Хотя сам не курил, но эта штука была весьма ходовым товаром на Зоне.
Почему я так поступил? Берт всегда считался неудачником, но при том ухитрялся выживать все эти три годы, пока я здесь. Было бы не хорошо вот так запросто погибнуть спустя три года и один день. Какая-то не круглая дата получается.
Существовал лишь один способ заставить жабу, которая уже наметила добычу, отвлечься. В той же мере как бегающая дичь, ее привлекал запах крови своих же собратьев. Поэтому, отвязав веревку с одного крюка., я примотал ее к рогу и раскрутил над головой наподобие лассо.
— Эй, эй! Сюда!
Наконец, в воздухе повеяло тошнотворным запахом, но жаба, видимо, приняла его за изысканный аромат, потому, как остановилась и начала принюхиваться.
Я подбежал ближе. Ноздри твари раздувались, она развернулась на толстенных лапах и заинтересованно приоткрыла пасть. На такой случай в другой руке был приготовлен ком подсохшей грязи, весьма похожих на рог размеров, кое-как примотанный к другому куску веревки. Я очень надеялся, что дальность метания у него не хуже гранаты, и когда интерес твари стал уже зашкаливающий, что есть мочи запустил ядро с комом совершенно в другую сторону. Жаба реагировала на уровне интеллекта жабы, и прыгнула туда же.
— Если хочешь изображать из себя малость засушенный обед, можешь пялиться и дальше! — крикнул я Берту, а сам рванул к финишу.
— Эй, стой! — толстяк сообразил, что произошло, и, очухавшись, развил весьма приличную скорость. Наверняка букмекеры сегодня поставили не на него. А жаль.
— Стой, Рысь, ты чего это?
— Считай, что у меня приступ внезапной любви к толстым идиотам.
— Я серьезно.
— Я тоже.
К финишу мы пришли почти одновременно, вскарабкались на берег и свалились рухнули на песке.
Все, финиш, мы прошли, проползли, прогрызли себе эту дистанцию, победу и...
рог у меня тут же отобрал арбитр, кинув мне на грудь три алтына.
-За труды, награду получишь позже,— полы его яркого хитона, не сходившегося на жирном животе полоснули по лицу, в нос ударил тошнотворно приторный аромат. Видно душился чтобы отбить местную вонь. Но мы все провоняли ей, не отмыться. Я думал о всех тех, кто помер сегодня так и не оказавшись туту же, где лежу я, о сдохших тварях, о последнем взгляде Тари, обещавшим мне смерть, — слишком много смертей на сегодня,— пробормотал я. И больше я не думал о смерти.
Позади чуть выше по пригорку слышались восторженные возгласы, аплодисменты,— арбитр снимался с моим трофеем. Нам не достанется ничего, кроме нескольких дней короткого отдыха... в которые я отдыхать вовсе не собирался.
— Интервью... на пару слов... расскажите, каково это было... правда говорят, что кровь...—
— Да отвалите вы все! — я отмахнулся от назойливых словно мужи трансляционных шаров, пытавшихся взять интервью у меня. Я уже хотел запустить в один из них чем потяжелее, но в это время все они разом потеряли интерес, окрасились ярко синим, режущим глаз цветом индиго.
— Дамы и господа, мы вынуждены прервать нашу трансляцию. Новость часа... только что нас стало известно, что во время карательной экспедиции на Сиберии...
Я навострил ушли и приоткрыл один глаз.
-... наши войска потерпели сокрушительное поражение под командованием его высочества...
Я зажал уши, когда в шарах раздался оглушительная какоффония,— на том конце со всей дури врубили гимн империи,
— Выключи... выключи... прервать трансляцию, ты, идиот?! Ты что творишь, приказ свыше! — накинулся арбитр на главного оператора.
Сон как рукой сняло. Сиберия... что еще там? В этой дыре я ничего не слышал. Хотя... разве мне не все равно, что происходит на родной планете? Сейчас она за сотни световых лет отсюда, какая разница, что происходит на крохотном промерзшем шарике...
