| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Отойдем обратно в лес, а затем обойдем по дуге. Направление мы знаем, — предложил я план действий.
— Так и сделаем, — подтвердил мой план лейтенант.
Пока мы осторожно пробирались по лесу, мое ухо делило звуки надвое. На шум охоты: стрельба, крики и лай собак, и лесные звуки: вроде шороха падающего с веток пласта снега, стука дятла или треска коры. Вдруг Мирошниченко поднял предостерегающе руку и замер. Я настороженно прислушался. Ничего. Только повернул голову, чтобы его спросить, как до меня донесся запах. Кто-то недалеко от нас курил.
"Видно, солдат, стоящий в оцеплении.... — но мысль сразу сбилась, как только я услышал легкие шаги в нашем направлении. Рука нащупала нож, висящий на поясе.
Мы присели, наполовину прикрытые широкими лапами ели. Наши белые маскхалаты сливались со снегом, лежащим плотным слоем на земле и деревьях. До определенного момента я не видел фигуры немца, пока она не появилась в просвете между деревьями.
"А это собственно кто?".
Тулуп, валенки, треух. И если бы в довершение картины он держал дробовик, то я бы сразу подумал, что это охотник, приехавший с немцами, но у него на поясе болтался немецкий подсумок, а с плеча свисала немецкая винтовка.
"Партизан?! Здесь?!".
Можно было подумать и так, вот только он шел не крадучись, а довольно уверенно, и только изредка оглядывался по сторонам. Вот он остановился. С минуту стоял, прислушивался, потом последний раз затянулся и, бросив догоревшую самокрутку в снег, зашагал в сторону охоты.
— Полицай? — шепотом спросил я.
— Похоже, — с явным сомнением в голосе ответил мне Мирошниченко. — Но все равно, как-то странно. Полицаи леса как огня бояться, а этот... гм... как дома себя чувствует.
Выждав несколько минут, мы осторожно двинулись за ним, останавливаясь и замирая по малейшему звуку. Мы остановились, когда увидели в просвете деревьев серо-зеленые шинели немецких солдат, стоящих с автоматами в оцеплении. Выстрелов не было, лай собак затих, они теперь только изредка тявкали, зато были слышны громкие голоса подвыпивших немцев, которые хвастались друг перед другом своими охотничьими успехами. Мы их не видели, только слышали их довольные выкрики, шутки, тосты и здравицы. Как мы поняли из разговоров, продолжение банкета должно произойти в палатке у машин, где повар должен был приготовить им какое-то особое блюдо из оленины.
Спустя полчаса охотники, в окружении солдат, двинулись в обратный путь. Среди всей этой словесной шелухи мы уделили серьезное внимание только одному короткому разговору немецкого майора и полицая. Он привлек нас еще тем, что немец свободно говорил по-русски.
— Галушкин!
— Слушаюсь, господин майор!
— Передашь капитану Федорову, чтобы был у меня в 9 утра.
— Будет сделано, господин майор! Передам всенепременно!
— Свободен!
Когда мы передали содержание разговора командиру, тот думал недолго.
— Думаю, это немцы создали отряд, который действует под видом партизан. Мы о нем краем уха слышали, но не знали точно района их действия. Отборные сволочи и каратели. Отсюда можно предположить, что гибель трех групп разведчиков, заброшенных в этот район, лежит на их совести.
Не успели мы устроиться на ночь, как началась пурга. Снег даже не падал, он многочисленными вихрями крутился среди деревьев. Укрытые, с ног до головы, парашютами, мы спокойно и даже тепло, провели эту ночь. Правда, утром пришлось откапываться и вытаптывать площадку. С деревьев то и дело на голову падали пласты снега и было только слышно, как трещат на морозе деревья.
