Новатерра. Часть 4. Хранитель

— Первый Анахорет, архимандрит монастырской общины Свидетелей Страшного Суда отец Максимилиан слушает вас! — доѓнеслось из динамика.

— Макс, ты не охренел часом?!

— Здравия желаю, ваше высокородие! Так... так... дело, говорите, секретное и необычайной государственной важности? Тогда прошу одну минутку, мне необходимо уединиться.

Гостья глядела на телефон квадратными от удивления глазами, а супругов душил смех.

— Понты, — только и смог произнести Александр.

Через несколько секунд над балконом пронеслось:

— Привет, Сашка! Извини, паства окружала.

— Я так и понял. Имидж?

— Типа того.

— К вечерне собрал?

— К вечерним занятиям, сын мой. Как выражается твой славный хорунжий, на огневую подготовку. Напулялся я сегодня из подарка вашего, душе и сердцу дорогого, всласть! Веришь, даже попадать начал!

— Да, святые страстотерпцы не те уже, — усмехнулся гетман. — Нынешние вторую щёку в ответ на оплеуху не подставят.

— Так времена изменились, сын мой. Ты ведь и сам говоришь: добро должно иметь крепкие кулаки.

— А еще лучше — автомат Калашникова. Бог создал людей, а Сэмюэль Кольт сделал их равными.

— Это кто ещё? Тоже казачина твой?

— Увы, батюшка, абсолютно чуждый казачеству человек, американский конструктор прошлого... нет, позапрошлого века, который создал многозарядный револьвер наподобие твоего. Тут индейцам и пи... ну, полный аминь настал. А также множеству ковбоев, плантаторов, шерифов и просто заезжему на Дикий Запад люду.

— Ах, Кольт! Слыхал, как же! Это который Маузер, — проявил осведомлённость Анахорет. Осведомлённость, от которой гетман чуть ни брякнулся головой о столешницу. — Ты... это... Сань... слушай... как бы потактичнее...

— С патронами напряг?

— Ну! Ты не ясновидящий?

— Я просто сто лет в армии. Подкину обязательно в самом скором времени.

— И сами с Линкой подгребайте! Она слышит?

— Я тебе больше скажу — внемлет и передаёт горячий одесский приѓвет.

— И ей тоже, деве пресветлой, душою пречистой! Пусть ангельский лик её и далее... — минут пять батюшка извергал вычурный комплимент, а гетман, усмехаясь, прикидывал, в какую сумму ему бы в прошлой жизни обошёлся этот спич.

— Спасибо, Макс, за добрые слова. Только подъехать мы к тебе, увы, пока не сможем. Тут, понимаешь, вновь нехристи поганые объявиѓлись...

И гетман описал случившееся за последний день. Коротко. Долларов на пятьдесят... Когда же наконец распрощался с духовным пастырем-схизматом, то заметил, что глаза Алёнки так и не вернулись к 'первобытному' состоянию. Потому щёлкнул два раза пальцами перед её лицом и участливо спросил:

— Что, малыш?

— Батюшка! Макс! Охренел! Из револьвера! Напулялся! Подгребайте!..

— Всё в порядке, Алёнушка, — успокоила её Алина. — Он к тому же водку пьёт и... и вообще обычный человек, даже, можно сказать, хороший, просто работа у него такая. Познакомишься.

Закончил обзвон 'братских сердец' и Богачёв.

— Так, всех пацанов я зарядил, будут на стрёме. Как батюшка?

— Милитаризируется, — еле выговорила забубенный термин Алина. — Мы с господином гетманом ему, как ты говоришь, волыну подогнали, так он теперь палит почём зря. И меня вспоминал!

— Тебя забудешь! Слышь, господин гетман, а чего бы нам в таком разе не вскрыть бутылку да не выпить за милых дам?

— Чтоб два раза не вставать, — чуть слышно прошептала девушка.

И столь же чуть друзья не покатились на пол. Гетман поразился: сидела в ресторане, будто мумия, а вот поди же ты, услышала, запомнила!

Молодец, малыш! Малыш... милый малыш...

— Класс! — Алина распробовала раритетный по нынешним временам напиток.

— Очень вкусное вино, — поддержала её Алёнка, — никогда такого не пробовала... и другого тоже... до вчерашнего дня.

