— Чуть рассвело, а князь Леомир уже вьется вокруг девушек, — скульптурные губы слегка скривились, — как там говорится... в тихом омуте бину водятся? Верно, Замия?
Небрежный взгляд живого глаза легким перышком прошелся по лицу девушки. Замия неожиданно жарко покраснела и потупилась:
— Прошу меня простить, мастер, — пролепетала она, и маленькие туфельки унесли красавицу прочь, так что через миг о ней напоминал лишь нежный запах духов.
Дернув уголком рта, Циклоп отлепился, наконец, от стены, бессознательным жестом одергивая до треска обтягивающий плечи дворцовый китель. Мода шить мундиры так, что они выглядели на два размера меньше чем нужно, всегда казалось Лео глупой. Удивительно, что ей следует человек, пренебрегающий почти всеми другими условностями.
— Что за барахло? — холеный палец указывал куда-то в область груди воспитанника.
— Простите... — начал Лео, прежде чем сообразил, что Циклоп имеет в виду все еще зажатую подмышкой системную панель, он и думать о ней забыл. — Это подарок капитана Клавдия, — брякнул Леомир и чуть сам себе не залепил пощечину.
Да что это с ним сегодня такое — что не скажет, все невпопад. Лео дорого бы дал за то, чтобы вернуть прозвучавшие слова. О вражде мастера наставника с капитаном стражи по дворцу ходили настоящие легенды. Слуги шептались, будто Циклоп увел должность оружейника из-под носа Клавдия. Вроде как переспав для этого с какой-то дамой из свиты верховного князя. На взгляд Леомира версия вполне рабочая. При такой-то красоте...
Губы Циклопа сжались в тонкую злую линию:
— Значит, господин капитан думает, что может оказывать покровительство ученикам. Любопытно, — в голосе мастера зазвенели нехорошие нотки.
— Никакого покровительства, мастер, просто подарок...
Циклоп оборвал Лео властным жестом:
— Я искал тебя не за тем, чтобы болтать о старине Клавдии. Вчера вечером я просматривал свои журналы, — Лео внутренне сжался, — и обнаружил, что за год ты пропустил двадцать шесть моих занятий. Хм... по ходатайству мастера этикета — Таалада Норида. Как вижу, уроки пошли тебе на пользу, дам охмуряешь прямо в коридорах. Надеюсь, мои занятия будут столь же благотворными, — Циклоп замолчал, склонив голову, будто давая возможность Лео что-то сказать.
Сказать Лео мог бы многое. Например, поинтересоваться — с чего у вас, господин мастер оружейник, такое служебное рвение? Обычно вы из своего зала и глаз не кажете, чем меньше воспитанников, тем меньше хлопот. А тут лично отправились осчастливить некоего Леомира. Откуда что взялось? Хотите меня завалить, чтобы продвинуть любимчика? Родня Эви скинулась, и господин наставник получил маленький, но сделанный от чистого сердца подарок к Солнцестоянию?
Да, бросить обвинение в лицо Циклопу Лео хотелось до дрожи, вот только он с убийственной ясностью видел последствия этой бунтарской выходки. Стиснув зубы, князь коротко поклонился, затылком чувствуя пристальный взгляд оружейника.
— Жду тебя после завтрака в шестой секции зала Кликов, — сказал Циклоп и, так и не удосужившись ответить на поклон, растворился в дворцовых коридорах.
Глядя ему вслед, Лео почувствовал, как в мозгу заворочалась раскаленная игла. Тяжело вздохнув, юноша прислонил влажный висок к прохладному камню колонны. Она по-прежнему хранила запах Замии, который теперь почему-то только раздражал. Лео поморщился — похоже, день будет тяжелым.
Глава 3
Ормат, затаив дыхание, тряс над ухом зеленой коробочкой ореха. Ничего! Ни шороха. Зло скривившись, парень швырнул кожистый плод на землю. Тот, подпрыгнув, выпустил шесть длинных, похожих на усики ножек и засеменил к скрюченной пятерне старого дерева, с которого был сорван. По той же дорожке убежала уже дюжина его собратьев. Ормат вытер покрытые липким соком пальцы о грубую ткань коричневых штанов. В желудке гулко заурчало.