Увязая в снегу по колено, мы подобрались к большаку. Нам нужен был язык. Им стал крестьянин, ехавший в санях. Назвался Михасем Бурко. Перепуганный до смерти, сбиваясь с русского на белорусский язык, мужик рассказал нам, что немцев в деревнях нет, но при этом в районе они крепко держали власть в своих руках, благодаря "партизанскому" отряду капитана Ивана Федорова. Они появились около года тому назад. Сначала их было полтора десятка, но уже за полгода отряд вырос в два раза, как за счет добровольцев, так и насильно загнанных в него местных жителей. С самого начала они расстреляли всех тех, кто имел хоть какое-то отношение к советской власти, потом уничтожили в лесах две небольшие группы партизан и большой отряд парашютистов. У него в каждой деревне свои люди есть. Зверствуют они не так чтобы сильно, но если в чем-то провинился, то пощады не жди. Пытают, мучают, а потом расстреливают, как самого виновника, так и всю его семью.
Закончив допрос, командир бросил на меня быстрый взгляд и почти незаметно кивнул головой. Михась Бурко умер почти мгновенно. Его тело мы закопали в глубоком снегу оврага. Закапывали его с несчастными лицами Зябликов и Дубинин. На меня они старались не смотреть. Тем временем, двое из нас, Мартынов и Смоленский, сняли с себя маскхалаты и уселись в сани. Перед этим они еще несколько минут спорили, никак не могли поделить между собой тулуп убитого крестьянина, пока не вмешался командир.
Мы настроились на долгое ожидание, но удача не обошла нас стороной. Вскоре раздался рев двигателя и в наступающих сумерках мы увидели полуторку. Мартынов хлестнул лошадь, та сорвалась с места и бодро понеслась посередине дороги, перегородив путь автомобилю. Благодаря тому же "партизанскому отряду Федорова", уничтожившему партизанское движение в зародыше, немцы здесь оказались не пуганные и легко поддались на эту простейшую уловку. Трупы солдата-водителя и фельдфебеля-связиста мы скинули в тот же овраг и забросали снегом. Сани и лошадь были заведены в лес, где Мартынов выпряг коня, после чего мы переоделись в немецкую форму, взятую из грузовых контейнеров, погрузились в машину и поехали. Ночевали в деревне.
Дальше уже ехали с относительным комфортом. Вскоре показалась деревня, которую нам надо было объехать, но накатанный путь лежал именно через нее, а ехать по снежной целине (до этого дня шел, не переставая, и теперь лежал на земле толстым слоем, скрывая все неровности почвы), было опасно и тактически неправильно. Что это за чокнутые фрицы, которые по нормальным дорогам не ездят? Въехать, то въехали, а там новая незадача. В центре села были собраны все его жители. Люди, увидев машину с немцами, бросали на нас угрюмые взгляды, а потом переводили их на двух мужчин, женщину и двоих детей-подростков, стоящих у крыльца большого дома. Все они были страшно избиты. За их спиной, на крыльце, стоял, в белом расстегнутом полушубке, мужчина в окружении трех вооруженных людей. Было видно, что на нем была надета форма офицера Красной Армии. Между пленниками и местными жителями стояло еще шесть бандитов, с винтовками в руках. Нагло выставленная на показ форма офицера Красной армии и непонятная улыбка на лице главаря при виде незнакомого немецкого офицера, говорили только об одном — у бандитов надежная "крыша". СС или СД.
Боковая дверь машины открылась, и на снег спрыгнул в форме обер-лейтенанта Камышев.
— Унтер-офицер Димиц!
Спрыгнув с машины, я подбежал к нему и вытянулся, как и полагается настоящему немецкому солдату.
— Работаем тихо. Главаря — живым, — негромко, но по-немецки произнес командир.
"Зачем?! Это не наше дело, — подумал я, но вместо этого бодро и громко отрапортовал:
— Яволь, герр обер-лейтенант! — после чего четко развернувшись, побежал к ребятам, все еще сидевшим в кузове, под тентом, как и положено дисциплинированным немецким солдатам.
— Выходи! — снова заорал я командным голосом.
Из-за машины нас не было видно, поэтому я в двух словах пояснил суть операции. — Стрелять аккуратно. Народ. Главаря — живым.
