Кладбище надежд

Женщина только презрительно хмыкнула — и смачно, по-мужски, сплюнула в траву.

— Он вообще ничего не умеет: поелозит немножко, и храпеть начинает, да и то всё реже. Моего младшенького вообще не он делал. Эх, солдатики, если б не вы ...

— Что? — ошалело спросил Арднар. Она же так жарко целовалась! От этих поцелуев потом не один день сладко ноют губы... А уж её стоны, и обжигающие огнём укусы... Он-то собирался предложить ей убежать, мол, жалования я достаточно скопил, если что, большая дорога прокормит, лес не выдаст.

Но женщина лишь снова беззаботно рассмеялась, обдав пряным ароматом тёплого дыхания.

— А ты думал, ты один такой, сколенец? Место своё не забыл? Вас в роте таких под четыреста, и все хотят... Ты просто крепкий, солдатик, выносливый, и конец твой что надо, крупный, твёрдый... Ум-м, просто жеребец! Долго скакать можешь, не то что десятник твой и эти... ну, кенсы они, или кто там... Фарлаф с остальными.

...Потом Арднар не раз клял себя за опрометчивость. Мало ли непотребных девок на свете? Так ведь большинству ещё деньги нужны, а эта за удовольствие старается. Ну, кувыркается не с ним одним, а ещё с кем-то, да хоть со всей ротой по очереди, и со жрецами по праздникам — какая разница? В походах против мятежников, если удавалось захватить баб, и не надо было сразу отдавать командирам, они друг друга не стеснялись.

Но это потом, когда вновь обрёл способность думать. А тогда его с головой накрыла штормовая волна бешенства, напрочь затмившая рассудок. Та, без кого он миг назад не представлял себе жизнь, использует его, как племенного быка?! Она — какая-то купеческая дочь, просто использует рыцаря, как он сам какую-нибудь гулящую девку?! Прежде, чем разум успел остановить руки, они сомкнулись на нежной белой шее и сдавили с такой силой, что тонкие косточки просто смялись с влажным хрустом. Ещё недавно пленявшие его зелёные глаза выпучились — и так и замерли, мутнея, с ужасом и тоской глядя в ночное небо, из ротика на наливающемся чернотой лице вывалился синеющий язык, длинная светлая коса безжизненно распласталась на траве.

Рыцарь поднялся, оглядываясь по сторонам, не было ли нежеланных свидетелей. Разум вернулся, а Арднар был, даром, что вспыльчивым, но неглупым малым. Он сразу просчитал, что жену ротного хватятся самое позднее поутру — если, конечно, её отсутствие уже не обнаружили. Ведь могла же ошибиться, оставив улики своего позора, и она. Разумеется, её сразу начнут искать. Ради такого дела мелочиться не будут, поднимут всю роту, а уж когда найдут тело... И одновременно вскроется ночное отсутствие Арднара в его десятке, ведь для всех остальных он на дозорной башне, с которой видны окрестные поля, и смена уже через час. Собственно, их встречи и случались тогда, когда никто на пост подойти не мог. Алкские начальники караулов не привыкли делать внеплановые обходы постов. По крайней мере — в спокойном гарнизоне в глубине своих владений. Эх, жаль, не знали об этом сколенские разбойники, что с их стороны не меньшее упущение. Это сейчас они уже поняли, чем платят за лень на войне, а тогда...

Тогда и войны были другие. Войны знатных и богатых, не понаслышке знающих о кодексе чести, видящих в противниках равных. Там можно было брать пленных и возвращать за выкуп... Или не возвращать, как было в Ратане, но уж это была не "честная война", а месть за давнее разорение своей земли. Больше такого алки не повторяли. Но когда восстала чернь, знал Арднар, все знатные должны быть готовы выступить сообща и не давать бунтовщикам пощады. Покарать их так, чтобы остальные навсегда запомнили, каково поднимать меч на благородных. Именно поэтому он сейчас за Амори — но так было далеко не всегда.