— Заяц, твоя непосредственность точно разорвёт мне сердце, — расплылся в самой благодушной из своих улыбок Богачёв. — Хочешь, водку пить научу? И матом ругаться.

— Матом я умею, — развеселилась девушка.

— Ой, не надо, я тебя умоляю! — гость встал из-за стола. — Сейчас ты фея северных лесов, а превратишься в простую бабу... Ладно, братцы и сестрёнки, спасибо вам, пошёл я, завтра трудный день.

Ох, если бы Серёга только знал, насколько сейчас оказался прав!..

Уже в прихожей, оставшись с гетманом наедине, он тихим голосом признался:

— Что-то у меня, Старый, на душе муторно. Мы или сдурковали где-нибудь, или не учли какой-то заразы. Помнишь, Добрород передал нам разговор лысого наёмника с шефом? Там были слова: 'эта тварь молѓчит'. Похоже, 'тварь' эта ценная и 'молчит' до сих пор, а они ищут концы. Хорошо, если ищут, а не уже нашли. И насчёт Замка неспроста выясняют. Помни, Старый, что я про полцарства говорил, метод этот безотказен и проверен временем. Я свою встречу, а ты Алину береги. И Алёнку... вижу, не так всё просто у вас.

— Похоже, — кратко ответил другу задумавшийся Александр.

И сам не понял, что имел в виду...

...Полина помнила, что тварью её называли. И сволочью. И мразью. И подстилкой. И вообще... Однако всё это припоминала очень смутно. Как будто сквозь непроницаемый туман. Зато отчетливо и ясно помнила одно — завтра встреча с ним. С Ним! И если за день, как и прежде, ей не удастся раздобыть того — Того! — что надобно Ему, тогда... Лучше не думать, что тогда случится!..

...А гетман думал о предупреждении щенка и собственном — и Елизарова, и Богачёва — предощущении беды. Беды, возможно, большей, чем трагедия на ферме Лешего. Возможно, меньшей. Но то, что неминуемой, — вне всякого сомнения!

Он думал и при этом направлялся в детскую. Девушка уже лежала в новой широкой кровати, накрывшись только лёгким покрывалом — было душновато. Во всю длину не столь уж великой комнаты вольготно развалился Дэн и явно уходить не собирался.

— Предатель! — бросил ему гетман.

— Пусть останется, Алексан Саныч, — вступилась за него Алёнка. — Дэн хороший.

— Ну, раз ты просишь... — он пожал плечами, улыбнулся и, присев на краешек постели, ласково провел кончиками пальцев по её щеке.

Алёнка тут же припала к ладони губами, из глаз брызнули слёзы.

— Что с тобой, малыш?! Тебе плохо?

— Нет-нет, что вы?! Совсем наоборот, мне так хорошо, как не было ещё никогда. Никогда-никогда! По крайней мере, в этой жизни...

— В этой, малыш, третьей по счёту жизни у тебя не было ещё вообѓще ничего, — горько усмехнулся гетман. — Но будет, обязательно будет, и только хорошее, я уверен в этом.

Он отнял руку от горящего лица красавицы, прошёл к окну, раздёрнул занавесѓку, распахнул створки и задумчиво вгляделся в ночную даль.

— Знаешь, много лет назад мы с Алиной надеялись, что у нас будут дети, и эту комнату готовили как раз для них. Но годы шли, а Господь так и не даровал нам этого счастья. Он, девочка моя, не всегда милостив и если много даёт, то многого и требует взамен...

Стоя перед настежь растворённым окном, он говорил, наверное, больше с самим собой, потому ничего не слышал и не видел: ни как Алёнка прошептала: 'Девочка твоя...', ни как вошла Алина и присела на кровать. Ему было и легко, и тревожно, а чего больше — кто знает?

— ...Нам с Алиной Он даровал огромную любовь и человеческое взаимопонимание, а вот на детей поскупился. Тебе тоже дал ум, красоту, обаяние и душевность, зато лишил детства и юности. Он, малыш, или не столь уж добр, как считала твоя приёмная бабушка, или же видит далеко не всё на этом свете. Почему, спрашивается, Он закрывает глаза на зло, что притаилось в лесах, горах, степных оврагах, на руинах городов и сёл? Почему допустил в наш мир Чуму, а также всё то, что случилось и, уверен, ещё случится многократно после неё, Великой и Ужасной?