Обер-лейтенант медленно подошел к толпе, которая сразу подалась от него в разные стороны. Дойдя до охраны, он встал, расставив ноги и медленно, лениво, произнес по-немецки: — Что здесь происходит?
— Господину лейтенанту вряд ли это будет интересно, — с некоторой издевкой произнес главарь бандитов на неплохом немецком языке. — Единственное, что я могу добавить: казнь пособников красных комиссаров проходит по прямому указанию начальника СД Гельмута Зауэра.
Офицеры вермахта предпочитали не связываться со спецслужбами, тем более что это был прямой приказ начальника СД. По мнению главаря, лейтенант, услышав фамилию майора СД, должен был быстро убраться, но все получилось с точностью наоборот.
— Димиц! — рявкнул обер-лейтенант, выхватывая из кобуры парабеллум.
В этот момент я уже стоял около "партизана", от которого прямо несло свежим перегаром. Он ухмыльнулся и подмигнул мне. Это было последнее, что он сделал в своей жизни. Резкий взмах рукой и стоящий передо мной бандит захрипел перерезанным горлом. Новый взмах руки и бандит, стоявший в трех метрах, получив нож в горло, стал медленно заваливаться на утоптанный снег. В ту же секунду ударили короткие, скупые очереди разведчиков, скашивая остолбеневших бандитов. Дважды коротко и сухо ударил парабеллум командира. Народ до этого бывший в ступоре, очнулся, и с криками, пустился врассыпную.
Наша атака оказалась настолько неожиданной для бандитов, что практически никакого сопротивления нам оказано не было. Да это и понятно. На них подло и вероломно напали их хозяева, которым они так преданно служили. Только один из бандитов, стоящих на крыльце, пригнувшись, кинулся в дом, но на пороге получив пулю в спину, упал, раскинув руки. Главарь успел только откинуть полу и кинуть руку на кобуру, как тут же с криком схватился за плечо. В нем торчал нож. В следующую секунду раздалась команда по-немецки: — Двое в дом! Остальным занять позиции по периметру!
Я тут же подбежал к двери и крикнул: — Ахтунг! Гранатен!
— Не взрывайте! Мы сдаемся! — раздались из избы наперебой мужские и женские голоса. — Выходим! Выходим! Не стреляйте!
Спустя полминуты на пороге показался пожилой, но еще крепкий мужик с поднятыми руками. Из-за его спины была видна женщина, видно его жена, и две раскрашенные девки.
— Сторожи их! — кинул я Сашко, а сам, пригибаясь, как солдат при налете, вбежал в дом. Быстро огляделся. Для деревенского дома он был обставлен богато и несколько странно. Буфет, за стеклом которого была выставлена разнокалиберная посуда, был явно привезен из города и неуместно смотрелся на фоне деревянных стен, так же, как и трюмо, стоящее в углу. Посредине комнаты стоял накрытый стол. Видно после казни, бандиты собирались хорошо попировать. Я уже собирался выйти, как глаз зацепил сбитую на сторону дорожку на полу, возле печки. Осторожно подошел, затем сапогом отбросил ее в сторону. Под ней оказался люк. В этот момент в избу вошел командир с Сашко, который конвоировал хозяев дома и стонущего главаря.
— Герр обер-лейтенант, — обратился я к командиру, — я нашел люк в этом партизанском логове.
Услышав немецкую речь, сникший главарь сразу встрепенулся: — Герр обер-лейтенант! Произошла страшная ошибка! Я не красный командир! Я командир карательной команды! У меня есть жетон! Он висит у меня на шее! Я агент СД!
Камышев не обращая внимания на выкрики, скомандовал по-немецки: — Демиц! Проверить!
— Яволь, герр обер-лейтенант! — вытянулся я, продолжая играть роль дисциплинированного служаки.
Неожиданно подал голос главарь: — Там Семен Пашко! Мой адъютант!
Я повернулся к главарю: — Прикажи ему вылезти или бросаем гранату!
