Хроники Дэммерунга. Начало

Весна-лето' 2007

..."Я пытался забыть ее, вычеркнуть ее образ из памяти, разорвать со своим прошлым, никогда не возвращаться более, как пес на свою блевотину..."

— Нет! Не мог он так думать! Ничего, ни единой из этой мысли не могло прийти ему в голову! Что он может?! Ты, думаешь, что он способен мыслить?!

Красивая девушка с растрепанными густыми русыми волосами и в сползшей с плеча ночной рубашке в гневе стукнула кулачком по столу и разорвала листы бумаги, на которых писала только что.

— Брось, успокойся, — низкий бархатный голос раздался из темного угла возле раскрытого окна. От темноты отделилась тень высокого мужчины, и через секунду на обнаженное плечо девушки легла бледная рука с тонкими пальцами. На среднем пальце было массивное золотое кольцо с головой змеи в центре.

— Зачем ты мучаешь меня? — девушка подняла лицо навстречу ночному посетителю. — Зачем заставляешь вспоминать все это? Я не хочу больше...

— Ты же знаешь, что я не желаю тебе плохого, — прошептал он ей на ухо, коснувшись черными длинными волосами ее бледной щеки. — Я же люблю тебя, малышка.

— Я же просила не называть меня так! — она рывком вскочила на стол, за которым сидела, а он даже не шевельнулся. — Никогда, слышишь, никогда не называй меня малышкой! Я ненавижу его, ненавижу все, что с ним связано, его имя, его слова, все!

Он поднял голову и рассмеялся. Минуту девушка смотрела на него, а потом, вдруг, собравшись в комочек и обхватив руками колени, расплакалась. Улыбка тут же сошла с него.

— Элла, крошка, ну перестань же, — он пригладил ее растрепанные волосы и вынул из кармана платок. — Я хотел разозлить тебя. Прости, я не думал, что ты расплачешься, — он вытер ей слезы, — прости. Ты должна избавиться от своего прошлого. Только так мы сможем быть с тобой вместе.

Элла недоверчиво взглянула на него.

— Раду, я так запуталась... И... Неужели тебе не неприятно слышать о другом мужчине, который был у меня до тебя? Почему я не могу пойти с тобой?

— Потому что ты еще не совсем готова. Подожди немного, не торопись, тринадцатая луна совсем скоро, — прошептал он, гладя руками ее колени.

Он поцеловал ее и вопросительно посмотрел ей в глаза. По телу Эллы пробежала сладкая дрожь, которая тут же рассыпалась сумасшедшими искорками в голове. Она запустила руки в его шелковистые волосы и заглянула в лицо Раду. Его словно бы всегда прикрытые серые глаза и точеный нос сводили ее с ума.

— Я люблю тебя, — прошептал он, и их губы слились в жарком поцелуе.

За окном мелькнула бурая тень и раздался крик ночной птицы. Элла вздрогнула и оттолкнула Раду от себя.

— Что с тобой? Разве ты не хочешь того же, что и я? — спросил он.

— Я боюсь, — прошептала она. — Будто стою у края пропасти. Я боюсь, что случится что-то непоправимое...

— Непоправимое уже случилось, — он погладил ее щеку. — Я встретил тебя.

Элла, зажмурившись, сняла с себя ночную рубашку. Раду погладил ее плечи, грудь, скользнул по животу вниз... Она, не сдержавшись, слабо вскрикнула и откинулась назад, упершись руками в стол.

На секунду ей вновь стало страшно, но она отогнала от себя эти мысли, лишь только она почувствовала его губы на своей коже. Он нежно целовал ее колени, поднимаясь все выше и выше. Ей показалось, что она сейчас задохнется, сердце разорвется в клочья и жизнь закончится, если сию же минуту не произойдет то, о чем она втайне мечтала последние несколько месяцев. Не отрывая от себя, он приподнял ее и перенес на кровать. Он чувствовал, как ее дыхание становится все чаще, ей казалось, что еще немного, и она потеряет сознание от охватившего ее восторга, прокатывавшего по телу волнами от самого низа до кончиков пальцев, так что уже не было сил сдерживаться от крика. Элла откинулась на подушки, легкая дрожь пробегала по ее телу, а сердце билось так сильно, что было видно, как оно мечется в груди. Раду прилег рядом и поцеловал ее влажный лоб.

— А теперь спи, мое маленькое чудо, — сказал он, укрывая ее.

Элла тихонько засмеялась.

— Вот, — продолжил Раду, — возьми это.

Он снял с пальца кольцо и надел его Элле.

Она заснула перед самым рассветом. Уходя, Раду поцеловал ее спящие губки и прошептал:

— Скоро все случится.

Раду торопился: солнце уже окрасило восток румянцем. Но едва он вышел из дома Эллы, дорогу ему преградила бурая тень.

— Что ты делаешь, Радем? — спросила тень, и в этом странном, скрипучем и холодном голосе вместо тревоги послышались ноты ехидства.

— Твое проклятие больше не властно надо мной, отец! — зло ответил он. — Отправляйся туда, откуда ты явился! Разве ты не видишь, я уже могу быть с ней?! Я не хочу жить в вечной темноте, куда ты отправил меня! Мое естество всегда искало света, и я нашел его!

— Ты нарушаешь равновесие, Раду! — промолвила тень и не без удовольствия отметила: — Если ты не остановишься, ее поглотит тьма.

— Ты знаешь, что это не так! — вскричал Раду. — Я помог ей, без меня она теперь погибнет, я люблю ее!

— Радем, Радем, остановись, пока не поздно...

— Отправляйся во мрак, Кародрон! Туда, где тебе и место!

* * *

Элла проснулась от того, что солнечные лучи настойчиво щекотали ее щеки. Она огляделась. По комнате разбросаны скомканные и разорванные листы бумаги, ее прозрачная ночная рубашка лежит на полу, а постель измята. Подушка еще хранила его отпечаток.

— Раду! — улыбнулась Элла и уткнулась лицом в подушку.

Она радостно перевернулась, протянула свои маленькие ручки навстречу солнечным лучам и только теперь заметила золотое кольцо с головой змеи на своем большом пальце. Сколько раз она видела его на руке Раду! Он говорил, что кольцо ему дорого, потому что напоминает о матери. И вот он подарил его ей. Сколько они уже вместе? Кажется, так долго...

* * *

... Этот взгляд из темноты она начала замечать уже давно. Сначала пугалась, когда, шагая по темным улицам Дэммерунга после вечерней работы, она чувствовала, как на нее кто-то смотрит, а, оборачиваясь, видела высокого мужчину с черными волосами до плеч. Элла убыстряла шаг так, что ей казалось, дробь ее каблучков по мостовой слышен во всем сумеречном городе. Мужчина не отставал, но и не подходил тоже. Он казался странным и выглядел очень странно: длинные волосы, одет дорого, но при этом как-то небрежно, и его кожа, она была такой бледной, что отсвечивала в ночи. Постепенно она привыкла и перестала бояться. Настолько, что ей даже становилось неуютно, когда взгляд незнакомца не провожал ее до дома. Таинственный, словно призрак, он то появлялся, то исчезал. Она не слышала шума его шагов, не видела, как он идет, просто он всегда оказывался рядом. Элле мучительно хотелось, чтобы незнакомец наконец-то заговорил с ней, сделал что-нибудь, чтобы отсрочить ее возвращение домой, куда идти совсем не хотелось.

Здесь было пусто и тоскливо. Серая квартирка в рабочем квартале, где даже по ночам не было тихо, с темной комнатой и кухней почти без окон. Мужа почти никогда не было дома. Поначалу Элла начинала его искать по друзьям и знакомым, а потом махнула рукой и просто перестала ждать. Он все равно возвращался. Иногда ночью, иногда утром, а иногда и через три дня. Когда он снова терял работу, Элле удалось устроиться ночной уборщицей в дэммерунжский главный магазин. Пришлось пожертвовать учебой. Она сильно похудела и почти перестала следить за собой. И даже начала забывать, каково это — быть женщиной. Ян, ее муж, обрел свое счастье на дне бутылки, и оттого единственное, что у него еще поднималось — это руки, чтобы запустить чем-нибудь в свою женушку, выбивающуюся из сил на работе и потому отказывающую мужу в денежных средствах на гульбу с друзьями. Элла начинала ненавидеть его, ненавидеть страстно, как только способна ненавидеть женщина. Ненавидя Яна, она ненавидела всю свою жизнь, так бесцельно застопорившуюся в самом ее начале. Проведя всего полгода замужем, Элла уже грустно мечтала одинокими вечерами о том, что Яна, в очередной его загул, встретит на улице компания веселых парней, каких в Дэммерунге хватало, и он больше никуда не пойдет. Или его переедет машина, или он попадет под трамвай, или просто найдет другую, на худой конец. Она ясно представляла, как навсегда закроются его пустые белесые глаза, как кровь зальет ему лицо, а внутренности разметает по мостовой. Настолько ясно, что ей даже становилось страшно от той злобы, что бушевала в ее сердце. Просто уйти от Яна было невозможно: суровые законы королевства Дэммерунг запрещали это делать женщине. А жестокие наказания попытавшихся сбежать отбивали все желание поступать так же. Но жизнь все больше напоминала затяжной ночной кошмар, из которого уже нет ни сил, ни желания выбираться. Как-то Элла попыталась покончить с собой, но вдруг испугалась. Она вдруг безумно захотела жить, вырваться из этого порочного круга и начать все заново...

Появление таинственного незнакомца почему-то вселило в нее надежду. Она и сама не знала, почему. Даже если он просто хочет убить ее, разве этого так уж мало? По крайней мере, произойдет хоть что-то. Она уже была готова подойти к нему сама, как внезапно незнакомец исчез. Его не было и в следующий вечер. И в этот — тоже. Элла вернулась домой, устало бросила сумку, скинула туфли и побрела на кухню к плите. Ян был дома. Увидев жену, он даже как-то обрадовался и неожиданно предложил:

— Элла, я пойду, вынесу мусор.

Она ясно понимала, что мусор в первом часу ночи не выносят, и наверняка Ян не вернется до утра. "Зачем он ждал? Почему он просто не скажет правду? Почему не уйдет, наконец, уже навсегда?" — подумала она, и вдруг ей стало невыносимо горько и одиноко. И страшно.

— Пожалуйста, не оставляй меня одну, — неожиданно для себя попросила она.

— Снова станешь резать вены? — усмехнулся он.

— Не шути так, пожалуйста, я просто боюсь оставаться одна!

— Малыш, я же недалеко, я скоро вернусь. Я только до общежития и обратно, — неожиданно нежно ответил Ян и поцеловал ее в плечо. — Ты даже до ста сосчитать не успеешь.

Элла устало вздохнула.

— Только возвращайся скорее, а то ужин остынет...

Последние слова она говорила уже пустому дверному проему. Мусор так и остался на кухне. Элла сосчитала бы уже и до пятисот, но Яна по-прежнему не было. Она вошла в комнату и увидела свою вывернутую сумочку. Так вот почему он ждал ее! Весь ее заработок, то, на что они должны были жить до конца недели... Ей стало тяжело дышать, и она выбежала на балкон. Перегнувшись через перила, не в силах сдерживаться, Элла заплакала.

— Я не могу так больше! Не могу... Я устала, устала, устала! Он прогулял совесть, обручальные кольца, мамины сережки, а теперь прогуливает остаток моей жизни?! С меня хватит!

Внезапно она услышала чей-то вздох.

— Кто здесь? — испуганно спросила она. — Ян, это ты?

Никто ей не ответил, но, присмотревшись, Элла заметила внизу знакомую тень. Он вернулся! Почему-то это обрадовало ее и придало уверенности.

— Кто вы? И почему преследуете меня? — окликнула она незнакомца.

Он поднял голову и пристально посмотрел на девушку. Она различила в темноте его черты лица: высокий лоб, прикрытый небрежной прядью волос, тонкий прямой нос и тонкие губы. Элле показалось, что он улыбнулся и готов говорить с ней, как вдруг она услышала где-то вдалеке голос Яна, нескладно поющего похабную песню. Ее лицо исказила гримаса отвращения и злости. Она огляделась и увидела мужа. Он, пошатываясь, выбрел из темной аллеи на освещенный пятачок напротив их дома, добрел до фонаря, обнял его одной рукой, а второй расстегнул штаны.

— Как же я его ненавижу! — проскрежетала зубами Элла. — Как он омерзителен...

Ян, уткнувшись лбом в столб и не замечая ничего вокруг, увлеченно справлял нужду, попадая на ботинки и брюки. Элла в гневе стукнула кулачками по перилам и зло окликнула его:

— Ян! Ян, иди домой!

Он оторвался от столба, всмотрелся в темноту и махнул рукой в неопределенном направлении.

— Ян! — вне себя выкрикнула Элла.

— Да пошла ты! — в ответ крикнул он и снова скрылся в темноте.

— А вот пойду! — проворчала она про себя и, хлопнув балконной дверью, вернулась в комнату.

Бегло оглядевшись, девушка схватила свою сумочку, резко выдвинула ящичек шкафа и достала оттуда документы. Сложив в сумку, Элла пошарила рукой в ящичке и достала шкатулку для драгоценностей. Она была пуста, как и следовало ожидать. Элла зло швырнула ее в стену и, в чем была, выскочила на улицу...

Незнакомец действительно был готов начать разговор с Эллой. Но едва он сделал движение вперед, как она уже окликала Яна. Вздохнув и покачав головой, ночной посетитель посмотрел на нее, потом на него и сел на скамейку, выжидательно скрестив на груди руки и вытянув ноги. Проводив взглядом скрывшуюся за балконной дверью Эллу, он некоторое время сидел, задумчиво потирая лоб, потом встал, нервно потоптался на месте и собрался, было, уходить, как заметил вылетевшую из дома девушку в одной майке и шортах, но с зажатой в руках сумочкой, и последовал за ней.

* * *

Она выбежала из дома с твердым намерением сейчас же, сию же минуту порвать с Яном. Вот только надо все ему высказать напоследок. А потом — будь что будет. Куда идти, что делать дальше — Элла не думала. Темная фигура неотрывно следовала за ней, держась на расстоянии в десять шагов, не подходя ближе, но и не отставая. Элла, не замечая ничего вокруг, миновала аллею, обогнула дом фабричного общежития и вышла к пустырю. Парочка на лавочке под фонарем возле срединного подъезда привлекла ее внимание. Она подошла ближе.

Ян, изрядно пьяный, сидел в обнимку с такой же пьяной рыжей девчонкой. В Элле вдруг взыграла женская гордость. Она уперла руку в бок и, плавно покачивая бедрами, приблизилась к ним.

— Так-так-так, какая встреча! — сказала она. — И это при живой-то жене!

Ян поднял на нее осоловелые глаза, вздохнул и сказал девчонке:

— Вот, Анжела, познакомься. Это Элла, моя жена.

Та выглянула из-за плеча Яна и восхищенно посмотрела на Эллу.

— Какая красивая! — не сдержавшись, прошептала она. — И ты, дурак, ко мне таскаешься?

Элле вдруг захотелось убить их обоих. Она закрыла глаза и набрала в легкие побольше воздуха, чтобы не заплакать.

— Ян, возьми ключи, я ухожу, — выдохнув, сказала она. — Я больше не вернусь.

Девушка бросила ключи на скамейку и, развернувшись, бодро зашагала по пустырю.

— Стой! — крикнул Ян.

Элла не оборачивалась.

— Постой, куда ты, дурочка, бежишь?! — рыжая девчонка, оказавшаяся неожиданно прыткой, нагнала ее и схватила за руку. — Малыш, остановись, постой, ну хоть ночью-то не дури!

Элла зачем-то остановилась и посмотрела на нее. Анжела была ниже даже крохотной Эллы ростом, с маленькими заплывшими глазками на круглом лице и какая-то рыхлая. Она улыбнулась, приоткрыв плохие зубы, и, дыша перегаром Элле в лицо, продолжила:

— Ну куда ты пойдешь? Возвращайся домой, плюнь ты на него, он тебя не стоит! Ты вон какая красивая... Успокойся, малыш.

Она погладила руку Эллы и заискивающе посмотрела на нее. Эллу затошнило от отвращения и злости. Злости на себя, на эту девчонку и, главное, на Яна.

— Оставьте меня в покое, — сквозь зубы сказала она, выдергивая свою руку из Анжелиной. — Забери его себе, ради всего святого, забери! Оставьте все меня в покое!

Ян, наконец-то догнал их.

— Ты куда это собралась, стерва?! — крикнул он Элле.

— Не твое дело! Разве тебе не все равно?! У тебя своя компания, своя жизнь, оставь меня в покое!

— Никуда ты не пойдешь! — он дернул ее за руку.

Элла извернулась и дала Яну пощечину.

— Ты скотина! Пьяная мразь! Я ненавижу тебя! — выкрикнула она ему и повернулась спиной, готовясь уйти.

Сильный удар в голову остановил ее. Она, не совсем понимая, что происходит, медленно обернулась и увидела искаженное злобой лицо Яна и замахивающийся кулак. От второго удара, пришедшегося ей в висок, она, пролетев по воздуху, как пушинка, упала в траву. "Какая я легкая, надо же", — почему-то подумала Элла и потеряла сознание. Это длилось не больше секунды, а ей показалось — вечность. Она очнулась от удара ногой. Девка что-то кричала, а Ян пинал лежащую на холодной земле жену ногами, уже ничего не соображая. Элла открыла глаза и увидела совсем рядом зеленые травинки. "Какая большая трава, — подумала она. — И как на земле прохладно... Вот бы я сейчас умерла..." Рыжей наконец-то удалось оттащить Яна от жены, и Эллу оставили в покое. Неуклюже перевернувшись на живот, она попыталась нашарить в траве сумочку с документами. Найдя, девушка крепко прижала ее к себе, приподнялась на локтях и попыталась встать, но у нее не получилось. Место удара, от правого виска до глаза, горело, в голове все кружилось и уши закладывало. Вдруг прямо перед ней возникло бледное лицо, обрамленное черными волосами.

— Помогите, — непослушными губами произнесла Элла.

— Элла, ты хочешь, чтобы я остановил это? — спросил незнакомец.

После вечно пьяного скрипучего голоса Яна низкий, с бархатными нотками, голос незнакомца показался Элле музыкой. Она вцепилась ему в рукав и закивала головой в ответ на его вопрос.

— Хорошо, — сказал он. — Ты пойдешь со мной?

— Да... — выдохнула она.

Он осторожно поднял ее. Элла оглянулась и заметила лежащего на земле Яна и причитающую над ним Анжелу.

— Он жив? — спросила Элла своего спасителя.

— Конечно, — улыбнулся тот. — Пара синяков ему не повредит.

— Кто ты? — осведомилась Элла.

— Я — Радем, но ты можешь называть меня просто Раду, — ответил он и погладил девушку по щеке. — Не бойся, я не причиню тебе зла.

Его прикосновение было таким легким и нежным, словно касание крыла бабочки или дуновение летнего ветерка.

— Я не боюсь, — грустно сказала она. — Я теперь ничего не боюсь, мне все равно.

— Тогда пойдем, мы должны успеть до рассвета. Ты можешь идти?

Девушка кивнула. Головокружение отпустило ее, слабость в ногах прошла, и даже висок перестал гореть. Ей хотелось плакать от жалости к себе, слезы подбирались к глазам, покалывали в носу, но застревали где-то в груди, словно наталкивались на невидимую преграду.

— Мы поймаем такси, — сказал Раду и, предупреждая ее вопрос, добавил: — И поедем к морю.

* * *

Такси довезло их до побережья достаточно быстро. За всю дорогу они не обмолвились ни словом. Элла так устала от пережитого, что ей не хотелось даже думать. Было все равно: где она, с кем, куда ее везут и что дальше будет. Она закрыла глаза и провалилась в забытье. Раду обнимал ее за плечи и молча улыбался. Он надел на нее свой пиджак, когда заметил, как она зябко дернула плечами, пригладил ей волосы, когда они упали ей на лоб, и чутко следил за каждым ее движением. Когда машина остановилась, Элла словно очнулась.

— Уже все? — спросила она.

— Почти, — ответил он, — еще немного, и мы будем дома.

Он расплатился с водителем и помог Элле выйти. Свежий морской ветер коснулся ее кожи и привел в чувство.

— Как хорошо... — сказала она.

— Скоро рассвет, — снова почему-то напомнил Раду. — Ты устала, тебе нужно отдохнуть. Завтра я покажу тебе окрестности, а сейчас отнесу домой.

Прежде чем Элла успела что-то сказать, он бережно поднял ее на руках и понес вдоль кромки моря. Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Слезы, наконец-то, нашли выход и теперь беззвучно стекали по ее щекам. Раду не шагал, а переносился на несколько метров вперед как тень, не оставляя следов. Через несколько минут они достигли небольшого домика, укрытого среди деревьев. Пройдя по тропинке, Раду открыл спрятанную в зарослях калитку, пронес свой хрупкий груз по дорожке из мелких камушков, поднялся по каменной лестнице и вошел в дом.

Элла открыла глаза и увидела, что они находятся посреди большой комнаты, освещаемой только лишь холодным лунным светом.

— Где мы? — устало спросила она.

— Дома, — ответил Раду.

— Это твой дом?

— Нет, Элла, это — твой дом. Здесь все твое. Ты можешь найти все, что тебе нужно. Еда, одежда, книги — все в твоем распоряжении. Ты не пленница. Можешь выходить, заниматься своими делами, делать все, что ты захочешь. Только, пожалуйста, возвращайся с закатом. Если я не найду тебя здесь — я умру от тоски...

Элла удивленно выслушала его.

— Не задавай пока вопросов, — продолжил он. — У нас еще будет время, чтобы все рассказать друг другу. И не зажигай, пожалуйста, свет, пока я не уйду. Он режет мне глаза. Скоро рассвет, — Раду тревожно посмотрел за окно, — и я покину тебя, но обязательно вернусь.

— Куда ты уходишь? — наконец, спросила Элла. — Кто ты?

— Я — дитя ночи, — грустно улыбнулся он. — Я бы хотел с тобой остаться, но не могу. Я вернусь с закатом, ничего не бойся. Отдыхай, мое маленькое чудо.

Он аккуратно довел ее до большой кровати. Элла чувствовала сильную усталость, поэтому не стала больше задавать вопросов и пытаться что-то выяснить. Раду уложил ее и укрыл одеялом. Она не видела, как он ушел. Слышала лишь, как скрипнула калитка. И снова все стихло, лишь предутренний ветер доносил убаюкивающий шепот моря.

Она проснулась далеко за полдень. Обнаружив себя в чужой постели, в чужом доме, Элла поначалу даже испугалась. Понемногу события прошлой ночи всплыли в ее памяти. "Боже, я сошла с ума! — подумала она про себя. — Довериться неизвестно кому, чтобы он привез тебя неизвестно куда... Ненормальная! Хотя, если разобраться, куда мне идти? Ян — скотина и сволочь, к нему уж я точно не вернусь, лучше... Все что угодно может быть лучше! Интересно, кто же такой этот Раду? Он такой странный... Но рядом с ним так ... хорошо..."

Решив больше не мучиться бесполезными размышлениями, Элла слезла с кровати и отправилась осматривать дом. Кроме комнаты, где спала девушка, в доме имелась широкая ванная комната с большой ванной, гостиная, светлая кухонька и веранда с отдельной дверью. Дверь вела в уютный садик с плодовыми деревьями и беседкой в центре. В Дэммерунге была в разгаре весна, и деревья цвели буйным цветом, распространяя по округе сладкий аромат, который, смешиваясь с запахом моря, баюкал и успокаивал. На западе в синеватой дымке виднелись горы, вдалеке на юге серой лентой вилась дорога, на севере плескалось море, а с востока открывался вид на пустошь, поросшую белыми и желтыми цветами.

