— Я помню славу и величие Дэммерунга, — начал Раду свой рассказ. — Помню и его падение, и как его поглотило море. Две тысячи лет назад Дэммерунг был большим сильным государством, ведущим торговлю и с соседями, и даже с дальними странами. Люди жили в мире и согласии... До тех пор пока... Пока на трон не взошел Кародрон. Он не был наследником верховной династии Правителей Дэммерунга, потому что Правитель утратил наследника, когда тот был еще младенцем. Людская молва связывала гибель мальчика с именем военного жреца Кародрона, но никто не мог доказать этого. Кародрон был мудр и осторожен. Он выжидал, пока немощен станет Правитель, он всегда был рядом, советовал, подсказывал, помогал, пока Правитель не стал доверять ему больше, чем кому-либо. И в знак своего доверия он отдал Кародрону самое дорогое из своей сокровищницы — красивую, словно утреннее солнце, черноволосую и сероглазую Медар, единственную дочь и наследницу...

Медар воспитывали так, как воспитывали всех женщин в Дэммерунге — в уважении и покорности к мужчине. Но в ней текла кровь Правителей, и она не умела слепо покоряться так, как делали это другие. Недаром Правители даже внешне отличались от остальных дэммерунжцев, имеющих волосы пепельного оттенка и серо-голубые, а порой почти бесцветные, глаза. Впрочем, женщины и тогда уже умели красить волосы в самые невероятные цвета, а теперь, как я заметил, научились менять и цвет глаз...

Но я отвлекся. Правитель слишком поздно узнал, кому он доверяет престол. Он был немощен, и причину его немощи не мог найти ни один врач. После его смерти Кародрон провозгласил себя правителем. Не регентом при наследнике, как того требовали законы Дэммерунга, а верховным Правителем, преемником династии... Медар возненавидела мужа с первой минуты. И нося под сердцем ребенка Кародрона, она вынашивала мстителя. На радость ей, мальчик родился ни в чем не похожим на своего отца. Он унаследовал от матери все: и внешность, и упрямый характер, и даже имя — Радем. Но рождение сына подкосило ее здоровье — Медар не могла больше ходить.

Кародрона обрадовала весть о наследнике. Он по-своему любил сына, но презирал его мать. Кародрон старался привить мне свою любовь к военному делу, приблизить к касте воинов, к которой принадлежал он сам. У нас все стало по-военному: одежда, законы, а со временем начали расширяться и наши границы... Я разрывался между родителями. Потому что безумно любил мать, чувствуя, как она одинока и несчастна. И потому что не мог не любить отца, хоть мне и претила его жестокость и властолюбие. Я жалел, что не родился в семье какого-нибудь крестьянина или торговца, далекого от придворных интриг, жажды власти и великого подозрения — тяжкого недуга всех жестоких правителей.

Дэммерунжцы проклинали тот день, когда согласились жить под властью Кародрона. Первым делом он казнил всех сподвижников своего покойного тестя. Вторым — увеличил армию. Третьим — обложил народ дополнительными налогами и закрыл границы. Когда мне было семнадцать лет, его трон впервые пошатнулся. Некто по имени Гартен поднял восстание, охватившее все побережье. Три года то там, то здесь вспыхивали мятежи. У Кародрона едва хватало сил, чтобы их подавить. Тогда он заперся в храме Равновесия, изгнав оттуда всех жрецов и запретив его беспокоить. Сутки никто не видел его. И когда уже начали сомневаться — жив ли Правитель, он вышел. Совершенно другим. В храм входил все же человек, сомневающийся и ищущий правильного решения. А вышел Темный Властелин, жестокий тиран, потерявший человеческую природу, возненавидевший всех и вся, тот, кого запомнила история. Обретя безграничную власть над людьми, он отдал взамен свою душу тьме. Кародрон избавился от сомнений, а вместе с сомнениями избавился от всего человеческого...

"Отныне и навсегда я, ваш Верховный Правитель Кародрон, — провозгласил он, — именуюсь Хранителем Тьмы, ибо Равновесие, которое вы так боялись нарушить, уничтожено. Сила и власть в моих руках. И всякий усомнившийся будет наказан". Его голос внушал ужас и заставлял подчиняться всех. Всех, кроме моей матери.