— Может быть, это и был Суд Божий? — тихо спросила Алина.

Гетман даже не удивился, услыхав её голос.

— Нет, Алька, вряд ли. Чем, скажи, провинились перед Ним миллиоѓны детей, да та же Алёнка, ведь ей тогда не исполнилось шести? А если вместе с нами, которые, конечно же, успели нагрешить, кара обрушилась и на них, то это не праведный суд, а жестокая бессмысленная расправа. Хотелось бы верить, что это был не Божий промысел...

Гетман чувствовал, что девушку коробит от его святотатственных слов, но остановиться уже не мог. Ибо чувствовал главное — он прав!

— ...А если Господь, Бог наш, попросту не сумел защитить Землю от страшной опасносѓти, то безраздельно полагаться на Его высокую защиту по меньшей мере глупо. Человек обязан, уважая Господа, защищать себя сам.

— Сумеем ли? — обречённо спросила Алина.

— Должны! — в голосе гетмана лязгнула сталь. — Должны, а значит, сумеем. Не мы, так потомки. Но Зло земное сокрушить должны именно мы, иначе новым поколениям, им вот, — он указал на притихшую девушку, — места на планете не останется вообще.

— Твои бы слова да Богу в уши!..

... — Бог всё слышит, доченька, не беспокойся, — одними кончиками высохших за много сотен лет бескровных губ едва заметно усмехнулся седовласый старец. И Бог весть, то ли он имел в виду себя, то ли попросту констатировал факт. — А ты, сынок, не расслабляйся, бди! Враг твой сегодняшний коварен, скрытен и хитёр, а боги не всесильны, тут ты прав, хоть и профан... А что поделаешь? Открыть тебе Высокое Предназначение? Так разве выдержит твой недозрелый разум?! Дерѓзай, борись, храни и чувствуй далее, сынок...

— Чувствую, — прошептал гетман. — Чувствую, что-то надвигается.

Он подошёл к постели девушки, присел на пол, взял в руку её ладонь.

— Завтра... вы пойдёте туда, — так же тихо спросила Алёна. — Это опасно, батюшка?

— Во-первых, малыш, — улыбнулся он через силу, — нет никакой гарантии, что Завтра вообще наступит.

— Хотите сказать, что новая Чума..?

— Нет, я не то имел в виду. Разве нам плохо в дне сегодняшнем?

— Мне хорошо, — мечтательно ответила девчонка. — Но Завтра всё равно наступит, можете мне поверить. Честно-честно!

— Я верю, милая...

... — Я тоже, — покачал седою головой измаявшийся за день старец. — Тебе, доченька, верю, как бы нелогично это ни звучало. А потому иду спокойно отдыѓхать...

— ...Но это Завтра, батюшка, не обязательно будет спокойным и безобѓлачным.

— И это знаю, малыш.

— Будь осторожен!

— Я всегда осторожен, девочка моя. За столько лет меня еще никому ни единого раза не удалось убить, даже серьёзно ранить... Спасибо тебе, милая, всё будет хорошо! Отдыхай, спокойной тебе ночи.

Александр вышел, Алёнка же по-детски крепко обняла Алину и вновь заплакала.

— Спи спокойно, малыш. Раз гетман сказал, что всё хорошо, так тому и быть, ему можно верить, — попыталась успокоить её Алина.

Хотя сама она и сомневалась, и волновалась.

— Можно верить, — всхлипнула девчонка на её плече, — я это чувѓствую. Спасибо вам... тебе! — а когда дверь за Алиной, легонько скрипнув, затворилась, очень тихо добавила. — Мама...

Вопреки многолетней традиции легли супруги в спальне (летом, в ясную ночь!), без разговоров и... хм, домогаѓтельств. Потому без домогательств, что гетман мгновенно уснул. Как бы. А на самом деле, дождавшись, пока Алина, мерно и спокойно задышав, обнимет поѓдушку, вышел на балкон, закурил, скрестил руки на груди и вперил взгляд во тьму. Не размышлял. Не строил планов. Звал щенка! Но Запределье промолчало. Видимо, дрыхло. Тоже ещё, блин..!

