Моего пса зовут "Враг"

— Женщина, — Сейн ощутил, что по-настоящему сердится, — никто меня никуда не заберёт, и уж тем более, не заберёт малышей. Земляне не делают этого. Я даже не слышал про такое.

— А Дэорт? — на лице её было такое страдание, что вся злость прошла сразу. Сейн присел рядом на корточки, взял мать за локти, приподнялся, потёрся щекой о её щёку. Мягко сказал:

— Дэорт утонул. Утонул, когда убегал от погони. Его тело земляне искали и не нашли. И всё.

— Это земляне так говорят, — тихо, но уверенно ответила мать. У Сейна буквально опустились руки, он не знал, что и как сказать, чтобы успокоить её. А женщина продолжала: — Я стала меньше давать им молока. Я не могу не думать про то, что сказала тебе.

— О Сила Сил, — выдохнул Сейн, опять садясь на свою постель. — Ну что ты выдумала себе?!

— Что значат для тебя мои слова? — спросила женщина. Сейн промолчал, только сделал правой рукой плавный длинный жест, в конце которого мягко обратил ладонь к животу женщины. — Тогда слушай их и реши, как сочтёшь нужным — решения мужчин больше слов женщин. Но помни, что ты ответил, когда я спросила.

— Я слушаю, мать, — ответил Сейн.

Голос его был тоскливым.

* * *

В ожидании, когда придёт Сейн (он запаздывал) Озлефр, Хасса, Рахард и Туизз полулежали у стены барака — снаружи, на пригреве. Хасса читал бумажную книгу — большую и довольно толстую. Рахард дремал. Озлефр и Туизз обсуждали, что делать дальше.

Эти пятеро (включая где-то запропавшего Сейна) были пусть и неформально, но чем-то вроде совета среди пленных мальчишек. И сейчас Туизз тихо, но настойчиво, злым голосом, предлагал перейти к активным действиям — устроить пару пожаров, это очень легко... Внимательно слушавший его Озлефр неожиданно отрезал:

— Я против, — и подтвердил свои слова жестом полного отрицания.

— Они всё равно ничего младшим и женщинам не сделают! — Туизз стукнул кулак о кулак. — А нам... ну что ж...

— Потому я и против, — перебил его Озлефр. — До военных объектов нам не добраться, а поджечь школу или магазин, зная, что они всё равно не будут вымещать на наших... это — подло. Земляне честные враги. И я не буду пачкаться.

— Еду ты у них крадёшь! — не без яда напомнил Туизз.

— Краду, потому что у меня младший брат и мать, потому что есть тут много тех, кто и украсть не может, а есть хочет, — спокойно ответил Озлефр. — И я сам хочу есть. Но позорить свой Род трусливым заведомо безнаказанным бесчинством — не стану сам и не дам никому.

— Я согласен, — Рахард сел прямо.

— И я, — с этими словами Хасса уронил наземь книгу и раздражённо добавил: — Глупость сплошная. Местами смешно, хотя и смех тупой, а так вообще — какой-то бред всмятку. Описаны сплошь полоумные трусы и лжецы. Даже странно, что это предки землян — будь они такими сейчас, мы бы их разгромили в два счёта.

— Что за книжка? — заинтересовался Озлефр.

— "Приключения бравого солдата Швейка"... ола, нет, — Хасса провёл пальцем по обложке, — "По-хож-де-ни-я". Похождения.

Но обсуждения книги не состоялось — на мальчишек упала тень, и Озлефр, радостно подняв голову, спросил:

— Сейн, ты где был? Мы думали, ты придёшь быстро.

Сейн опустился на корточки, сложил руки на коленях. Вид у него был хмурый и задумчивый. Окинув остальных мальчишек взглядом, он сказал обстоятельно и безразлично:

— Сейчас я пойду проситься на работу к землянам.

Ответом ему было непонимающее молчание. Хасса неуверенно улыбнулся. Туизз резко сказал:

— Это глупая шутка.

— Я не шучу, — ладонь Сейна подтвердила сказанное. — И больше с вами в набеги я не пойду.

