Ба! Вирхофф!

Тогда я был жутко разочарован. Теперь же досадливо хмыкнул.

Во дворе гостиницы обстановка срочной эвакуации, колготня, суета и паника. Постояльцы с руганью и причитаниями разъезжаются. Хозяин понуро стоит по середине бедлама , беспомощно разводит руками, безмолвствует и хлеб-соль мне на встречу не несет.

— Стряслось чего? — забеспокоился дед.

— Если нет, то стрясется, — честно предупредил я.

— Вы бы мессир бывший кастелян поосторожней с людями, — попросил Еня.

— Целоваться со всеми буду, — скептически отнесся я к его совету.

— Народ, он не виноват, что вам опять геройствовать выпало.

— Кто не виноват, того не трону, — пообещал я вгрызаясь в яблоко. Сладкий вкус приятно растекся во рту.

— Хочется верить, — усомнился дед и отправился узнать, что стряслось. Не в предчувствии ли моего нежданно негаданного появления происходит эвакуация населения?

— Беда какая? — спрашивает Еня хозяина.

Владелец ,,У Дударя" обводит печальным взглядом съезжавших клиентов и произносит сакральное.

— Мессир Мозес... Неприятности...

Э, любезный! Неприятности только-только прибыли! На меня смотри!

Хозяин смотрит и ему становится совсем худо. Выбирая меньшее из зол, он склоняется к поджогу своего имущества и суициду.

— Мессир Мозес, — передал мне ответ дед Еня.

— Хоть Кинг Конг, — заверил я, слез с лошади и без страха вошел внутрь.

В зале безлюдно. За одним из столов сидит угрюмый бык, сунув морду в глиняный стакан.

— Занято тут, — пророкотал он и предупредил. — Всё занято.

Знакомый тип людей. Или денег мешок, или папа судья, или где-нибудь поблизости штук двадцать прихлебаев.

— Для меня свободно, — не воспринимаю предупреждения. По оконцовке таких встреч, если не из него, то из меня бурость выбьют. Хорошо бы не с зубами вместе.

Подобных мессиру Мозесу никто не любит. Никто! Уверен даже родная мама на что уж ведьма! и та его стесняется. И есть с чего! Она думала, с клоуном миловалась, а он на самом деле так выглядел. Губы лепешкой, нос залупехой, щеки арбузом, брови сапожной щеткой, усы кошачьи, один глаз черный, другой вообще ненашенский. В смысле не монголоидный, не негроидный, не европеоидный и даже не арийский. Инопланетный глаз. Навылуп и гадостный. Сынок весь в папашу. Один в один. Ковенант, а не сынок!

— У вас что? Самообслуживание? Тогда вам дороже выйдет! — гаркнул я хозяину.

Тот боязливо просунул голову в дверь.

— Подать чего мессиру?

— Занято говорю, — грохнул кулаком Мозес.

Хозяин замер в нерешительности идти или нет.

— Горло промочить, — потребовал я, не обращая внимания на клоуна-ковенанта.

— Есть кайрюс, мускат, пино... — хозяин бочком-бочком, под недобрым взглядом сына клоуна и ведьмы, прошмыгнул за стойку.

— Мадеры! — отклонил я вышеназванное в пользу крепости.

— Мадеры.... — скривился Мозес. — А не упадешь?

Это он мне! Понимаете! Жертва инопланетного зачатия, вопрошает меня, не упаду ли я от выпитого?

Я посмотрел на него. Сразу ему в рог въехать или обождать пока мадера кровь разогреет. Нет, думаю не поймет. Твердолоб и долб....еб.

— Хотите спор, — предлагаю я. Можно конечно обойтись с ним грубо. Но как никак я все же фон и князь, и даже временами граф и кастелян. И кроме того я нынче добр. К добру ли только доброта моя?

— Спор? — оторвался он от стакана, моргая одним, более-менее, земным глазом.

— Винная дуэль, — на ходу придумал я. — Пьем, пока кто-то из нас не свалится под стол. Кто упадет, тот платит за выпивку и шлюху.

Я еще только произносил первый слог, а эскорт-услуги тут как тут. Как говориться не всякие кобылы лошади. Некоторые женщины. Но о вкусах не спорят. Тем более сие сокровище задаром.

— Заметано? — мое пренебрежение Мозесом, как противником огромно. Парень, я пью с момента сотворения мира. И даже раньше. До сотворения начал. Видишь что получилось? Не мир, а белая горячка!