Виновными в мятежах были названы шпионы с запада, подданные маленького государства Зерлихьт, страны заходящего солнца. Удалось избежать гражданской войны и заодно увеличить территорию Дэммерунга, поглотившего Зерлихьт с его плодородными землями и крохотной армией. Скажу сразу, что Гартен сбежал, чтобы позже сыграть свою роль в истории. А отважные воины Зерлихьта, захваченные в плен Кародроном, были обращены им же в Безликих — темных существ, лишенных души и сердца, но полностью преданных своему хозяину. Безликие следовали за ним всюду. Облаченные в серую форму, молчаливые, шаркающие тени появлялись везде, куда их направляла рука Кародрона. Они — идеальные рабы. Не задают вопросов, не бунтуют, не просят ни еды, ни денег, выполняют самую грязную работу и бессмертны. Положение в Дэммерунге еще более ужесточилось. Кародрону всюду мерещились враги. Был казнен не один десяток человек, а жители непокорного городка Дункельштадта умерли почти все до единого от неизвестной болезни. Думаю, он даже меня подозревал, потому что отправил как можно дальше от себя, на южные границы острова. Чему, я собственно, был даже рад. Я тогда только что женился на юной дочери главного военноначальника, правой руки Кародрона. Она не побоялась отправиться со мной в дальний путь...

Мать, напутствуя меня в дальнюю дорогу, вручила мне фамильное кольцо с головой змеи в центре. Я ношу его и поныне.

"Сын, — сказала мне она, — запомни, ты молод и горяч, но ты должен быть мудрым и хладнокровным. Возьми это кольцо, пусть змея — символ мудрости, сохранит тебя от опрометчивых решений. Мы всегда жили в мире со всеми, и ты не проливай кровь понапрасну, если только тебе не нужно защищать себя или свою семью. Мне немного осталось, Раду. Я чувствую, что моя смерть близка".

Я хотел забрать ее с собой, но она отказалась. Увы, я был слишком молод и слишком влюблен, чтобы ясно понимать, что происходит и открыто выступить против отца...

Мы жили на юге, хоть и далеко от столицы, но словно бы под постоянным присмотром. Я не смог бы вернуться в Дэммерунг, даже если бы захотел. Кародрону было известно о каждом моем шаге. Я радовался только, что шагов приходилось делать не так уж много, тем более что я больше времени уделял Лоле, моей молодой жене, нежели службе. О матери я узнавал из ее скупых писем... Пока вдруг до меня не дошли слухи, что царица Медар пропала. Никто из придворных ее давно не видел. А Кародрона все слишком боятся, чтобы открыто спросить... Я вспомнил ее напутствие... Бросив все, я уже мчался в Дэммерунг. Загнав не одну лошадь, я доехал до дворца Правителей за трое суток, сам не отдохнув ни разу. Дэммерунг был страшен. Словно бы оправдывая свое название, он погружался в сумрак. Гигантские кузни ковали оружие руками тысяч кузнецов, ремесленные лавки были закрыты, дым и чад поднимался над столицей. Люди умирали от голода и болезней. Но ужас перед Темным Властелином Кародроном и его гвардией Безликих пересиливали даже желание жить...

Дворец весь был словно опутан паутиной. На светлых некогда стенах осела сажа, сверкающие в былые времена полы покрылись грязью и копотью. Кародрон не выходил из покоев вот уже несколько месяцев, и придворные без надобности страшились тревожить его. Меня пытались задержать, но отец не зря учил меня военному искусству. Однако прорвавшись с боем в тронный зал, я и сам замер в невольном испуге. Кародрон, постаревший и ссутулившийся, с черным лицом и запавшими глазами, злобно поднялся мне навстречу. Его руки напоминали лапы хищной птицы, а от взгляда хотелось бежать прочь.

— Кто посмел тревожить нас? — спросил он, и я не узнал его голоса.

— Это я, отец, — ответил я.