Вдоволь наглядевшись, Элла вернулась в дом и первым делом направилась в ванную комнату. Остановившись перед большим зеркалом, она принялась пристально себя разглядывать. После того, что вчера было, у нее наверняка должны были остаться синяки и ссадины, но она не нашла ни на лице, ни на теле ни одной царапины.

— Вот здорово! — довольно подпрыгнула она и захлопала в ладоши. — Ну что, подлая преступная женщина, пойдем мыться?

Раду был прав, и она действительно находила все необходимое, куда ни заглядывала. В ванной ее ждали душистое мыло, пушистое полотенце и мягкий махровый халатик. Теплая вода смывала остатки грусти и усталости, и Элле уже совсем не хотелось думать о плохом. Она впервые за последний год могла дышать полной грудью, чувствовать себя свободной и от этого счастливой.

Закончив наводить чистоту, Элла прошла в кухню и исследовала содержимое холодильника, который оказался забит до отказа. И собрано было именно то, что она любит, отчего Элла предположила, что либо у Раду вкусы такие же, как у нее, либо он каким-то образом узнал о ней практически все. Говоря то, что дом — для нее, Раду ничуть не преувеличивал. На полотенце, которым она вытиралась, было вышито "Элла", то же было и на халатике, и даже на тапочках. "Может, он сумасшедший? — мелькнуло у нее в голове. — А, впрочем, какая разница? Сбежать отсюда — значит подвергнуть себя публичному наказанию, исправительным работам и возвращению к Яну, если, конечно, он захочет меня принять. Раду может делать со мной все, что угодно. Хуже, чем с Яном, уже быть не может. Что бы там ни было потом, я не стану думать об этом сейчас".

Перекусив, Элла вернулась в комнату, в которой ночевала. Одна стена представляла собой сплошные полки с книгами. Здесь были западные и восточные философы, классическая литература, тома по истории и даже труды по физике и математике. Напротив был камин, перед которым на полу была расстелена шкура снежного барса с оскаленой мордой и стеклянным взглядом искусственных глаз. Возле окна стоял письменный стол с настольной лампой под зеленым абажуром, а на столе лежала чистая бумага, ручки, карандаши и рисунок, выполненный акварелью. На рисунке была изображена головка молодой красивой женщины с забранными наверх густыми русыми волосами. Черты ее лица показались Элле знакомыми. Она присмотрелась внимательнее. Ну да! Маленький, чуть вздернутый, носик в мелких, едва заметных, веснушках, пухлые, четко очерченные, губки и большие, темно-зеленые, как у русалки, глаза, обрамленные пышными ресницами. Она определенно где-то видела это лицо... Да это же она сама! Элла взяла портрет и подошла к туалетному столику рядом с кроватью. Положив рисунок, она забрала волосы наверх и посмотрела на себя в зеркало, потом перевела взгляд на портрет: сходство было поразительное.

— Он ненормальный! — потрясенно прошептала она. — Определенно ненормальный!

"Вокруг нет жилья, — продолжала Элла думать уже молча. — И в доме нет и следов его присутствия, даже в платяном шкафу только женская одежда, вся моего размера, начиная от нижнего белья и заканчивая пальто и сапогами. Он приходит только ночью и просит не зажигать свет... Может, он просто болен? Солнце травмирует его, а глаза настолько привыкли к темноте, что не выносят и искусственного света. Ну да, конечно, поэтому у него такая бледная кожа, и он такой скрытный. Хотя для больного он достаточно силен и очень привлекателен. И имя у него тоже странное: Радем..."

Между тем, за всеми делами, она почти не заметила, как день склонился к вечеру. Решив хоть чем-то отблагодарить своего покровителя, Элла приготовила легкий ужин и накрыла стол. Выбрала в шкафу и надела симпатичное платье оливкового цвета и изящные туфли-лодочки с золотистыми пряжками. Солнце давно уже спряталось за горы, и спустились сумерки, но Раду все не было. Элла напряженно всматривалась вдаль, но вскоре перестала различать что-либо кроме сгустившейся темноты. Вздохнув, она побрела на кухню проверить, не остыло ли все, что она наготовила. Неожиданно погас свет.

— Ты ждала меня? — спросил ее знакомый голос.

Элла вздрогнула и обернулась.

— Да, Раду, — смущенно ответила она. — Извини, я немного похозяйничала здесь...

Он тихо засмеялся.

— Конечно, хозяйничай, ты же здесь хозяйка, — сказал Раду. — Этот дом полностью принадлежит тебе, я купил его на твое имя. Зимой смеркается рано, это позволяет мне делать покупки самому.

Он сел на стул и продолжил:

— В человеческом мире все просто, надо только уметь подладиться. Дорогая одежда и парфюм, туго набитый бумажник — и даже темные очки ночью уже никого не смущают. Продукты я заказал по телефону. Он стоит в шкафу, в коробке, за ненадобностью. Если хочешь — можешь подключить (это несложно) и общаться с кем угодно. Он избавит тебя от ходьбы по магазинам. Адрес — Побережье Вайсшритт, дом 2, возле гор. Странная система нумерации — дом номер один я так и не отыскал, а дом номер четыре — за пустошью. Но рассыльные быстро его находят. До ближайшей автобусной остановки — минут пятнадцать быстрой ходьбы через пустошь. Так можно выбраться в город. Тебе здесь понравилось? Хочешь чего-нибудь? Что для тебя сделать? — он взял ее за руки и посмотрел в глаза.

Элла почувствовала, как кровь прилила к щекам, и порадовалась, что в темноте не видно, как она краснеет. Она осторожно вынула свои руки из его рук и села напротив.

— Раду... Я... — запинаясь, начала она. — Здесь... Здесь замечательно, спасибо тебе за все, но...

— Ты не хочешь здесь оставаться? — спросил Раду, и в его голосе послышались обида и горечь. — Хочешь вернуться к мужу? Я не стану...

— Нет! — вскричала Элла, не дав ему договорить. — Только не Ян!

Он опустил голову и грустно улыбнулся.

— Раду, прости, — сбивчиво продолжила Элла. — Ты можешь подумать, что я готова остаться здесь только потому, что мне некуда идти, что я не хочу возвращаться к мужу, и боюсь того наказания, которое меня ждет за своевольный уход? Отчасти это так. Ты не представляешь, как я боюсь Безликих! Но дело не только в этом. И ты сам это знаешь. Я давно заметила тебя, как ты следишь за мной, как всегда оказываешься рядом. Мне было хорошо и спокойно с тобой, а когда ты пропал недавно, стало тебя не хватать. Я все ждала, когда ты подойдешь ко мне, осмелишься заговорить...

— Я люблю тебя! — вдруг сказал Раду. — Люблю тебя, Элла! С того самого вечера, как впервые увидел тебя — такую хрупкую, почти невесомую... Твое лицо так врезалось мне в память, что я нарисовал твой портрет, чтобы ты была всегда рядом со мной. Такой, какой я тебя впервые увидел... Ты не помнишь, наверное, что улыбнулась мне тогда через окно... И с тех пор я живу этой улыбкой.

Элла улыбнулась.

— Да-да! Вот этой! — воскликнул Раду. — Я вижу, как ты улыбаешься, вижу, как идет тебе это платье, оно оттеняет цвет твоих глаз... Видел, как ты покраснела, когда я взял тебя за руки, — при этих словах Элла вновь вспыхнула. — Пожалуйста, не смущайся... Я очень хочу сделать тебя счастливой... Ты очень нужна мне...

У нее вновь промелькнула мысль о таинственной болезни Раду, о которой он не хочет говорить пока, и она решила перевести разговор несколько в иное русло. Элла снова улыбнулась и предложила поужинать.

— Не буду скромничать, признаюсь сразу: я хорошо готовлю, — сказала она. — Я даже в ресторане работала, пока его не закрыли за какие-то нарушения, — она невольно поежилась, вспоминая, как Безликие разворотили кухню. — Я была там на хорошем счету, хозяйке и посетителям нравилась моя стряпня...

Раду присел за стол и тяжело вздохнул.

— Я не помню, что такое чувство голода, — взяв в руки вилку и поводив ею по пустой тарелке, сказал он. — И человеческая пища мне не годится... Я нисколько не сомневаюсь в твоих способностях, Элла, и не хочу тебя обидеть... Но многое из человеческого мира мне недоступно... Не бойся, я не Безликий. Сколько столетий минуло в Дэммерунге, а ничего не изменилось... Я никому не чинил зла, кроме одного раза, после которого я стал таким.

— Каким? — испуганно выдохнула Элла.

— Темным проклятым, вечным скитальцем, созданием ночи, которому стал неведом солнечный свет.

* * *

— Я помню славу и величие Дэммерунга, — начал Раду свой рассказ. — Помню и его падение, и как его поглотило море. Две тысячи лет назад Дэммерунг был большим сильным государством, ведущим торговлю и с соседями, и даже с дальними странами. Люди жили в мире и согласии... До тех пор пока... Пока на трон не взошел Кародрон. Он не был наследником верховной династии Правителей Дэммерунга, потому что Правитель утратил наследника, когда тот был еще младенцем. Людская молва связывала гибель мальчика с именем военного жреца Кародрона, но никто не мог доказать этого. Кародрон был мудр и осторожен. Он выжидал, пока немощен станет Правитель, он всегда был рядом, советовал, подсказывал, помогал, пока Правитель не стал доверять ему больше, чем кому-либо. И в знак своего доверия он отдал Кародрону самое дорогое из своей сокровищницы — красивую, словно утреннее солнце, черноволосую и сероглазую Медар, единственную дочь и наследницу...

Медар воспитывали так, как воспитывали всех женщин в Дэммерунге — в уважении и покорности к мужчине. Но в ней текла кровь Правителей, и она не умела слепо покоряться так, как делали это другие. Недаром Правители даже внешне отличались от остальных дэммерунжцев, имеющих волосы пепельного оттенка и серо-голубые, а порой почти бесцветные, глаза. Впрочем, женщины и тогда уже умели красить волосы в самые невероятные цвета, а теперь, как я заметил, научились менять и цвет глаз...

Но я отвлекся. Правитель слишком поздно узнал, кому он доверяет престол. Он был немощен, и причину его немощи не мог найти ни один врач. После его смерти Кародрон провозгласил себя правителем. Не регентом при наследнике, как того требовали законы Дэммерунга, а верховным Правителем, преемником династии... Медар возненавидела мужа с первой минуты. И нося под сердцем ребенка Кародрона, она вынашивала мстителя. На радость ей, мальчик родился ни в чем не похожим на своего отца. Он унаследовал от матери все: и внешность, и упрямый характер, и даже имя — Радем. Но рождение сына подкосило ее здоровье — Медар не могла больше ходить.

Кародрона обрадовала весть о наследнике. Он по-своему любил сына, но презирал его мать. Кародрон старался привить мне свою любовь к военному делу, приблизить к касте воинов, к которой принадлежал он сам. У нас все стало по-военному: одежда, законы, а со временем начали расширяться и наши границы... Я разрывался между родителями. Потому что безумно любил мать, чувствуя, как она одинока и несчастна. И потому что не мог не любить отца, хоть мне и претила его жестокость и властолюбие. Я жалел, что не родился в семье какого-нибудь крестьянина или торговца, далекого от придворных интриг, жажды власти и великого подозрения — тяжкого недуга всех жестоких правителей.

Дэммерунжцы проклинали тот день, когда согласились жить под властью Кародрона. Первым делом он казнил всех сподвижников своего покойного тестя. Вторым — увеличил армию. Третьим — обложил народ дополнительными налогами и закрыл границы. Когда мне было семнадцать лет, его трон впервые пошатнулся. Некто по имени Гартен поднял восстание, охватившее все побережье. Три года то там, то здесь вспыхивали мятежи. У Кародрона едва хватало сил, чтобы их подавить. Тогда он заперся в храме Равновесия, изгнав оттуда всех жрецов и запретив его беспокоить. Сутки никто не видел его. И когда уже начали сомневаться — жив ли Правитель, он вышел. Совершенно другим. В храм входил все же человек, сомневающийся и ищущий правильного решения. А вышел Темный Властелин, жестокий тиран, потерявший человеческую природу, возненавидевший всех и вся, тот, кого запомнила история. Обретя безграничную власть над людьми, он отдал взамен свою душу тьме. Кародрон избавился от сомнений, а вместе с сомнениями избавился от всего человеческого...

"Отныне и навсегда я, ваш Верховный Правитель Кародрон, — провозгласил он, — именуюсь Хранителем Тьмы, ибо Равновесие, которое вы так боялись нарушить, уничтожено. Сила и власть в моих руках. И всякий усомнившийся будет наказан". Его голос внушал ужас и заставлял подчиняться всех. Всех, кроме моей матери.

Виновными в мятежах были названы шпионы с запада, подданные маленького государства Зерлихьт, страны заходящего солнца. Удалось избежать гражданской войны и заодно увеличить территорию Дэммерунга, поглотившего Зерлихьт с его плодородными землями и крохотной армией. Скажу сразу, что Гартен сбежал, чтобы позже сыграть свою роль в истории. А отважные воины Зерлихьта, захваченные в плен Кародроном, были обращены им же в Безликих — темных существ, лишенных души и сердца, но полностью преданных своему хозяину. Безликие следовали за ним всюду. Облаченные в серую форму, молчаливые, шаркающие тени появлялись везде, куда их направляла рука Кародрона. Они — идеальные рабы. Не задают вопросов, не бунтуют, не просят ни еды, ни денег, выполняют самую грязную работу и бессмертны. Положение в Дэммерунге еще более ужесточилось. Кародрону всюду мерещились враги. Был казнен не один десяток человек, а жители непокорного городка Дункельштадта умерли почти все до единого от неизвестной болезни. Думаю, он даже меня подозревал, потому что отправил как можно дальше от себя, на южные границы острова. Чему, я собственно, был даже рад. Я тогда только что женился на юной дочери главного военноначальника, правой руки Кародрона. Она не побоялась отправиться со мной в дальний путь...

Мать, напутствуя меня в дальнюю дорогу, вручила мне фамильное кольцо с головой змеи в центре. Я ношу его и поныне.

"Сын, — сказала мне она, — запомни, ты молод и горяч, но ты должен быть мудрым и хладнокровным. Возьми это кольцо, пусть змея — символ мудрости, сохранит тебя от опрометчивых решений. Мы всегда жили в мире со всеми, и ты не проливай кровь понапрасну, если только тебе не нужно защищать себя или свою семью. Мне немного осталось, Раду. Я чувствую, что моя смерть близка".

Я хотел забрать ее с собой, но она отказалась. Увы, я был слишком молод и слишком влюблен, чтобы ясно понимать, что происходит и открыто выступить против отца...

Мы жили на юге, хоть и далеко от столицы, но словно бы под постоянным присмотром. Я не смог бы вернуться в Дэммерунг, даже если бы захотел. Кародрону было известно о каждом моем шаге. Я радовался только, что шагов приходилось делать не так уж много, тем более что я больше времени уделял Лоле, моей молодой жене, нежели службе. О матери я узнавал из ее скупых писем... Пока вдруг до меня не дошли слухи, что царица Медар пропала. Никто из придворных ее давно не видел. А Кародрона все слишком боятся, чтобы открыто спросить... Я вспомнил ее напутствие... Бросив все, я уже мчался в Дэммерунг. Загнав не одну лошадь, я доехал до дворца Правителей за трое суток, сам не отдохнув ни разу. Дэммерунг был страшен. Словно бы оправдывая свое название, он погружался в сумрак. Гигантские кузни ковали оружие руками тысяч кузнецов, ремесленные лавки были закрыты, дым и чад поднимался над столицей. Люди умирали от голода и болезней. Но ужас перед Темным Властелином Кародроном и его гвардией Безликих пересиливали даже желание жить...

Дворец весь был словно опутан паутиной. На светлых некогда стенах осела сажа, сверкающие в былые времена полы покрылись грязью и копотью. Кародрон не выходил из покоев вот уже несколько месяцев, и придворные без надобности страшились тревожить его. Меня пытались задержать, но отец не зря учил меня военному искусству. Однако прорвавшись с боем в тронный зал, я и сам замер в невольном испуге. Кародрон, постаревший и ссутулившийся, с черным лицом и запавшими глазами, злобно поднялся мне навстречу. Его руки напоминали лапы хищной птицы, а от взгляда хотелось бежать прочь.

— Кто посмел тревожить нас? — спросил он, и я не узнал его голоса.

— Это я, отец, — ответил я.

— Зачем ты явился, Радем? Ты хочешь сбросить меня с трона?! Ты верный сын своей матери!

— Где она?!

Он захохотал так, что, казалось, содрогнулись стены.

— Медар нарушила закон, — прохрипел он, отсмеявшись. — Она пыталась убить меня. За что отправлена в тюрьму, где...

Я не дослушал его. Моя мать в тюрьме! Она, хрупкая и слабая, разве могла она вынести заточение?! Да еще здесь, в старинных подземельях замка Дэммерунга! Не замечая никого вокруг, я спускался все ниже и ниже, пока не достиг камер, в одной из которых, как мне удалось узнать, томится царица. Я силой отобрал ключи и отпер дверь темницы, но было уже поздно. Холодный труп моей матери лежал на полу в каменном мешке, в котором не было даже окон, не было ничего, кроме охапки грязной соломы в углу, в котором копошились крысы. Крысы! Они успели обгрызть руки и ноги моей матери, но, к счастью, не тронули лицо. Я плакал. В первый раз в своей жизни! Я обнимал ее холодное тело, гладил ее волосы, ставшие совсем седыми, и проклинал себя. Я ненавидел себя за то, что оставил ее, за то, что подчинялся отцу, за то, что был слеп... Отец! Это он убил ее!

Но прежде чем я понял это, за мной уже явились Безликие. Вырвав у меня из рук тело моей матери, они отбросили его в угол, а меня потащили к Кародрону.

Меня бросили ему под ноги, и он дал знак Безликим скрыться. Я поднялся и встретился с ним взглядом. За его буравящими глазами не скрывалось ничего, кроме злобы и бессилия. И я почувствовал это, а он понял, что я почувствовал.

— За что ты убил ее, отец? — спросил я, едва сдерживая гнев.

— А ты хотел бы, чтобы она убила меня, и ты безраздельно царствовал? Она всегда этого хотела, — проскрипел он.

— Ты знаешь, что она была на это не способна! Я ненавижу тебя! — вскричал я и набросился на него.

Кародрон откинул меня так, словно я был десятилетним мальчишкой, а не взрослым мужчиной и воином.

— Радем, и ты туда же? — хмыкнул Кародрон. — Все вы хотите власти! Моей власти! Но ты не получишь ее! Она принадлежит мне! И только мне!

— Я отказываюсь от власти, отец! И отказываюсь от тебя! Я больше не сын тебе!

— Так тебе легче будет убить меня, да?! — сказал он и обнажил меч. — Так умри же!

— Только ты умрешь первым! — и я поднял руку на отца.

Мы долго сражались, он был силен. Но я одолел его, не помня себя от боли и отчаяния. Умирая, он прохрипел:

— Я исполнил клятву, Господин... Я готов уйти во мрак... Но сын, я не оставлю тебя! Я проклинаю тебя! Тебя, и ту землю, что вас породила... Ты не обретешь покоя, Радем, пока...

Я так и не узнал, что может дать мне покой. Кародрон пал замертво, и стены дворца пошатнулись. Словно исполняя его проклятие, город сотрясало страшное землетрясение. Я слышал крики ужаса и грохот разрушения. Люди разбегались кто куда, море наступало на Дэммерунг. А я все стоял рядом с телом отца, держа в руках окровавленный меч, и не в силах пошевельнуться... Мне показалось, что моя жизнь сейчас рушится так же, как рушатся стены нашего древнего дворца...

... Раду замолчал и вопросительно посмотрел на Эллу. Она слушала его, и ее глаза были полны слез.

— Раду, но как же это возможно? Ты... Сколько тебе лет?..

— Двадцать пять. И еще две тысячи... Ты мне не веришь? — мрачно спросил он.

Элла ничего не ответила. Раду грустно улыбнулся и продолжил рассказ:

— Когда я очнулся, была глубокая ночь. На небе светила луна, набиравшая силу. У ног моих плескалось море. Я сел и протер глаза. Неужели мне все это приснилось? О, это было бы счастьем. Но увы! Жуткий кошмар еще только начинался. Море выносило на берег трупы несчастных дэммерунжцев, лошадей и собак, обломки утвари, осколки города... Я с трудом поднялся и обнаружил, что как-то странно себя чувствую. Мое тело, хоть и выглядело, как прежде, но напоминало скорее сгусток материи, нежели живую плоть. Мои ноги не оставляли следов даже на песке, и я мог переноситься силой мысли на некоторое расстояние вперед, не сделав при этом ни единого шага. Я мог различать в темноте мельчайшие детали, но когда смотрел на яркую луну, ее свет причинял боль моим глазам.

— Но Раду, ты же материален, я могу дотрагиваться до тебя, и ты... — воскликнула Элла, но Раду не дал договорить ей.

— Все верно, мое маленькое чудо, — сказал он. — Чем больше я общаюсь с людьми, тем больше становлюсь на них похож... Однако посмотри...

Элла даже не заметила, как он встал, а Раду уже стоял возле окна. Он улыбнулся и в мгновение оказался рядом с ней, перенесшись, словно тень. Получеловек-полупризрак опустился перед ней на колени и взял за руку. Элла не смела даже дышать.

— Ты боишься меня? — спросил он. — Не бойся, Элла. Я не причиню зла ни тебе, ни кому-либо еще. Зло слишком дорого стоит, а я больше не хочу ничего терять...

— Я не боюсь, — прошептала, наконец, она, коснувшись его волос. — Я не боюсь тебя, Раду, кто бы ты ни был. Но я прервала тебя, прости. Пожалуйста, продолжай, я хочу знать о тебе все.

— Завтра, — сказал Раду и поцеловал ее маленькую ладошку. — Тебе нужно отдохнуть, и мне пора уходить, скоро рассвет. Ночи с весной становятся короче...

— Но я не устала! — возразила Элла. — Не уходи, пожалуйста... Свет причиняет боль твоим глазам? Мы закроем все двери и окна... Почему ты уходишь? Останься...

— Я не могу, — так грустно прошептал Раду, что Элле показалось, ее сердце вот-вот разорвется. — Я все объясню тебе, Элла, завтра. Ты дождешься меня?

Она закивала головой, а он вдруг почувствовал, как ему на руку упала маленькая горячая капля.

— Ты плачешь? Не плачь, мое маленькое чудо. Пойдем, я уложу тебя спать и помогу заснуть...

Он взял ее за руки и отвел в комнату. Она молча повиновалась ему. Пока Элла расстилала постель, Раду любовался ею. Он почувствовал вдруг такую безраздельную нежность по отношению к ней, что ему самому захотелось плакать. Она напомнила ему мать. Такая же упрямая и такая же слабая, нуждающаяся в защите. "Ее сила в ее же слабости, — неожиданно подумал он. — Выдержит ли она, если полюбит меня? И полюбит ли?.."

— Раду, отвернись, пожалуйста, — попросила Элла. — Ты смущаешь меня.