"Не строй из себя большего дурака, чем ты есть, — строго сказал он самому себе, — будь сейчас начало весны, еще стоило было бы рискнуть, но за два месяца до Солнцестояния можно спорить на любые деньги, что незрелый орех ядовит. Жаль не найдется болвана, который на такой спор согласится".
Ормат окинул голодным взглядом опушку Плачущего леса. Ясное дело, не он один такой соображучий, шустрые деревенские парни уже несколько раз словно гребнем прошлись по краю граничащего с плантацией леса. Дальше в чаще, конечно, должно что-то остаться, но если княжеские псы пронюхают, что его нет на потогонке больше часа, вычтут трудодень — к гадалке не ходи.
Тряхнув головой, он задел мокрые шершавые листья склонившихся к земле деревьев. Плачущим лес прозвали не случайно. По большому счастью, ни земля, на которой он стоял, ни вода, которой плакал, не годились для плантаций. А то князья, которые все жрут и никак не лопнут, мигом велели бы все выкорчевать, оставив народ вообще без подкормки.
Набрав в грудь воздуха, словно пред нырком, Ормат вышел из тени деревьев, и тотчас его, будто сжал горячий кулак. Пот, выступивший было под свободной синей рубахой и серой головной повязкой, высох в один миг. Земля отзывалась на каждый шаг облачком мелкой пыли, которая, оседая, покрывала белесыми разводами выцветшие ремешки старых сандалий. Тень парня, подпрыгивая, скользила по сети глубоких, в палец шириной, трещин, наброшенной солнцем на землю плантации. Ормат шел, энергично вертя головой, и изредка ругаясь, когда точащие еще кое-где иглы высохшей травы больно кололи голые пальцы.
Свирепое солнце казалось распахнутой задвижкой заоблачной домны. Даже небо побелело и словно выгнулось, будто оплавилось от жара. А ветер вместо бородатых, несущих дождь туч гонял лишь колонны тяжелого дрожащего воздуха.
Старики в деревне говорили, что не помнят такой зимы. Обычно недоверчивый Ормат в свои не то шестнадцать, не то семнадцать лет тем более ничего такого вспомнить не мог, но готов был поверить седоголовым на слово.
Дикая погода!
И стояла бы она подольше.
Ормат с ненавистью покосился на ближайший к нему ствол паучника. Выглядел тот неважно: кора пожелтела и отслоилась, верхний — самый тонкий — слой превратился в бахрому прозрачных ленточек, дрожащих в неторопливом потоке раскаленного воздуха, из трещин сочился бледный, едко пахнущий сок. Как кровь из раны.
К весне придется срубить — опытным взглядом определил Ормат. Даст Всеблагой, и остальные пойдут под топор.
С вершины холма он, скривив в отвращении рот, оглядел бесконечную долину плантации. Желтые пучки сауды — так называют эту мерзость господа — торчали на вершинах проведенных как по линейке холмов коричневыми дрожащими зонтиками.
Вряд ли, конечно, высокородным придет в голову на будущий год посадить что-то полезное, но, может, хоть плантацию сократят. Ормат повернул голову к издыхающему дереву; на стволе, там, где начиналась крона, открылось шесть стеклянистых глазок. Парень смачно плюнул, слюна, шипя, потекла по заморгавшему глазку. На губах Ормата появилась злорадная улыбка:
— Ну что, сволочь, больше ты меня мучить не сможешь. Готовься. В-ж-ж... — Ормат изобразил звук пилы.
Паучник, словно под ветром, качнул длинными изогнутыми ветвями, в воздух поднялось облачко капелек, резко запахло уксусом. Ормат с воплем скатился по склону, чудом сохранив больной бок от близкого знакомства с каменно-твердыми комьями земли. Вот ведь мерзкая тварь! В прошлом году от этого гадского сока у Ормата так распухли суставы на ногах, что он почти неделю не мог ходить.