Дирижируя хозяином как большим симфоническим оркестром, быстро сорганизовал поле битвы.

— А где еда? Где жаренная курица, антрекот? Где сервировка? — зыркал по столу инопланетным глазом мессир Мозес. Он тревожился и было от чего!

— Только выпивка! — ошарашиваю я противника.

— А мясо? — заволновался Мозес.

— Мальчик, это винная дуэль! Лимонад пей в школе.

Подобрев, я велел оставить одно яблоко, которое разрезал пополам.

Хозяин принес две кружки. Самые лучшие, что у него имелись.

— Издеваешься? — наехал я на него. — В такой таре только пиз...е пить подавать. Настоящую тащи. Одной хватит.

Перепуганный хозяин принес посудину, которую я с чистым сердце отнес к категории детских горшков.

В сухом остатке, если можно так сказать, перед нами стояла тарелка, в ней кружища и по обок здоровенный кувшин с мадерой.

— Ты наливаешь мне, я — тебе. Что прольешь, пьешь из тарелки. Кто первый сожрет закусь (я дал ему форы, пододвинув большую! половинку) тот проиграл.

— Это все? — вкрадчиво спросил он, указывая на яблоко.

— Все как есть, — заверил я. На парня жалко смотреть. Так и хотелось похлопать его по жирной щеке и ободрить — не раскисай! Но... Сынок, тебе еще мыльные пузыри попой в тазике пускать, а ты вздумал с мужчиной тягаться! И в чем? Ты самоубийца, честное слово!

— Начинаем? — жалобно спросил Мозес, трясясь на лавке.

— Нет еще, — ответил я и, схватив на лету жирную муху, шмякнул об стол.

Мозес подозрительно покосился на распластанное насекомое, величиной с фалангу большого пальца.

— Это Вжик*, — назвал я третьего участника дуэли, налил вина и бросил муху в кружку. — Доставай и пей. Кто забудется и заглотит Вжика, тот тоже проиграл.

— Странные правила, — "прижал уши" Мозес. Мне показалось, он уже навострился бежать.

— Главное честные.

Дуэль пошла согласно принятых условий. Наливаешь, бросаешь муху. Соперник муху достает, выпивает, наливает тебе, бросает муху и так по кругу. Тяжко? Битте!* вот яблочко! Понюхать или грызнуть. Но не наглеть!

Когда почали вторую, в зале собрался народишко. На нас делали ставки, девица томилась в нетерпении. Дед Еня качал головой, но не лез. Дуэль это, прежде всего, вопрос чести!

Третий круг пошел медленней, с остановками и паузами. Мозес напоминал штангиста. Тщательно готовился к каждому подходу. То подтягивал ремень, то ослаблял, вытирал руки платком, промокал пот, долго прицеливался взять кружку.

Если Вжик сперва пытался улететь, то осознав привалившее ему счастье, оставил всякую мысль о побеге. Он плавал в кружке брассом и нырял в глубину. Когда его бросали в вино, в воздухе делал перевороты и входил в жидкость по всем правилам прыжков с трамплина, без брызг и плеска. При попытке его достать, отбивался.

В очередной раз, на четвертом ведре, Мозес забыл достать Вжика и засосал его с мадерой, потом опомнился и выплюнул. Разобиженный грубым обхождением Вжик полез, вернее полетел, в драку.

— Осторожней с приятелем, — предупредил я взбеленившуюся муху. Наш Зеленый Шершень заложив вираж, врезал Мозесу в глаз.

— Он меня зрения лишил!— замахал руками тот, едва не слетев с лавки.

— А ты не залупайся! — предупредил я мессира.

Вжик пошел на второй заход. Гул его крыльев напоминал работу реактивного двигателя. Спасаясь, Мозес распластался на столешнице.

— Лежачих не бить! — погрозил я Вжику.

Муха злобно пронеслась над макушкой Мозеса.

Сделав пару кругов, Вжик обессилено упал на стол.

— Мир? — спросил Мозес затаившись.

— Мирррр, — прожужжал Вжик подползая к кружке.

— Угостить надо, — подсказал я передрейфившему оппоненту.

— Эй, трактирщик! Чего мухи любят? — заорал Мозес.

— Говно, — не подумав, брякнул хозяин.

— Неси. Тарелку, — расщедрился Мозес. — Для друга ничего не жалко.