Он покорно отвернулся и подошел к окну. Звезды еще светили ярко, но природа уже ждала пробуждения под яркими лучами весеннего солнца. Солнце, которое несло жизнь всему живому, его самого обрекало на смерть. "Я всего лишь дитя ночи", — печально подумал он.

— Я готова, — раздался позади него голосок Эллы.

Он обернулся, и она нырнула под одеяло. Раду присел на краешек кровати и взял ее за руку.

— Спи, мое маленькое чудо. Тебе нужно отдыхать.

Элле не хотелось спать, но голос Раду действовал так успокаивающе, что она не заметила, как заснула. Он тихонько погладил ее по щеке и нежно поцеловал в лоб. Элла улыбнулась во сне. Раду прилег рядом и почувствовал тепло ее тела и едва уловимый запах ее кожи. Улыбнувшись, он перевернулся на спину и посмотрел за окно. Звезды начинали гаснуть, неумолимо приближая восход солнца. Нужно было торопиться, но близость Эллы, ее манящее тепло словно заставляли его остаться. "Разве ее обрадует горстка пепла на кровати, когда она проснется?" — произнес он вслух, рывком поднялся, подошел к двери и незаметно вышел.

* * *

Весь день Элла провела в тревоге. То, что было ей открыто прошлой ночью, вовсе не вязалось с обычными представлениями о мире. Ей казалось, что она вдруг очутилась в собственном сне, который длится по своим законам, над которыми она не властна. "Но даже если это всего лишь сон, — думала она, — я не хочу просыпаться". Ей вдруг страшно захотелось найти способ помочь Раду, вернуть его в настоящую жизнь, или самой остаться в ночи. Его слова, его голос, казалось, западали в самое сердце, волнуя его и привязывая к Радему с каждой минутой их общения все больше. "Неужели я влюбляюсь? — подумалось Элле. — В него, не-человека, "дитя ночи", как он сам о себе говорит? Или это чувство возникло лишь от одиночества и отчаяния, еще тогда, когда я заметила его впервые? Но оно не имеет ничего общего с тем чувством, которое я испытывала по отношению к Яну".

Она с таким нетерпением ждала наступления ночи, что даже не заметила, как за окном стемнело. На этот раз Элла увидела Раду у калитки и обрадовано окликнула. Он не спеша поднялся по ступеням и вошел в дом.

— Сегодня чудная ночь, — сказал он. — Я хотел бы, чтобы наша беседа проходила под открытым небом. Ты не против провести это время в саду?

Элла согласно кивнула, и они вышли в сад. Расположившись в беседке, Раду некоторое время молчал, глядя на Эллу.

— Ты ждешь продолжения? — спросил, наконец, он. — Можешь не отвечать, я знаю. Что ж, слушай. Итак, я выяснил, что со мной произошло что-то странное. Я готов был даже заплакать от собственного бессилия и безысходности, как внезапно услышал голос матери. "Раду, сынок", — позвала меня она. Приглядевшись, я различил ее силуэт. "Мама, что со мной? Я умер?" — спросил я ее. "Нет, — ответила она. — Но на тебе лежит проклятие Кародрона, он отправил тебя в мир проклятых, детей ночи, неумерших и неживущих, существующих лишь под покровом темноты, ибо солнечные лучи обращают их в горстку пепла. А душа тогда умчится во мрак. Я бы хотела помочь тебе, сын, но ты совершил преступление, и моих сил не хватит, даже если я стану умолять Хранителя Равновесия". "Я стану Безликим?" — спросил я в ужасе. "Нет, Раду, — мать даже рассмеялась. — Твой отец очень хотел бы этого, чтобы ты был слепым исполнителем его воли, его рабом, как он сам был рабом своего Господина. Но Хранитель оставил в тебе душу, потому что твое сердце сберегла любовь. Ты волен странствовать по всему свету, но Дэммерунг не отпустит тебя никогда. Где бы ты ни был, каждую тринадцатую луну ты будешь держать ответ о своих поступках. А теперь прощай, сынок, мое время истекло. Я не могу ничего сказать тебе больше. Опасайся Кародрона. И помни меня..." И прежде, чем я успел что-либо сказать, она растаяла в дымке. Сколько я ни звал ее потом, мне отзывалось лишь собственное эхо.

Я никогда не забуду свой первый рассвет. Солнца еще не было видно, но казалось, что его жар пронизывает мое новое тело до костей, срывая кожу. Как сумасшедший, я кинулся рыть землю руками, чтобы скрыться от неумолимого светила. К моей радости, сил у меня прибавилось, и земля поддавалась так легко, будто была морской пеной. Яма еще не была достаточно глубокой, но она уже могла вместить меня. Я лег, укрылся землей и впал в забытье. Я не мог шевелиться, но слышал все, что происходит вокруг — и плеск волн, и даже шуршание крыл бабочек. Подземная прохлада успокоила жар, я и спал, и не спал. Перед глазами проплывали картины последних мгновений моей земной жизни...

— Ты... вампир? — робко спросила его Элла. — Носферату?

— Что? — Раду рассмеялся. Он встал, прошелся как самый обычный человек, а потом вдруг оказался позади Эллы. Наклонившись, он обнял ее и прижался губами к ее шее. Элла вздрогнула.

— Да, я вампир, и я выпью всю твою кровь, но буду пить по маленькой капле, потому что она нужна мне, чтобы жить, а жить я хочу долго, — понизив голос, сказал он.

Элла почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. Неожиданно Раду вновь звонко рассмеялся и, легко перемахнув через спинку скамейки, на которой сидела Элла, сел с ней рядом.

— Вампир! — смеясь, повторил он. — Чего только люди не придумают! Я слышал эти сказки, еще когда был ребенком. Вампиров не существует, крошка! Это-то я точно знаю! Сама подумай: как можно пить кровь и никуда ее не девать потом? Как должен быть устроен организм вампира? Ты когда-нибудь наблюдала за летучими мышами, которые сосут кровь?

И он снова засмеялся. На этот раз Элла тоже улыбнулась.

— Тогда как ты живешь? — спросила она.

— Я не живу, — не дав ей договорить, грустно ответил Раду. — Я лишь существую. Я могу покончить со своим существованием, дождавшись восхода солнца. Но разрушение моей оболочки не принесет ничего, кроме новых мучений. Бесконечных мучений.

Элла погладила его по голове. Раду перехватил ее руку и поцеловал. Неожиданно он поймал себя на мысли, что чувствует ее, чувствует так, как чувствовал бы любой живой человек на его месте. Он улыбнулся и сказал:

— Мне приятны твои прикосновения. Как бы я хотел быть просто человеком, просто любить тебя и просто быть рядом, всегда быть рядом...

— Ты не похож ни на одного человека, которого я знала раньше... Расскажи, как ты... как ты был все это время? И как так случилось, что старый Дэммерунг был восстановлен?

— Как? — Раду встал, тряхнув волосами. — Я лежал, укрытый землей, и думал, думал, думал... Знаешь, я даже не вспомню сейчас, о чем... День закончился, и спустилась ночь. Мне не хотелось выходить из своего укрытия, но неожиданно я услышал голоса. Я прислушался к разговору, и понял, что речь, как ни странно, идет обо мне. "Радем, — позвал меня мужской голос. — Радем, выходи, ночь открывает нам дорогу..." "Радем, — вторил ему женский голосок. — Выходи, не бойся, мы такие же, как ты, дети ночи". Я выбрался из своего укрытия неожиданно легко и быстро. Передо мной стояли два человека с очень бледной кожей, настолько бледной, что она казалась светящейся в ночи. Наверное, у меня такая же? Но тогда я не видел себя со стороны. Они оба были невысокого роста, стройны и чрезвычайно похожи между собой. Одеты они были в странные белые одежды, а их золотистые волосы были перехвачены голубым шнурком. "Меня зовут Адель, — представилась девушка, — а это брат мой Митхель. Наша родина на севере, но вот уже ровно три года и десять лун мы скитаемся по земле. Теперь ты стал одним из нас, Радем. Но это не страшно. Можно ходить где угодно, пугать людей и здорово веселиться. Главное, скрыться под землю перед рассветом. Но здесь у вас так много пещер, что можно не беспокоиться". Она неловко пожала плечами, засмеялась и, подхватив подол длинного белого платья, побежала к морю. Митхель, тяжело вздохнув, покачал головой. "Извини ее, — сказал он. — Она сошла с ума с тех пор, как стала такой. Ночью она веселится и радуется, как ребенок, но я слышу, как она плачет, когда укрывается под землю. Я присматриваю за ней, чтобы она не натворила того, за что может быть навечно заключена во мрак". И он поведал жуткую историю о том, как разлученные в детстве брат и сестра встретились взрослыми и полюбили друг друга. Но их счастье было недолгим, потому что страшная правда не заставила себя долго ждать. Адель носила под сердцем преступный плод их преступной любви, когда узнала, что ее муж — ее же родной брат. Не в силах перенести это, она бросилась со скалы в ущелье. Митхель, обезумев от того, что стало ему известно, а еще больше от потери любимой, пронзил свою грудь мечом. Они надеялись, что их мучения закончатся с их смертью, но, к сожалению, это было не так. Они скитаются гораздо дольше, чем мне сказала Адель, и в каждом селении, где бы они ни появились, на них начинается охота.

Отсюда, Элла, наверное, и рождаются сказки о носферату. Мы действительно неумершие, но с нашим телом нам не нужна пища. Днем мы впитываем силы из земли, а ночью пытаемся найти путь назад в мир живых. Адель и Митхель пробыли со мной совсем недолго. От них я мало что узнал, они живут своей любовью и своей болью. Но знаешь, Элла, даже среди проклятых ходят легенды. Так, ходит легенда, что ты можешь вернуться в мир живых, если живой примет тебя таким, какой ты есть, полюбит без оглядки и согласится разделить твою участь, не побоится нарушить равновесие мира живых и мира мертвых ради любви, то ты сможешь снова смотреть на солнце и прожить новую жизнь. Я уцепился за эту идею, как хватается утопающий за соломинку. Конечно, у меня была жена, которую я любил и которая, как я думал, любит меня. Естественно, я не стал бы тревожить ее покой, если бы не было надежды. Две ночи я добирался к ней. Если б я знал, что меня ждет! Пробираясь незаметным странником к нашему дому, я услышал разговор двух солдат. "Лола-то, наша вдовушка, весело живет", — говорил один. "Она бы хоть людей постыдилась, еще и месяца не прошло с тех пор, как Радем сгинул!" — говорил второй. Я не стал слушать дальше и помчался к дому, но замер у окна. Я видел, как моя жена лежала под другим мужчиной! Видел, как томно закрывались ее глаза и дыхание теснило грудь, видел, как порхали ее ручки, лаская его, видел, как напрягались его бедра, пронзая ее... Слышал их прерывистое дыхание и ее полудетский лепет. Слышал те же слова, что говорила она мне... Я чувствовал, как вонзают нож мне в спину, как достигает он сердца и поворачивается там... Я бы умер, если бы был жив! Не в силах больше выносить это, я запрыгнул в дом.

— Лола! — окликнул я ее. Она вскрикнула и оттолкнула от себя мужчину. Он вскочил и, пятясь и даже не собирая разбросанные вещи, выбежал за дверь. Лола, завернувшись в простыню, зажалась в угол кровати.

— Ты жив? — испуганно спросила она меня.

— Жив, — эхом повторил я и добавил, заметив, как она потянулась к свече: — Не зажигай огня! Свет режет мне глаза.

— Это не то, что ты подумал, — вдруг плаксиво пролепетала она. — Он... Он заставил меня, силой овладел мною, я не могла сопротивляться... Радем... Я... Я так переживала, когда узнала, что случилось в Дэммерунге... Ты, наверное, голоден? Подожди, я сейчас...

Она не успела встать, как я оказался рядом с ней. Увидев мое лицо вблизи, Лола закричала.

— Я шел к тебе за помощью, — спокойно сказал я. — Надеялся найти здесь человека, который любит меня. Так же, как я любил тебя, Лола... Любил, но сейчас во мне ничего не осталось, кроме горечи.

— Уходи, убирайся прочь! — вскричала она, и ее лицо исказила гримасса отвращения, будто она увидела что-то гадкое. — Я никогда не любила тебя, я вышла за тебя, потому что отец хотел, чтобы его дочь была царицей! Ненавижу! Убирайся!

Она оттолкнула меня ногой, но упершись лишь в сгусток материи, а не в мясо и кости, закричала и лишилась чувств от ужаса. Снаружи послышался шум. К нашему дому сбегались люди с факелами в руках, привлеченные криками Лолы, а еще более — сбивчивым рассказом горе-любовника. Я вспомнил Адель и Митхеля и поспешил скрыться.

Я отправился в горы, те самые, возле которых сейчас стоит твой дом Элла. Там действительно много пещер. Мне не хотелось ничего, мое сердце было разбито, я искал причины произошедшего в себе... Я звал свою мать, но тщетно... И тогда я зарылся, закопался в землю надолго, так надолго, что не помню, не знаю, сколько времени пробыл во чреве гор. Никто не беспокоил меня, хотя минуло много лун. И я не хотел выходить. Но однажды я почувствовал, что должен выйти. И я вышел, долго скитался по свету, но сердце всегда звало меня обратно, на ту землю, где я родился и где потерял все. Меня потянуло в мир людей. За время моего затворничества многое изменилось. После того, как старый Дэммерунг поглотило море, войны прекратились, но люди уже не могли жить как прежде. Гартен, тот самый Гартен, что поднимал восстания против Кародрона, появился вновь. Он завоевал власть и объявил себя королем Дэммерунга. Под его присмотром люди отстроили новую столицу, тоже названную Дэммерунгом. И все словно возвратилось во времена правления Кародрона. Я не знаю, каким образом Безликие остались на этой земле и почему они примкнули к новому королю. Знаю только, что веками они охраняли покой их величеств. И только нынешний король Дэммерунга, Гартен XV, так их боится, что отдалил от себя, отправив их под начало Тайной Полиции. Границы королевства так и остались закрытыми. И свобода людям Зерлихьта так и не была дарована. Дэммерунжцы совсем выродили их. Однако остались редкие потомки жителей предзакатной страны... В их зеленых глазах отражается море, а в русые волосы вплетены лучи солнца.

Раду улыбнулся и посмотрел на Эллу. Она смущенно опустила глаза, не зная, что сказать. Он продолжил:

— Мне безумно хотелось влиться в людскую жизнь. Сначала я просто бродил темным призраком среди людей, наблюдая и запоминая. Но мне хотелось большего. Чем дальше, тем активнее люди начинали осваивать ночь. Я тоже не зря скитался в горах и бродил вдоль моря. Как видишь, моих находок хватает на вполне безбедную жизнь. Драгоценные камни всегда были в цене. И поверь, далеко не всех скупщиков интересует, кто им их принес. Со временем я даже сделал себе документы и открыл счет в банке. Но чем ближе я становился к людям, тем более одиноким себя чувствовал. До тех пор, пока не увидел тебя. Ты мыла полы в магазине, а я смотрел на тебя, как завороженный. Потому что никогда не видел ничего более прекрасного. Я слышал твой голос, как ты пела. Слышал, как тебя окликнули, и запомнил навечно твое имя "Элла". А потом ты вдруг посмотрела через витрину и улыбнулась мне. Я стал ходить за тобой по пятам, чтобы ты в безопасности добиралась домой. Узнал о тебе все. И что ты замужем — тоже. Мне просто хотелось тебя видеть. Но видеть счастливой. Когда я понял, как ты несчастна с мужем, что для тебя тоже твоя жизнь скорее напоминает лишь мрачное и безысходное существование, мое сердце перевернулось. Я не знал как помочь тебе, как просто сказать, что я чувствую... А я чувствую, Элла! И сам не верю тому, что происходит...

— Раду, — наконец, произнесла Элла. — Я готова разделить с тобой твою жизнь...

— Элла, — торопливо прервал ее он. — У этой легенды проклятых есть и обратная сторона, которой так боятся живые. Есть поверье, что полюбивший проклятого сам становится проклятым. А дать свободу темному можно только ценой своей жизни...

Она приложила пальчики к его губам, не дав ему договорить.

— Ты же не за тем рассказал мне все, чтобы я сбежала от тебя? — улыбнулась Элла. — А что значит "тринадцатая луна"?

— Это время, когда каждый из нас дает ответ Хранителю Равновесия. Говорят, что совершивших тяжкое преступление отправляют во мрак, — мрачно улыбнулся Раду. — А еще говорят, что в одну из таких лун может решиться твоя судьба... Следующая тринадцатая луна совсем скоро, всего через одну луну... Неужели ты и вправду готова?

— В моей жизни не было ничего, о чем бы я могла сожалеть, — ответила она и вдруг вздрогнула: — Раду, звезды гаснут! Тебе пора...

— Пора... — эхом повторил Раду...

* * *

Элле не спалось в тот день, несмотря на бессонную ночь. Она все думала: неужели то, что сейчас происходит с ней, происходит в действительности? Весь порядок обычной жизни, все, что происходило с ней до этого, во что она верила и не верила — переменилось вдруг. Да, она знала, что есть те, кто не живет и не умирает, как это знали все жители Дэммерунга. Но никто не верил в то, что Безликие были людьми. Казалось, что эти сущности были всегда, и только Гартенам удалось их приручить. Но Раду! Раду?.. Что она чувствует по отношению к нему? Она сказала Раду, что ей не о чем сожалеть в ее жизни. И не солгала ни одним словом...

Девушка переоделась, вышла из дома и направилась в сторону моря. На ней было свободное льняное платье с длинными рукавами, соломенная шляпка с широкими полями и легкие сандалии. Добравшись до водной кромки, она разулась, выбрала камушек пошире и присела, опустив ноги в воду. День был тихим, солнечные лучи грели ей плечо, а морские волны ласково гладили ступни. Элла грустно вздохнула и, обхватив колени руками, заплакала.

— Мамочка, — сказала сквозь слезы она. — Почему ты мне больше не снишься? Ты мне так нужна сейчас...

Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить мать, но не смогла...

Элла, такая непохожая на других дэммерунжцев, родилась далеко отсюда, в землях, которые когда-то, то поглощения старого Дэммерунга морем, были приграничными. Ее семья переезжала с места на место, пока не добралась до окрестностей столицы. Девушка почти не помнила своих родителей, потому что, когда лишилась их, ей едва исполнилось пять лет...

...Был тихий летний вечер, и маленькая Элла уже почти спала. Мама пела ей колыбельную, девочка видела, как крохотные звездочки загораются прямо над ее постелькой, и протягивала к ним ручки. Улыбнувшись, мать сняла серьги с крупными изумрудами и дала дочери.

— Смотри, не потеряй их, мое маленькое чудо, — сказала она и поцеловала смеющиеся дочкины щечки.

Неожиданно раздался громкий требовательный стук в дверь.

— Дорогой, посмотри, кто там, я укладываю Эллу, — попросила она отца.

Не успел он подойти к двери, в которую надсадно продолжали стучать, как она разлетелась в щепки, сокрушенная нечеловеческой силой. В дом ворвались Безликие. Мать, вскрикнув, схватила Эллу на руки, спрятала дочку в шкаф и кинулась к мужу. Сквозь щель Элла видела, как ее мама что-то доказывает человеку, приведшему бездушных существ в их дом. Он был одет в такую же серую форму, что и Безликие, его редкие волосы были гладко зачесаны назад, а глаза скрыты за толстыми стеклами очков в черной оправе. Мать плакала, что-то говорила и держалась за отца, не давая его увести. Человек в очках ударил ее наотмашь так, что она упала, и кивнул Безликим. Не вставая, женщина подползла и обхватила ноги мужа. Тогда Безликие принялись избивать ее, пока не она не перестала отзываться стоном на каждый удар. От страха Элла не могла шевелиться, не могла даже дышать... Отец кричал, как раненый зверь, и пытался вырваться из серых объятий слуг Тайной Полиции. Но каждый из них способен был удержать и десятерых смертных... Человек в очках хохотал так, что Элле казалось, она сейчас оглохнет...

Она выбралась из шкафа только под утро. Тело ее матери так и лежало в дверях. Девочка, спотыкаясь, подошла к ней, села на пол рядом...

— Мама, мамочка, проснись, я здесь, — прошептала она сквозь слезы и легонько толкнула мать, лежавшую в луже собственной крови. Та не пошевелилась. Элла закусила губы, сдерживая плач, оглядела развороченную Безликими комнату и грустно сказала: — Нет, ты не спишь... Я люблю тебя, мамочка, я хочу быть с тобой...

Что-то кольнуло в ее сжатой в кулачок руке. Она разжала ладошку и увидела мамины серьги. По-взрослому вздохнув, Элла положила их в кармашек пижамы и прилегла рядом с убитой матерью, гладя ее окровавленные длинные русые волосы.

Так их и нашли женщины из Приюта Милосердия, пришедшие забрать дочь преступников. Их было две. Одна, сухощавая, с тонкими синими губами на длинном лице и крашеными рыжими волосами, попыталась поднять Эллу. Девочка вцепилась в материны волосы и истошно закричала.

— А ну вставай! — зло приказала женщина. — И перестань орать!

Она ударила Эллу по лицу, отчего та закричала еще громче.

— Мили, прекрати сейчас же! Что ты делаешь?! Разве не видишь, девочка напугана! — оборвала ее вторая, полноватая, с пепельными волосами, собранными в пучок, и в белоснежном переднике.

— Меня зовут госпожа Тайлер, — мягко обратилась она к девочке, погладив ее по голове. — Какая ты красавица. Пойдем с нами. Твоя мама крепко спит.

— Она не спит, — не дала договорить ей Элла. — Она умерла, я знаю. Я будила ее, она не просыпается. Меня зовут Элла, Элла Дульдер. И я не пойду с вами. Где мой папа?

— Что ты с ней церемонишься, Габи? — фыркнула рыжая. — "Где мой папа?" В тюрьме твой папашка! А ты пойдешь с нами в приют!

— Мили, лучше собери вещи Эллы. Ты поможешь мне положить твою маму на кровать? — спросила госпожа Тайлер.

Элла встала, кивнула и протянула ей окровавленную ладошку.

— Вы мне нравитесь, — сказала она.

Госпожа Тайлер аккуратно перевернула тело матери Эллы, закрыла ей глаза и, не удержавшись, заплакала.

— Оставьте мертвую! — раздался сзади требовательный мужской голос. — Забирайте девчонку и чтоб духу вашего здесь не было!

Элла вздрогнула и прижалась к госпоже Тайлер, узнав того самого человека, что приходил ночью. Женщина взяла девочку на руки и вынесла из дома. Малышка увидела, как человек в форме поднял подол длинного платья ее матери и погладил ее обнаженные колени. Элла, зажмурившись, уткнулась в плечо Габриель Тайлер и до самого приюта не произнесла ни слова. А там, прежде чем Габи Тайлер опустила ее на землю, прошептала ей на ухо:

— Пожалуйста, возьмите это, — и протянула ей мамины серьги. — Они мои, мама дала мне их.

— Я сохраню их, обещаю, — прошептала в ответ добрая женщина. — И верну, когда ты станешь взрослой.