Зато неслышно подошла жена и, положив голову ему сзади на плечо, участливо спросила:

— Что с тобой?

Гетман думал было отшутиться, но сразу понял, что этот тон сейчас уместен менее всего.

— Не знаю, Алька. Не по себе как-то... Что-то не так!

— Что, Аль? Я? Алёнка? Серёга?

— Да Бог с тобой! Предчувствия меня грызут. Что-то мы начали и не довели до конца, не закрепили результат, не проконтролировали последствий, не сделали правильных выводов. А что и в чем конкретно, не могу, мать его, понять! — с минуту гетман помолчал. — Знаешь, Алька, я не могу себе простить и не прощу никогда того, что случилось с семьей Лешего. Мы обязаны были предусмотреть подобный шаг противника, не имели права снимать охрану, сами же расслабились, поддались эйфории первой победы. А враг, который, мы считали, должен собраться с силами или хотя бы перегруппировать оставшиеся, и не подумал тянуть паузу до естественной смерти последнего зрителя, спящего на галёрке нашего провинциального театра. И где будет нанесён следующий удар, я не имею ни малейшего понятия. Но в чём увеѓрен на сто процентов, так это в том, что удар будет не по соседям, а по нам, последний удар, натиск, подхлёстнутый отчаянием. Возможно, предпоследний. Но страшѓный и непредсказуемый. Хотя бы разобраться, какого дьявола им нужѓно, не власть же нашу беспредельную отнять! Маразм!

— Высказался? — без всякого намёка на язвительность спросила Алина.

— Могу ещё часа на два устроить извержение.

— Тазик принести?

— Если...

— Стоп, твоё недреманное величество! Меня теперь послушай. Тебе не кажется, что если ты сейчас изведёшь себя окончательно, то завтра — оно, между прочим, наступит, Алёнка обеѓщала — уже ни на что не будешь способен? Укладывайся спать, стратег, а я расскажу тебе сказку...

...'Давным-давно в одной далёкой стране на берегу синего моря сидел бедный рыбак и горько плакал. Жестокий шторм разбил его шаѓланду, волны унесли невод, семья голодала. Единственное, что остаѓлось от последнего улова, — неприметная раковина-жемчужница. Такими в деревне издавна мостили улицы, а ребятня играла в придорожной пыѓли гладкими перламутровыми шариками. Бесполезная вещь, ни убытка с неё, ни прибытка.

В это самое время мимо брёл странник из неведомых земель.

— Отчего ты плачешь, добрый человек? — спросил он.

И рассказал рыбак о горькой своей доле. Пожалел беднягу путник и протянул ему золотую монету. На такую в деревне можно было купить и лодку, и сети, и хлеб, и мясо, и вино, и даже весь улов удачливых соседей.

— Спасибо тебе, щедрый путник! — воскликнул горемыка. — Скажи: как я могу отблагодарить тебя?

— Возблагодари за нашу встречу богов своих, — улыбнулся тот и хотел было продолжить путь, но вдруг подумал: всё же честному тружеѓнику более приятен обмен, нежели подаяние. — Впрочем, отдай мне эту раковину. Тебе она без надобности, а в моей стране, где моря нет, её оценят так же высоко, как у вас золото.

Ударив по рукам, на том они и распрощались. Первую версту к деревне рыбак летел, вспоминая путешественника с величайшей благоѓдарностью. Вторую уже брёл. А как вышел на околицу, аж сердце защеѓмило. Монета была хоть и ценной, но чужой, а раковина — бесполезной и ненужной, но зато своей, и странник представлялся рыбаку уже не добѓрым самаритянином, а хитрым, алчным мошенником. Даже не вспомнив о сетях и лодке, купил 'прозревший' рыболов вина и мяса, а первым и единѓственным, кого позвал на пир, был сосед, близко знавшийся с разбойниками. Стоит ли говорить, о чём шептались они уже за первой кружѓкой?'...

Супруга прервала рассказ, с минуту помолчал и гетман.

— Подожди, Алька, ты хочешь сказать, что враг найдёт опору не в наших добрых компаньонах, а скорее в тех, кому мы... в том, кому мы..?