Озлефр сделал быстрый, полный ярости, жест — абсолютное отрицание. Туизз, бледнея, начал подниматься, пригнув голову и сжав кулаки.

— У матери молоко пропадает, — по-прежнему безразлично сказал Сейн. — Она вбила себе в голову, что из-за наших набегов меня могут забрать из лагеря. Я ничего не смог ей доказать и теперь пойду наниматься за паёк.

Ему снова отвечало молчание. Но теперь оно было растерянным и полным сочувствия. Если сторки перед кем и были беззащитны, так это перед своими женщинами. Туизз сел. Рахарт отвернулся. Хасса подобрал книгу, начал отряхивать от пыли обложку.

Озлефр со спокойным лицом и страшно быстро ударил в стену барака, прогнув и пробив пластик. Вытащил кулак, с которого медленно закапала тут и там кровь. Покрутил его перед лицом.

Сейн накрыл кулак своей ладонью.

— Все могут сказать, что хотят, — сказал он. — У меня больше нет чести. Я не стою вашей крови. Вам ни к чему видеть мои глаза.

— Никто не скажет худого, — ответил Озлефр. Трое остальных мальчишек придвинулись ближе. — Того, что ты говорил о чести, что ты говорил о крови и что говорил о глазах — мы не слышали, и этого не было. Любой скажет так.

— Любой скажет так.

— Любой скажет так.

— Любой скажет так, — откликнулись три голоса.

* * *

Комендант лагеря майор Захаров принял Сейна практически сразу, как только тот пришёл. Сторки очень редко просили об аудиенции, отведённый для такого обязательный час в день ничем особо заполнен не был, и на вошедшего Сейна майор смотрел с некоторым интересом, который — по мере того, как мальчик очень спокойно и обстоятельно излагал своё дело — разбавлялся настоящим удивлением. Захаров был коротко, "ёжиком", как говорят земляне, стриженый, плечистый, с грубыми чертами лица, ещё более проигрывавшими от того, что вся правая сторона этого лица была испещрена шрамами, видимо, плохо поддавшимися восстановительной хирургии и терапии. Глаз у майора уцелел, но, видимо, были повреждены голосовые связки, отчего голос его казался каким-то механическим.

— Работать? — Захаров смерил мальчика-сторка внимательным взглядом этого самого единственного глаза. — Что за шутки?

— Это не шутка, — сухо ответил Сейн. — Я бы хотел устроиться на работу. Такая возможность, как мне известно, есть.

Майор сплёл пальцы на крышке стола, постучал ими о столешницу. Спросил коротко, как выстрелил, в упор посмотрев на Сейна:

— Зачем?

— Я не готовлю ни побег, ни диверсию, — устало сказал Сейн. Он ощущал себя так, словно долго бежал с грузом и теперь никак не может его скинуть с плеч. — Разве вам не всё равно — зачем?

— Нет, — майор покачал головой. — Потому что слова они и есть слова. Побег ты, конечно, не готовишь, потому что не бросишь у нас мать и младших. А диверсию — вполне можешь. И пока я не услышу, зачем тебе работа — ты её не получишь.

— Вас трудно понять, землян, — Сейн криво повёл ртом. — То всё было увешано листовками с призывами записываться на работы за дополнительный паёк — а то такое недоверие...

— Это касалось групповой работы под контролем, там ясно было сказано, — напомнил Захаров, продолжая изучать сторка. — Ради тебя одного отрывать от дел охранника? Жирно будет. А очереди из желающих я за твоей спиной совершенно не вижу.

— Вы бы и меня тут не увидели, — вдруг спокойно и очень зло сказал мальчик. — Я бы сюда даже ногу не поставил. Если я вам расскажу, зачем мне работа — вам станет легче? Если я вывернусь перед вами наизнанку — вам станет легче? Вам становится легче, когда вы нас унижаете? Если так — то это жалкое величие, я вам скажу.

Комендант какое-то время смотрел на него молча, пока Сейн не опустил глаза.

— Мне станет легче, когда мы вас разобьём до конца, и я вернусь домой, — так же спокойно, но беззлобно ответил тогда Захаров. Сейн вскинулся, побелел, на белом появились чёткие треугольники румянца. — Хочешь чаю? — вдруг продолжил майор. — Настоящий. Из Индии. Про Индию слышал?