Госпожа Тайлер стала, пожалуй, почти единственным близким человеком Эллы в Дэммерунжском Приюте Милосердия. И воспитатели, и воспитанницы не приняли необычно красивую девочку, у которой от природы были золотисто-русые густые волосы и темно-зеленые глаза. Впрочем, Элла не переживала. Ей легко давалась учеба, но больше всего на свете ей нравилась музыка. Сначала она прибегала послушать, как играет Габриель Тайлер, а потом попросилась сама. Когда ее пальчики впервые коснулись клавиш рояля, Элла подумала, что, наверное, ждала этого всю жизнь. Она жадно отдавалась музыке, сливаясь воедино с инструментом и не замечая ничего вокруг. Потом она начала и петь, обнаружив не только превосходный слух, но и прекрасный голос. Элла ухватилась за музыку как за единственную возможность вырваться из монотонного круга сиротской жизни, когда день похож на день, каждый из них бесцветно-серый и безрадостно-пасмурный... Однако это счастье длилось недолго. Когда директрисой приюта стала Милинда Бёзе, та самая Милинда Бёзе, когда-то с остервенением отрывавшая малышку-Эллу от тела матери, уроки искусств заменили уроками домашнего хозяйства, а из приютских девчонок стали готовить посудомоек, кухарок и прачек. Главной добродетелью Приюта Милосердия стали чистые руки и гладко зачесанные волосы. Мечта Эллы стать если не известной пианисткой, то хотя бы гувернанткой, так и осталась лишь мечтой. Поначалу Габи Тайлер умудрялась забирать девочку к себе на выходные, где она чувствовала себя как дома и, главное, могла играть в свое удовольствие. Но вскоре женщине пришлось уйти из приюта, потому что ее муж, подорвавший здоровье на западных рудниках Дэммерунга, требовал постоянного ухода и смены бурной городской жизни на спокойную деревенскую.

Однако госпожа Тайлер выполнила обещание, данное ей маленькой девочке много лет назад. Когда Элле пришло время покидать стены Приюта Милосердия для выхода во взрослую жизнь, Габриель Тайлер вручила ей сохраненные изумрудные серьги, о которых девушка почти забыла, и небольшую сумму денег от себя, чтобы Элла могла начать учиться. Девушка, не медля, поступила на подготовительные курсы, а после их окончания — в Дэммерунжский институт Равновесия, где изучала древние языки и историю искусств. Параллельно она устроилась на работу в ресторан, находящийся недалеко от института. Стелла Грабе, хозяйка ресторана, с удовольствием взяла выпускницу приюта, показавшую себя как трудолюбивую, чистоплотную и способную кухарку. Зарплаты Элле хватало и на комнату в общежитии, и на книги, и на приятные мелочи из одежды. Здесь она познакомилась с сыном хозяйки, Яном Грабе, здесь же вышла замуж. Потому что все выходят, а ей уже исполнилось двадцать три, потому что его матери она очень нравилась, потому что Ян говорил, что любит ее. Элла решила, что и сама сможет полюбить его, может быть, со временем. Свадьба была пышной, народу было много, но не было никого, кого бы хотела видеть сама Элла. Она не знала, жив ли ее отец, где он и за что его забрали в тот роковой вечер. Она вспоминала мать, и ей не удавалось радоваться вместе с гостями...

Невеста была красивее мечты, в белоснежном платье со шлейфом и фатой поверх красиво уложенных волос. Она впервые надела тогда материны серьги и изо всех сил старалась улыбаться. Ян был в светлом костюме, гладко выбрит и слегка пьян. Под вечер он был пьян уже до такой степени, что Элле самой пришлось дотащить его до спальни, где его стошнило ей на платье. Элла посмотрела на себя в зеркало, но вместо своего отражения — в грязном платье и с растрепавшейся прической — она увидела там мать. Такую, какой она видела ее в последний раз — бледную, с окровавленными волосами и перекошенным от боли лицом... Девушка закричала и лишилась чувств.

Так началась ее семейная жизнь. Временами почти нормальная, но чем дальше, тем больше напоминавшая ночной кошмар. Она пыталась жаловаться на Яна его матери, но тщетно. Ее единственный сын разве может быть чем-то иным кроме дорогого сокровища, которое она с кровью оторвала от себя и отдала Элле? Да и дела забирали все ее время. В один прекрасный вечер, когда Элла была на кухне, туда ворвались Безликие. Стеллу увели на допрос, а из кухни сделали настоящее месиво. Больше свекровь Элла не видела. Однако вместо горя ее исчезновение принесло неожиданное облегчение. Яну пришлось искать подходящую работу, да и Элле тоже. Целую неделю они жили вполне приличной жизнью. Муж работал, почти не общался с друзьями и даже не пил. Но неделя закончилась и все пошло по-старому. Казалось, он даже и не вспоминал о матери. Элла пыталась поначалу выяснить, что с ней. Но Тайная Полиция Дэммерунга никому не дает ответов...

...А теперь Элла сидела на камушке у моря и раздумывала о том, что ее ждет в будущем.

— Мне нечего терять, мама, — сказала она твердо. — Я буду с ним, буду с Раду. Чего бы это мне ни стоило.

* * *

Она еще немного побродила вдоль моря и, почувствовав легкий голод, вернулась домой. Перекусив, Элла поняла, что сильно устала, и мирно проспала до самого вечера. Когда она проснулась, красные закатные лучи ласково гладили ее волосы. Элла встала, потянулась и замерла, уставившись на стену с книжными полками. Вчера она исследовала содержимое книг и не успела составить все по порядку. В глубине полки, между книгами по астрономии и физике, солнечный луч отсвечивал от чего-то, похожего на камень, рассыпая цветные блики по всей комнате. Девушка подошла ближе, поднялась на скамеечку и вытащила еще пару книг, за которыми показался застрявший хрустальный шар, величиной с ее кулак. Элла просунула руку и попыталась его вытащить, а шар вместо этого лишь повернулся по часовой стрелке и больше не поддался. Раздался щелчок и вся стена вместе с книгами двинулась на Эллу. Она не удержалась на скамейке и упала, уронив на себя несколько книг. За стеной обнаружился темный проход и каменные ступени, ведущие вниз. Из подземелья на Эллу пахнуло холодом, сыростью и еще чем-то, от чего у нее по спине пробежали мурашки. Ей даже показалось, что она слышит оттуда чьи-то стоны. А может, это просто гуляет ветер. Она поежилась, но любопытство взяло верх. Накинув на плечи шаль, она заглянула внутрь. У самого входа, справа в стене, было небольшое углубление, на дне которого было нечто, весьма напоминавшее рычаг. Слева было такое же углубление, на дне его стоял огарок свечи в подсвечнике. Солнце между тем уже село за горы, и в доме было почти совсем темно. Еще четверть часа у Эллы ушло на поиск спичек, после чего она была, наконец-то готова войти в неведомое. Но едва девушка зажгла свечу и ступила на ступени, как огонь был потушен внезапно ворвавшимся сквозняком, а ее саму с силой схватили за плечи. Элла вскрикнула и выронила из рук подсвечник. Раду рванул рычаг и втащил девушку в комнату.

— Ты что?! — испуганно вскричал он.

— Раду... — задыхаясь, с облегчением произнесла Элла. — Как ты напугал меня... Что случилось?

— Не ходи туда, прошу тебя! — прошептал Раду, прижимая Эллу к себе.

— Но почему? — она отстранилась от него. — Чего там такого страшного? Что это за подземелье? Ты знал о нем?

— Подозревал, — он словно бы устало сел на кровать и задумчиво потер лоб. — Говорят, отсюда есть проход в горы. А может быть, там и нет ничего. В любом случае, тебе не стоит сходить под землю. Особенно ночью. Кародрон столетиями ждал, когда у меня будет слабое место. И теперь, когда оно есть, я не хочу, чтобы ты подвергала себя ненужной опасности. Возможно, там нет ничего страшного и я всего лишь преувеличиваю...

Элла села рядом с ним и окинула взглядом стену. Прохода словно бы и не было, только книги разбросаны по полу. Она посмотрела на Раду и их глаза встретились. Ей показалось, что она ясно различает черты его лица — и черные брови вразлет, и серые стальные глаза за длинными ресницами, чуть резковатые скулы и прямой нос, и аристократичные тонкие губы. Мгновение — и его лицо снова скрыл сумрак. Она улыбнулась.

— А я не боюсь никого, кроме, пожалуй, Безликих. Они убили мою мать и увели отца. Я до сих пор не знаю, за что его арестовали и жив ли он сейчас...

И Элла вкратце рассказала Раду всю свою нехитрую историю.

— Я хочу быть свободной, — вздохнула она, окончив рассказ. — Но, боюсь, Ян не отпустит меня просто так. Когда я думаю, что он может найти меня или объявить в розыск, мне становится страшно...

— Ты хочешь быть свободной? — переспросил Раду. — Тогда напиши это.

— Что? Что я хочу быть свободной?

— Нет, напиши все, что происходило с тобой. Напиши, как ты вышла замуж, напиши про Яна, все, что помнишь. А потом сожги это, будто бы ничего и не было.

— Так просто? — спросила Элла. — Просто сожгу листок бумаги и...

— Не просто листок бумаги, — поправил ее Раду. — А страницу своей жизни. Ту, о которой ты сожалеешь, ту, которую хотела бы переписать.

Он указал на письменный стол, на котором стопкой лежали бумаги с вензелем.

— Садись, пиши. Можешь зажечь лампу.

Элла послушно села за стол и взяла в руки ручку. Раду отошел в темный угол и замер там, скрестив на груди руки.

"Я вышла замуж за Яна Грабе 20 октября 1999 года по Дэммерунжскому новому летоисчислению", — записала она и задумалась.

— Раду, я могу писать только факты или...

— Пиши те мысли, что у тебя были и те чувства, что испытывала тогда. Пиши то, что, как ты предполагаешь, думал он, — подсказал Раду.

Как послушная ученица Элла сидела и описывала все, что она пережила за последний год — все свое отвращение и ненависть, которые она испытывала по отношению к мужу, все, что камнем лежало на ее душе последнее время. Написала и то, что, знала, испытывал к ней Ян — чувство собственности и гордости собой по поводу обладания такой красивой, умной и одновременно преданной и верной женой. Она вспомнила, как любил он показывать ее своим друзьям, как хвастался ею на работе...

Когда Элла отложила ручку, перед ней лежало три листа бумаги, исписанные убористым почерком. Раду подошел к столу и взял ее бумаги. Было заметно, что свет лампы причиняет ему неудобство, но на попытку Эллы тут же выключить ее, он только улыбнулся и махнул рукой.

— Не обращай внимания, — сказал он. — Ты же все равно хотела меня рассмотреть, хотя бы и при таком скудном освещении.

Элла смущенно опустила глаза как школьница, которую застали за исправлением отметок в классном журнале. Однако не в силах бороться с искушением, она уставилась на него во все глаза. Ей все в нем показалось безупречным, даже бледная, как будто просвечивающая, кожа. Он был красив и необычен, а его лицо, по мере того, как он читал написанное, все больше отражало страдание. "Мое маленькое чудо", — прошептал он.

— Так мама называла меня, — сказала Элла.

Раду, болезненно щурясь, повернулся к ней и улыбнулся:

— Моя мать также называла меня. А теперь еще немного, — словно бы уговаривая себя, сказал он. — Там, на камине, свеча. Зажги ее, пожалуйста, и принеси сюда.

Элла послушно сделала все, как он сказал. Раду поднес бумагу к трепетному огоньку свечи. Закусив губы, он молча сжигал прошлое Эллы. Девушка взглянула на его лицо в отблесках огня и едва сдержала крик: из его глаз текли кровавые слезы.

— Раду! Дай я сама, — кинулась она к нему.

— Подожди, — отстранил он ее свободной рукой, — не мешай, поможешь после.

Наконец, последний клочок плотной желтоватой бумаги с полудетскими буковками почернел, съежился и превратился в золу. Раду задул свечу, тяжело сел на стул и закрыл лицо руками.

— Собери золу, — сказал он Элле, не отрывая рук от лица.

Она присела рядом с ним.

— Тебе плохо? — спросила она, чувствуя себя самой жестокой мучительницей на свете.

— Не теряй времени Элла, собери золу, и идем к морю.

Она молча кивнула и собрала в руки хрупкий бумажный прах. Раду взял ее на руки.

— Так будет быстрее, — предупредил он ее вопросы. — Не волнуйся, я выйду к морю даже с закрытыми глазами.

Элле казалось, что ее несет ветер. Она даже не заметила, как оказалась у воды.

— Развей золу над морем и умой в нем руки. Ветер унесет прошлое туда, где о нем никто не вспомнит, а воды Дэммерунга смоют то, что тяготило сердце, — сказал Раду и устало присел на камень, на котором днем сидела Элла.

Она все выполнила и почувствовала себя так, словно с нее сняли тяжелую ношу. Стало так легко, что хотелось прыгать и кричать от обретенной легкости. Ей показалось, что она снова стала беззаботной девчонкой с открытым будущим. Она подпрыгнула и закружилась на месте, радостно смеясь. Раду посмотрел на нее и тоже рассмеялся. Элла носилась по берегу в своем светлом льняном платье, напоминая белую птицу, пока, устав, не упала на песок. Он смотрел, как она лежит, раскинув руки, как волны гладят ее обнаженные ноги, и неожиданно ощутил в себе то, что, как думал, ощущать не будет уже никогда. Он хотел ее так, как хочет любой мужчина любимую женщину, хотел обладать ею, слиться с ней воедино. Элла посмотрела на него, почувствовав то же, что чувствует он, и сама испугалась своего желания.

Раду подошел к ней и прилег рядом, гладя ее растрепавшиеся волосы.

— Как твои глаза? — спросила она. — Тебе было очень больно?

— Ничего, — ответил он. — Мои раны быстро затягиваются. А боль, боль всегда временна. Она всегда заканчивается, рано или поздно. Вечны только душевные муки. А мне очень хорошо рядом с тобой.

Они посмотрели друг на друга. Он увидел прямо перед собой огромные глаза цвета изумруда и пухлые, чуть подрагивающие, губки и, не в силах себе сопротивляться, жадно поцеловал ее. Она также жадно ответила, чувствуя как внутри нее огненным цветком разгорается желание. Еще чуть-чуть — и она уже не сможет остановиться. Остатками разума она сделала усилие и вырвалась из жарких объятий Раду.

— Все! Нет! Хватит! — задыхаясь, произнесла она. — Я... Я не могу сейчас! Я не готова! Не торопись...

— Прости меня, я вел себя как настоящий мужлан, — смущенно опустив голову ответил ей Раду. — Но Элла... Ты не представляешь... — Он не договорил, сбившись. Элла пригладила его волосы и прошептала:

— Я все понимаю. Меня еще никто так не любил...

Ночь пролетела незаметно. Раду снова ушел в свой мир теней и воспоминаний. А Элла твердо решила докопаться до ответов на мучившие ее вопросы. Ее не покидало смутное предчувствие того, что что-то должно случиться. Естественно, Раду говорил ей, что все решится, но чем ближе она узнавала его, тем больше страшилась потерять, и тем реальнее ей казалась такая возможность.

* * *

Проснувшись на следующий день, Элла решила съездить в город. Библиотека Дэммерунга была лучшей в королевстве, а, значит, там наверняка можно было найти хоть что-то о проклятых. Студенческий билет Эллы был в полном порядке, тем более что не прошло и года, как она распрощалась с институтом. Поэтому доступ в библиотеку для нее должен был быть свободным. Она достала свою сумочку, с которой впопыхах выбежала из дома в ту ночь, когда так странно переменилась ее жизнь, и пересмотрела документы. Не выдержав, заглянула и в паспорт. Страничка "Семейное положение" была пуста. Да и на первой страничке, где должна стоять печать с фамилией мужа, поверх ее девичьей, было пусто.

— Дульдер, — радостно прошептала Элла. — Не Грабе — Дульдер! Элла Дульдер! Неужели это правда?!

Она недолго добиралась до автобусной остановки, скрывавшейся сразу за пустошью. Она быстро добралась до центральной городской площади и направилась, было, в сторону студенческого городка, как неожиданно ей дорогу преградили полицейские.

— Прошу прощения, ваши документы, пожалуйста! — козырнула перед ней сухая женщина в форме.

— Простите?.. — недоумевая, произнесла Элла.

— Ваши документы, пожалуйста! — невозмутимо повторила женщина.

— Ах, да, извините, — Элла вежливо улыбнулась и протянула ей паспорт. — В городе что-то случилось? Неделю назад не проверяли документы у прохожих. Я живу в пригороде и...

— Все в порядке, извините, госпожа Дульдер, — не дав ей договорить, сухо ответила женщина. — Обычная проверка. Мы ищем беглянку от мужа, поэтому проверяем всех молодых женщин. Не дело нарушать законы.

Она снова козырнула и тут же нашла новую жертву.

"Беглянку? — испуганно подумала Элла. — Уж не меня ли ищут?"

Пока Элла все это обдумывала, к проверяющей подошел маленький лысый человечек в серой форме в сопровождении двух Безликих. Эллу бросило в пот от страха. Как прилипшая стояла она посреди площади, сжимая в одной руке паспорт, а в другой сумочку. Лицо человечка вдруг показалось ей знакомым, да и он, будто бы узнал ее. Щурясь и похотливо улыбаясь, человечек пристально разглядывал девушку, а потом вдруг заговорил:

— Простите, сударыня, мои сопровождающие напугали вас?

Его слова пробирались до ее слуха как через вату. Она вяло кивнула и, вскрикнув, побежала прочь. Больше, чем Безликие, ее напугала картина, внезапно всплывшая в ее памяти: отец, схваченный Безликими, мать, цепляющаяся за его ноги, и человек в серой форме, отдающий безжалостные приказания своим бездушным подчиненным...

Прохожие оборачивались вслед бегущей девушке, а Элла бежала, пока не выбилась из сил. Она остановилась и огляделась. Ноги сами собой принесли ее туда, где прошло ее детство: в район, где располагался Приют Милосердия. Элла стояла посреди небольшого скверика напротив базилики Равновесия. Она добрела до скамейки и, рухнув на нее почти без сил, заплакала.

"Как же так, — думала она, — мои родители мертвы, да сколько еще человек убито по его приказу! А он — благоденствует, ходит по улицам и дает указания! Сколько преступлений на его совести, и он живет! А Раду, Раду, который защищал себя и честь своей матери обречен скитаться и никогда не видеть солнца! Где здесь равновесие?! Где справедливость?! Где правда?!"

— Элла? — вдруг услышала она такой знакомый голос, что не поверила ушам.

Девушка подняла глаза и встретилась взглядом с пожилой женщиной в безупречно чистом светлом платье, с седыми волосами, собранными в пучок, и большими добрыми глазами.

— Госпожа Тайлер! — радостно воскликнула она.

— Элла, крошка моя! — женщина кинулась ее обнимать. — Вот уж не думала тебя встретить! Как же я рада! Иду и думаю: а вот здесь мы гуляли с моей Эллочкой, когда она была еще малышкой. Я покупала ей и мороженое, и сахарную вату, а она забиралась на скамеечку и все плакала, скучая по маме. Смотрю — а она тут же сидит и опять плачет. Что-то случилось?

— Ничего страшного, госпожа Тайлер, — смахивая последние слезы, ответила Элла. — Просто забрела сюда, села и вдруг все вспомнила: мать, отца, — и слезы сами накатились. Место здесь, наверное, такое. А как вы? Неужели вернулись в приют?

— И да, и нет, — улыбнулась Габриель Тайлер. — Нет — потому что работать там я больше не собираюсь. Во-первых, раз ушла — чего возвращаться, а во-вторых — и годы уже не те. Я занимаюсь лекарством с тех пор, как мой муж умер, убереги Хранитель от мрака его душу. А сюда вернулась, потому что одной жить скучно стало. Я забираю на выходные одну девочку. Мы с ней подружились. Чем-то на тебя похожа. Зовут Ева, умница, красавица. Родителей ее так же, как твоих, казнили за шпионаж.

— Какой шпионаж? — побелев, спросила Элла. — Мне всегда говорили, что мой отец уклонялся от налогов, а мама просто попала под горячую руку. Значит, его тоже нет в живых...

Габриель поняла, что сболтнула лишнего и попыталась неловко выправить ситуацию:

— Ну, говорили, боялись, что ты правду искать начнешь, ты ж девчонка упрямая... Ох, а король стареет, и чем ближе к смерти, тем больше он ее боится... Не принимай всерьез слова глупой старухи. Расскажи лучше про себя. Выглядишь ты хорошо, совсем красавицей стала, такой во всем Дэммерунге не сыщешь. Замуж не вышла?

— Н-нет, — спотыкаясь, ответила Элла, приняв нежелание бывшей наставницы разговаривать на опасные темы.

— Это ничего, это неплохо, какие твои годы! — улыбнулась Габриель. — А то я слышала от Милинды, что ты стала женой какого-то пропойцы и вместо учебы по ночам моешь магазины.

— Бывало и такое, — вздохнула Элла. — У меня были сложности, пришлось искать работу, любую... А с учебой... Я восстановлюсь, обязательно. Как только все уладится.

Она снова вздохнула и задумчиво посмотрела куда-то вдаль. Госпожа Тайлер пристально изучала лицо Эллы, а потом, хитро улыбнувшись, спросила:

— Детка, у тебя есть кто-то? Мужчина, которого ты любишь? Ведь так?

Элла молча кивнула.

— И он отвечает тебе взаимностью? — Габриель продолжила расспрос воспитанницы.

— Скорее это я ему отвечаю, — смутилась Элла.

— Что ж, это совсем неплохо. В каждой паре кто-то любит больше. Я сначала тоже только отвечала своему Йоргену, а потом пришлось посвятить ему всю свою жизнь. О чем я, признаться, ничуть не жалею. Хотя, если б Йорген был здоров, мы бы забрали тебя...

У Эллы вновь слезы подкатили к глазам, и она искренне обняла госпожу Тайлер. Ей передалась от матери какая-то всеобъемлющая жалость ко всему живому, а от отца досталась твердость характера, порой переходящая в упрямство. Все это причудливым образом переплеталось внутри нее самой, толкая, порой, на странные и непредсказуемые поступки. Она не стала делиться с Габриель Тайлер всем, что было ей известно. Ограничилась лишь кратким рассказом о том, что у них с молодым человеком все серьезно, он сам не местный, снял для Эллы небольшой домик в пригороде, бывает в гостях, намеревается окончательно осесть здесь, но пока в течение месяца необходимо уладить все дела.

— Так что можете наведаться в гости, — закончила Элла.

— Обязательно как-нибудь наведаюсь, детка. Ты уж звони, не забывай старуху.

Распрощавшись с госпожой Тайлер, Элла отправилась в библиотеку, куда и намеревалась изначально. Для начала она решила изучить все в исторической секции, а потом переместиться в мифологию. Поисковая система выдала не самые обширные сведения об истории Дэммерунга, однако и не самые скудные. Впрочем, рассказ Раду давал сведения куда более полные, чем все исторические справочники. Девушка просидела почти до закрытия, и лишь когда тишину читального зала нарушил звонок дежурного, оторвалась от книги. Твердо решив вернуться сюда на следующий день, она вышла из здания старой библиотеки. Когда-то это был королевский дворец — высокий, с резными арками и причудливой лепниной, полный потайных комнат и извилистых коридоров, отчего казался таинственным и мрачноватым, — но династия Гартенов предпочитала все больше дистанцироваться от простых дэммерунжцев, превратив со временем свою резиденцию в закрытый город внутри столицы, куда имели доступ далеко не все граждане. Чем, собственно, Гартены отличались от МизИров, из которых происходил Радем. Последние всегда были открыты народу. По крайней мере до тех пор, пока династию Верховных Правителей не прервал Кародрон.