Арднару удалось добраться до тайника прежде, чем поднялась тревога. Удалось и перемахнуть частокол, пусть и вывалявшись в грязи на дне заплывшего рва, добежать до леса... На этом везение кончилось. Как загнанный зверь, метался он по всей стране: алки не простили убийства, травили его по всем правилам, обкладывая со всех сторон, обещая немалые даже для алков деньги, а уж для сколенцев... И всё это не за вождя бунтовщиков вроде Торода, которого могут не выдать просто назло завоевателям. Нет, всего лишь за душегуба и дезертира, который и позже кормился разбоем, потому что больше не умел ничего.

Макебалы. Тольфар. Гвериф. Эшпер. Валлей. Хедебарде. Аттард. Снова Макебалы... Снова Гвериф... В этом проклятом городишке он почти попался: погоня прямо-таки дышала в затылок. Он понадеялся, что его след, наконец, потеряли, расслабился — благо, как раз в тот день в лесу он нос к носу столкнулся с двумя девчонками, одна лет пятнадцати, судя по особо заплетённой косе, уже замужняя, второй не больше одиннадцати — этакий угловатый подросток, обещающий стать красавицей. Не стала. Он даже не стал обнажать меч, удар ножа в живот был нанесён с такой силой, что девку просто снесло в кусты. Старшая так дёшево не отделалась: с самого дезертирства беглец не был с женщиной. Ну, а когда она потеряла сознание, а он уже не мог смотреть на ладное, невзирая на юность, вполне созревшее тело, он без затей перерезал ей горло. Как свинье, ну, так она и есть сколенская свинья, хе-хе.

О младшей он забыл, даже когда та хрипела от алской боли, потому что кричать не было сил. А вот она каким-то образом не просто не околела, а доползла до деревни и довольно точно описала его перед смертью. И, самое паршивое, сделала это за полчаса до прибытия алкских сборщиков дани. Почувствовав, что пахнет немаленькой наградой, алки позабыли про первоначальные цели — и ринулись в погоню.

Это не остановило меч Арднара, сумевшего вырваться из западни, уложив троих. Ему улыбнулась удача — но улыбнулась лукаво, будто дразня. Мол, попробуй, ухвати. Хоть он и вырвался, добавив ещё шесть трупов к остальным покойникам, но на плечах по-прежнему висела погоня, и пришлось забиться на болото, только там удалось затеряться. Хотя, наверное, пару дней спустя его бы всё равно выловили: коня пришлось бросить перед топью, а полученная в одной из сшибок рана загноилась. Да и торба с едой уже второй день была пуста. И тогда пасть бы ему от руки бывших сослуживцев или попасть раненым в руки карателей, а потом принять жуткую смерть на колу, как душегубу и насильнику — но алкам стало не до него. Как раз в те дни неподалёку от Гверифской субы полыхнула восстанием одна из местных деревень.

Куда было деваться Арднару ван Хостену? С одной стороны — ненавистное мужичьё, среди которого, однако, неплохо обученный воин мог рассчитывать пробиться во власть. С другой — алки, которым Арднар привык свирепо завидовать, ненавидеть — и в то же время восхищаться их беспощадностью. Но именно поэтому они не простят дезертирства, да ещё убийства своих. Не считаясь с усилиями, тратами и потерями, будут преследовать всю жизнь, потому что не сможешь покарать одного — и десяток других решит, что и им можно. Хорошо, если просто вздёрнут, а то ведь "по совокупности" могут и на кол посадить, к вящей радости черни. И Арднар выбрал жизнь с повстанцами. Благо, старый хрыч Норберт оказался простодушным, как младенец. Решил, старый маразматик, что, помогая Эвинне, сражается за родину. Да кому она нужна, родина-то эта?! Где сытно кормят, платят за службу звонкой монетой, и ещё сквозь пальцы смотрят на обычные шалости наёмников в деревнях — там и родина!

Норберт допрыгался в первой же битве: брошенное с лагерного частокола копьё пронзило его, как вертел цыплёнка. Рыцари стали решать, кто будет новым командиром, решали, считаясь родством — и неожиданно оказалось, что среди сколенских изгнанников большая часть — тоже потомки отличившихся легионеров Арангура Третьего и Аргарда. Ну, правильно, старые-то роды знают, с кем стоит связываться, а с кем не стоит! Так и выпало стать главным — Арднару ван Хостену. И воевать... Воевать за тех, кого бы с радостью порол, вешал и сажал на колья целыми сёлами. Против тех, перед кем и колени преклонить бы не отказался... Разумеется, только до того момента, как отвернутся, и удастся выхватить засапожный нож.

