Дилетант 2 История сослагательного наклонения

— Вот! Ванга! Ванга родится только в двадцатом веке! Откуда я это знаю?

— Ну-у, ... голова предмет тёмный и исследованию не подлежит. ... Вот ты помнишь, что за Павлом императором стал Александр. Так? Так. Но ведь Александр убит. Ты помнишь, что после восстания Костюшко Речь Посполитая перестала существовать, и только в двадцатом веке появились Польша и Литва. А что мы имеем сейчас?

— Сейчас мы имеем Королевство Польское и Княжество Литовское. В первом на троне сидит Станислав II Август Понятовский, который хотел было после поражения восстания отречься, но ему не дали, потому как поиски нового монарха могли закончиться войнами уже между Россией, Австрией и Пруссией, что не нужно было никому. Великим же князем Литовским стал Франциск Ксаверий Браницкий. Браницкий гусь, конечно, ещё тот, но так как человек он уже не молодой, то это позволяло надеяться, что резких политических телодвижений делать не будет, а там, глядишь, и подходящая фигура вырисуется. Хотя ... Да, интересное было времечко.

По приезду в Петербург я поселил Огинского у себя на набережной Фонтанки. Позже, уже после взятия Суворовым Варшавы, мне удалось уговорить Екатерину перевести ко мне из Петропавловской крепости и Костюшко. Огинский нужен был как человек, к которому Екатерина относилась с симпатией — ей очень нравились его полонезы. Кроме того, князь — дипломат, хоть в данный момент и выступал как частное лицо. Я рассчитывал, что усилия Огинского по сохранению польско-литовского государства и мои потуги убедить императрицу в ненужности полного уничтожения Речи Посполитой дадут положительный результат. Параллельно работа проводилась и с Безбородко, и с Остерманом и с Морковым, то есть с теми, кто мог хоть чуть-чуть влиять на высочайшее решение.

На Костюшко же я же возлагал надежды другого рода. Очень хотелось на западных рубежах иметь спокойных соседей, а что бы шляхту, что польскую, что литовскую усмирить, нужна железная рука, да и авторитет тоже. Вот мною и планировалось, что если проект выгорит, то наведением внутреннего порядка в Польше займётся Костюшко, а в Литве — Огинский.

— Я рад вас приветствовать, господа. — На моё приветствие Костюшко и Огинский встали и поклонились.

— Присаживайтесь, прошу вас. Будьте, как дома... Я понимаю, что это лишь банальная фраза этикета, но мне действительно хочется, чтобы вы чувствовали себя у меня в гостях расковано. Вопросы, которые мы будем обсуждать, успешнее решаются в дружеской обстановке. Может быть немного вина?

— Если вопросы действительно серьёзные, то я предпочитаю их обсуждать трезвой головой. — Костюшко выразительно посмотрел на Огинского.

— Тогда, быть может, кофе!

— Да, если можно... — Огинский в свою очередь ответил Костюшко не менее красноречивым взглядом. Было видно, что между ними возникло соперничество. Безусловно, что они относятся с уважением друг к другу, но даже среди самых близких друзей — один всё равно лидер. Друзьями пан Тадеуш и пан Михаил пока не стали, но единомышленниками мне их сделать надо. Причём, моими единомышленниками.

— С холодной водой?

— Если можно.

После того, как принесли кофе, я продолжил.

— Господа, я переговорил о нашем деле с императрицей. Надо признаться, Её Величество без воодушевления приняла идею создания на месте Речи Посполитой двух независимых государства — польского и литовского. Этого как раз я и ожидал, хотя и надеялся на более благосклонное внимание. В ней ещё жива память о погибшем внуке и о кровавой резне страстной недели. — Тут я сделал паузу, давая возможность собеседникам почувствовать напряжение момента. — Но, кое в чём убедить её мне удалось. В принципе она согласна с мыслью, что Россия, присоединив польские земли, будет вынуждена держать там немалые военные силы для поддержания необходимого спокойствия, а это не рационально, ущерб от такого приобретения получается больше чем выгода. И это лично мне внушает сдержанный оптимизм. — И Огинский и Костюшко внимательно меня слушали, но комментировать не торопились. Ждали, пока выложу все карты. А мне бы хотелось услышать хоть какую-нибудь реплику, чтобы развивать разговор дальше в нужном мне ключе. Наступила пауза. Все сделали по глотку кофе. Первым не выдержал Огинский.

— И в чём же оптимизм, пан Ржевский?

— Хотя бы в том, что категоричного отрицательного ответа мы не получили. Резкой негативной реакции на проблему я не увидел. Просто надо продолжать работать над проблемой и всё. Слона можно съесть только по частям. Кроме того, она согласилась с Вами встретиться и побеседовать. Ей очень нравятся Ваши полонезы. Вы приглашены на послезавтра.