Хозяин опешил, замерев с полотенцем в руках.

— Не, говна не надо, — останавливаю хозяина. — Его и так тут хватает, — и криво улыбаюсь Мозесу.

Тот попытался уразуметь фразу, но не смог. Нахмурился. И все равно не всосал сказанного.

— Так нести или нет? — переспросил хозяин. Гаду все едино чего на стол поставить, лишь бы денег урвать.

— Мед давай.

— Меду! — заорал радостный Мозес. — Вжику!

Все кончилось очень плохо. При очередном разливе, паскудный Мозес впав в забытье схватил кружку и выжрал вино вместе с мухой. После чего сверзься под стол.

Опершись на кулаки, я поднялся над пораженцем.

— Смирно, суки тыловые! ВэДэВэ гуляет!

Ко мне тут же подскочила дождавшаяся своего часа шлюшка. Снимай штаны — давай знакомиться!

— Подожди, — отстранил я её. — Я сейчас.

Вывалился во двор. Земля двигает горы, горы болтают небо, солнце долбится об горизонт. Такое ощущение плыву. Пару раз сглотнул. Куда? На выход? Лежать сказано! Это я мадере.

Пересек двор. Мне так показалось... Самый короткий путь не есть прямой, вот я петлял. Добрался до нужника. Слить отработку. Остановился шагов за ... много.... Мда. Узкое место. Пришлось действовать с расстояния. Я не то, что в очко сортира попасть не мог, в распахнутую дверь! Я же говорил. Земля двигала горы, а горы болтали небо. В общем, всех штормило. Но меня меньше остальных.

Над ухом упоминают мою совесть.

— Вспомнили! Вместо совести у меня выросла одна штука, — ответил я и повернулся. — Можете посмотреть, как бы она была велика, если бы была. В смысле совесть.

Последнее что помню, меня куда-то ведут, укладывают. Стаскивают сапоги, штаны и прочую амуницию. Блаженно нежусь, ощущая теплое касание и настырное приставание. Мне щекотно и я смеюсь.

— Долго твой огарок мусолить? — слышится недовольный голос откуда-то снизу. Огарок? Это она про совесть? Что ей ответить? Увы, мадам, вам не разжечь костра любви. Из искры не раздуть вам пламя. Оооо! Стихи пошли... Все, все, все.... Спать... Спать... Спать...

0-3

Воспринимаю себя высушенной воблой, брошенной в пустой ящик. Меня трясет. Трясет и колотит о дно и стенки. Своими ребрами чувствую каждую доску, каждый сучочек, каждую занозу на деревяшке.

В такт тряске, в распухшей башке, звенит незатейливая мелодия.

Как остаток прошедшей нирваны,

В организме усталость и сушь.

И сдыхает на старом диване,

Человек, гражданин, зять и муж...

Если бы на диване...

...Прошло минут пять или десять, прежде чем я осознал, лежу в повозке, а повозка тихо катит по дороге, отсчитывая колесами каждую колдобину. Колесам что? Каково моим ребрам!? Первая мысль, меня похитила краснощекая девка. Нет вру. Первая мысль, где раздобыть глоточек воды или чего получше. А вот после желания смочить нутро и пришла мыслишка — я в загребущих руках свекольнощекой крали и теперь патлатая башка будет требовать звать его отцом. От такой перспективы почувствовал к себе жалость. Появилась бы и слеза, но откуда влаги взяться в обезвоженном теле.

... А вчерась пир горой и веселье!

А вчерась песни звонко лились.

И не думал никто про похмелье...

На хер думать, коль все зашибись...

Подремал. Открываю глаза. Надо мной тент порченый дырами. В головах возница, легонько помахивает прутом. Меня везут. Уже то хорошо, не вперед ногами. Задрать голову повыше, просто не реально. Боюсь, отломится от иссохшей шеи и отвалится. На время затихаю, пока геройский организм отвыкший от алкогольных безумств переборет мандраж. Для улучшения самочувствия подремал еще с часок. Очнулся. Никуда не едим. Поднимаю руку, цепляюсь за борт и приподымаюсь. Бадамммм! Бадамммм! Долбит кровь в виски. Ой, как нездоровиться! Затихаю на дне повозки, шепча нелицеприятности в свой адрес. Даю зарок (в который раз?) не поступать с собою так нехорошо.