Он предал алков — но предал и Эвинну. Это если называть вещи своими именами, а так-то, если всё получится, какой-нибудь хронист назовёт это благозвучнее. Случилось всё просто и буднично — как только понял, что она увязла в Нижнем Сколене, а алкская держава и не подумала рассыпаться. "Они всё равно победят, — сказал он себе. — И вот тогда важно будет им показать: я полезнее живой, чем мёртвый. Я готов взять на себя всю мясницкую работу, а вы уж дайте мне пожить в своё удовольствие. Ведь это настоящее удовольствие — служить решительным, жестоким и умным". И он старался заслужить прощение. Изо всех сил... Но заслужил пока только кличку Мясник. Творили его воины такое, что любой настоящий мясник сбледнул бы с лица. Алки должны оценить...

Ну, вот и ров. Его обновили ещё алки, а сколенцы, взяв город, углубили и укрепили края кирпичной кладкой, чтобы не оплывал. Совсем скоро там образуется внушительная наледь, и уж тогда влезть наверх, по крайней мере без шума, не получится. Но пока на дне только топкая грязь, и воины, помогая друг другу, ловко спускаются вниз.

Арднар невольно залюбовался своими бойцами. Как идут! Не звякнет неплотно пригнанное оружие, разболтавшиеся пластинки панциря, не стукнет лишний раз древко копья, даже грязь почти не чавкает под сапогами. Спору нет, полностью бесшумным движение отряда под триста копий быть не может. Но уже с двадцати шагов их мало кто услышит. Можно увидеть, но ненастная ночь укрывает получше любой шапки-невидимки. Не отряд отборных бойцов, способных порвать полк этих... с позволения сказать, вояк, а длинная череда признаков, неслышно движущихся в непроглядном мраке к городским стенам.

Ну, всё, дальше ехать не стоит. Арднар натянул поводья. Это Норберт, старый дурак, лез в самое пекло — вот и получил копьё в грудь. Он, Арднар ван Хостен, знает, что предводителю в первых рядах не место. Вон, Амори ничуть не хуже своих головорезов в рукопашной — но и он держится сзади. Дело предводителя — думать, а мечами махать и остальные могут.

Тем временем над копошащимися во рву солдатами поднялась лестница. Она качнулась в мутном небе — и осторожно стала склоняться к стене. Конечно, было бы проще просто бросить её на стену — но тогда стук точно всполошит защитников. Вдобавок в мутном мареве тумана звуки звучат глуше, но дольше и протяжнее. И гораздо дальше. Увы, стражу бунтовщики несли вполне достойно. Хорошо хоть, на три мили внешней стены приходилось не больше полусотни часовых, да и те не стояли на одном месте, а обходили стену небольшими отрядами. Именно этого момента ждали, скапливаясь в полупустом рву, наёмники Эгара. Также бесшумно, накапливаясь напротив Вестэллских ворот, ждали своего часа рыцари, готовые во весь опор ринуться вглубь города. Над собравшимися во рву тардами поднялась длинная штурмовая лестница. И как только факел, мелькавший меж зубцов крепостной стены, исчез за башней, лестница аккуратно, почти бесшумно, коснулась стены.

Лестницу привалили к стене наискось — именно так её труднее всего отбросить от стены. Не дожидаясь каких-либо команд, первые наёмники, закрепив в особых ременных петлях копья и взяв ножи в зубы, сноровисто полезли вверх. Лестница слегка поскрипывала под весом латников — но никакие другие звуки не нарушали ночную тишину. Если на стене даже и были постоянные посты, вряд ли часовые бы что-то услышали, пока тарды лезли на стену. А потом станет поздно: в рукопашной мятежные смерды мало чего стоят...