— Я думаю, что императрице надо предложить вариант, который бы был выгоден России. — Вступил в разговор Огинский.

— Я с Вами согласен, пан Михаил, только вариантов должно быть несколько. У Вас есть какие-нибудь предложения?

— Пан Александр, я, конечно, понимаю, что вопросом на вопрос отвечать нехорошо, но... мы бы хотели послушать сначала Вас, ведь Вы уже наверняка просчитали различные варианты.

— Гм. ... Князь давайте думать вместе. ... С Вами, мы уже эти вопросы немного обсуждали, частично их обсуждали и с господином генералом тоже, но может быть, что-то упустили, или сейчас родим гениальное решение.

— Родим? — Костюшко удивлённо вскинул брови. Несмотря на внешнюю невозмутимость, он как-то особенно сосредоточен, пытается ничего не упустить. Впечатление, что он хочет поймать меня на нелогичности. Из нас троих, он самый старший — ему уже пятьдесят лет, у него за плечами не одна война, а здесь его учит жить, по его понятиям, двадцатисемилетний юнец!

— И так, мы сразу отбросили вариант, по которому войска России, Пруссии и Австрии просто уйдут с территории Речи Посполитой и оставят её, ... скажем так, в покое. Сами понимаете, что вариант этот никто ни в Вене, ни в Петербурге, ни в Берлине даже рассматривать не будет. Наиболее вероятное решение всех трёх заинтересованных сторон — разделить территорию вашего государства, причём более всего на этом будут настаивать Вена и Берлин. Я подчёркиваю, что в первую очередь на разделе вашего государства будут настаивать император Франц II и император Фридрих Вильгельм. Им надо оправдаться за свои неудачи в войнах с Францией и как-то компенсировать территориальные потери. ... Императрице же оправдываться не надо, отвоёванные у Турции территории сейчас требуют освоения, поэтому растрачивать ресурсы ещё на что-то другое в её планы не входило, но ... Но, как всякий самодержец, императрица не терпит любых мятежей. Мы с вами эти события можем трактовать как угодно, можем называть их войной народов Речи Посполитой за независимость, восстанием за суверенитет, войной против австрийско-прусско-русской оккупации, для императрицы это вульгарный мятеж и именно от её воли сейчас зависит, как он закончится для вас. С этими моими вводами вы согласны? ...

Да уж, по большому счёту, сохранение Польши и Литвы независимыми явилось для меня первой серьёзной акцией. И, как чаще всего бывает, то, что считалось наиболее трудной задачей и на что первоначально направлялись главные усилия, решалось само собой, а то, что казалось давно решённым или малозначительным всплывало нешуточной проблемой.

Я считал, что главной проблемой в реализации моего плана раздела Речи Посполитой не между Россией, Пруссией и Австрией, а на Польшу и Литву будет склонить к этой идее Екатерину, а уж если получится, то она заставит смириться с этой мыслью и Франца и Фридриха. В отношении последних тоже сыграл тезис, что им необходимо на своих восточных рубежах иметь государства, которые были бы буфером перед 'страшными азиатскими ордами'. Но главной проблемой, оказалось, убедить всех трёх, что Конституция 3 мая 1791 года дело сугубо польское.

Вот чего шляхтичи назвали это 'конституцией'? Ведь все монархи вокруг сразу взбеленились. Назвали бы это, к примеру, 'Эдиктом о разделении прав и обязанностей', причём лучше не уточняя чьих, и всё, никто бы и слова не сказал — видно же, король укрепляет свою власть, ограничивает права шляхты. Нет, надо было непременно выпендриться, показать какие мы передовые — даже конституцию у себя впервые в Европе завели. ... Ну, ну! Ещё чуть-чуть и не будет ни конституции, ни государства.

В общем, пришлось и голову поломать и покрутиться, причём покрутиться и нам, и послу в Вене Разумовскому, и 'простому путешественнику' в Берлине Алопеусу, и людям Макарова. Итогом почти годовых переговоров, встреч, аудиенций, обещаний, взяток и, даже, шантажа стала Гродненская конвенция, подписанная 25 ноября 1795 года и нормативно оформившая третий раздел Речи Посполитой. В результате на месте того огрызка, который оставался от первых двух разделов некогда сильнейшего государства в центральной Европе, образовывались два новых государства — королевство Польское и княжество Литовское. Королевство Польское брало на себя обязательства не иметь армию численностью более 15000 человек, не вступать ни в какие военные союзы с другими государствами и придерживаться постоянного нейтралитета, Австрия, Пруссия и Россия, в свою очередь, брали на себя гарантии постоянного нейтралитета Королевства Польского и неприкосновенности его территории.

Аналогичный документ был составлен и с Княжеством Литовским, только армию литовцам разрешили иметь чуть меньше — 12 тысяч.