Элла вышла на душные улицы Дэммерунга. Город отходил после рабочего дня и готовился жить ночной жизнью, как говорил Раду. Девушка добралась до центральной площади, где ее остановило скопление народа. Посреди площади было воздвигнуто некое подобие эшафота, на котором виднелась хрупкая женская фигурка, одетая в серый балахон, в окружении людей в серой форме Тайной Полиции.

— Граждане Дэммерунга! — услышала Элла скрипучий голос городского судьи, усиленного через динамики, и ее словно током ударило: — Обвиняемая Эдда Габель обвиняется в том, что самовольно ушла из семьи. Возраст — восемнадцать лет. Рост -...

Элла не стала слушать и пробралась через толпу вперед. Скрипучий голос продолжал называть рост, вес, дату и место рождения, образование и прочие данные несчастной. Элла посмотрела на девушку. Совсем молоденькая, почти еще ребенок, она плакала в голос, размазывая грязными руками слезы по лицу, на котором красовался сине-лиловый синяк во всю скулу.

— Обвиняемая, вы имеете право на простительное слово, — донеслось до ее слуха.

Девушка, всхлипывая, обвела полными слез глазами толпу, что-то шепча потрескавшимися губами.

— Отдайте лучше эту цыпочку нам, мы ее сами накажем! — раздался чей-то сиплый пьяный голос.

Секунда — и нарушителя порядка безмолвно захватили Безликие.

— Обвиняемая, у вас есть что сказать? — повторил вопрос судья.

Девушка словно очнулась. Судорожно сглотнув слезы, она перевела взгляд на судью и тихо сказала:

— Он бил меня...

— Что? — переспросил судья. — Говорите громче, Эдда Габель, мы не слышим вас.

— Он бил меня! — в отчаянии выкрикнула девушка. — Он бил и насиловал меня! Он морил меня голодом! Не выпускал из дому! Он обварил меня кипятком, когда я не успела подогреть ему ужин! Я его ненавижу! Как можно жить с этим чудовищем?!

— Обвиняемая! — прикрикнул на нее судья.

Но окрик словно добавил девушке смелости.

— Вы все говорите о Равновесии, о Справедливости, — громко продолжила она. — А в чем ваша справедливость? В том, чтобы вы судите жертв и отдаете их на растерзание уродам, которых вы считаете добропорядочными гражданами?! Я ненавижу вас всех, ненавижу вашего короля, который заперся у себя во дворце, трясясь от старости и страха смерти! Что вы сделаете со мной?! Убьете меня?! Убейте! Освободите меня, наконец, от этой проклятой жизни!

Последние слова она прокричала, вырываясь из цепкой хватки Безликого. Элле казалось, что она вдруг попала на съемки какого-то страшного, абсурдного фильма. Когда девушку проносили мимо Эллы, та уже сникла и не вырывалась. Но вдруг Элла почувствовала, как она тайком что-то вложила ей в руку. Элла зажала в ладони маленький металлический предмет и посмотрела девушке в лицо. Та слабо улыбнулась ей. Элла улыбнулась в ответ и закрыла глаза. Вдруг ей кольнул в спину чей-то взгляд. Она невольно обернулась и встретилась глазами с лысым человечком в серой форме, которого видела днем. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом человечек, поджав сухие губы и прищурив левый глаз, надменно кивнул ей и направился в ту сторону, куда Безликие утащили девушку.

Она пришла в себя, только когда автобус выехал из города. Элла разжала руку, в которой оказался простенький медальончик в виде восьмиконечной звездочки на серебряной цепочке. Девушка бездумно надела его на шею и отвернулась к окну. Когда она доехала до побережья, солнце уже окончательно скрылось за морем, и над пустошью, по которой шла Элла, начали сгущаться сумерки, отбрасывая вокруг причудливые тени, почти как живые. Она вошла в дом, скинула туфли, села на кровать и снова расплакалась. В таком состоянии и застал ее Раду.

— Элла, что-то случилось? — испуганно спросил он.

— Я была в городе, — мрачно ответила Элла. — Как же там все прогнило...

Раду молча выслушал ее рассказ, сел рядом и обнял за плечи.

— Если это — Равновесие и Порядок, то я не принимаю такого порядка! — горячилась Элла. — Весь Дэммерунг словно бы сошел с ума! А король?! Это же просто марионетка, слабоумное создание, которому вовсе нет дела до того, что происходит в его государстве, больше похожем на тюрьму, чем на цивилизованную страну!

— Король? — задумчиво переспросил Раду. — Детка, разве ты не знаешь, как мало надо ума, чтобы управлять миром?

Он поцеловал ее ушко и прижал к себе. Элла отстранилась от него.

— Вот скажи: в чем провинилась эта девочка? Она же почти ребенок! Наверняка ее отдали замуж нищие родители какому-нибудь зажиточному господину, а говоря своими словами — продали ее ему в рабство. И когда она, не выдержав, сбежала — ее же и наказали! О, святые небеса! — Элла вдруг вскрикнула, прикрыв рот рукой. — Как же это мне сразу в голову не пришло! Ее зовут Эдда Габель, почти что Элла Грабе! Искали меня, а нашли ее! Ян наверняка заявил о моей пропаже в полицию! Только вот почему там были из Тайной?... Раду, но ведь у меня же чистые документы...

Она не заметила, как Раду переместился в центр комнаты. Он сел на стол, сдвинув в сторону бумаги, и пристально посмотрел на Эллу.

— Ты ждешь, что я отвечу на твои вопросы? — спросил он. — Боюсь, я тебя расстрою. Мне, как и любому человеку, не дано знать все. Я знаю многое, но не все. И у меня тоже есть свои вопросы. Нынешний Дэммерунг мне до боли напоминает тот Дэммерунг, последние дни которого я застал когда-то. Король слаб, им управляет чья-то злая воля. Дэммерунг вновь погружается в сумрак... Но у тебя будет возможность получить ответы на свои вопросы. Я надеюсь на это...

— Раду, а ты не сможешь... — начала, было, Элла.

— Помочь этой бедной девочке? — спросил за нее он. — К сожалению, нет, это не в моих силах. Я вижу, ты надела ее медальон? Не бойся, в этом нет ничего плохого, и несчастья он тебе не принесет. Ты устала, тебе нужно поспать. Боишься, что не сможешь уснуть? Не тревожься, я тебе помогу. Это — в моих силах.

Голос Раду был встревоженным и усталым, но Элла, пережившая в течение одного дня столько потрясений, не заметила этого. Подчинившись его воле, она заснула. Он прилег рядом, обнял Эллу и зарылся лицом в ее волосы.

— Что-то происходит, что-то меняется, — задумчиво прошептал он. — Но этого уже не остановить.

Ему не хотелось говорить любимой о том, что он слышал, а, может, и видел в своем дневном забытьи. О тревожном голосе матери, предупреждавшем его об опасности, о далеких, почти призрачных, голосах, прямо угрожавших ему и Элле, и, главное, о той мысли, что свербела его все последнее время: Кародрон пробудился, он рядом, и он не оставит своего сына в покое, пока не заберет с собой, или не уйдет окончательно во мрак.

Он оставил Эллу еще задолго до рассвета. Девушка крепко спала и даже не заметила ухода Раду. Он вышел из ее домика, крепко закрыв дверь, взглянул на звезды, грустно улыбнулся и, намеренно шурша по дорожке из гальки ногами, направился в сторону гор. Луна сквозь серые облака тускло освещала ему путь. Раду шел по камням, задумчиво заложив руки за спину и глядя себе под ноги. Он думал об Элле и о себе, о том, что сам обрек себя на забытье и очнулся только тогда, когда на этой земле появилась Элла. Он думал о ней, об этом странном маленьком человечке, таком не похожем на тех, кто когда-либо населял эти земли, чья жизнь — загадка даже для нее самой.

Раду почти добрался до гор, как вдруг почувствовал чей-то холодный пристальный взгляд. Он резко развернулся и увидел совсем рядом какую-то бурую тень. Тень тоже остановилась.

— Здравствуй, сын, — гулко промолвила она низким голосом, шедшим словно изнутри ее пустоты.

— Кародрон... — сжав кулаки, прошептал Раду.

— Скажи, как тебе живется в новом теле?

Раду с криком набросился на отца, сам в долю секунды обратившись в тень, но его руки схватили лишь воздух. Кародрон зло рассмеялся за его спиной.

— Ты все такой же глупец, как и твоя мать! — бросил он ему. — Я хотел, чтобы он правил миром, а он волочится за жалкой шлюшонкой!

— Почему ты даже после смерти не можешь оставить меня в покое?! — вскричал Раду.

— А я — твоя жертва, сын! — хохоча ответил Кародрон.

Раду бессильно опустил руки.

— Мое время пришло! — не унимался злой дух. — Я населю своими слугами всю землю и снова займу трон Дэммерунга!

— Твое время? — усмехнулся Раду. — Ты не мог удержать в руках и маленькое государство, а ведь был еще жив и полон сил! А сейчас собрался править миром, когда ты всего лишь тень, принадлежащая мраку! Из мрака ты вышел, туда же и отправишься!

— Оставь ее! — внезапно прошептал Кародрон, сипя и присвистывая, и Раду увидел его лицо, лицо мертвяка с пустыми глазницами, провалившимся носом и обнажившимися зубами. — Оставь ее, или ты пожалеешь, вы оба пожалеете!

Раду вновь кинулся на него, но тень Кародрона будто растаяла в дымке.

— Что тебе до нее?! — выкрикнул Раду в пустоту. — Оставь нас в покое! Оставьте все нас в покое!

Он закричал, стиснув зубы, и рухнул на колени.

* * *

Элла не оставила своего замысла. Проснувшись утром, она обнаружила на туалетном столике деньги и записку, написанную витиеватым почерком: "С добрым утром, любимая! Я надеюсь, страхи не тревожили твой сон. Прости, что оставляю деньги так, я не знал, как предложить тебе. Если тебе что-то нужно, ты только скажи. Достану все, кроме луны с неба. Твой Раду". Немного поразмыслив, она взяла то, что он ей оставил.

Сложив деньги в бежевую сумочку, девушка на всякий случай проверила еще разок, не изменилось ли чего-нибудь снова в ее паспорте. Но ее девичья фамилия была на месте. Облегченно вздохнув, она сунула документы в один из карманов платья, застегнула его на молнию и отправилась в город. Она была очень осторожна и старалась на сей раз не привлекать внимания кого бы то ни было, ни с кем не разговаривала и смотрела преимущественно себе под ноги. Однако без приключений не обошлось. То ли она перенервничала накануне, то ли это было действительно так, но Элле всю дорогу казалось, что кто-то неотрывно следует за ней по пятам. Она никого не видела, но ее не покидало ощущение некоего холода, словно бы кто-то пытается просверлить взглядом ей затылок. Девушка даже обернулась несколько раз, но никого подозрительного не обнаружила, словно бы ее преследователь был тенью. Смахнув со лба выступившую от испуга испарину, Элла остановилась, глубоко вздохнула и решила взять себя в руки. "Так, больше никаких происшествий. Клянусь, это мой последний выход в город. Больше я сюда ни ногой", — сказала она самой себе. Но едва она произнесла это, как растянулась на ровном месте, будто ее толкнули. Поднимаясь и потирая ушибленную коленку, Элла боковым зрением заметила одного из друзей Яна и сразу же отвернулась. Парень был достаточно далеко, и она не знала, видел ли он ее. Мысли о том, чтобы не попасться на глаза мужу тут же вытеснили мысли о безотчетной тревоге и о том, что рядом с ней в тот момент, когда она упала, никого не было. Поправив волосы и платье мимолетным движением, Элла прибавила шагу и уже через несколько минут входила под прохладные своды здания библиотеки. Краем уха девушка услышала, что ее вроде как окликнули, но не обратила внимания и, прошмыгнув через пропускной пункт, оказалась внутри.

Она благополучно заперлась с книжками по мифологии и легендам древнего Дэммерунга, стараясь ни о чем не думать кроме самой цели своего визита в библиотеку. Конечно, она отдавала себе отчет в том, что Раду за две тысячи лет своего существования мог пересмотреть все библиотеки в мире, но он говорил, что большее время пробыл в забытьи. И потом, ей почему-то казалось, что она каким-то немыслимым образом может узнать что-то важное, что мог пропустить бессмертный.

Народное сознание сохранило в памяти куда больше, чем официальные исторические источники. Так, в одной из старых-старых книжек Элла нашла легенду о царевиче Радеме-Освободителе, освободившем Дэммерунг и Зерлихьт от пут Темного Властелина, но погибшем при этом. Наткнувшись на его имя, она любовно разгладила ветхие странички и прочитала историю Раду, наверное, раз десять, окончательно уверившись в правоте его слов. Еще одной интересной находкой была легенда о носферату, таинственном ночном монстре, державшем в страхе одну деревушку к западу от столицы. Монстр являлся каждую ночь в облике красивой белокурой девушки, передвигался словно тень и пугал местных жителей. Что именно творил ночной посетитель из истории было не совсем понятно, зато расправа дэммерунжцев над несчастной Адель (а это, скорее всего, была именно она) заняла целых три страницы. Кто-то из деревенских, набравшись храбрости, смог изловить девушку. Все жители селения, собравшись с факелами, посадили ее в некое подобие клетки и выставили на открытое место. На рассвете ее тело воспламенилось, Адель умоляла их о пощаде, просила положить ее в землю, обещала никогда больше не тревожить покой дэммерунжцев, но их сердца были глухи. Умирая, она кричала так, что потом в деревне заснуть никто не мог. Все слышали крики несчастной и мужской голос, выкрикивавший ее имя и проклятья на головы убийц. В следующее же полнолуние вся деревня вместе с жителями была сожжена дотла. Уцелевшие рассказывали, что видели посреди огня фигуру мужчины, объятую пламенем. Таков был конец Адель и Митхеля. Знал ли об этом Раду? Может статься, что и знал. А может быть, и нет.

Это было единственное, что могла найти Элла, кроме детских сказок и откровенно фантастических историй о вампирах, оборотнях и горных эльфах, ворующих тела одиноких путников. Но о проклятых, детях ночи, не было ни слова. Она снова просидела до самого закрытия в бесплодных поисках чего-то важного, что могло бы помочь Раду. Услышав звонок дежурного, девушка нехотя встала со своего места и двинулась к выходу.

— Какая прилежная студентка, — заметила ей высокая женщина в больших очках. — Я завидую вашим преподавателям, милочка.

— Что вы, мне просто действительно интересно, — вежливо отмахнулась Элла и вышла на улицу.

Едва за девушкой закрылась дверь библиотеки, как ее грубо схватили за руку. Элла обернулась и встретилась взглядом с Яном.

— Ой, посмотрите, кто у нас здесь! — противно процедил он. — Беглая жена от живого мужа!

Элла дернулась, пытаясь вырваться, но ее окружили, закрыли рот и затолкали в серую машину, стоящую рядом.

— Ну и где твой защитничек?! Бросил тебя?! Хотя, как я гляжу, деньжатами ты обзавелась, вон, какие шмотки нацепила! — прошипел Ян ей в ухо, и Эллу едва не стошнило он пахнувшего на нее перегара. Она, стиснув зубы, попыталась оттолкнуть его от себя, но тут же больно получила по скуле.

— Молчи, сука! — прикрикнул Ян на нее. — И сиди смирно, если не хочешь, чтобы я тебя сдал полиции! Там любят таких хорошеньких и строптивых!

— Эй, Ян, глянь-ка, что у нас здесь! — сидевший впереди парень показал ему смятые купюры, которые вытащил из сумочки Эллы. — Гульнем, а?

— Покатаемся по Дэммерунгу, а потом заберем Анжелу и поедем за город, к старухе Берте! Она готовит недурное пойло, а сегодня малышка за всех платит, так ведь, малышка? — и Ян, крепко сжав руками Элле лицо, поцеловал ее губы.

— Это дело! — отозвался водитель и рванул с места так, что девушку отбросило на спинку сиденья.

Элла в бессильном гневе сжала кулаки, едва сдерживая слезы, готовые вот-вот брызнуть из глаз. Она выпрыгнула бы и на ходу, если бы двери машины не были заблокированы, а рядом не сидел Ян. Они безостановочно болтались по городу, пока окончательно не стемнело. Ян сыпал сальными шуточками, почти не обращая внимания на Эллу. А она с тоской смотрела на последние лучи заходящего солнца и мысленно просила у Раду прощения...

* * *

Раду пришел в этот вечер так рано, как только смог. Нехорошее предчувствие терзало его сердце. Дом еще снаружи показался ему каким-то пустым. Он окликнул Эллу, едва вошел в маленький дворик. Не услышав ответа, молодой человек тенью пронесся по тропинке, ведущей к дому, и рывком распахнул дверь.

— Элла, я здесь, — сказал он тихо и запнулся. — А где ты...

Ни в комнате, ни в кухне, ни где бы то ни было в доме или в саду не было и следов ее присутствия. Раду, было, решил, что Элла, пока его не было, все-таки спустилась в подземелье, но книги стояли ровными рядами, и было не похоже, чтобы их трогали. Тучи мыслей пронеслись в его голове. Он предполагал все, что угодно, но только не то, что Элла могла просто сбежать, даже когда обнаружил, что она взяла деньги. Раду метался по дому, как запертый в тесной клетке зверь, одновременно боясь покинуть его, чтобы не разминуться с ней. Он не слышал ее, не мог чувствовать, как мог еще неделю назад. Ему казалось, позови она на помощь, он бы услышал ее. Но как он ни всматривался в непроглядную темень, как ни вслушивался в сумеречную тишь, — все было безрезультатно. Когда время подошло к полуночи, он вышел в ночной сад. С моря тянуло свежестью и прохладой, цветы пьяняще обдавали ароматом, а где-то в ветвях заливалась брачной трелью птаха. Но Раду казалось, что он слышит лишь стук собственного сердца. Подняв лицо к ночному небу, он выкрикнул что было сил:

— Элла!!!

Элла сидела в душной машине между Яном и его другом, пытавшимся все время погладить ее коленки и скользнуть рукой под юбку. На переднем сиденье рядом с водителем сидела Анжела в кофточке Эллы и, визгливо подхахатывая, рассказывала, как ей удалось ловко стащить выручку за день из парикмахерской, где она работала.

— Оставь все себе, — хвастливо заявил Ян. — Сегодня у нас есть, на что гулять: малышка угощает. Малышка у нас провинилась, она теперь будет хорошей девочкой. Правда, малышка?

И он так неосторожно прижал к себе Эллу, что та невольно вскрикнула.

— Ян, ну чего ты такой грубый! — протянула Анжела. — Ой, малыш, ты такой человечек хороший, он тебя так любит, я даже немножко завидую. Ой, слушай, я тут кой-чего из твоей одежонки позаимствовала, ты не обижайся, ладно? Я верну, обязательно, только подзаработаю чуть-чуть.

Элла ничего не ответила и посмотрела, насколько это было возможно, за окно. Они ехали той самой дорогой, что виднелась из ее маленького дома. Вдруг она явственно услышала голос Раду, как он зовет ее, и сердце ее заколотилось, так, что ей показалось, оно выпрыгнет из груди или неминуемо разорвется.

— Раду, — прошептала она и прикусила губу, поймав на себе злобный взгляд Яна.

Они доехали до небольшой деревушки и вошли в крайний дом, старый и покосившийся. Элла подумала, что если ей удастся сбежать, то она вполне сможет добраться до побережья. Только как это сделать, если Ян все время рядом, да и друзья его ничем не лучше.

Дверь дома, куда они постучали, открыла высокая носатая старуха, такая же древняя и покосившаяся, как и сам дом. Изнутри пахнуло сыростью и чем-то неприятным.

— Ян, я говорила, что в кредит больше не отпускаю! — сухо сказала старуха и попыталась закрыть дверь.

Ян схватился за дверь рукой.

— Берта, смотри, что у нас есть! — и он протолкнул вперед Эллу.

Старуха схватила Эллу за подбородок крючковатыми пальцами, приподняла ее лицо ближе к свету, потом, прищурясь, посмотрела на Яна.

— Хороша девка! — пробурчала она. — Но натурой не возьму. Деньги будут — тогда и приходи.

— Не хочешь — не бери, — обиделся Ян. — Я сам ее трахать буду. Это жена моя. Эд, покажи ей деньги!

Элла чувствовала себя так, будто ее публично раздели донага, а потом вываляли в грязи и отходах. Ей хотелось плакать, но она усилием воли сдерживала слезы, чтобы не показывать свою слабость. Старуха презрительно осмотрела ее с ног до головы, хмыкнула и, взяв деньги, скрылась в доме. Минут через пятнадцать у них уже был накрыт столик во дворе. А еще через полчаса был накрыт столик в другом углу двора для такой же разгульной компании. Среди пьяных выкриков, звона посуды, хохота и брани Элла чувствовала себя как в преисподней. Вжавшись в плетеное кресло, она ждала подходящего момента, но, казалось, постоянно была под наблюдением. И Ян, похоже, сколько ни пил, не терял бдительности. Девушка, было, совсем уже отчаялась, как вдруг он взял ее за руку и сказал:

— А ну-ка, пойдем.

Элла не успела подняться, как Ян рванул ее с места и потащил за дом, в темный угол двора.

— Ну, теперь ты мне за все заплатишь, правда, малышка? — он прижал ее к грязной стене и поцеловал в шею. — Скажи же, что я лучше него, я же знаю, как сделать тебе хорошо, а он нет.

Она оттолкнула от себя Яна, дрожа от отвращения и гнева. Он ударил ее наотмашь, и Элла закрыла лицо руками, ожидая продолжения. Но удара не последовало. Вместо этого Ян схватил ее за волосы и начал пригибать голову книзу, приговаривая:

— Ты будешь делать все, что я тебе скажу, поняла?

Он одной рукой расстегнул штаны, второй продолжая наклонять голову Эллы. Она уперлась в него руками и что было сил ударила коленом в пах. Ян невольно отпустил ее и согнулся пополам. Элла, недолго думая, кинулась бежать. Но не тут-то было. Яну, хоть и было больно, но не до такой степени, чтобы просто так отпускать свою добычу.

— Стой, сука, — прохрипел он и дернул Эллу за ногу.

Девушка плашмя упала на живот, ободрав при этом локти и колени. Ян медленно присел рядом на корточки, но не удержался и упал прямо на Эллу. Она отбивалась от него как могла и чем могла — руками, ногами, зубами... Ей каким-то чудом удалось выскользнуть из-под него, оставив в его руках свою туфельку.

— Элла! Стой! — жалобно крикнул он. — Стой, малышка, я не успеваю за тобой!

Элла на ходу сняла вторую туфельку и бросилась прочь, не оглядываясь. Ян, шатаясь, поднялся и попробовал следовать за ней, но не удержался на ногах и рухнул на колени.

— Малыш, — простонал он. — Я люблю тебя, малыш. Ну куда ты?..

Он поцеловал ее туфельку, которую держал в руках, прижал ее к сердцу, а потом запустил Элле вслед и упал лицом вниз.

Элла слышала, как Ян кричал, и это только добавило ей скорости. Запинаясь об острые камни, спотыкаясь и падая, она все-таки выбралась на дорогу. Так неожиданно быстро, что даже не заметила этого, пока не увидела слепящий свет фар и не услышала визг тормозов. Едва увернувшись от машины, Элла, не чуя под собой ног, пересекла трассу и кубарем скатилась вниз по дорожной насыпи. Не обращая внимания ни на порванное платье, ни на ободранные ноги, не останавливаясь на минуту, Элла бежала домой.