Просыпаюсь. Можно сказать самоизлечение произошло. Не совсем конечно, но.... Хочется вздохнуть с облегчением. Повторяю покаяние. Ни в жизнь! Ни глотка! Или герой или алкаш! Выбор здесь и сейчас. Трусливое ,,я" сразу ищет компромисса. Нельзя ли пятьдесят на пятьдесят. Герой не проститутка. И вашим и нашим не пойдет.

— Ну-ка, сынок, глотки! — отвлекает меня дед от внутренней борьбы.

Сразу канули в небытие обеты, клятвы и обещание. Организм замер в ожидании возрождение. Глотаю с кружки. Таким глыком только верблюд в пустыне воду пьет. На полведра. Раз, второй, по запаре третий!

,,Ой, горько!" — запоздало взвыло сознание. Иссушенные рецепторы вовремя не донесли мерзкий вкус. Не просто горько, а ГОРЬКО! Все горько! И питье, и жизнь, и судьба, и остальное!

— Ты чего? — отплевался я от четвертого глотка. — Решил добить?

— Конечно не благородная мадера, — язвительно произнес дед Еня, — но поможет.

Такое ощущение проглотил ежа. Задом наперед. Комок продрался по горлу к кишкам. Ударило в пот. Я задышал, перебарывая рвоту.

— Сейчас отпустит, — успокоил дед и добавил. — Я думал ты покрепче в коленках будешь.

"Он думал! А я вот такой, какой есть! Не нравится, другого ищите!" — злился я. Злился, но как-то без энтузиазма.

Пока я вылеживался в фургоне в качестве багажа, дед успел развести костерок и чего-то там сварганил.

— Похлебай вот горячего, — подлез Еня с закопченным котелком. — На человека станешь похож.

— А сейчас что? Нет?

— Сейчас?... — дед тактично не нашелся с ответом.

От одного запаха варева организм встал в ступор, а от вида еды желудок скрутило в бараний рог. Благо в нем почти пусто. Так, бякнул разок.

— Уйди дед, — попросил я вежливо.

— Если водички желаешь, вон ручеек, — указали мне дорогу. А то не найду. В таких ситуациях включается внутренняя биолокация. Вода изыщется даже в пустыне Кара Кум.

Я отправился поправить жидкостно-солевой баланс. Глянулся в отражение. Не зря считается, не похмелившиеся они и есть зомби.

После того как я припал к чистым водам, ручей по-моему обмелел на треть.

Когда вернулся, дед все-таки подсунул мне кастрюлю. Я вяло черпал хлебово.

— Ты сынок больше так не геройствуй, — попросил дед. — Побереги себя...

Издевается что ли?

—... Я ить к твоим переживаниям с понятием отношусь. А воспитывать тебя Лешек мне как-то неудобно. Взросленький уже.

Хотелось огрызнуться на сынка и на Лешека, но сил нету. Мне бы в партер, поваляться.

— Но ничего. Как говориться жить-то надо, — резюмировал он мое похмелье.

— А выбор есть? — согласился я.

В Скаре, пока я пребывал в беспробудном алкогольном отрубе. Дед продал боевую Сивку, добавил деньжат и купил фургон и тягловую лошаденку. Так что часть пути я неосознанно или лучше сказать в бессознательном состоянии, но проделал.

— Надо было в Роше сразу фургон у Иохима взять, — бурчал я. Сивку жалко. Умнейшая была коняга. Пусть с неумеренными запросами, но как-никак боевой друг... подруга. — Сейчас бы не тратились.

— Так нету Иохима.

— А куда делся?

— Никуда не делся. Не служит он в Роше.

— В честь чего?

— В честь бабы своей Хелли.

—???

— Через нее все и вышло. Ей какой мужик требуется? Чтобы кровать в щепки, матрас в клочья, и крыша шаталась. Или мебель скакала. Она говорит: ,,Я на мужчине должна себя чувствовать как опытный ездок на необъезженном скакуне". А Иохим какой скакун? Вяленький. Это у молодого яйца по кулаку, всей деревне хватит. А в его годах? Одна видимость болтается. Все больше тянет погреться у бабьей задницы. А ей такой мерзляк, зачем? Она его уже Меринком величала. Уездила, с лица сошел. Бежать пытался, поймали, в лоно семьи вернули. Эх, верно говорят, жена не башмак с ноги не сбросишь. Иохим с отчаяния у месс Итты разрешение на развод просил. Взятку предлагал. Сто имперских золотых.