— Сейчас-сейчас, — заискивающе пробормотал тот и подошел к люку, морщась и держась за плечо. Приподняв крышку, он крикнул: — Пашко! Это твой командир! Выходи!
Из глубины сначала раздались сначала отборные ругательства, а затем уже слова: — Ты, что совсем мозги потерял, сявка базарная?! Это же падлы красные!
В этот момент, оттолкнув бандита, я бросил вниз гранату и захлопнул крышку. Раздался приглушенный взрыв. А уже в следующую секунду, я рывком откинул крышку и спрыгнул вниз. Там было темно, но мне хватило даже того света, что падал через открытый люк, чтобы увидеть ноги, одетые в сапоги, которые торчали из-под груды ящиков и картонных коробок. Горький запах тротила был густо перемешан с ядреным запахом самогона. Разбираться, жив или мертв бандит, не стал, а просто дал по нему короткую очередь из автомата. Помимо традиционных крестьянских запасов, он чуть ли не наполовину был забит ящиками и коробками с надписями на немецком языке. Глаза уже привыкли к темноте, и я различил в углу лужу, в которой лежало стеклянное крошево, все, что осталось от бутылей с самогоном. Нашел лесенку, приставил и вылез.
— Там продуктов столько, что взвод.... — начал я говорить, но командир кивнул головой, типа, все понял, можешь не продолжать и продолжил в быстром и жестком темпе допрашивать "капитана Федорова". Ствол и рукоять парабеллума в его руке стали весьма весомыми аргументами в поисках правды. Командир, в прямом смысле этого слова, выбивал из него правду. Мне даже показалось, что в этой жестокости есть что-то свое, личное.
Староста, его жена и две бандитские шлюхи сидели на лавке у печки, с побледневшими лицами и глазами полными ужаса. Спустя полчаса вернулись трое наших парней, которых послал командир, чтобы прочесать деревню. Никого не обнаружили, а если и были, то сейчас сидели где-нибудь в подполе, боясь высунуть нос.
Мы засветились, причем так, что догадаться о русской диверсионной группе, гитлеровцам не составит труда догадаться. Правда, жители деревни видели немцев и слышали только немецкую речь, но то, что приехавшие солдаты уничтожили карательный отряд, говорило только об одном, что это были русские диверсанты. Я не мог знать, что на столь непрофессиональный шаг командира толкнула обычная человеческая месть, так как
не знал, что во второй группе десантников, уничтоженных бандой "капитана Федорова", был младший брат Камышева. Кроме него, командиром одно из погибших отрядов разведчиков был его большой друг, с которым он воевал еще в Испании. Правда, теперь мы точно знали, как погибли три группы наших разведчиков, но и время нашей "невидимости" теперь было заключено в жесткие рамки 2-х дней, после чего немцы за нами начнут охоту. После допроса командир встал, оглядел всех и только потом сказал по-немецки:
— Нам нельзя оставлять следов, а я это правило нарушил. Моя вина и мне ее исправлять. Сашко, смени на посту Мартынова, пусть быстро поест, а остальные, начинайте отбирать продукты и грузить в машину.
Услышав эти слова, "капитан Федоров" кривясь от боли, вдруг неожиданно сказал: — Сколько веревочке не виться, а все равно ей конец будет. Да, комиссар?
Командир ничего не ответил, только мазнул по нему яростным взглядом. Мы принялись за погрузку. Когда закончили, Камышев сказал
— Идите, парни. Ждите в машине.
Разведчики с виноватыми лицами быстро вышли. Они понимали, что убрать необходимо, но сами в душе были рады, что это дело не поручили никому из них. Одно дело убивать гитлеровцев и их пособников в бою, а здесь пленные, к тому женщины. Парни ушли, а я остался стоять. Камышев бросил на меня косой взгляд, но ничего не сказал, только поднял руку с пистолетом, готовясь стрелять.
— Не убивайте, люди добрые! — вдруг заголосил староста. — У меня деньги! Золото! Все отдам, только не убивайте! Никого не убил! Крови на мне нет! Бога побойтесь!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