* * *

Раду вернулся из сада в дом, распахнул окно и прилег на широкий подоконник, ожидая рассвета. "Куда идти? — думал он. — И зачем? Ей больше не нужна моя помощь... Ей не нужен я..." Он закрыл глаза и вслушался в шум прибоя, доносившийся издалека. Но вместо рокота волн он вдруг услышал сбитое бегом дыхание, торопливые шаги маленьких босых ног и родной голос, шептавший через слезы: "Раду, Раду, помоги мне..."

Не медля ни секунды, Раду пошел туда, где слышал ее. Элла, совсем без сил, лежала на земле в полукилометре от дома и горько плакала. Раду бережно поднял ее и сам не смог сдержать слезы: руки и ноги девушки были разодраны в кровь, платье перепачкано грязью и кровью, а вокруг правого глаза образовывался синяк. Она крепко обняла его за шею и прижалась всем телом, так что ему показалось, что ее сердечко бешено колотится внутри него.

— Раду, я не сбежала, я не ушла от тебя! — всхлипывая, бормотала Элла. — Это Ян, он... Он нашел меня... Он увез меня... Но я смогла... Я нашла... Забери меня домой, пожалуйста!..

— Крошка моя, почему же ты сразу не позвала меня, — Раду прижался к ней щекой и шептал прямо в ухо. — Я пришел, где бы ты ни была, забрал бы тебя... Прости меня, мое маленькое чудо...

Он осторожно принес Эллу в дом и положил на кровать. Набрав воды в ванну, молодой человек вернулся и раздел ее. Элла была почти без сознания, она чувствовала, что не может и не хочет ни сопротивляться, ни что-то скрывать, потому что Раду не мог причинить ей зла. Он аккуратно взял ее на руки и перенес в ванну. Тело Эллы горело и ныло, и вода принесла успокоение. Убедившись, что девушка не соскользнет под воду, Раду взял приготовленный заранее острый нож и сделал небольшой надрез на своей ладони. Опустив руку в воду, он погладил разбитые о камни ступни Эллы, потом ободранные колени и руки. Лишь он касался ее тела, боль уходила.

— Что ты делаешь? — как сквозь сон спросила Элла.

— Кровь бессмертного залечит твои раны. Завтра ты и не вспомнишь об этом.

Он улыбнулся и погладил ее по щеке.

— Какая ты красивая, моя маленькая, — продолжил Раду.

Элла перехватила его руку и строго сказала:

— Раду, пожалуйста, не называй меня малышкой. Никогда.

Он улыбнулся:

— Хорошо, не стану. Тебе нужно избавиться от своего прошлого. Не вспоминай о нем. Ты все мне расскажешь завтра, хорошо?

Элла кивнула. Ей стало гораздо лучше, боль ушла и вернулись силы. Она почти не видела лица Раду, но чувствовала на себе его взгляд, такой горячий, что ей стало жарко. Воспоминания о только что пережитом кошмаре словно бы подернулись дымкой и ушли куда-то в прошлое. В этот момент во всем мире были только они вдвоем. Раду нагнулся и нежно поцеловал ее. Она увидела его глаза совсем рядом, только сейчас она разглядела, какие они большие, ведь любой, даже самый тусклый источник света заставлял его болезненно щуриться. Элла улыбнулась ему и поцеловала в ответ, так глубоко и страстно, как не целовала никого и никогда. Он провел рукой по ее груди, и ее тело трепетно отозвалось. Она обняла его и попыталась прижаться, отчего Раду не удержался и оказался в ванне рядом с Эллой. Оба весело засмеялись.

— Скоро рассвет, — тихо сказал он и поцеловал ее глаза.

— Почему я не могу пойти с тобой? — спросила вдруг Элла.

Он тяжело вздохнул и выбрался из воды.

— Не торопись, Элла, — сказал он. — Я верю, скоро придет время, и мы будем вместе навсегда. А пока — мы вместе каждую ночь. А это не так уж мало, правда?

— Но почему, почему? — не понимала она.

— Потому что, — он выпрямился и откинул мокрые волосы назад резким движением. — Потому что я — дитя ночи. И потому что я не знаю, что со мной происходит, пока я сплю. Может, меня и нет вовсе. Я всего лишь прах. И живо только мое сознание. И это сознание очень любит тебя, Элла. Все будет хорошо.

Элла вылезла из воды и завернулась в полотенце.

— Но куда ты пойдешь в таком виде? Ты же весь мокрый!

— А ты полагаешь, бессмертный может простудиться? Иди ко мне.

Он обнял ее и поцеловал ее мокрые волосы.

— Прости меня...

— Я люблю тебя, Раду, — сказала Элла, прижавшись к нему. — И не оставлю тебя.

Раду снова поцеловал ее и ушел. Элла молча смотрела, как удаляется в сторону гор его грустная фигура. Только сейчас она вспомнила то, что произошло с ней этим вечером, и ей показалось, что это было не с ней. Она осмотрела свои ноги и руки, где, точно знала, были ссадины, — кожа была гладкой и не хранила даже следов повреждения. У Эллы вдруг закружилась голова и страшно захотелось спать. Она не стала противиться сну, легла на кровать и проспала почти до самого вечера.

О произошедших накануне событиях напоминало только ее грязное разорванное о придорожные камни платье. Элла осмотрела карманы, нашла паспорт и порадовалась, что не положила его в сумочку, которая безвозвратно пропала вместе с деньгами и студенческим билетом. Она не стала одеваться, накинув поверх ночной рубашки легкий пеньюар, и решила остаться дома. Остаток дня пролетел незаметно, и Раду появился почти сразу после наступления сумерек, так что Элла даже не успела почувствовать себя одинокой.

— Я боюсь, что Ян не оставит меня в покое, — сказала она ему после того как поведала обо всех своих злоключениях.

— Тогда напиши все от его имени, напиши, что он не мог забыть тебя, не хочет оставить и мечтает вернуть, — ответил Раду.

— От его имени? — не поняла Элла.

— Конечно. Он до сих пор связан с тобой, помнит тебя. Сколько бы боли он ни причинил тебе, не считай, что он тебя никогда не любил. Просто это все, на что он, к сожалению, способен. Пиши.

Раду нежно обнял ее за плечи и усадил за письменный стол. Элла повиновалась ему. Прошло около часа. Она писала листок за листком, но в ее постоянно что-то не устраивало. Девушка комкала исписанные листки один за другим, пока, бессильно опустив руки, не призналась:

— Я не могу. Я не знаю, что можно написать.

— Хорошо, — мягко сказал Раду. — Пиши: "Я пытался забыть ее, вычеркнуть ее образ из памяти, разорвать со своим прошлым, никогда не возвращаться более, как пес на свою блевотину..."

* * *

...События последних дней пронеслись в памяти Эллы быстрее молнии. Она снова посмотрела на кольцо Раду и улыбнулась. Еще раз сладко потянувшись, она бодро вскочила с кровати и, весело напевая, побежала в душ. Закончив водные процедуры и позавтракав, Элла занялась домашними делами. Но едва она справилась с уборкой, как в дверь постучали. Порядком испугавшись, девушка осторожно подошла к двери.

— Кто там? — опасливо спросила она.

— Простите, вы — Элла Дульдер? — услышала она молодой голос. — Прибыл ваш заказ. Пожалуйста, примите и распишитесь.

Элла приоткрыла дверь и увидела трех молодых людей в форме посыльных.

— Заказ? — переспросила она.

— Да, ваш заказ, — повторил тот, что казался постарше. — Мастер Клавир сделал все в соответствии с вашими требованиями. Пожалуйста. Куда вам поставить инструмент?

Только сейчас она заметила за их спинами пианино.

— Пожалуй, вам удобней будет внести его через сад, — ошеломленно проговорила она.

Когда посыльные ушли, поставив пианино на веранде, Элла долго еще не решалась подойти к нему. Она молча любовалась инструментом, понимая, что это подарок Раду, а никакое не чудо. Наконец, она осторожно открыла крышку и коснулась пальчиками клавиш.

— Как же я давно не играла! — радостно вздохнула она, и из-под ее рук полились звуки старой-старой колыбельной песни, которую когда-то пела ей мать, и которую она сама больше никогда не слышала в Дэммерунге.

Ее переполняло чувство, уже почти ею забытое, чувство восхищения и трепета перед музыкой и одновременно какой-то гордости и восторга от возможности обладания ею. Радости было так много, что Элле казалось, она сейчас перельется через край, вырвется из нее и разлетится солнечными искорками по всему дому. Она играла и пела, порой, через слезы, пока вдруг не почувствовала, что еще секунда — и она может задохнуться от счастья. Легко поднявшись, как птичка, Элла выбежала в сад и, протянув руки навстречу солнцу, радостно закричала:

— Я люблю этот мир! Люблю это солнце, эту траву и листву! Люблю все, что дышит и живет! Я так счастлива!

Ей было необходимо с кем-нибудь поделиться своей радостью, с человеком, который понял бы ее. Она вспомнила о Габриель Тайлер и о том, что Раду говорил ей про телефон. Немного покопавшись в шкафу, она извлекла его и без труда подключила.

— Госпожа Тайлер! — весело сказала Элла, услышав в трубке знакомый голос.

— Эллочка! Как же я рада тебя слышать! Как ты там? — защебетала в ответ Габриэль.

— Госпожа Тайлер, вы не поверите: Раду подарил мне пианино! Я так счастлива, что мне кажется, я сейчас взорвусь!

Габи Тайлер по-доброму рассмеялась.

— Узнаю мою девочку, — сказала она. — Значит, у тебя все хорошо?

— Ага! — ответила Элла. — Госпожа Тайлер, приходите ко мне в гости, а то я целыми днями одна. И в город выходить никакой охоты нет. Приходите вместе с Евой, если хотите. Давайте завтра, хорошо? Я пирог испеку... Дом найти несложно: Побережье, дом 2, возле гор. От автобусной остановки прямо через пустошь. Будете? Я вас встречу.

— Обязательно, девочка, — как-то немного грустно согласилась Габриэль. — То, что в город тебе не хочется — это правильно, на воздухе оно и лучше.

Договорившись на два часа пополудни, Элла положила трубку. Вдруг ей показалось, что за окном мелькнула чья-то тень. Она уже не в первый раз видела странные тени, словно преследовавшие ее, но это было в городе, а в городе все строения отбрасывают причудливые тени. Но здесь, на открытом пространстве, под ярким солнцем? Элла махнула рукой, словно сбрасывая наваждение. "Наверное, показалось, — решила она. — За последние дни слишком много ярких впечатлений, вот и мерещится всякое".

В этот вечер Раду пришел довольно поздно, так что Элла начала уже, было, беспокоиться. Он нежно поцеловал ее, смутился в ответ на ее благодарность за пианино и согласился на то, чтобы Элла принимала гостей.

— Конечно можно, — улыбнулся он в ответ на ее вопрос о госпоже Тайлер. — Ты можешь делать все, что захочешь. Если тебе что-то будет нужно, ты только скажи мне, хорошо? А теперь я хочу, чтобы ты прочитала сегодняшнюю газету. Взгляни, вот эта страница. Похоже, что провидение опередило нас.

Она зажгла лампу, а Раду присел в темном углу. Пробежав глазами колонку происшествий, Элла сначала и не поняла, какое отношение она имеет ко всему этому. Но, вчитавшись внимательней, едва сдержала крик ужаса.

— Каюсь, я иногда желала ему смерти, — прошептала она. — Но никогда всерьез, и уж тем более — не такой...

Она еще раз прочла заметку под глупым названием "Конец пирушки был печален": "Веселая пирушка неработающих граждан и криминальных элементов в поселке Беербау закончилась отнюдь не весело. Пятеро пирующих оказались в больнице с диагнозом "отравление", их состояние характеризуется как критическое. Одного человека спасти не удалось. Имя — Ян Грабе, возраст — 28 лет, рост — 187 см, положение — безработный. Женат, жена — Элла Грабе, 23 года, находится в розыске. Причина смерти — удушение рвотными массами". Элле стало нехорошо.

— Раду, я... — начала она, но не смогла договорить.

— Ты не виновата, мое маленькое чудо, — сказал он, погасив лампу и обняв ее за плечи. — Мне тоже жаль его. Его жизнь была бессмысленной. Не было ни желаний, ни цели, ничего из того, ради чего живет человек. Наверное, нельзя так плыть по течению, лишь по воле волн и ветра, ни к чему не прилагая усилий, ни во что не вникая...

— Это была его любимая фраза: "не вникай", — грустно сказала Элла. — Так и прошел мимо жизни. Так и умер.

— Не будем говорить о мертвых плохо, — отозвался Раду. — Не в наших силах изменить его посмертную участь, но я надеюсь, он искупил себя, хоть немного, мучительной смертью.

Больше они не возвращались к этому разговору. Элла, хоть и корила себя внутренне за свое бессердечие, но все-таки чувствовала некоторое облегчение. Она играла для Раду, и музыка вновь заставила ее забыть все печали и тревоги. Элла спела ему колыбельную, ту самую, что слышала от матери в последний их вечер. Кто знает, сколько раз потом она слышала ее во сне, но только во сне... Раду слушал молча, грустно улыбаясь и думая о чем-то своем, далеком и почти забытом. Когда она закончила петь, он подошел к ней, наклонился и прижался щекой к ее щеке. Элла улыбнулась, повернула к нему лицо, и их губы встретились в жарком поцелуе. Он встал, держа ее на руках, а она обхватила его ногами, продолжая жадно целовать. Раду перешел к дивану. Элла, лукаво улыбнувшись, села верхом на нем и сказала:

— Сегодня моя очередь, расслабься...

Она сняла платье, под которым ничего не оказалось, и откинула назад волосы. Он поднялся и поцеловал ее обнаженные груди, Элла взъерошила его черные кудри и расстегнула ему рубашку. Она чувствовала его дыхание, его страсть, каждое его прикосновение отзывалось в ней бурей чувств и эмоций. Он прижал ее к себе, и они оба задохнулись в поцелуе.

— Кажется, что-то произошло. Элла, я...— прошептал Раду, когда все закончилось.

Элла не дала ему договорить, коснувшись пальчиками его губ.

— Тихо, — сказала она. — Не говори ничего. Прислушайся, как тихо в саду. Наверное, будет гроза.

Она поцеловала его и легла ему на грудь.

— Мне никогда не было так хорошо, — продолжила Элла.

Раду улыбнулся и поцеловал ее волосы.

— Мне тоже, — сказал он.

— Раду, прости, что я такая болтушка, — шепотом проговорила Элла. — Можно спросить?

— Конечно спрашивай, мое маленькое чудо.

— Ты говорил, что тебе удалось сделать себе документы, — продолжила она, играя с пальцами его руки. — А как? На чужое имя? Или в твоем паспорте стоит фамилия МизИр?

Раду тихо засмеялся и погладил ее плечо.

— Ну, не на чужое имя, — ответил он. — На свое. Только я перевел старинное именование моего рода на современный язык Дэммерунга. Я — Радем Дульдер.

— Дульдер?! — Элла не поверила своим ушам. — Так мы однофамильцы?!

— Может быть и так, любимая, — пожал плечами Раду. — А может, наша встреча далеко не случайна?

Элла засмеялась и крепко обняла его.

— Ты не представляешь, как я счастлива сейчас, — сказала она. — Наверное, в первый раз за всю мою жизнь, с тех пор как я потеряла родителей. Ты слышишь, гремит гром? Дождь! Пойдем, скорее, в сад!

Она вскочила и, взяв Раду за руку, выбежала в сад. Ночное небо разразилось шумным ливнем. Элла стояла под дождем и радостно смеялась.

— Мы с тобой как первые люди, Раду! — крикнула она, стараясь перекричать шум дождя. — Он совсем теплый!

Раду подхватил ее на руки и закружил. Мокрые птахи, приумолкнувшие перед стихией, удивленно наблюдали, как два нагих человека бегали между деревьями, смеялись и целовались, словно бы и не было ни дождя, ни тревожного грома, ни ослепительной молнии. Для них не существовало ничего вокруг, так что даже тени, сгущавшиеся вокруг их маленького дома, поспешили развеяться, будто их спугнул свежий грозовой ветер.

Ближе к рассвету Раду перенес Эллу в дом, сказав, что она днем принимает гостей, а потому нужно хорошенько выспаться. Элла грустно попрощалась с ним, впрочем, тут же заснув. Раду оделся, поцеловал Эллу на прощание и скрылся за калиткой. А Элле снились тревожные сны: странные тени, желающие ей смерти, Раду, внезапно обратившийся в прах, маленький мальчик с большими зелеными глазами и чуть вздернутым носиком Эллы и с черными кудрями и тонкими губами Раду, которого Элла пыталась уберечь от кого-то, пока не появилась красивая женщина, чрезвычайно похожая на Раду, и не вывела Эллу к свету...

* * *

Когда Элла проснулась, ее долго не отпускало ощущение того, что она видела во сне что-то важное, что-то, что она должна была помнить, но вдруг забыла. Она села на постели, обхватив голову руками, но, сколько ни пыталась, вспоминала лишь краткие обрывки, которые тут же ускользали из памяти, словно их сдувало ветром. Решив, что сны — пустое, Элла поднялась с постели, секунд тридцать постояла, потягиваясь, и вдруг хлопнула себя по лбу:

— Госпожа Тайлер! А я тут валяюсь! — и побежала на кухню.

...Габи Тайлер заметила хрупкую фигурку в белом еще из окна автобуса. На минуту ее тревожное лицо озарилось доброй улыбкой. Выйдя, она радостно обняла свою воспитанницу:

— Здравствуй, мое солнышко! Как ты хорошо выглядишь!

— Спасибо, госпожа Тайлер. Не будете против пройтись пешком?

Они неторопливо прошли через пустошь, а когда подошли к дому, Габриель, не сдержавшись, охнула:

— Ты здесь живешь, детка? Какая красота... И море совсем рядом...

— Я часто хожу туда гулять, — отозвалась Элла. — Кстати, а почему вы без Евы? Маленькой девочке наверняка бы нашлось занятие и в саду, и на побережье...

— Ох, на то есть столько разных причин, — вздохнула госпожа Тайлер. — Кроме того, мне хотелось бы серьезно с тобой поговорить, Элла. И это очень хорошо, что твой дом стоит так одиноко.

Элла посмотрела на нее, удивленно распахнув глаза, но ничего не ответила. Так молча они проследовали в дом, перекинулись парой формальных фраз, Элла пригласила к чаю, госпожа Тайлер вежливо согласилась, и уже за чаем вернулась к разговору:

— Знаешь, дочка, надеюсь, ты позволишь так себя называть, ведь ты для меня теперь единственный родной человечек, — при этих словах у Эллы к глазам вдруг подступили слезы, и она поспешно закивала головой. Габриель продолжила: — Наверное, мне давно это нужно было тебе рассказать, но я сначала боялась, потом надеялась, что все в нашем королевстве рассосется как-то само по себе, потом потеряла из виду тебя, и...

— Госпожа Тайлер, прошу вас, не говорите загадками, — попросила Элла.

— Хорошо, — согласилась, вздохнув, та. — Если начинать сначала, то история эта длится уже две тысячи лет. Давным-давно, ты, может быть, не знаешь, Дэммерунг был гораздо больше, и столица располагалась как раз там, где сейчас плещется море. И правили тогда совсем не Гартены, а МизИры. Так вот, когда случилось землетрясение, и море поглотило город, погибли все жители, включая правителя и наследника — принца Радема, последнего МизИра, не оставившего после себя детей. Однако, торжество нового правителя — Гартена I, было недолгим. Потому что в Зерлихьте, соседнем государстве, на территории которого мы сейчас все и живем, жили родственники МизИров, двоюродный дядя принца Радема Хардимон с женой и сыновьями. Они старались держаться подальше от Дэммерунга и его Темного Властелина, который хоть и звался МизИром, но им не был, а просто был женат на дочери последнего правителя. Так вот, когда Хардимон прознал о трагедии, случившейся в его родном королевстве, он постарался напомнить о себе и вернуть престол. Но не тут-то было. Гартен уже добился власти и не хотел ею делиться. Знаешь притчу о драконе и сокровищах? Тот воин, что победит дракона и соблазниться его сокровищем, сам обращается в дракона. Так случилось и здесь. Народный бунтарь, радевший за простых людей, получив власть, стал ничем не лучше Темного Властелина. Он тоже окружил себя Безликими и постарался избавиться от возможных соперников. Хардимон, его жена и старший сын были казнены. Но младший сын Хардимона, Акиль, успел скрыться. Акиля никогда не интересовали имперские амбиции его отца. Он женился, народил детей и зажил тихой скромной жизнью. А чтобы его и его семью не преследовали, переменил фамилию с МизИра на Дульдер. Почти две тысячи лет его потомки жили тихо и мирно, не преследуемые и не гонимые. Из них выходили ученые, писатели и музыканты. До тех пор, пока на престол не взошел Гартен XV. Никто не знает, что в душе у нашего короля, но это только при нем образовалась Тайная полиция, и только при нем начали пропадать люди. Он стал королем, еще когда моя мать была маленькой девочкой. Трудно представить, сколько ему лет. И страшно представить, что или кто продлевает ему жизнь. Каким-то образом он узнал о наследниках МизИров, и стал выслеживать и уничтожать всех, кто носил фамилию Дульдер. Твои родители были последними. Они постоянно переезжали с места на место, нигде не задерживаясь надолго. Может статься, что ты и сама это помнишь. Рождение дочери их в какой-то степени уберегло. Женщина ведь не может претендовать на престол. Но когда твоя мать забеременела во второй раз, они подобрались слишком близко к столице. Бастиан Дульдер, твой отец, опасался за ее здоровье, а лучшие врачи и клиники были только здесь. Поэтому Тайная выследила их, и поэтому твоя мать, бедняжка, была убита. Твоего отца казнили после пыток. Они хотели узнать, остался ли кто-нибудь еще. Маленькую девочку они как-то пропустили...

Элла, бледная, как полотно, вытерла слезы, залившие ей лицо, и, не сдержавшись, всхлипнула. Габи ласково тронула ее за руку.

— Не бойся, девочка моя, тебе ничего не угрожает. Ты выйдешь замуж, поменяешь фамилию, и все будет хорошо. Просто сейчас тебе лучше не ездить в город. Неладно что-то в Дэммерунге. На прошлой неделе казнили совсем еще девчонку, лишь за то, что она сбежала от мужа, мучавшего ее. По улицам ходят Безликие, их стало очень много. Приют распустили, и всех детей развезли по стране. Я даже не знаю, где теперь малышка Ева. Люди пропадают, а над городом сгущается сумрак. Да смилостивятся над нами Хранители!

— Г..госпожа Тайлер, но откуда... Откуда вам все это известно? — спотыкаясь, спросила глухим голосом Элла.

— Откуда? — переспросила Габриель. — Просто у Милинды слишком длинный язык. Стоит ей выкурить "Зеленого послушника", как она пускается в пространные рассуждения обо всем, что ей известно. А господин Тойфель, уж не знаю, как его там зовут на самом деле, хоть и начальник Тайной полиции, но чрезвычайно болтлив в постели. Мили повезло, что ее ушами была лишь я, а не кто-либо еще. Иначе не быть ей ни директрисой приюта, ни вообще в живых. Когда я собиралась забрать тебя, я поняла, что Мили известно больше, чем она стремится показать. Так, за парой трубочек, я из нее выудила все. И испугалась. Я посоветовалась с Йоргеном, тем более что он приходился Ариадне, твоей матери, троюродным братом (Ох, и маленькое же у нас королевство, скоро станем все друг другу родственники), но он вместо одобрения и поддержки велел держаться мне от тебя подальше. Может, из-за своего малодушия он и пострадал...

