо отметить, что он никак не пытался ни прижать мою голову ближе, ни ускорить процесс, полностью отдавшись моим изматывающим и дразнящим ласкам, позволяя вести его. Я оценил и сжалился, вбирая его в себя целиком, не мучая больше. Вслед за языком и губами скользили пальцы, сжимая чуть сильнее, заставляя его глотать стоны, которые могли переполошить округу, и вскоре он не выдержал, резко подавшись назад, чтобы не кончить мне в рот. Я, пряча улыбку, оглядел его безнадежно испорченные брюки.

— Нет, я, конечно, ценю твою деликатность, но как ты вернешься в зал в таком виде?

— Не знаю, надеюсь, пиджак прикроет, пока я иду к столику. А потом просто не буду вставать.

— Ладно, сейчас что-нибудь придумаем, чудище мое, — я убрал платком все, что мог, и сделал шаг назад, оглядывая результаты своих трудов. И почти не видно. Меня тут же схватили за руку и притянули обратно, целуя.

— А как же ты?

Я усмехнулся и осторожно отстранился.

— Потерплю до дома. Я жаден и не хочу довольствоваться малым. Ну и в благодарность ты будешь должен мне танец... — я осекся, заметив нехороший блеск в его глазах. — Что?

— Танец, говоришь? Пошли, — он ухватил меня за руку и потащил обратно в ресторан. — Сходить с ума надо до самого конца, правда, Вик?

Бросив меня около нашего столика, он направился к небольшому оркестру, услаждавшему слух живой музыкой, и о чем-то недолго говорил с ними. Испанцы недоуменно смотрели на меня, а я лишь пожал плечами, сам не понимая, что задумало мое неугомонное недоразумение. А потом он скинул пиджак . Прямо на пол. И грянула музыка.

трек Љ 4

Мой пиджак последовал вслед за его, а я двинулся навстречу Тревису, кожей чувствуя прикованные к нам взгляды: недоуменные, восхищенные, пораженные. А потом все исчезло, кроме надежных рук, которым я повиновался беспрекословно. Я не знаю, как это смотрелось со стороны, да и мне было плевать на это. Проклятье, я сотворил настоящего монстра, всего-то за два дня. А какой был стеснительный мальчик, так краснел в ванной. А я... я подчиняюсь, я позволяю ему вести, и мне почему-то совершенно не страшно. Он знает, кто я на самом деле, и спокойно спит рядом со мной, подставляет горло под поцелуи. И мне впервые хорошо, я расслабляюсь, скидывая маску язвительности и нахальства, просто доверяясь кому-то другому. Почему из всей толпы я выбрал именно его? Может, мне наконец-то повезло?

Музыка закончилась, и мы застыли в оглушительной тишине. Несколько мгновений царило потрясенное молчание, а затем грянули аплодисменты, а крупный, светловолосый мужчина, так похожий на мое чудовище, одобрительно поднял вверх большой палец. Понятно, сумасшествие в этой семье это наследственная болезнь.

Испанцы назначили подписание контракта на следующий день, я уж не знаю, почему. То ли они пребывали в состоянии культурного шока, то ли Тревис очаровал сеньору Гарсиа, но уходили они весьма довольные и воодушевленные. А Картер-младший сиял так, что моим чувствительным глазам становилось больно. Он переговорил с отцом, представив меня ему как своего приятеля, согласившегося помочь, и Джон Картер совершенно серьезно поинтересовался, не нужна ли мне работа. Я подавил смешок, вежливо отказался, ссылаясь на некие личные обстоятельства, и мы наконец смогли покинуть это осточертевшее обоим мероприятие.

— Это надо отметить, — Тревис потрясал бутылкой вина и штопором. Не знаю, что произошло у них с отцом, но сегодня, видимо, что-то наладилось, и я был рад, что сумел помочь. Я знаю, как важна семья. Он уже разлил вино по бокалам и протянул один мне. Мы столкнули их в традиционном салюте и откинулись на диване, расслабляясь и чувствуя, как отпускает напряжение.

— Ты меня удивил. Отколоть такой номер на глазах у всех...

— Сам не знаю, что на меня нашло, — рассмеялся он. — Это все ты на меня так действуешь. С самого первого взгляда, между прочим. Я ведь и в клубах-то не знакомлюсь, а тут вот... словно магнитом потянуло. Я как тебя там увидел, так сразу захотел познакомиться, а тут ты сам идешь. Вот удача, думаю, такая девчонка и... ну не совсем девчонка... Ты случайно гипнотизировать не умеешь?

Меня словно обдало холодом. Он моментально почувствовал это и удивленно покосился в мою сторону, а затем нахмурился и отставил бокал.

— Умеешь, — полувопрос, полуутверждение.

— Умею, — кивнул я, понимая, что разговор пошел не в ту сторону, — но не делал этого. Клянусь. У меня и сил-то нет, помнишь?

— Сейчас нет, а раньше? Ты вот так и находил себе... пищу? Снимал в баре, а потом... спал с ними? — он почти выплюнул последнюю фразу.

— Не всегда, — зло процедил я сквозь зубы, — Иногда просто закусывал, без промежуточного удовольствия. А иногда, да — спал. Что тебя смущает?

— Ничего, ровным счетом. А со мной ты как собирался поступить? Видимо, все-таки с "промежуточным удовольствием", да? Да и нужен я тебе был на подольше, пока слабость не пройдет. Ты так легко... все равно с кем?