Но втайне я не мог не радоваться. Византийцы ненавидят поражения, вообще-то в истории их было не так уж и много, и то, что один из правящей семейки умудрился завалить компанию. Мда... не позавидуешь ему. Не удивительно, чо вещание прервали. Поражение высочества — тень на священную власть василевса-императора.
Хотя... нет, мне плевать. Снова закрыв глаза, я постарался отстраниться от нарастающего вокруг шума. Хотя бы на три минуты оставьте меня в покое.
Глава 2 — Проигравший
(Планета 'Океана')
— Дурак! — кулак брата обрушился мне в лицо.— Дурак, идиот! Как это случилось? Зачем вообще нужно было проводить наземную операцию? Кто тебя просил заниматься самодеятельностью.
Я потер скулу, но отвечать не стал, ведь я и правда был дураком.
— Да я за всю свою жизнь не проиграл ни одной кампании, ты понимаешь, что своим поражением подставил всех нас, всю семью?!
Каждое слово хлестало хуже пощечины, уж лучше бы Юлий вызвал меня на дуэль, но стоить и слушать обвинения в лицо было невыносимо. Но все они были правдой. Поэтому, глядя на свое перекошенное, напряженное лицо в зеркальных плитах пола, просто слушал, как с высокого постамента в тронном зале мне зачитывали длинный список обвинений. Приговор выносил мой старший брат Павел, глас и длань василевса.
— Тридцать три года, а ума не нажил? Зачем отец вообще послал тебя, чем ты занимался на Сиберии полгода? Переговоры? Какие переговоры, они все сепаратисты, спят и видят, как бы урвать себе монополию на свой Хризолид!
— Я не такой как ты, и не бряцаю оружием раньше времени,— я попытался вставить хотя бы слово в оправдание, но понимал, что этим лишь ниже опускаю себя в глазах моего брата — гениального полководца. Я же был всего лишь художником, зачем вообще влез в эту политику? Что бы сбежать...— я стиснул зубы, когда еще один удар, отбросил меня на спину. Проскользив несколько метров по гладкому полу, я замер, у колонны, сжимая потерявшую чувствительность щеку. Брат был на себя не похож, наверное я все же сильно уязвил его и главное, предал доверие.
Может не стоит и сопротивляться и дать Юлию избивать меня до полусмерти? — спрашивал я у ликов правителей Новой Византии что смотрели на меня с высокого сводчатого потолка тронного зала. Святые и грозные, милостивые и снисходительные. Какими бы разными они ни были, начертанные в виде фресок, всех их объединяло одно — они были правителями великой империи, которая со дня своего основания священными первым василевсом — Византием не стала меньше ни на йоту. А я, их потом умудрился всего за пару месяцев отколоть от нее целую планету. А что если этот случай послужит примером для остальных? Восстание? Раскол? — Нет страшнее слова.
'Проигравший, проигравший, предатель!'— твердили мне образы правителей, взглядами нечеловеческих темных глаз пытаясь испепелить недостойного потомка.
Отец даже не вышел в зал. А впрочем, к чему владетелю большей части обитаемой галактики смотреть на неудачника, сумевшего совершить то, что до того в течении последних ста двадцати лет не удавалось никому — проиграть битву.
— Виновен в умалении престижа и власти его величества правителя Византии Александра IV, виновен в неподчинении приказам, виновен в самовольном оставлении театра действий, виновен... — меланхолично зачитывал Павел. Старший брат не вмешивался до последнего, он ненавидел ссоры в семье.
— Хотел сбежать от боли? Сестра Марго умерла и ты просто спрятался на Сиберии?! Этого ты хотел?
Я задрожал всем телом, опустив голову, черные волосы забранные в низкий хвост, рассыпались по плечам, скрывая лицо, искаженное маской стыда. Я отказывался признаться даже себе, что это правда. Чего я пытался добиться? Заморозить насмерть свои чувства к погибшей сестре? В итоге я лишь довел до грани уничтожения себя и своих людей.