Выбив из себя клубы собранной за время скоростного спуска пыли, Ормат зашагал по плантации вдоль опушки леса, стараясь как можно чаще нырять во влажную тень. Между деревьями у склона холма мелькнула ладная, закутанная в белый защитный плащ фигурка. Ормат широко улыбнулся — возможно, день сложится не уж и плохо. Пригнувшись, он змеей заскользил вперед.
— Привет, — девушка подпрыгнула, когда тяжелые ладони легли на гладкую стеклянистую ткань. Остроконечный капюшон свалился, обнажив пшеничные волосы, собранные на затылке в короткий хвостик. Девушка резко обернулась, широко расставленные светлые глаза пылали гневом и страхом, гладкие щечки горели привычным румянцем.
— Ох, Ормат, болван ты безголовый, я так...
— Испугалась? — Ормат, шутя, щелкнул по маленькому чуть курносому носику. — Чего, Ли? Страшных морозников, красных людей, или кого ты еще любишь поминать в своих сказках?
— Эти истории вовсе не сказки, — дочка старосты от возмущения привстала на цыпочки, став даже выше Ормата, — если бы ты не был таким упрямым неучем, то знал бы, что я ничего не придумываю. И называй меня — Лирита. Понял?
— Почему неуч, Ли? Я учился несколько лет. В школе у старого управляющего, помнишь? И там мне ничего такого не рассказывали.
— Наверное, потому, что твоего учителя больше занимали мысли о попках молоденьких учениц, — фыркнула девушка.
— У всех свои слабости, — смиренно откликнулся Ормат, — бывают и похуже.
Оглядев саму девушку и ближайшие окрестности, он с огорчением отметил, что нигде не видно мешка, сумки, котелка... ну, чего-нибудь, годного для хранения еды.
— А ты что тут делаешь? Папа сдержал слово и выгнал тебя на плантации?
Лирита улыбнулась, на розовых щеках как волшебству возникли милые ямочки. О ее ссорах с отцом давно судачила вся деревня. Ли мечтала перебраться из Обглодовки в город, и Ормат ее в этом целиком поддерживал. Кто бы стал цепляться пусть даже за высокое положение в этой пыльной мусорной куче? Ну, разве что идиот вроде старосты.
— Пока еще нет, я только должна прикинуть ущерб от засухи. Для отчета, — девушка хлопнула по висящему у пояса световому планшету с прикрепленным толстой синей нитью пером.
— Вот как. И что ущерб?
— Очень большой, — вздохнула Лирита. — Уже сейчас треть растений можно списывать под вырубку.
— Ай-яй-яй, беда-то какая, — закатил глаза Ормат.
— Отец даже говорит, что управляющий просил князя подумать насчет того, чтобы пригнать облака с океана.
— Да? И что князь? — тревожно навострил уши Ормат.
— Послал к бину. Такой фокус будет стоить дороже, чем урожай с плантации за пять лет.
— Ах, как неудачно.
Лирита, подняв на него светлые глаза, только покачала головой. Конечно, она все понимала.
— А что ты тут шатаешься? Смотри, опять штраф выпишут за отлынивание от работы.
— Да кто здесь отлынивает, я весь в трудах. Слушай, Ли, у тебя пожрать чего-нибудь будет?
Лирита беспокойно взглянула на Ормата.
— Нет, Ормат, я сама с утра без крошки. Слушай, если ты подождешь, я схожу...
Не дав ей договорить, Ормат протянул руки, положив ладони на крутые бедра девушки. Развелось тут благотворительниц. Хотя от кое-какой помощи он сейчас действительно не отказался бы. Конечно, с пустым брюхом на любовь с разбегу не настроишься, но, может, хоть удастся одно другим перебить... Ормат никак не мог понять чем его привлекает Лирита. Вообще-то ему нравились девушки поизящней, пониже ростом и неспособные запросто ворочать трехпудовыми мешками, набитыми спрессованным саудовым волокном. Единственная разумная мысль, приходившая к Ормату, говорила, что привлекательной девушку делает ее родня. Для сына потомственного должника закрутить любовь с дочкой старосты — все равно, что подняться на несколько ступенек социальной лестницы.