Кроме того, вновь созданные государства обязывались выплатить России в счёт её военных потерь контрибуцию в размере 4,5 миллионов рублей серебром в течение 10 лет с отсрочкой платежа на три года.

Ратификация этих решений сеймами обоих государств прошла уже в начале этого, 1796 года — в Варшаве в феврале, а в Вильно в марте.

В мае месяце Императрица своим указом амнистировала всех находящихся в нашем плену поляков. Был освобождён и Костюшко, только вот уехал он не в Варшаву, а в Вильно.

Если считать, что это первый шаг к изменению того будущего, которое 'рассчитал мой мозговой компьютер' или в котором хочется думать всё же я жил, то он сделан.

Получается, что у тебя ничего не получается.

Ольга сообщила мне, что беременна накануне нашего с Макаровым отъезда. Новость меня несколько обескуражила. Я даже не знал, как к этому относится — радоваться, или огорчаться. У меня будет дочь или сын! Это же ого-го! Это же здорово! ... Но ... Ольга замужем, стало быть, дитя будет признано как ребёнок Александра Алексеевича Жеребцова. Вот!

С этими мыслями я доехал тогда до Браслова. А потом завертелось...

Разбираться, кто же нас подставил тогда полякам (а это точно была подстава — Огинский сам признался, что заранее знал о нашем вояже, вот только нашу скорость не учёл), я не стал. Вернее сначала было не до того. Но, по всему получалось, что Ольга к этому отношение имела. А потом ... Она умерла во время родов. Ребёнок тоже не выжил. ...

Получается, что у меня ничего не получается. ...

— Муж мой, ты уже встал?

— Она говорит это 'муж мой', как будто ещё не может поверить, что уже замужем.

— Постарайся не сделать её несчастной.

— Да, моя царица ночи, но ты поспи ещё, на дворе только светает.

Это был самый счастливый месяц.

— Ну что ж, Габриэль, пара и тебе собираться в дорогу.

Мы сидели в моём кабинете, и пили чудеснейший кофе. Такой кофе мог варить только Габриэль. Я знал рецепт, но сколько ни пытался, такой кофе, как у него, ни разу у меня не получился.

— Да я понимаю, чирей в Европе назрел нешуточный. Скоро прорвёт.

— Думаю нескоро, вернее надеюсь, что года четыре, может даже лет пять у нас есть, а потом Buonaparte, вероятно, узурпирует власть во Франции. Скорее всего, сначала он попытается придать этому хотя бы внешнюю легитимность, типа провозгласит себя кем-нибудь вроде первого консула, например.

— Я тоже так думаю. Аппетит у этого маленького капрала очень немаленький. Прости за каламбур.

— Он мнит себя новым Александром Македонским. Впрочем ..., может быть и не без основания.

— Моя миссия, как и у остальных? ... Разведка?

— Нет. Вернее да, но не только. Впрочем, ты сам будешь решать. Главная твоя задача стать там своим. Поедешь через Варшаву, Прагу, Вену в Геную. Там уже сам решай — либо через Португалию, либо через Испанию надо попасть в Бразилию. Из Бразилии на Кубу, и только потом в Европу, во Францию.

— Зачем так сложно?

— Потому, что у простых решений обычно сложные последствия. В каждом пункте, будешь менять документы. При таком количестве смены имён будет практически невозможно вычислить твою национальную принадлежность и связь с Россией.

Габриэль задумался.

— Ты не согласен?

— Согласен, но предлагаю другой вариант. Через Швецию в Голландию, потом Англия, Канада, Куба, Бразилия и уже оттуда во Францию.

— Гм. ... Этот маршрут уж проверен. ... Решай сам, но если когда-нибудь кто-то очень умный вдруг захочет выяснить, в чьих интересах ты работаешь, то в твоём варианте может всплыть Англия. Англия давнишний соперник Франции. Тебя сразу же заподозрят как английского шпиона. Боюсь, в этом случае последствия будут летальными. В моём варианте Англии нет. Скорее может всплыть Испания. А вот здесь могут быть варианты.

— Мне заниматься агентурной сетью?

— Нет. Ею уже занимаются. Ты с ней связан не будешь. Твоя задача приблизиться к самым высшим эшелонам власти. Настолько близко чтобы можно было влиять на международную и военную политику Франции. Наилучший вариант — стать другом Buonaparte, ... или его советником. ... Если он, конечно, придёт к власти и станет диктатором. Но я думаю, станет.

— Кто будет курировать агентуру здесь?

— Крылов.

— И меня?

— Нет, о тебе знать буду только я.

— Как будем поддерживать связь? Ты сам говорил, связь в разведке самое важное. А ты в Париж не наездишься, кроме того, это риск провала.

— Давай думать вместе. Предложения есть?

— До приезда в Париж связи не будет никакой.

— Разумеется. А по приезду в Париж ты дашь объявление с условными словами.