Монотонный голос брата, читающего по бумаге, близоруко щурясь, отдалился, и я мысленно вернулся на место моего недавнего провала.
Сиберия... проклятая планета, с которой все началось.
Если принять за центр галактики планету Океана, где я сейчас находился, вотчину императора, а потом отмахать еще с пару тысяч световых лет, то как раз упретесь в ничем не примечательный на первый взгляд зеленоватый шарик в системе желтого карлика. На самом деле он был сердцем промышленных планет под названием Самоцветный Пояс, где добывали большую часть ресурсов для империи.
Тот регион контролировала богатая промышленная верхушка, формально подчиняющаяся василевсу, но фактически считавших себя выше наместника Бога на земле, как называли отца. Все дело в богатстве, князья Сиберии и окрестностей были сказочно, баснословно богаты. Пользуясь тем, что Метрополия бедна на ресурсы, и вынуждена завозить практически все, кроме предметов роскоши, они назначали невероятную цену за товары. И, прежде всего 'Хризолид-М' — незаменимый минерал, без которого корабли зависнут в пустоте космоса или будут поглощены неконтролируемой темной материей.
Этот чудный камень, похожий на изумруд, открыли во времена основания Новой Византийской империи более пятисот лет назад, можно сказать, что без него она бы не существовала. Планеты Самоцветного пояса добывали больше девяноста процентов Хризолида. Еще десять были разбросаны по мелким удельным норманнским княжествам, почти на границе с территорией ассасинов Каганата, у окраины Галактики.
И вот теперь в Сиберии решили, что не намерены отдавать большую часть добытого минерала центру, хотя цены были и так заоблачными: 'Мы желаем торговать на равных, требуем принять нас как независимых партнеров настаиваем на правах конфедерации. Немыслимо!
Я был все еще поглощен невыносимой болью, я растворялся в ней, она могла полностью уничтожить меня, и чтобы сохранить рассудок, я сам вызвался в эту кампанию у отца, нажив себе врага в лице Юлия, который надеялся, что эту честь доверят именно ему.
В итоге именно мне досталось вести флот против сибиряков. Не подавим вольнодумие в зародыше — поднимется весь Самоцветный пояс, — так я убеждал себя, хотя в семье бы мои взгляды назвали скорее либеральными, чем лояльными.
Однако... то, что начинается плохо, заканчивается еще хуже. Все пошло наперекосяк с самого не так с самого начала. Сиберийцы были слишком упрямы, они сразу отвергли все предложенные мною условия. И когда спустя месяц я понял, что переговоры зашли в тупик, принял роковое решение — начать наземную операцию по принуждению к лояльности. И снова этим нарушил все правила и традиции не только семьи, но поступился элементарной логикой.
Полгода тяжелейшей кампании при невыносимых минус тридцати. Наши солдаты, разнеженные теплым и лаковым морским бризом Океаны, умирали целыми взводами от холода, который местные жители называли легкой прохладой. Говорят, что зимой там случались морозы под пятьдесят. Но мы увязли в засыпанной снегами Сиберии, и под стенами Ладоги — второй столицы, обломали зубы, так и не взяв эту неприступную цитадель. В итоге я, потеряв две три флота и армии, с позором вернулся на Океану.
Но не вернуться — означало измену, а возвращение — унижение. Я уже выслушал бесцеремонные нападки надменной Агнессы — сестрицы — воительницы, не моргнув встретил едкие и болезненные замечания Никоса — вечного интригана, неодобрительное покачивание головой Павла, и высокомерное, чуть снисходительное сочувствие Юлиана. Но сегодня я понял, что Юлий чувствовал на самом деле.
Поправив помятый темно-синий хитон моего фамильного цвета, я поднялся, опираясь на колонну. Юлий стоял, сжимая и разжимая кулаки, но рука время от времени тянулась к короткому мечу в ножнах. Будь его воля, он бы устроил поединок чести прямо под сводами дворца.