Первый из рыцарей перепрыгнул через гребень стены, за ним сноровисто стали перебираться следующие. Четверти часа не прошло, как на стене вырос ощетинившийся копьями, прикрытый латами и щитами стальной ёж: уже треть, а то и половина отряда уже была на крепостной стене.

И в этот момент...

Лестница поскрипывала, прогибалась — но вес закованных в железо наёмных пехотинцев выдерживала достойно. С каждой новой ступенью земля внизу растворялась в мутной мгле, а неровная поверхность стены, наоборот, приближалась, и до неё при желании уже можно было достать рукой. Это значит — до гребня осталось не больше полутора копий. Ещё одно усилие... Ну, вот и бойница. Совсем узкая, стрела пролетит, и копьё может бить тех, кто пытается перевалить через гребень — но бесполезно пытаться пролезть внутрь. Архитекторы Старого Сколена строили с умом. И на совесть: даже прокатившиеся по всему Сэрхиргу землетрясения на пороге Великой Ночи не слишком повредили укреплениям. А что рухнуло, отремонтировали алки.

Наёмник остановил подъём, толкнув ногой того, кто лез за ним, тем самым приказывая замереть. Мгновенное движение пробежало по цепочке людей, взбирающихся по лестнице — и на совесть обученные латники замерли, вслушиваясь во мрак. Тот, кто взбирался первым, привстал на носки — и осторожно заглянул в бойницу. Вроде бы на стене царила тьма и тишина — но мало ли что, вдруг мятежные холопы затаились за зубцами, готовя приятную неожиданность для тех, кто влезет наверх? Но там, наверху, царили тишина и мрак, ни малейшего движения не чувствовалось на крепостной стене. Только по ту её сторону, там, где высился холм Цитадели, мерцает парочка огоньков. Но до Цитадели надо ещё добраться, и хорошо бы сделать это с ходу, ибо там придётся карабкаться не только на крепостную стену, но и на глинистый, скользкий холм, специально эскарпированный ещё при Империи...

Убедившись, что широкий гребень крепостной стены пуст, рыцарь в несколько движений взобрался на гребень и спрыгнул на стену. Сразу прижался к зубцу, чтобы не отсвечивать на фоне неба. Даже ночью его фигура чуть чернее, привычные к тьме глаза легко определят. И если в ближайших башнях кто-то есть, могут выстрелить. Расстояние плёвое, шагов сорок, приличный лучник не промахнётся даже ночью. Казалось бы, откуда взяться приличным — у косолапых мужиков, только что от сохи? Но вполне можно нарваться и на разбойника, и на охотника с севера, откуда-нибудь из Хедебарде, а эти ребятки с такого расстояния белке стрелу в глаз загонят. Рыцарю, естественно, тоже.

На стену спрыгивают новые бойцы. Срывают щиты со спин, выхватывают из ременных петель копья, перегораживают стену. Она тут очень интересная, её перестраивали после Оллоговой войны, когда пол-Империи отстраивались из развалин. Камня не хватало, не хватало со страшной силой, и имперские инженеры придумали ему неплохую замену. Поставили две относительно тонкие, не больше двух кирпичей наверху, высокие каменные стенки, которые сами по себе за час разобьёт любой таран. Между ними осталось пространство аж в три копья, местами и больше, сами ворота напоминали тоннели. В это-то пространство и навалили земли вперемешку с битым кирпичом из развалин, брёвен, глиняных черепков — в общем, любых твёрдых предметов, а сверху наложили глины. Несколько лет и зим — и вся эта масса слежалась воедино, уплотнилась, обрела каменную твёрдость. Получившаяся стена, возможно, и проигрывала укреплениям крупных крепостей Сэрхирга в высоте, зато безусловно превосходила их толщиной и прочностью. Нечего и думать пробить её тараном, наверное, и хвалёные огненные катапульты Амори не смогли бы справиться с ней. Ей и землетрясение накануне Великой Ночи почти не повредило. Разве что сбить зубцы камнемётами, а потом засыпать мятежников стрелами — только нет у них столько камнемётов и столько хороших лучников. А плохих самих перестреляют ещё на подходе к стене — ведь с высоты стрелы летят чуть дальше, да и целиться легче.