Она не спеша, с тем же вызовом в каждом жесте, сняла блузку и юбку. Она знала, что у нее красивое тело, ей не раз говорили об этом мужчины, и она ждала, что и этот вопьется в нее жадным взглядом. Но он спокойно пил чай, а когда она взялась за застежку лифчика, остановил:

— Этого не надо. Достаточно.

Она хмыкнула и растянулась на раскладушке. Он, наконец, оставил свой чай, встал и заковылял к ней.

— А руки мыть вы будете? — не сдержалась она.

— В этом нет нужды — я не буду к вам прикасаться, — спокойно ответил он, подойдя к раскладушке. Она продолжала с вызовом смотреть на него, и он вдруг мягко улыбнулся:

— Знаете, почему женщин не берут в армию?

— Нет, — удивилась она.

— Неправильно выполняют команду "ложись"... Лягте, пожалуйста, на живот, я хочу посмотреть вашу спину.

Вика покраснела и торопливо перевернулась. Он (она увидела это краем глаза) простер руку над ней, и она явственно ощутила, как холодный ветер медленно пробежал от ее затылка к крестцу.

— Женщин я обычно начинаю смотреть с позвоночника, — спокойно объяснил сверху "шарлатан", у многих все болезни — в нем. У вас все в порядке, хотя не похоже, чтобы вы занимались физическим трудом или спортом. Вы кто по профессии?

— Бухгалтер, — соврала она после минутной запинки.

— Да? — удивился он. — Вот бы не сказал. Я думал — врач, медсестра, в крайнем случае...

Она снова почувствовала, что краснеет.

— Теперь, пожалуйста, на спину.

Теперь она видела его над собой. Он снова простер ладонь над ней, и она вновь ощутила холодную волну, пробежавшую вдоль ее тела. Странно, но это было приятно. Над белым кружевным треугольником ее трусиков рука его задержалась, и она вдруг увидела, как нахмурилось и стало сосредоточенным его лицо. Затем он медленно отвел ладонь.

— Запустили вы, — сокрушенно сказал он, — все горит, — он устало потер лицо ладонью и крикнул:

— Люда!

"Язва" возникла на пороге.

— До обеда больше никого не приму — сложный случай. