Тень императора. Глава 3

Русская армия переправилась через Шуланец и, построившись в гигантское каре, двинулась на плохо укреплённый левый фланг турок. Собственно, после этого уже сам Миних мог спокойно отправлять гонца с известием о победе, но Христофор Антонович всё делал основательно, и очень редко спешил. Тем более, Генж-Али-паша, перед воображением которого маячила фигура палача с кривым мечом, снова и снова бросал войска в самоубийственные атаки на эту подвижную крепость. Паша Хотина дрогнул первым, и отвёл свои войска. После этого, когда русская конница ворвалась в османский лагерь, началось повальное бегство всех остальных. Бросив обоз с провиантом и боеприпасами, турки спасали свои жизни.

Их особо и не преследовали. Каре — хорошая штука, но уж очень неповоротливая, а Миних был буквально влюблён в каре. Никакая сила на свете не заставила бы его отказаться от этого построения.

— Ты, Христофор Антоныч, больно долго запрягаешь, и едешь медленно. Вот скажи мне, где такое видано, чтобы супротивника бегущего, да не догнать? Они ведь что? До Бендер добегут, там опомнятся, резервы подтянут, и снова к нам.

В захваченном обозе, помимо оружия, боеприпасов и съестного, обнаружились ещё и, спаси аллах, токайские вина. Кто и для какого случая взял их с собой, спросить не успели: османы и впрямь слишком быстро убежали, не догнать. Теперь помянутые вина, любимые русской знатью, украшали стол фельдмаршала и его военачальников. Под жареного барашка с овощами пошло замечательно.

— Александр Данилович, — невозмутимо ответил, почти что без акцента, помянутый Христофор Антонович, отдавая должное золотистому напитку, налитому в гранёный хрусталь бокала. Кто бы ни позаботился прихватить с собой подобную прелесть, спасибо ему. — Вы турка со шведами не равняйте. У Карла была армия и дисциплина в оной, а здесь — вы видели? — строя не держат, в атаку толпой бегут. Числом берут, да яростью первого удара. А когда бегут битыми, то и вовсе в стадо обращаются. Уж я-то повоевал с ними в Тавриде и в Очакове. Зато один на один турок нашего непременно побьёт. И десяток на десяток тоже побьёт. В свалке нам несладко пришлось бы. А так встали в каре, и стреляем залпами. И ничего турок против сей тактики поделать не может.

— Не любят умирать?

— А кто любит, Александр Данилович? Только не в том нынче дело. Эти, которых мы сего дня с помощью божией одолели, не воевать сюда были отправлены, а молдаван грабить да в страхе держать. Каковые солдаты из грабителей бывают, сами знаете.

— Король прусский, говорят, и воришек под ружьё ставит, — возразил светлейший, обтирая пальцы изрядно уже измятой салфеткой. — Ничего, воюют. Палка фельдфебельская чудеса порой творит.

— Ежели б у короля прусского фельдфебели были таковые же воры, каковы у турка офицеры, то и его армия давно обратилась бы в шайку. Дисциплина, говорю я вам, ваша светлость. Только дисциплина, и ничто иное не способно сделать армию армией.

— Ну, ладно, Христофор Антонович, бог с ними, с турками. Не умеют воевать по писаному — нам же лучше. Но всё же, отчего вы не велели кавалерии преследовать бегущих? Поручили бы мне, уж я бы тряхнул стариной.

— Оттого, ваша светлость, что послезавтра в это самое время мы с вами должны ужинать в Хотине.

— Бережёте силы?

— Хотинский паша прекрасно умеет считать, Александр Данилович. Он видел, сколь полегло турок, сколь наших. Тысяча — против тринадцати. Оттого первым и сбежал. А послезавтра поутру, дай бог, и капитуляцию у него принимать станем. А вот ежели бы я сдуру велел их преследовать, и кого-то из наших они сумели бы побить, защищаясь, то и сейчас обнадёживали бы себя чаянием отомстить. Нет уж, ваша светлость, пусть они сами себя запугивают. С такими проще разговаривать.

Пожалуй, впервые князь Меншиков глядел на графа Миниха с уважением. Мол, надо же, он ещё и политик.

— Дай-то бог, — кивнул он, дивясь подобной логике. — Двадцать пять лет назад то ли турки были покрепче, то ли мы ...ещё не готовы, да только иными я их запомнил.

— То было двадцать пять лет назад...

Меншиков был чрезмерно любопытен. Его явно оскорбляло полное отстранение от армейской казны, насчёт чего императрица-регентша распорядилась особо, и он пытался наверстать своей незаменимостью в делах батальных. Что ж, одного у него не отнять: боевые приказы князь исполнял в точности, и настолько хорошо, насколько мог. Оборону против турок сегодня держал отлично, опять же. Но эта его навязчивость, стремление влезть во все дела... Миних никогда не было болезненно честолюбив, и мог поступиться лаврами победителя ради чего-то более важного. Но ещё со времён строительства Ладожского канала, когда он самолично вскрыл махинации светлейшего, между ними пробежала чёрная кошка. Взаимная неприязнь не переросла во вражду по двум причинам: во-первых, Миних не желал открытой свары, а во-вторых, они редко пересекались. Но сейчас императрице зачем-то понадобилось свести их вместе.

Быть может, благоустройство Южного края — не просто пожелание её величества, а боевой приказ? Бурхард Христофор Миних не удивился бы, узнав, что это так. Тогда всё становится на свои места. Императрица отправила на юг того единственного из приближённых, кто исполнит сей приказ со всем рвением.

Весь следующий день армия неспешно продвигалась к Хотину. Лагерь разбивали уже под стенами крепости, а поутру паша Колчак, едва получив требование о капитуляции, заявил, что сдаётся на милость фельдмаршала.

Одна из ключевых крепостей была взята без единого выстрела. И тогда, оставив в Хотине гарнизон под началом генерал-майора Шипова — высоко взлетел герой той памятной ночи, когда был подавлен дворцовый переворот, а ведь в майорах ходил! — Миних направился к Бендерам.

Битые турки, видимо, и впрямь ещё не отошли от поражения. И, хотя, Вели-паша не был бит под Ставучанами, разброд и шатание в армии, возникшие от панических слухов, преодолеть не смог. Осман не стал ждать, пока Миних-паша явится по его душу. Он просто снялся и ушёл за Дунай, породив в верхах молдавского общества изрядную панику. Господарь Гика с приближёнными развил такую скорость, что обогнал турок.

Две недели спустя вся Молдавия, за исключением тех быстроногих бояр, присягнула на верность России.

Это поначалу Захару было совсем не скучно. Разведка — глаза и уши армии, и эти самые глаза с ушами обязаны были глядеть и слушать вовсю. Чего стоило высмотреть, какова численность турецкого войска, да сколько с собою привёл хотинский паша. Это воевали турки по старинке, толпа на толпу, а с охранением у них теперь строго, не забалуешь. Научились на своём горьком опыте, что дело они отныне имеют не только с людьми, и сонных караульных казнят без разговоров. Другое дело, что в разведроте теперь не только альвы. Вон, его, Захарку хоть возьми. Восемнадцатый год, а на вид парнишка-заморыш. В дерюжку оделся, выпачкался, палку в руки взял, несколько слов молдаванских разучил, и сошёл за деревенского дурачка, приставленного к стаду. Боязно было, верно. Господин поручик-то тоже говорил: мол, совсем ничего не боятся только полные дураки, а ты своему страху хозяином будь. Захар старался, как умел. И высмотрел всё, что было нужно. Только потом узнал, что двое товарищей по приказу Андрея Осиповича скрытно стерегли его от возможной беды. Сперва, было, разобиделся, хоть и старался этого не показывать, но альва хрен обманешь. "Ты не дуйся, парень, — сказал ему Аргиллен, один из тех двоих. — Положено так. Я бы пошёл вместо тебя — и меня бы стерегли". Хорошо ему рассуждать, сам сопляк, пятнадцать едва стукнуло. Зато у Захара теперь был друг, почти ровесник, с которым можно поговорить на равных. Длинный, что верста коломенская, но ловкий, как всё его кошачье племя. Ежели б ему несчастье выпало, тоже воровством мог бы прокормиться. Хотя... Не будь у него отчима — маеора драгунского, что за пасынка ходатайствовал — ещё неизвестно, в каком полку парню служить бы довелось. А так в лейб-гвардии, даром, что сопляк ещё.

Словом, до сих пор скучать не доводилось. Но вот турки снялись и ушли, молдаване на верность престолу российскому присягу дали... и наступили для Захара тягучие дни, заполненные обычными тренировками. Не было здесь той "полосы" с разными заборами да подвохами, какую устроил Геллан в полковой слободе. Поручик запрещал разведчикам, не имевшим боевого задания, отлучаться за пределы города. А поскольку упражнения для тела были сведены к минимуму, зловредный альв упражнял умы своих подчинённых, заставляя решать разнообразные тактические задачи. Порой Захар даже завидовал фузилерам, занятым на плацу или несущим караул. Разведка — совсем иное дело, нежели обычная служба. Разведка караул не несёт и в штыковые атаки не ходит. Оттого и упражняются по-разному.

Пока суд да дело, пришёл сентябрь — непривычно для северян жаркий. В Бендеры — на привередливый взгляд Захара, этот город сильно смахивал на большое село — свозили урожай на продажу. Местные жители не прогадали: армия всегда хочет кушать. И, в отличие от турок, забиравших свою долю даром, Миних платил за продовольствие. Так что реакцию простонародья можно представить. Другое дело, не пожелавшие или не успевшие сбежать знатные молдаване, по большей части имевшие свой процентик от сборов податей, уже начали проявлять некое недовольство. Новые власти уже объявили об обязательной службе для дворян. Для тех это стало шоком: в османской армии немусульмане не служили, а ополчение в Молдавии собирали только по приказу господаря, который, в свою очередь, получал приказы из Стамбула... Словом, перемены пришлись по вкусу не всем, и более-менее искушённые среди окружения фельдмаршала уже догадывались, что стоит ждать осложнений. Понимал это и сам Миних. И только прожжённый царедворец Меншиков, при всём своём немалом уме, отказывался понимать такие вполне естественные вещи. Он был озабочен одним вопросом: как, не имея бесконтрольного доступа к казне, и дело сделать, и своё благосостояние умножить.

Не ждавший ничего хорошего от местных князьков, Миних приказал удвоить караулы, и задействовал разведку.

Захару и его товарищам сразу же стало некогда скучать.

Первые две недели не происходило ровным счётом ничего сверхобычного. Но когда начались обычные осенние ярмарки, и в Бендеры непрерывным потоком потянулись жители окрестных сёл, пришлось смотреть в оба. Разведгруппы ходили в окрестности Бендер как в тыл противника — со всеми предосторожностями, по две, страхуя друг друга. И, как ни ворчали солдаты, что фельдмаршал на почве подозрительности "из ума вышел", но приказ есть приказ. Шли, куда отправляли, высматривали. И ведь высмотрели. Сперва крестьян на полупустых возах, целью которых был вовсе не рынок, а корчмы вокруг оного. Когда проверили на предмет их контактов, выяснилось, что далеко не все из помянутых оказались местными пьяницами, использовавшими ярмарку как предлог пропить дары полей и огородов. Затем нашлись людишки, с коими подозрительные трезвенники беседы имели, а уж через оных... Ну, то уже дело не армейской разведки, а тайной службы государевой. Словом, ничего необычного. Пока натура людская не переменится, везде будут плестись интриги. Но здесь, в губернии, едва признавшей себя частью Российской империи, на подобные вещи следовало обращать особое внимание.

Это Захар как раз понимал. Понимал, но находил в постоянных ночных рейдах маловато приятного как для души, так и для тела. Тут осень тёплая, это верно. Днём. Зато под утро такой озноб пробирает, что начинаешь понимать, почему альвы перед рейдом сало едят. Немного, чтоб не отяжелеть, но довольно, чтобы нутро согревало. Сам-то в бедности рос, да и после смерти отца жизнь не сказать, чтобы сладкой была. Нечасто приходилось сало да масло едать. Теперь, вот, навёрстывает.

В рейде не принято разговаривать, и вообще шуметь. Разведчик должен быть подобен тени. Если кто-то что-то замечал, подавал знак товарищам. Так и сейчас: Инлаэд, командир их пятёрки, поднял руку со сжатым кулаком — сигнал остановиться и залечь. Светало, и разведчики, завидев сигнал, неслышно пропали в высокой, желтеющей придорожной траве. Сам Инлаэд неслышно двинулся дальше, вдоль дороги... Захару смертельно хотелось выглянуть, посмотреть, что такого углядел остроглазый альв, но излишнее любопытство — первое, от чего стараются излечить будущего разведчика. Сказано — залечь, значит, лежи в траве и не шелести, пока другой сигнал не подадут.

"Другой сигнал" — резкий двойной свист сурка — прозвучал спустя пару минут. Можно выходить на дорогу не таясь, опасности нет. Света уже было достаточно, чтобы разведчики разглядели на повороте стоящую телегу, гружёную мешками. Ни возницы, ни пассажиров не было видно, да и стояла сама телега как-то странно. Задние колёса на дороге, передние уже на обочине, а лошадка меланхолично жевала траву. Инлаэд, находившийся уже шагах в двадцати от телеги, вдруг остановился и поднял руку — сигнал "стоять". Затем, к удивлению товарищей, он достал платок, щедро смочил его вином из фляги и, прижав к лицу, осторожно начал приближаться к цели... Долго ждать не пришлось. Инлаэд пробыл рядом с телегой всего несколько мгновений, после чего со всех ног бросился назад. К ним.

— Уходим! — отрывисто бросил он, небрежно увязывая поднятый с дороги камень в мокрый платок и забросив его подальше. — Руки и лица немедленно вымыть вином. Как вернёмся, одежду прокипятить, сами в баню.

— Что там, командир? — тихо спросил Захар.

Ответом ему был суровый взгляд альва.

— Чума, — коротко процедил тот.

Больше ни у кого вопросов почему-то не возникло.

Чума. Бич божий, как её именовали в иных местах.

Бывали недоброй памяти времена, когда эта болезнь выкашивала до трёх четвертей населения какой-нибудь несчастной страны. Бывало, что её удавалось остановить на подходе к столице карантином и заставами, пожертвовав окраинами государства. Но не бывало ещё такого, чтобы с ней удалось справиться силой медицины. А эта дама уверяет, что осилит столь великую задачу. Что для альвов, мол, ничего необычайного в том нет.

Впрочем, на вид этой даме не менее шестидесяти лет, а сколько на самом деле, того не ведают ни она сама, ни господь бог. За многие тысячелетия наверняка наловчилась исцелять, может, и с чумой управится, кто её знает.

— Да, ваше превосходительство, — проговорила она, чуть заметно кивнув. — Эта болезнь в нашем мире неизвестна, но её природа одинакова с природой иных заразных заболеваний. Она излечима, если лечение начать вовремя.

— А не допустить хворь сию в город возможно, княгиня?

— Да.

— Ваши рекомендации?

— Строгий карантин, ваше превосходительство, обязательные бани, и непременное мытьё всех без исключения помещений. Нужные для сего отвары мы уже готовим. Более того, я настаиваю на объезде окрестных сёл. Только мы, врачи, никаких солдат.

— Это опасно, княгиня.

— Это мой долг как лекаря, ваше превосходительство. Мой и моих учеников.

Фельдмаршал всегда ценил женскую красоту, и не мог не отдать должное этой альвийке. Даже в пору увядания она ухитрялась выглядеть столь прекрасно, что вызывала разлитие желчи у молодых красоток. Держалась королевой. А ремесло лекаря, присущее нижним чинам, почитала достойным знатнейших из знатных. Поговаривают, поначалу даже оскорбилась, когда ей в учение набрали парней из числа солдатских детей и крепостных. Может, и оскорбилась, фельдмаршалу то достоверно не ведомо. Но учила набранных на совесть, теперь при армии целая рота клистиров ходячих. Что ж, пусть теперь свою пользу принесут, чуму побеждая.