— Читал, — ответил Сейн слегка удивлённо. — Я не пью чай... то есть, я пробовал, он горький.

— Дурак... — вздохнул Захаров и придвинул к себе планшетник. Что-то посмотрел, сказал, не отрывая взгляда от экрана: — Нужен подсобный рабочий в лесничество. Работа тяжёлая. Но на воздухе. Тебе сколько лет?.. А, вижу, — он провёл по экрану. — Можно вообще-то. Двенадцать часов рабочий день, учти. Пойдёшь? — и поднял на сторка глаза.

— Пойду, — тут же сказал Сейн. — А где это?

— Тебе всё объяснят, — Захаров поднялся. — И вот что ещё. Никакого охранника, конечно, с тобой не будет. Ну, что смотришь, как калм на бесплатную столовую? — Сейн опять вспыхнул, а комендант махнул на него рукой: — Смотришь, чаю не хочешь — иди, завтра утром тебя найдут. Иди, иди.

* * *

Выйти за ворота законно и свободно оказалось неожиданно трудно, и Сейн испугался. Нет, не того, что охранники смотрели ему вслед и хотелось — до головокружения! — обернуться и убедиться, что они не бегут следом и не целятся в него. Он испугался именно того, что ему было физически трудно вести себя так, как положено свободному. Не беглецу из плена, втихую обкрадывающему врага. А именно свободному. Трудно не красться, не ползти, не перебегать, а просто идти. О Предки, сбивчиво подумал Сейн, я сам не заметил, как превратился в раба по своим мыслям! Напакостить господину, и при этом бояться, что его окликнут и прикажут, что надо делать... и... и... даже ждать этого?!

Ну уж нет! Вот это — нет! Он ускорил шаг. Тут же заставил себя идти, как обычно — не спешить и не медлить. И не выдержал — быстро оглянулся.

Сейн уже отошёл от лагерных ворот на фоор'зу (1.), не меньше.

1.Фоорза = 250 м.

Часовые давно не смотрели ему вслед...

...Мыслей о свободе, конечно, хватило ненадолго. Только до опушки леса, куда уводила дорога — а скорей просто накатанная неширокая тропа. И ведь в лесу было хорошо! Но именно тут, едва он вошёл под первую древесную тень, прохладную и тёмно-синюю, Сейну сама собой пришла мысль: а что, если сбежать?! Убежать, поселиться где-нибудь в далёких горах на горизонте, жить, охотиться и не думать о войне. О проигрыше. О своём унижении, которого ещё не было, но которое он представлял себе зримо и ясно. Ни о чём не думать, просто жить там.

Может быть, живи он на свете один, он бы так и сделал. Но он оказался тут, на этой дороге, чтобы помочь матери и младшим. И не имел права бежать — это был долг, пожалуй, даже выше долга перед Сторкадом.

Он представил себе место, где будет работать. Получалась всё та же плантация. Нет, для него одного никто не станет строить барак, как никто для него не выделит отдельного караульного. Но тот землянин, на которого он станет гнуть спину, запросто может превратить его жизнь в сплошное мучение. Даже ничего не нарушая. Может даже, сам не желая этого. Просто потому, что рядом с ним будет сторк. Безответный сторк. О Предки, он же в самом деле не сможет ответить ничем ни на оскорбление, ни на пренебрежение! Придётся просто работать и молчать! Молчать и работать! Как тем земным мальчишкам на плантациях Арк-Келана!

Эти мысли изводили — и чем больше Сейн думал, тем больше верил в нарисованную себе самому самим собой картину. Она казалась совершенно реальной, как будто он уже точно знал, что за человек его ждёт, какую работу придётся делать... Сейн остановился. Постоял, бешено кусая губы и кривясь — совершенно неприлично для сторка. Потом поспешно, вздрагивая от стыда и отвращения к самому себе и перед тем, что предстояло, разулся и снял ремень. Повесил связанные им ботинки на плечо и не осмелился больше поднять взгляда, как будто шёл через густую, презрительно молчащую, толпу. В таком виде сторк мог просить только о милости. А он за этим и идёт. Но это было позором, невероятным, почти несмываемым позором для всего Рода. Я тут один и я не расскажу никому и никогда, напомнил-подумал Сейн и ощутил такое облегчение, что покачнулся. Лучше уж солгать и всю жизнь жить с ложью на душе, чем рассказать о таком. А землянин если и расскажет кому, и дойдёт этот рассказ до своих, до сторков — то всё равно землянам не поверят. Да и не поймёт землянин, что к чему. Решит, что сторк бережёт обувь.