Габи вздохнула и, виновато улыбнувшись, посмотрела на Эллу. Та молчала.

— Я бы ничего не рассказывала тебе, Элла, — продолжила госпожа Тайлер. — Но ходят слухи, что в Дэммерунге вновь появился Дульдер. Мужчина, состоятельный, но очень скрытный. У него древнее странное имя, которое Милинда не запомнила. Но я сразу подумала о тебе. Может быть, это все только слухи и уж, конечно, ты не имеешь к этому никакого отношения, но лучше тебе все-таки не появляться в городе и не иметь никаких дел с Тайной. Ты бунтарка по природе, а Тайная, сама знаешь, может привлечь лишь за пару слов. И никто и никогда тебя больше не увидит. Пожалуйста, береги себя, девочка.

Женщина, не выдержав, всплакнула. Элла встала и крепко обняла ее, прошептав через слезы:

— Конечно, я буду беречь себя, госпожа Тайлер. И вы... Вы тоже, пожалуйста, берегите себя.

Она сразу поняла, что речь идет о Раду и ни о ком ином, но решила ничего не говорить Габриель. В ее хорошенькой головке бешено крутилось целое сонмище мыслей, ни одна из которых не задерживалась там надолго, тут же уступая место другой. Ей одновременно хотелось и плакать, и все забыть, и что-нибудь сделать... Только вот что — никак не приходило на ум.

* * *

Когда Габриель ушла, Элла отправилась на море подумать. С одной стороны, Радему грозит опасность. А с другой — какое зло может Тайная полиция причинить бессмертному? В нем наверняка больше силы, чем в Безликих. А ей, грозит ли опасность ей самой? Об этом Элла старалась не думать. После того, что произошло за последние дни, больше всего на свете она боялась потерять Раду.

Солнце палило совсем по-летнему, нещадно жарко. Элла присела на свой любимый камушек и опустила ноги в воду. Она посмотрела вниз, на свое отражение, и вдруг увидела как из-за ее плеча выглядывает кто-то или что-то, похожее лишь на силуэт, чью-то тень. Девушка испуганно обернулась и в ту же секунду оказалась под водой. Она отчаянно барахталась, но что-то тянуло и тянуло ее вниз. "Святые небеса, здесь же мелко!" — мелькнуло в ее голове. Элла развернулась к тому, что ее тянет, и увидела бледно-зеленые руки, обхватившие ее ноги. Еще секунда — и между рук появилось некое подобие человеческого лица. Лицо взглянуло на нее, вдруг испуганно разжало руки и исчезло. Элла поднялась и огляделась: вода была ей едва выше колен. Одежда промокла насквозь и с волос капало, а поверх ее белой кофточки было что-то красное, так что девушка решила, что поранилась, когда упала. Но, посмотрев повнимательней, она обнаружила, что это выбившийся из-под одежды медальончик. Крохотная восьмиконечная звездочка горела ярко-красным светом и казалась определенно больше, чем есть на самом деле. Девушка испуганно коснулась медальона рукой, боясь обжечься, но на ощупь он оказался совершенно холодный. Элла бегом выбралась из воды, отжала длинную юбку и припустила к дому.

Дома, переодевшись, она тщательно оглядела себя в зеркале, но не нашла в медальоне ничего необычного. Маленькая серая звездочка тускло отсвечивала от солнечных лучей и совсем не напоминала ту пылающую звезду, что она видела всего несколько минут назад.

— Или я перегрелась на солнце, или в действительности происходит что-то странное, — произнесла она вслух. — И тот, и другой вариант вполне вероятен. Я сидела на солнцепеке достаточно долго, чтобы получить солнечный удар. Потеряла сознание, упала в воду, и мне все привиделось. Игра света и тени — и ничего больше. А медальончик был красный, потому что у меня перед глазами мелькали красные пятна, оттого что я слишком долго смотрела на воду. Все имеет логическое объяснение. Или нет...

Из раздумий Эллу вывел только голос Раду. Она даже не заметила, как он прошел мимо окна и торопливо открыл калитку, увидев вновь неосвещенный дом.

— Элла, ты здесь? — тревожно спросил он, едва вошел.

— Что? — сонно отозвалась она.

— Здесь, — облегченно выдохнул Раду и обнял любимую. — Ну как наша маленькая хозяйка? Принимала гостей?

— Угу, — кивнула Элла. — Раду, госпожа Тайлер рассказала мне очень странную историю...

И она пересказала все, что ей стало известно в этот день.

— Хардимон... — задумчиво произнес Раду. — Хардимон уехал в Зерлихьт совсем молодым. Там он породнился с герцогом и осел навсегда. Кародрон искал их и не нашел, даже когда захватил герцогство... Но я думал, они все казнены... Значит, ты — потомок нашего рода?.. Кто бы знал... Значит, вот почему...

Он осекся и замолчал, решив не говорить Элле о визите Кародрона, чтобы не пугать ее. А Элла была настолько занята своими мыслями, что совершенно не заметила этой недомолвки.

— Раду, это еще не все, — сказала она, немного помолчав. — Я не знаю, было ли это на самом деле, или лишь привиделось мне. Но если было, то меня пытались убить?

— Кто? — всполошился Раду.

— Или что, — уточнила Элла. — Это были тени, странные тени...

— Покажи мне его, — сказал он, когда Элла закончила рассказывать о своем приключении. — Странно, что он оказался у этой девочки...

— Но что? Что это было? — спросила Элла.

Раду не ответил. Он молча разглядывал медальончик, потом осторожно зажал его между пальцами и закрыл глаза.

— Раду, — шепотом позвала Элла, когда минуло полторы минуты, а он так и сидел, не шевелясь. — Раду, что ты делаешь?

Он не отозвался и не открыл глаз. Элле вдруг стало как-то не по себе. Она посмотрела на него, на медальончик и вскрикнула: между пальцев Раду она отчетливо увидела ярко-красный отсвет. Раду словно очнулся от ее вскрика. Он открыл глаза, посмотрел на горевшую звездочку, улыбнулся и спросил:

— Ты это видела?

Она кивнула, не отрывая глаз от звездочки, которая начинала гаснуть.

— Она нашла его, когда была маленькой, — сказал Раду. — Играла с подружками, а он зажегся в траве...

— Кто? Кто нашла? И что все это значит? — засыпала его вопросами Элла.

— Эта девочка, что дала его тебе, — невозмутимо ответил Раду. — Ее уже нет в живых, но она тебя помнит. Носи его и не снимай, он убережет тебя, как уберег сегодня. Может быть, они попытаются еще, но, скорее всего, нет. На твоей груди они увидели Свет Избранных...

На сей раз Элла промолчала, чувствуя себя сопричастной древней тайне, о которой она что-то отдаленно слышала, когда-то очень давно. А может, читала в какой-нибудь легенде. Впрочем, все старые сказки и легенды в последнее время оживали буквально на глазах...

— Как интересно устроен мир, — задумчиво продолжил Раду. — С одной стороны, над нами не довлеет фатум, перст судьбы, и мы вольны сами выбирать тот путь, которым пойдем. А с другой — нет вседозволенности, есть какая-то предопределенность, что-то, что указывает нам этот путь. Мы идем по жизни медленно, и каждый шаг ставит нас перед выбором, куда идти дальше. Каждый раз мы сталкиваемся с препятствиями, делающими наш выбор сложнее и ощутимей. Я мог избежать своей участи, если бы поступил как Акиль. Но что бы стало с Дэммерунгом тогда? Разве мы все остались бы живы? Не знаю... И я никогда бы не встретил тебя. Никогда бы не узнал, что такое любовь...

Он погладил Эллу по щеке и крепко обнял.

* * *

С этой ночи жизнь Эллы и Радема повернула в спокойное русло. Днем она терпеливо ждала его. Хлопотала по дому, следила за садом, болтала с Габриель по телефону, узнавая все последние новости, раз в неделю делала заказ, чтобы пополнить холодильник. Иногда она выбиралась побродить вдоль кромки моря. Тени не тревожили ее больше. Порой она что-то видела вдалеке, но никогда не могла с уверенностью сказать, что ей не показалось. Раду приходил с закатом и оставался почти до рассвета. Он сильно изменился за последнее время. Его кожа была уже не такой бледной, а мягкий свет ночника почти не резал глаза. Он по-прежнему мог передвигаться быстрее любого человека, но все же не так быстро как раньше. А однажды он даже заснул, утомившись жаркими ласками Эллы. Она, по обычаю, лежала рядом и щебетала, не умолкая, пока не задала вопрос, ответом на который была тишина, нарушаемая лишь его ровным дыханием. Элла замолчала, прислушиваясь, а потом осторожно зажгла ночник. Раду мирно спал, перевернувшись на живот, рядом с ней. Она, затаив дыхание, внимательно осмотрела его. То, что было знакомо ей по ощущениям, то, что она видела лишь окутанное мраком, открылось ей во всей полноте. Она любовалась его широкой спиной и сильными руками, с тревогой заметив бесчисленные шрамы на спине, словно от плетки. Некоторые казались совсем свежими, едва поджившими. Элла тихонько коснулась одного из них, Раду дернул плечом и перевернулся.

— Зачем ты зажгла свет? — спросил он.

— Ты спал, — выключив лампу, ответила Элла.

— Спал?! — удивленно воскликнул Раду. — Ночью? Как это... Действительно спал?

— Угу, — улыбнулась Элла, которую позабавила его реакция. — Только скажи мне, что за шрамы у тебя на спине?

Раду пошарил рукой по спине и ответил:

— Не знаю. Я говорил тебе, что не знаю, что со мной происходит днем. Раньше я помнил, что видел в забытьи, а теперь — нет. С рассветом я словно бы перестаю существовать вовсе, будто я всего лишь ночной призрак...

— Ты не призрак, — целуя его, прошептала Элла. — Ты мой Раду.

Время неумолимо двигалось, приближаясь к тринадцатой луне. И чем ближе становился этот срок, тем хуже себя чувствовала Элла. Ей вдруг стало невыносимо тяжело что-то делать днем, а ночью все больше хотелось спать. Она старалась не показывать ничего Раду, но засыпала буквально на полуслове. Кроме того, ее беспричинно тошнило, причем почти постоянно, так что она практически совсем перестала есть. Частенько она плакала, сжавшись в комочек возле окна, тем более что и погода, несмотря на близость лета, перестала радовать ярким солнышком. Небо над Дэммерунгом заволокли свинцовые тучи, из которых не выпало на землю и капли дождя. Воздух стал тяжелым и влажным, и даже с моря не дул свежий ветер.

Раду тревожно всматривался в любимую, которая засыпала у него на руках, так и не ответив, что с ней и не случилось ли чего. Он целовал ее глаза и гладил волосы, смотрел, как изменилось ее лицо, ставшее сосредоточенным и глубоким, и шептал, укачивая ее как малого ребенка, что скоро все закончится, все будет хорошо и они никогда не расстанутся больше. Он думал, что она просто устала от ночной жизни, что ей нужно отдохнуть. Элла не разуверяла его, но сама думала иначе.

В последний день перед тринадцатым полнолунием она вновь пригласила в гости госпожу Тайлер, попросив придти ее одну. Та не заставила себя долго ждать, и к обеду была у Эллы. Едва девушка открыла дверь, Габи сразу поняла, зачем ее позвали. Элла стояла на пороге в маечке и шортиках, в которых спала, накинув на плечи короткий халатик. Ее осунувшееся лицо было бледно, а под огромными зелеными глазами залегли черные круги. Но при всем при этом от нее исходило какое-то умиротворение и покой и даже, если можно так сказать, некое довольство собой.

— Элла, крошка, что с тобой?! — не сдержалась Габриель. — Ты себя плохо чувствуешь?

— Сегодня мне гораздо лучше, госпожа Тайлер, — слабо улыбнувшись, ответила она. — Но вы мне нужны как врач.

— Какой я врач?! — отмахнулась та. — Я всего лишь сельская повитуха, ничего больше.

— Разве вы не догадываетесь, что мне нужна именно ваша помощь?

— Догадываюсь, — сухо ответила Габриель. — Ты хочешь избавиться от него?

— От кого? — испуганно спросила Элла.

— От ребенка, которого ты носишь.

Элла со стоном села на постель и закрыла лицо руками.

— Значит, это действительно так? — прошептала она. — Вы знаете наверняка? Я подозревала, но не верила. Вы можете мне подтвердить? Только... Как это может быть? Ребенок... От Раду...

Габи села рядом и обняла девушку за плечи.

— Он бросил тебя? — тихонько спросила она. — Наговорил тебе, наверное, кучу всего, соблазнил и бросил, когда ты сказала ему о беременности, так?

Элла отрицательно замотала головой и отняла руки от лица. Габриель удивленно посмотрела на нее: девушка радостно улыбалась.

— Раду меня никогда не бросит! — сказала она. — Он любит меня, и я нужна ему. Вот только как я могу быть беременна от него? Это чудо! Госпожа Тайлер, вы можете осмотреть меня, подтвердить как-то? Я понимаю, что я себя чувствую так, как должна чувствовать будущая мать, я чувствую, что он живет внутри меня, маленький такой, совсем крошечный, и все равно не могу поверить...

— Это правильно, что ты позвала меня, — не дав ей договорить, сказала госпожа Тайлер. — Даже если ты хочешь быть матерью, любой дэммерунжский врач просто обязан отправить тебя на аборт и сообщить куда следует. Солнышко мое, дочка, как же так получилось?

— Госпожа Тайлер, если я вам все расскажу, вы не подумаете, что я сумасшедшая? — посерьезнев, спросила Элла.

Габриель взяла ее за руку и сказала:

— Девочка моя, конечно нет!

— Тогда слушайте, — вздохнула Элла. — Начнем с того, что я была замужем...

На протяжении всего рассказа Габи не выпускала руку Эллы и не сводила с нее глаз. То, что говорила ее воспитанница, казалось невероятной выдумкой. Но по мере того, как рассказывала Элла, маленькая звездочка на ее груди разгоралась красным огнем, и даже когда девушка замолчала, продолжала светиться еще какое-то время.

— Сегодня ночью все решится, — сказала она после короткой паузы.

— Ты не боишься? — спросила ее Габриель.

— Я сама выбрала этот путь, — улыбнулась Элла. — Трижды я могла свернуть с него. Я могла не ехать с ним, когда он пришел мне на помощь в тот вечер. Могла уйти, он не держал меня, когда в моем паспорте исчезла графа о семейном положении. Я вернулась к нему и тогда, когда Ян увез меня. Не потому что с Яном мне было хуже. И, наверное, не только потому, что люблю Раду. Просто я чувствую, что мое место — рядом с Раду, и я пройду этот путь до конца. Особенно теперь, когда я ношу под сердцем его ребенка. Я вспоминаю теперь, я видела его во сне, нашего сына...

— Сына? — переспросила Габриель. — Девочка моя, ты понимаешь, что если у вас будет сын, вы вдвойне подвергаетесь опасности?! Тайная полиция и так ищет следы Радема по всему Дэммерунгу! А как тебе удастся скрыть ребенка, когда он появится на свет?!

— Госпожа Тайлер! — грустно улыбнулась Элла. — А вы уверены, что мы переживем эту ночь? Что не обратимся в прах и пепел, или не станем оба вечными странниками между мирами? Я не знаю, куда мы идем, не знаю, что будет с нами, знаю только одно: Раду не причинит мне зла, и то, что я делаю — мой осознанный выбор. Вы же знаете, мне в этой жизни не о чем и не о ком сожалеть. Кроме вас...

Габи крепко обняла Эллу, не сдерживая слез.

— А ребенок, Эллочка?! — сквозь рыдания проговорила она.

— Его отец — дитя ночи, проклятый, я даже не знаю, какой он родится, — прошептала Элла. — И родится ли...

Габриель Тайлер провела у Эллы почти целый день. Она неустанно делилась советами, как правильно себя вести, что можно и чего нельзя. И они обе избегали говорить о грустном и неприятном. Когда солнце, которое в этот день ненадолго заглянуло в Дэммерунг, повернуло к западу, Габи распрощалась со своей воспитанницей, клятвенно пообещав зайти проведать на следующий день. Выйдя за калитку, она помахала Элле рукой и неуверенно зашагала в сторону пустоши, унося в сердце неприятную тяжесть опасения за дорогого ей человека. Солнце, принизывая скупыми лучами серые тучи, рисовало на земле причудливые тени, которые, казалось, оживали в тягучем душном воздухе и кружились в неистовом танце. Со стороны города подул слабый ветер, вместо свежести принесший лишь городскую духоту, смешанную с запахом гниющих отходов. Земля, задыхаясь, молила о дожде, но серые тучи, вмиг пожравшие испуганно мигавшее пустой глазницей солнце, вместо дождя превратили небо в беспросветную муть, разрушаемую лишь черным смрадным дымом, тянувшимся с городской свалки.

Элла, проводив госпожу Тайлер, еще какое-то время стояла возле двери, словно прислушиваясь, потом ее потянуло прилечь. Но едва она дошла до постели и села, как в дверь требовательно постучали.

— Госпожа Тайлер, вы что-то забыли? — крикнула Элла и, не глядя, отворила дверь. За дверью стоял маленький лысый человечек в серой форме Тайной полиции в сопровождении трех Безликих. Элла, испуганно раскрыв глаза, молча смотрела на странную компанию.

— Элла Дульдер? — скрипуче спросил человечек.

Элла, грустно улыбнувшись, кивнула.

— Вы обвиняетесь в подготовке заговора против короля Дэммерунга, Гартена Светлейшего, и нарушении Равновесия, — заложив руки за спину и приподнимаясь на носочках почти при каждом слове, продолжил он. — Прошу следовать за нами.

Пару секунд Элла раздумывала, у нее даже слезы подкатили к глазам, но вдруг ее осенило. Виновато потупив глаза и глядя на человечка из-под пушистых ресниц, она выпрямилась и, понизив голос, спросила:

— Но, господин Тойфель, надеюсь, вы позволите мне одеться? Не заставите же вы следовать за вами женщину в одном нижнем белье?

Для пущего эффекта Элла улыбнулась и слегка дотронулась пальчиком до блестящей пуговицы на сером мундире начальника Тайной полиции. Все это сыграло, как и рассчитывала Элла. Человечек, пошло прищурив левый глаз, окинул взглядом полуодетую девушку с головы до ног и сказал:

— Что ж, госпожа Дульдер, пожалуй, мы подождем.

— Я скоро, — расплылась в улыбке Элла и захлопнула дверь прямо у него перед носом.

Наскоро защелкнув замок, Элла, не теряя ни секунды, метнулась в сторону книжной стены. Цепляясь босыми ногами за края полок, она добралась до нужной, вытащила пару книг и крутанула хрустальный шар. Стена двинулась вперед. Сердце Эллы бешено колотилось, тем более что заподозривший неладное Тойфель приказал Безликим ломать дверь. Девушка юркнула в освободившийся проем и с силой рванула рычаг. Ей казалось, что стена движется чрезвычайно медленно, что от входной двери вот-вот и не останется и кусочка, что ее непременно найдут...

Тайник закрылся и стена встала на место, словно никогда и не двигалась. В этот же момент дверь слетела с петель и в комнату ворвались Безликие.

— Обыщите дом! — услышала Элла совсем рядом. — Она не могла далеко уйти.

У Эллы разрывалось сердце от страха. Тойфель стоял совсем рядом, их отделяла лишь стена из книг, и девушка боялась, что он услышит ее дыхание и сердцебиение, раздававшееся у нее в ушах. Но спускаться вниз в сырую темноту тоже было страшно. Ей безумно хотелось знать, что там твориться за стеной, и уйдут ли они, если не смогут ее найти. До ночи ведь осталось совсем чуть-чуть, а там придет Раду и все изменится. Она прижалась ухом к стене, стараясь уловить все, что происходило снаружи, но ей ничего не было слышно, кроме беспорядочной возни и шума. А творилось там вот что: войдя вслед за Безликими в дом, Тойфель не обнаружил и следа Эллы и понял, что его провели как последнего дурака. Придя в бешенство, он отправил Безликих разыскивать беглянку, а сам принялся шарить по комнате. Он перевернул постель и вытащил все из шкафа, вытряс все ящики стола и даже слазил в камин. Но не нашел ничего, кроме маленького клочка бумаги, завалившегося под кровать, на котором витиеватым почерком было написано: "С добрым утром, любимая! Когда ты проснешься, меня уже не будет рядом. Но это ненадолго, мое маленькое чудо. Скоро мы будем вместе навсегда. Твой Раду". Человечек довольно ухмыльнулся и его бесцветные глаза за толстыми стеклами очков тускло сверкнули зеленым. Он услышал за спиной шаркающую поступь и мычание Безликого и обернулся. Безликий показал на дверь и развел руками.

— Что значит, ее нигде нет?! — вскричал Тойфель. — Вы все обыскали?

Безликий виновато кивнул. Начальник Тайной полиции зло снял очки, откинул их в дальний угол и закрыл глаза.

— Все приходится делать самому! — прорычал он.

От его скрипучего заискивающего голоса не осталось и следа. Впрочем, как и от самого маленького лысого человечка в серой форме. Тойфель открыл глаза. За его веками открылись пустые глазницы, отсвечивавшие трупно-зеленым. Сам он стал выше и шире, так что на затылке лопнула кожа и треснул череп, приоткрыв не плоть, а бурый сгусток материи. Если бы у Безликих были лица, они бы закрыли их в страхе, но у этих существ не осталось никаких чувств, кроме повиновения сильному. Все трое склонили колени перед существом, занявшим собой почти треть комнаты.

— Твоя шлюшонка сама подписала себе приговор, сын! — сказал он. — Я не дам упечь меня во второй раз! Вы оба еще пожалеете...

* * *

К счастью для себя самой Элла не слышала последних слов. Не знала и того, что тело Тойфеля, которого она так боялась, лежит, разорванное в клочья, в ее спальной. Едва она услышала "Что значит, ее нигде нет?!", как инстинктивно шагнула назад и, оступившись, полетела вниз по длинной лестнице в пустую тьму. У нее мелькнула мысль, что она непременно разобьется, как вдруг все вокруг словно замедлилось, а ее саму подхватили чьи-то руки. Когда она шлепнулась на колени в конце своего странного спуска, ее глаза уже привыкли к окружающей темноте и различали вымощенный камнем коридор с множеством дверей. Элла отползла к стене, потирая ушибленную коленку, сжалась в комочек и заплакала.

— Раду... — шептала сквозь слезы она. — Что же нам теперь делать? Тебе нельзя приходить туда! Как же ты найдешь меня, если я сама не знаю, где я?..

Она попыталась встать, но у нее закружилась голова и комок подкатил к горлу. Оставшись сидеть, Элла судорожно поймала ртом спертый воздух подземелья и провела рукой по животу. Вдруг ей показалось, что от кольца, которое надел ей Раду, исходит небольшой лучик. Элла удивленно присмотрелась: лучик стал больше и ярче, только он не исходил от кольца, а падал на него. Элла подняла глаза и увидела перед собой красивую женщину в старинных одеждах, от которой и шел свет.

— Элла, — сказала она, и Элле показалось, что она слышит одновременно звон серебряных колокольчиков, переливы горного ручейка и шепот спокойного моря. — Ты должна помочь Раду...