— Зачем ты явился, Радем? Ты хочешь сбросить меня с трона?! Ты верный сын своей матери!

— Где она?!

Он захохотал так, что, казалось, содрогнулись стены.

— Медар нарушила закон, — прохрипел он, отсмеявшись. — Она пыталась убить меня. За что отправлена в тюрьму, где...

Я не дослушал его. Моя мать в тюрьме! Она, хрупкая и слабая, разве могла она вынести заточение?! Да еще здесь, в старинных подземельях замка Дэммерунга! Не замечая никого вокруг, я спускался все ниже и ниже, пока не достиг камер, в одной из которых, как мне удалось узнать, томится царица. Я силой отобрал ключи и отпер дверь темницы, но было уже поздно. Холодный труп моей матери лежал на полу в каменном мешке, в котором не было даже окон, не было ничего, кроме охапки грязной соломы в углу, в котором копошились крысы. Крысы! Они успели обгрызть руки и ноги моей матери, но, к счастью, не тронули лицо. Я плакал. В первый раз в своей жизни! Я обнимал ее холодное тело, гладил ее волосы, ставшие совсем седыми, и проклинал себя. Я ненавидел себя за то, что оставил ее, за то, что подчинялся отцу, за то, что был слеп... Отец! Это он убил ее!

Но прежде чем я понял это, за мной уже явились Безликие. Вырвав у меня из рук тело моей матери, они отбросили его в угол, а меня потащили к Кародрону.

Меня бросили ему под ноги, и он дал знак Безликим скрыться. Я поднялся и встретился с ним взглядом. За его буравящими глазами не скрывалось ничего, кроме злобы и бессилия. И я почувствовал это, а он понял, что я почувствовал.

— За что ты убил ее, отец? — спросил я, едва сдерживая гнев.

— А ты хотел бы, чтобы она убила меня, и ты безраздельно царствовал? Она всегда этого хотела, — проскрипел он.

— Ты знаешь, что она была на это не способна! Я ненавижу тебя! — вскричал я и набросился на него.

Кародрон откинул меня так, словно я был десятилетним мальчишкой, а не взрослым мужчиной и воином.

— Радем, и ты туда же? — хмыкнул Кародрон. — Все вы хотите власти! Моей власти! Но ты не получишь ее! Она принадлежит мне! И только мне!

— Я отказываюсь от власти, отец! И отказываюсь от тебя! Я больше не сын тебе!

— Так тебе легче будет убить меня, да?! — сказал он и обнажил меч. — Так умри же!

— Только ты умрешь первым! — и я поднял руку на отца.

Мы долго сражались, он был силен. Но я одолел его, не помня себя от боли и отчаяния. Умирая, он прохрипел:

— Я исполнил клятву, Господин... Я готов уйти во мрак... Но сын, я не оставлю тебя! Я проклинаю тебя! Тебя, и ту землю, что вас породила... Ты не обретешь покоя, Радем, пока...

Я так и не узнал, что может дать мне покой. Кародрон пал замертво, и стены дворца пошатнулись. Словно исполняя его проклятие, город сотрясало страшное землетрясение. Я слышал крики ужаса и грохот разрушения. Люди разбегались кто куда, море наступало на Дэммерунг. А я все стоял рядом с телом отца, держа в руках окровавленный меч, и не в силах пошевельнуться... Мне показалось, что моя жизнь сейчас рушится так же, как рушатся стены нашего древнего дворца...

... Раду замолчал и вопросительно посмотрел на Эллу. Она слушала его, и ее глаза были полны слез.

— Раду, но как же это возможно? Ты... Сколько тебе лет?..

— Двадцать пять. И еще две тысячи... Ты мне не веришь? — мрачно спросил он.