Потом он оправил безрукавку-вест, который вчера мать подновила, восстанавливая порезанное и вытертое родовое шитьё. Конечно, металлической нити не было, пришлось пустить в ход обычную нитку, белую. Одёрнул рубашку под вестом. Проверил, не падают ли без ремня узкие штаны — не хватало ещё...

И зашагал дальше...

...Он прошёл ещё не меньше четырёх йэллов (1.) лесом, пока, наконец, не оказался около указателя "Кордон N 9". Ниже на указателе были ещё какие-то сведения, довольно много, но Сейн не стал их читать. Он сперва жадно напился из тёмного, но чистого ручейка, звонко пробегавшего рядом с дорогой. И повернул уже на настоящую тропинку — узкую, не как дорога, но тоже наезженную. И всё-таки лес придвинулся совсем вплотную, под ногами местами стало сыровато, время от времени Сейн отводил от лица ветви. Отводил машинально, внутри всё туже и туже скручивался комок отчаянья, которое нельзя было даже разбавить злостью — злиться было просто не на кого, никто не гнал его на эту работу, кроме него же самого. Сторки всегда гордились умением владеть самими собой — но иногда оно оказывалось и проклятьем, не дававшим даже спасительно найти виновного вне себя же... Во всём, что происходит с тобой скверного, виновен ты. И слава твоих достойных поступков — тоже только тебе.

1.Йэлл = 1250 м.

Так говорил отец.

Отец. Имел ли право Сейн теперь на воспоминания о нём?! Он скрипнул зубами и нарочно позволил очередной ветке сильно хлестнуть себя по лицу. Боль отрезвила. И почти сразу, как по волшебству, он увидел, что лес кончился, что тропинка выводит на солнечную поляну, прямо к открытым воротам, за которыми виден двор и угол дома. Над воротами висела доска с новой надписью -

Стараясь больше уже ни о чём не думать, Сейн почти бегом прошёл по тропинке в ворота. И остановился сразу за ними, с невольным интересом попавшего в новое место мальчика оглядываясь.

Дом, оказывается, был небольшой, а двор — широкий, с многочисленными пристройками и даже вертолётной площадкой в дальнем конце (там под чехлом явно стояла и сама машина). Над входом (крыльцо было широким и низким, столбики, поддерживавшие навес, покрывала красивая резьба, как, впрочем, и края окон, и верх крыши) широко свисал к земле большой зелёный флаг, а на нём — видна была золотая рогатая голова какого-то животного на фоне древесного листа и надпись: "РУССКИЙ ЛЕС — РУССКИЙ ДОМ!"

И, едва Сейн рассмотрел флаг, как на крыльцо бесшумно вышел человек. И оттуда сразу посмотрел на стоящего в воротах мальчика-сторка...

...То, что землянин был когда-то военным, Сейн определил тут же и безошибочно. Стоило ему всего лишь пошевелиться и взглянуть. Одет землянин оказался просто и удобно — распахнутая на плотной рубашке рабочая куртка, широкий пояс с инструментами, пистолетом и ножом, грубые штаны, заправленные в узкие сапоги. На рукаве куртки была та же эмблема, а ниже — три четырёхконечные звёздочки, Сейн не знал, что всё это означает, у землян-военных знаки различия были совсем другими (1.).

1.Поручик Императорского Гражданского Корпуса Лесничих.

Землянин смотрел молча и внимательно. И Сейн представил себя со стороны и по глазам землянина — серым внимательным глазам — понял с ужасом каким-то особенным чутьём, что тот знает об обычаях сторков. И сейчас видит перед собой труса, который пришёл продать себя в рабство, чтобы набить брюхо.