Элла вгляделась в нее, и ее бледное лицо с тонкими чертами, обрамленное длинными черными волосами показалось ей знакомым. Женщина просяще посмотрела на Эллу и повторила просьбу:

— Прошу тебя, помоги ему! Спаси мое маленькое чудо...

— Медар?! — удивленно воскликнула Элла.

— Да, — задумчиво произнесла женщина. — Так меня когда-то звали. Мой сын в опасности, в большой опасности. Помоги ему! Если ты любишь его, сможешь спасти...

— Как же я его спасу, если сама нахожусь неизвестно где? И у меня совсем нет сил, — прошептала Элла.

Медар улыбнулась и протянула ей руку:

— Я выведу тебя, Элла. А силы? Ты и сама не подозреваешь, сколько сил скрыто в твоем маленьком сердечке.

Элла приняла ее руку, и ее словно подбросило в воздух. Через секунду она стояла рядом с Медар, окутанная ее светом, и чувствовала, как в нее вливаются силы.

— Я готова, — наконец, сказала она, почувствовав себя достаточно окрепшей.

— Идем, — сказала Медар. — И не оглядывайся, что бы ты ни услышала.

Элла шла за ней след в след по длинному узкому коридору, петляющему то вправо, то влево и постоянно раздваивающемуся. То, что раздавалось за ее спиной, могло бы привести в ужас, если бы она во все глаза не смотрела на свою спутницу. Элла кожей чувствовала леденящий холод, окутывающий подземелье, слышала стоны и скрежет, шаркающие шаги и передвижение кого-то огромного и тяжелого. Казалось, что тьма обрела облик чего-то склизкого, ползущего за ними по пятам. То тут, то там хлопали двери и раздавались крики о помощи, осыпались стены и дрожала земля под ногами. Из всех щелей высовывались зеленые полупрозрачные руки, такие же, как и те, что пытались утащить Эллу под воду. Они пытались схватить девушку, но тут же испуганно таяли под ярко-красным огоньком звездочки, разгоревшейся на ее груди. К счастью, этот путь, который показался Элле длиною в вечность, подошел к концу. Впереди забрезжил дневной свет и потянуло свежестью.

— Вот мы и пришли, — сказала молчавшая до этого момента Медар. — Ты можешь выйти, а мне дальше нельзя. Не оглядывайся пока не выберешься, иначе тьма тебя не отпустит. Найди в горах замок Хранителя Равновесия, эта тропа выведет тебя. Ты сможешь помочь моему сыну, в тебе течет кровь Избранных, и ты носишь под сердцем его дитя. Никакая другая смертная не способна на это. Берегись Кародрона. И не дай обмануть себя. Прощай!

Она ласково тронула Эллу за щеку и растаяла в дымке. Элла выбежала из пещеры и остановилась, ошеломленная. Она находилась высоко в горах, хотя ей казалось, что они все время шли вниз. Далеко внизу плескалось море, она видела на горизонте даже шпили древних зданий Дэммерунга и, почти у самого подножия, свой маленький домик. Узкая каменистая тропинка вела направо, но прежде чем идти по ней, Элла прилегла на камень и стала вглядываться вниз. Ей показалось, что она видит все, что там происходит: черную машину Тайной полиции и рыскающих по округе Безликих, которых было так много, что ей казалось, у нее рябит в глазах. Ее словно приблизило к дому, и чем дольше она всматривалась, тем ближе все видела.

— Раду, только не приходи туда, — прошептала она.

— Как нехорошо с вашей стороны было убегать так далеко, госпожа Дульдер, — услышала Элла за своей спиной глухой голос, от которого ее бросило в дрожь. Она не успела обернуться, как ее будто ударило током, и она потеряла сознание.

* * *

Когда Элла очнулась, вокруг было темно и сыро. С потолка капала вода, и звон капель гулко раздавался по всему помещению. Элла протерла глаза и огляделась. Похоже было, что она находилась в одной из камер подземелья, мимо которых ее проводила Медар. Из маленького окошка далеко наверху струился подслеповатый лунный свет, впрочем, неплохо освещавший каменную комнату. За стеной раздавались чьи-то шаркающие шаги и звуки, похожие на стон. В камере была только кучка соломы, на которой лежала Элла и деревянный стол посредине. Девушка встала и подошла к двери. Она была наглухо заперта, и на ее стук никто снаружи не отозвался. Зато за своей спиной она услышала странный шорох, заставивший ее обернуться. Со всех углов к ней сбегались какие-то маленькие существа. Поначалу Элла решила, что это крысы, и, вскрикнув, в три прыжка добралась до стола, чтобы залезть на него с ногами. Существа рассыпались по камере, окружив стол, и она с ужасом увидела, что это не животные. У каждого из них было некое подобие лица, четыре лапки заменяли руки, четыре — ноги. Они смотрели на Эллу маленькими черными крысиными глазками, и их лица выражали явное удовольствие.

— Пошли прочь! — срывающимся голосом проговорила Элла.

Существа не прореагировали. Они, продолжая неотрывно смотреть на напуганную девушку, сложили четыре маленьких ручки и начали мерно раскачиваться, напевая тонкими противными голосками заунывную мелодию. Мелодия доходила до критической точки, существа всплескивали лапками и делали шаг по направлению к ней. С каждым шагом они становились немного больше, а их голоса громче и выше. Перепуганная Элла вертелась из стороны в сторону, а они подходили и подходили ближе. Их головы были уже на уровне стола, так что девушка могла разглядеть проваленные носы, оскаленные острые зубки, словно бы изъеденные кислотой черепа и лоснящиеся гладкие животики, обвисшие между четырех ножек. Их голоса звучали так громко, что Элле казалось, у нее лопнут барабанные перепонки. Одно из существ подошло как-то ближе остальных и голодно облизнуло пухлые растрескавшиеся губы, обнажив острые желтые зубки.

— Помогите!!! — истошно завопила Элла и, изловчившись, откинула ногой наглое существо в дальний угол. Она встала и приготовилась защищаться, но в ту же секунду загрохотал дверной замок и существа, снова став совсем крошечными, разбежались по камере.

Элла повернулась к двери, инстинктивно прикрыв глаза рукой, опасаясь яркого света. Дверь открылась, пропустив полоску тусклого освещения, пробивающуюся через высокую длиннорукую тень. Девушка невольно вскрикнула: перед ней стоял Безликий. Он, шаркая ногами, подошел к столу и стащил Эллу за шкирку, как котенка. Она не успела даже охнуть, как уже болтала ногами в воздухе.

— Пусти! — отчаянно сопротивлялась она. — Пусти меня! Я могу идти сама!

К ее удивлению, Безликий остановился и разжал руки. Элла шлепнулась на пол. Безликий промычал, указывая ей следовать за ним. Элла нехотя повиновалась. Он повел ее по тусклому узкому коридору. Источника освещения не было видно, казалось, что свет исходит от стен. Вокруг были камеры, напоминавшие каменные мешки. Дверью была закрыта лишь та, где сидела Элла, на остальных были решетки, за каждой из которых кто-нибудь находился. Элла чувствовала на себе чьи-то взгляды; ежась, она зябко закуталась в шелковый халатик, что был на ней. Безликий шел медленно, и у нее была возможность рассмотреть, что происходит вокруг. В темноте камер сидели не люди, а какие-то существа, похожие на людей, или когда-то бывшие ими. Полуиссохшие, в грязном рубище, с обрывками грязно-серых волос на коричневых черепах. Они отворачивались и тяжко стонали, когда Безликий проводил мимо них Эллу. В одной из камер она увидела картину, остановившую ее на месте: мерзкие создания, от которых ее избавил безмолвный провожатый, поедали в темном углу человеческое тело. По-видимому, он совсем недавно еще был жив. Его ноги продолжали рефлекторно двигаться, и в тяжелом воздухе стоял запах свежей крови. Элла с ужасом и отвращением смотрела, как наливаются тяжестью гладкие животики людоедов, слышала, как они довольно посапывают, жадно отделяют своими острыми зубками еще не остывшую плоть и хрустят перегрызаемыми костями. Один из них оторвался от пиршества и обратил к Элле запачканное красной жидкостью личико. Посмотрев на нее, он пронзительно заверещал и подбежал к решетке. Девушка в ужасе прижалась к противоположной камере, а он продолжал верещать, указывая на нее своими отвратительными ручонками и зовя на помощь собратьев. На секунду ей показалось, что это то самое создание, которое она всего минуту назад отшвырнула от себя ногой. Внезапно его мордочка приняла испуганное выражение. Он на секунду замолчал, а потом по-крысиному взвизгнул, выплюнул поглощенную им человеческую плоть и кровь и, съежившись и став совсем маленьким, скрылся в темном углу. Элла едва не потеряла сознание от отвращения, как вдруг ее кто-то тронул за руку. Вскрикнув, девушка обернулась и встретилась глазами с человеком, а, вернее, с тем, что от него осталось.

— Да, этот свет, — прохрипел он, похожий на головешку. Казалось, что живыми в нем остались только пронзительно голубые глаза. Он протянул руку к Элле, и только сейчас она заметила знакомый ей ярко-красный огонек на груди. Она опасливо прикрыла медальон халатиком, и его глаза словно бы потухли.

— Ты носишь этот свет, — чуть громче продолжил он. — Помоги ей! Помоги ей, умоляю! Она ни в чем не виновна! Они сожгли ее! Сожгли ее...

— Кто вы? — шепотом спросила Элла. — И где мы все находимся?

— Мы в ловушке, ловушке Кародрона, — задыхаясь, ответил он. — Все, все они, — он показал рукой вокруг. — Все станут Безликими. А кто будет сопротивляться — станет пищей для Чистильщиков... А я лишен даже этого... Я должен вечно жить и вечно смотреть, как она страдает... Моя Адель... Она невиновна! Помоги ей!

И он снова вцепился Элле в руку, умоляюще глядя на нее.

— Митхель?! — удивленно воскликнула она. — Митхель! Ты знаешь, где Радем? Что они с ним сделали?! Как я могу найти его?

— Радем? — эхом отозвался Митхель. — Будь он проклят!

— Что? — спросила, было, Элла, но ее тут же схватил отвлекшийся на Чистильщиков Безликий и потащил дальше по каменному коридору.

— Помоги ей! — слышала она вслед. — Она невиновна! Спаси ее!..

Элла закрыла глаза и уши. Больше всего на свете ей сейчас захотелось умереть, чтобы никогда ничего не слышать и не видеть. "А, может, я уже мертва?" — подумалось ей. Вдруг Безликий остановился и бесцеремонно бросил девушку на пол. Элла встала и огляделась. Она была в огромном каменном зале без окон, но освещенном сотнями светильников, испускающих зеленоватый свет. Вокруг нее стояли Безликие и те существа из камер, которые когда-то были людьми, а прямо перед ней гордо восседал на троне Некто, облаченный в черную мантию с кроваво-красной оторочкой по краю, лица его не было видно. Рядом стоял трон поменьше, и он был пуст.

— Добро пожаловать в мое скромное жилище, госпожа Дульдер! — гулко промолвил тот, что сидел на троне. — Последний ублюдок рода страдальцев!

И он расхохотался. Вокруг раздались подобострастные смешки тех, что еще недавно были людьми.

— Кародрон... — сказала Элла и сама поразилась своему голосу, звучавшему так гулко и громко.

— Ну, я и не всегда я, — с издевкой ответил он. — У моего господина достаточно слуг, чтобы расчистить мне дорогу.

— Где Раду?! — не обратив внимания на последнюю реплику, продолжила Элла. — Что ты с ним сделал?!

Кародрон вновь расхохотался.

— Где Раду?!! — переспросила Элла.

— Может быть, мы у него самого спросим? — все с той же издевкой сказал Кародрон. — Так ведь, сынок?

Полулюди-полутени расступились, пропуская вперед высокого человека в черном. У Эллы от неожиданности перехватило дыхание: перед ней стоял Раду, целый и невредимый, с горделивой улыбкой.

* * *

— Ты не ожидала меня увидеть здесь? — холодно спросил он у Эллы.

— Раду... — прошептала Элла и осеклась, почувствовав, как пересохло во рту и в горле. Облизнув сухие губы сухим языком, она сбивчиво продолжила: — Ты... Ты... С тобой все хорошо?

Радем пожал плечом и вальяжно сел на трон, закинув ногу на ногу.

— Малышка, — сказал, наконец, он. — За то, что мне сейчас так хорошо, стоило бы поблагодарить тебя. Но я не буду. В конце концов, ты — всего лишь ма-аленький пунктик нашего большого плана. Ну не плачь, я ненавижу, когда женщины плачут.

Элла и не собиралась плакать. Сначала она не верила своим ушам, а от последних слов ее едва не стошнило.

— Ты... Врал мне? — с трудом сдерживаясь, произнесла она. — Врал мне все это время?

— Врал, — легкомысленно ответил Радем. — Врал и, извини, не раскаиваюсь. Мне нужна была твоя жизнь, твоя сила, твоя любовь и твоя страсть. Я получил это. Легко. Даже слишком легко.

Он засмеялся.

— Элла!!! — вдруг услышала она истошный женский крик. — Элла, дочка, прокляни его!

Она невольно обернулась на крик и увидела пробирающуюся к ней женщину с растрепанными русыми волосами и горящими зелеными глазами на бледном худом лице. Следом за ней молчаливо шел невысокий мужчина, чертами лица напоминавший Эллу.

— Мама?.. — прошептала девушка сквозь слезы. — Отец?..

— Прокляни его, и ты освободишь себя! — твердо сказал ей отец.

Элла оглянулась на Радема, который словно бы и забыл о ее существовании, он сидел на малом троне и увлеченно разглядывал свой безупречно сидевший на нем черный костюм и носки начищенных до блеска ботинок. Зато Кародрон наблюдал эту сцену с напряжением.

— Прокляни!!! — требовали у Эллы родители. — Прокляни его и спаси всех нас! Пусть отправляется во мрак!

Слезы перелились через края ее глаз и заволокли их вновь. Она вдруг вспомнила, как смотрел на нее Раду, с нежностью и обожанием, его прикосновения, что были легче касания крыл, его голос, говоривший ей о любви, и то, что она, Элла Дульдер, ждет от него ребенка... "Прокляни!" — стояло в ее ушах. Она бессознательно оглядела толпу, и вдруг наткнулась на полный боли взгляд, такой знакомый и дорогой. Элла словно бы вернулась к жизни.

— Раду! — крикнула она. — Раду, я нашла тебя!

Все вокруг замолчали. А она кинулась в толпу к существу, скорее напоминавшему мумию, чем человека. На нем почти не было одежды, коричневая кожа была так сильно натянута, что висела лоскутами на локтях и коленях, обнажая желтые кости, волосы тонкими черными прядями спускались ниже плеч, закрывая лицо с провалившимся носом и обнажающим зубы ртом. И только большие серые глаза, казалось, жили в нем своей жизнью. Оно закрыло лицо высохшими руками, повернулось к Элле спиной, на которой не было живого места от шрамов, и заковыляло прочь.

— Раду! — остановила она его. — Раду, ведь это же ты! Я нашла тебя!

Она отняла его руки от лица, поцеловала то, что раньше было губами, и обняла. Он обнял ее в ответ и заплакал.

— Уходи! — прошептал ей Раду. — Он сильнее нас. Прокляни меня и забудь.

— Что ты такое говоришь! — захлебываясь от слез, проговорила Элла. — Я же люблю тебя! Разве ты не видишь, что мне все равно, какой ты! Ты нужен нам!

— Оставь мне сына! — рявкнул вставший с трона Кародрон. — Хочешь обменять его на родителей?

Элла испуганно оглянулась. Малый трон был пуст. Кародрон, ставший огромным, держал в руках ее отца и мать. Девушке показалось, что из нее, живой, вынули сердце и разорвали пополам.

— Прокляни его! — снова требовательно проговорила женщина. — И ты спасешь нас! Зачем он нужен тебе?! Ты посмотри, что от него осталось!

Элла, не выпуская руки Раду, подошла ближе и настороженно вгляделась в лица родителей. Маленький серый медальончик незаметно выскользнул у нее из-под одежды, словно живой, вдруг стал ярче и больше и, наконец, засиял ярко-красным.

— Убери его! — внезапно закричала женщина. Ее волосы стали пепельно-серыми, глаза мутно-белесыми, нос заострился, а кожа обтянула череп. — Ты не говорил, что она носит амулет! Почему с нее не сняли его?!

— Ты не моя мать, — твердо сказала Элла. — Ты не моя мать, моя мама не стала бы требовать смерти, чьей бы то ни было.

Кародрон отшвырнул от себя женщину и костлявого человека, представлявшихся родителями Эллы, и сорвал с девушки медальон.

— Почему у меня нет власти просто уничтожить тебя? — прохрипел он. — Почему я должен торговаться с тобой?! Оставь его! Ты ничего не изменишь!

Раду обнял Эллу и загородил ее собой.

— Я могу изменить! — отстранившись от Раду, громко сказала Элла. — И у меня для этого достаточно сил. Он пойдет с нами, потому что я ношу под сердцем его дитя, нашего сына.

— Ты лжешь!!! — взревел Кародрон. — Бессмертный не оставляет потомства!

Он выхватил плеть и замахнулся на Эллу, но Раду вновь загородил ее собой, и удар пришелся ему в спину. В нем почти ничего не осталось от того Раду, которого знала Элла; обессиленный, выгнувшись от боли, он осел на пол и потянул девушку за собой. Она, плача, прижала его к себе, как малое дитя, пригладила редкие черные пряди и поцеловала коричневый лоб.

— Ты отец моего ребенка, Раду, — прошептала она и добавила в полный голос: — И пусть поразит меня Хранитель, если я лгу!

— Она не лжет! — раздался громовой голос, и в зале стало гораздо светлее.

Полуистлевшие люди разбежались по углам не хуже Чистильщиков, и даже Безликие расступились. Посреди огромного зала осталось лишь трое: Кародрон, с зажатой в руках плетью (он стал меньше, обмяк и съежился) и Элла с Раду, сидевшие на полу в объятьях друг друга. Впереди, у трона, стоял Кто-то, облаченный в сияние. Не было видно ни его лица, ни даже силуэта, он весь был как бы живой свет, мягкий как лунный и слепящий как солнечный, полупрозрачный как рассвет и густой как огненный шар. Элла посмотрела на Раду: его тело словно наполнилось этим светом как живительной влагой, и он вновь стал таким, каким она его увидела впервые, только совсем слабым, как после болезни.

— Она не лжет, сын лжи! — повторил голос. — Две ветви рода истинных Правителей Дэммерунга соединились, чтобы дать королевству Медариона, законного наследника престола.

— Но как смертная смогла зачать от того, кого смерть обошла стороной?! — не унимался Кародрон. — Как семя проклятого осталось живо? Этот ублюдок не будет жить!

И он кинулся на Эллу, но был остановлен пучком света, опутавшим его, словно паутиной, своими лучами. Кародрон захрипел и сник совсем.

— Здесь я решаю, кому жить, а кому — нет, — невозмутимо продолжил голос. — Я — Хранитель Равновесия, а ты — самозванный правитель и самозванный вершитель людских судеб — отправишься туда, куда не проникают лучи солнца, туда, где давно тебя ждет твой господин, ибо его власть подчинена моей, — под Кародроном разверзся каменный пол, и лучи, державшие его на весу, швырнули его вниз. — А вы — безмолвные подчиненные своего властелина — обретете покой и свой облик, — по толпе Безликих пронесся облегченный вздох, и через секунду все они словно бы растворились в воздухе. — Ты — Элла МизИр — и твое дитя свободны. Ты вольна уйти отсюда и вернуться в свой мир. Габриель примет тебя. А ты — Радем МизИр — понесешь наказание за все свои поступки. Наступил конец твоего странствия, отныне и навсегда ты будешь обитать во мраке, искупая свое преступление. Я закончил.

— Нет! — закричала Элла, вцепясь в Раду что было сил. — Я не отдам его! Разве недостаточно он страдал эти две тысячи лет?! Разве этого было мало, чтобы искупить свою вину? И какую вину? Он виноват в том, что защищал свою жизнь? Виновен в том, что остановил зло?

— Он остановил зло, совершив преступление, — ответил Хранитель. — И он нарушил Равновесие, вступив в мир живых.

— Преступление?! — переспросила Элла. — А что есть преступление? Разве Тойфель не совершал преступлений? Почему он не был наказан сразу же? Почему он не был проклят? А Эдда Габель? Разве она совершила преступление, когда была наказана? В чем ее вина? И разве я не нарушаю Равновесие, задавая тебе эти вопросы?!

— Если ты задаешь вопросы, значит тебе это позволено, — невозмутимо сказал Хранитель. — Эдда Райн не жалеет о том, что умерла, потому что теперь она свободна. А Тойфель и ему подобные — это Чистильщики. Они нужны Дэммерунгу, чтобы сохранять Равновесие. Разве ты его не узнала здесь? А он тебя узнал, хоть и испугался Света Избранных.

— Я хочу разделить участь Радема, — сказала Элла. — Если он обречен на мрак и страдания, я буду страдать рядом с ним. Наша вина — равна. Мы оба нарушили Равновесие, полюбив друг друга.

— Ты должна думать о Медарионе, — ответил Хранитель.

— Элла, уходи, — хрипло прошептал Раду, словно бы очнувшись. — Прости меня и забудь.

— Я не уйду, — твердо ответила она. — Моя мать осталась с отцом до конца, я видела это. И я не оставлю Раду никогда.

— Тогда готовьтесь к вечной ночи, — промолвил Хранитель.

Свет погас, все вокруг захлестнула тьма, стены исчезли и подул колючий пронизывающий ветер. Элла закрыла глаза и прижалась к Раду. Он молча обнял ее и тяжело вздохнул. Вдруг они начали падать вниз, в глубокую тьму, все быстрее, быстрее, быстрее...

* * *

Элла с криком открыла глаза и села. Ее сердце колотилось так, будто пыталось разбить грудную клетку. Она огляделась и протерла глаза: она сидела на собственной постели в своем маленьком домике, за окном брезжил рассвет и стояла предутренняя тишина, так что было слышно, как морские волны потихоньку накатывают на берег. Девушка всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Элла, Элла, родная моя, что с тобой? — из-под одеяла и подушек выбрался Раду и тревожно посмотрел на нее. — Тебе приснился страшный сон?

— Раду! — вне себя воскликнула Элла. — Раду, ты здесь!

Она крепко обняла его и прижалась мокрым от слез лицом.

— Здесь я, конечно, здесь, мое маленькое чудо, — он успокаивающе погладил ее по спине и поцеловал в ушко. — Я никуда от тебя не денусь, не бойся, все хорошо. Это всего лишь сон, страшный сон. Забудь его поскорее...

— Раду, рассвет, — плача, прошептала она.

— Я вижу, — прошептал он в ответ. — Спи, пока еще не встало солнце. Днем нас ждет много дел...

— Раду, неужели ты ничего не помнишь? — удивленно пробормотала Элла.

— О чем? — улыбнувшись и посмотрев куда-то вглубь себя, спросил он.

— Совсем ничего?.. — продолжила она.

— Конечно, помню, радость моя! — Раду поцеловал ее и нежно погладил по щеке. — Конечно, помню, госпожа Дульдер, что вы являетесь моей законной и, главное, любимой женой. И конечно же, помню, что ты сказала мне вчера. Я безумно счастлив от того, что у нас будет ребенок. Ты спрашивала меня про имя. Я хотел сказать тебе, когда ты проснешься, но раз ты уже проснулась, скажу сейчас: если будет мальчик, давай, назовем его Медарион. Правда, красиво?

57