Горячие руки скользили по покрытым тонкой тканью манящим изгибам. Лирита, резко выдохнула и уперлась твердой ладошкой в грудь Ормата.
— Не надо.
Чуткое в таких делах ухо Ормата уловило в голосе девушки неуверенный звоночек.
— Чего не надо? — его пальцы стекли на спину упрямицы, чутко поглаживая дорожку позвонков.
Лирита прикрыла глаза, ладошка по-прежнему упиралась в грудь парню, но теперь уже не отталкивая, а скорее даже лаская. Ормат склонился к бронзовой шее, легкий аромат девушки коснулся его ноздрей...
Конское ржание прозвучало, как выстрел пушки.
Крутанувшись, Ормат отпрыгнул от испуганной Лириты. Если княжеский дозорщик поймает его за таким делом, тут не только штрафом, плеткой дело запахнет. Оглядевшись, он чуть успокоился, дозорщики еще не показались из-за холма. Спасибо тебе, лошадка, что предупредила. Через минуту к опушке выехали трое всадников. Лицо Ормата побелело даже под загаром. Лучше бы это были дозорщики.
Впереди ехал, восседая на вороном красавце-жеребце, Никадор Сабан — семнадцатый отпрыск князя Медовира Сабана, царь и бог Обглодовки и окрестностей. Его кудри цвета золотой канители были уложены в немыслимую прическу: с левой стороны они спадали на лицо, закрывая голубой глаз, а с правой лихо поднимались вверх от виска к затылку. Лео как-то узнал, что такой стиль называется "птичье крыло" и приличные высокородные его не носят. Если, конечно, вообще можно говорить о приличных высокородных. Длинный породистый нос, казалось, был постоянно готов сморщиться, полные губы скривиться... в общем, лицо Никадора можно было бы назвать красивым, если б не вечная гримаса кислого презрения, не покидавшая его, наверное, и во сне. Ярко-синяя саудовая рубашка при каждом шаге коня переливалась роскошной золотой вышивкой. Держась в седле с прямой, как свечка, спиной, Никадор озирал окрестности, будто спустившееся к смертным высшее существо. Мускулистые ноги в обтягивающих кожаных штанах, с заметным напряжением сжимали рёбра коня, выдавая в молодом князе скверного наездника. Следом за божеством, на пропыленных лошаденках загадочной масти тряслись два княжеских прихвостня — Сажа и Щелкунчик.
Чувствуя подступивший к горлу горький комок страха, Ормат согнулся пополам, и уткнулся взглядом в сухую землю. Может еще пронесет, и троица проедет мимо. Так и не поднявший глаз парень услышал, что стук копыт направился прямо к нему.
— Какая чудесная встреча, — донеся сверху молодой, немного гнусавый голос, — дозволяю тебе выпрямиться.
Ормат разогнулся, стараясь не смотреть выше княжеской уздечки, взгляд в лицо Никадор мог счесть за непростительную дерзость. Бывали уже случаи.
— Тебя ведь Ормат зовут, верно?
— Истинно так, высокородный, — как можно нейтральней ответил он.
Любезность Никадора пугала до дрожи. За те полгода, которые юный Сабан провел в Обглодовке, деревенские хорошо изучили его склонности. Молодой аристократ любил охотиться. На людей.
Выбирал себе жертву и медленно, терпеливо подводил ее к заранее намеченному месту, выбранному по всем правила искусства, где благородный князь сделает решающий выстрел. Как всякий хороший охотник, Сабан не терпел слабых жертв. Все, на кого падал выбор, были сильными людьми, баламутами, можно сказать занозами в задницах бригадиров. Неужели Ормат допрыгался, и теперь настал его черед?!
— Я вот о чем тебя хотел спросить, приятель. Ты ведь опытный крестьянин, значит можешь помочь советом. Как ты считаешь, пришла ли пора убирать мясовку? — князь склонился к гриве коня, тяжелая от перстней ладонь нежно прошлось по лоснящейся шкуре, — Вот управляющий думает, что нужно еще недельку подождать, а мне кажется, початки в самом соку. Вчера уже можно было собирать. Если не днем, то ночью точно поспела. Что ты думаешь, а?