Высокий, статный и широкоплечий. Окладистая бородка лоснилась от ароматных масел, Наброшенный на плечи тяжелый плащ лишь на один тон отличался от того, который укрывал плечи отца — королевский фиолетовый. Юлиан... многие видели в нем будущего василевса — бесстрашного воителя, человека, более всего ценившего силу и величие.
— Лучше бы ты сидел в своей тепленькой вотчине на Кармине и не высовывался.
Я закрыл лицо ладонью, не в силах видеть, как пронзительные темные как и у меня самого глаза брата укоряюще прожигают меня.
— Ты — позор нашей семьи, лучше бы... лучше бы у меня не было такого брата! Последнее обвинение было самым страшным. Голос Павла прервался, даже старший брат не выдержал. Хорошо, что мы были одни в огромном тронном зале. Трое братьев таких разных, и так похожих.
Павел негромко откашлялся и поправил очки. Крепко сбитый коренастый мужчина сорока лет, черноволосый, как и все в семье. Смуглое лицо его приняло расстроенное выражение, впрочем, как и всегда, когда между членами семьи царил разлад. Приверженец строгих семейных ценностей, превыше всего ценящий мир и спокойствие. И все же, Павел был старшим среди нас, и многие из министерской верхушки хотели видеть его следующим василевсом. Однако, ему не хватало твердости, так я думал.
— Я лишь говорю очевидные вещи, Гай проиграл, бросив тень на всю семью,— удивительно дело, но Юлий взял себя в руки. С Павлом они ладили, и даже такой человек как мой брат-военный прислушивался к советам умного хозяйственника. -Надо было в самом начале полететь мне, тогда бы и честь брата осталась незатронутой.
Я заскрипел зубами, но снова сдержался, Проигравший не имел права голоса. Юлий смахнул гнев с лица.
— Это ничего не решит. Я мог бы избить тебя до полусмерти на кулачном бою или искалечить на поединке, но это ничего не изменит, Гай,— он назвал меня по имени, и я в удивлении уставился на него. Юлий был вспыльчивым, но отходчивым как огонь.
— Гай, не смотри на меня так,— Юлиан развел руками,— я говорю правду. Поэтому, лучше убирайся с глаз моих. Отец передал свою волю через нашего брата,— жест в сторону расстроенного Павла.
— Поэтому он даже не пришел встретить меня? — спросил я, глядя на свое отражение в глянцевых мозаичных плитах пола. Сгорбленная статная фигура, истощенная и изнуренная последними лишениями. Взгляд скользил по выложенному искусными мастерами изображение горы с тремя вершинами вокруг которой обвивалось ожерелье из зеленых камней — символ Новой Византии. А позади меня — я знал, на полу был выведен девиз — 'Рассеивая тьму Алетейей'. Тьма, темная материя, была залогом силы Византии, с тех пор, как при первом императоре был найден этот уникальный способ передвижения в глубинах космоса на огромные расстояния за кратчайшее время. Алетейя — в переводе с древнегреческого — истина, вела нас всегда.
— Собирай вещи и отправляйся на Кармину,— Юлиан спустился на одну ступеньку и оглянулся.— Если не улетишь, я точно могу сорваться и убить тебя.
— Сбежать! — воскликнул я, вскинув голову.
— Ты уже сбежал однажды, и второй побег ничего не изменит. Твой флот уже переподчинен, а гранд крейсер 'Рыба-меч' ждет у дополнительного причала.
'Дополнительный, значит с глаз долой',— про себя заметил я. Оперативно, а, впрочем чего еще ожидать от того, кто не потерпит и пятнышка на величии Византии.
— Дай-ка, пожалуйста,— повернувшись, Юлиан вынул документ из рук Павла и пробежался глазами по строкам.— думаю, ты достаточно ощутил всю тяжесть своей вины.
'Юлий, мой самый близкий друг в семье и главный соперник. Что-то треснуло между нами'.