Элла ничего не ответила. Раду грустно улыбнулся и продолжил рассказ:

— Когда я очнулся, была глубокая ночь. На небе светила луна, набиравшая силу. У ног моих плескалось море. Я сел и протер глаза. Неужели мне все это приснилось? О, это было бы счастьем. Но увы! Жуткий кошмар еще только начинался. Море выносило на берег трупы несчастных дэммерунжцев, лошадей и собак, обломки утвари, осколки города... Я с трудом поднялся и обнаружил, что как-то странно себя чувствую. Мое тело, хоть и выглядело, как прежде, но напоминало скорее сгусток материи, нежели живую плоть. Мои ноги не оставляли следов даже на песке, и я мог переноситься силой мысли на некоторое расстояние вперед, не сделав при этом ни единого шага. Я мог различать в темноте мельчайшие детали, но когда смотрел на яркую луну, ее свет причинял боль моим глазам.

— Но Раду, ты же материален, я могу дотрагиваться до тебя, и ты... — воскликнула Элла, но Раду не дал договорить ей.

— Все верно, мое маленькое чудо, — сказал он. — Чем больше я общаюсь с людьми, тем больше становлюсь на них похож... Однако посмотри...

Элла даже не заметила, как он встал, а Раду уже стоял возле окна. Он улыбнулся и в мгновение оказался рядом с ней, перенесшись, словно тень. Получеловек-полупризрак опустился перед ней на колени и взял за руку. Элла не смела даже дышать.

— Ты боишься меня? — спросил он. — Не бойся, Элла. Я не причиню зла ни тебе, ни кому-либо еще. Зло слишком дорого стоит, а я больше не хочу ничего терять...

— Я не боюсь, — прошептала, наконец, она, коснувшись его волос. — Я не боюсь тебя, Раду, кто бы ты ни был. Но я прервала тебя, прости. Пожалуйста, продолжай, я хочу знать о тебе все.

— Завтра, — сказал Раду и поцеловал ее маленькую ладошку. — Тебе нужно отдохнуть, и мне пора уходить, скоро рассвет. Ночи с весной становятся короче...

— Но я не устала! — возразила Элла. — Не уходи, пожалуйста... Свет причиняет боль твоим глазам? Мы закроем все двери и окна... Почему ты уходишь? Останься...

— Я не могу, — так грустно прошептал Раду, что Элле показалось, ее сердце вот-вот разорвется. — Я все объясню тебе, Элла, завтра. Ты дождешься меня?

Она закивала головой, а он вдруг почувствовал, как ему на руку упала маленькая горячая капля.

— Ты плачешь? Не плачь, мое маленькое чудо. Пойдем, я уложу тебя спать и помогу заснуть...

Он взял ее за руки и отвел в комнату. Она молча повиновалась ему. Пока Элла расстилала постель, Раду любовался ею. Он почувствовал вдруг такую безраздельную нежность по отношению к ней, что ему самому захотелось плакать. Она напомнила ему мать. Такая же упрямая и такая же слабая, нуждающаяся в защите. "Ее сила в ее же слабости, — неожиданно подумал он. — Выдержит ли она, если полюбит меня? И полюбит ли?.."

— Раду, отвернись, пожалуйста, — попросила Элла. — Ты смущаешь меня.

Он покорно отвернулся и подошел к окну. Звезды еще светили ярко, но природа уже ждала пробуждения под яркими лучами весеннего солнца. Солнце, которое несло жизнь всему живому, его самого обрекало на смерть. "Я всего лишь дитя ночи", — печально подумал он.

— Я готова, — раздался позади него голосок Эллы.

Он обернулся, и она нырнула под одеяло. Раду присел на краешек кровати и взял ее за руку.

— Спи, мое маленькое чудо. Тебе нужно отдыхать.

Элле не хотелось спать, но голос Раду действовал так успокаивающе, что она не заметила, как заснула. Он тихонько погладил ее по щеке и нежно поцеловал в лоб. Элла улыбнулась во сне. Раду прилег рядом и почувствовал тепло ее тела и едва уловимый запах ее кожи. Улыбнувшись, он перевернулся на спину и посмотрел за окно. Звезды начинали гаснуть, неумолимо приближая восход солнца. Нужно было торопиться, но близость Эллы, ее манящее тепло словно заставляли его остаться. "Разве ее обрадует горстка пепла на кровати, когда она проснется?" — произнес он вслух, рывком поднялся, подошел к двери и незаметно вышел.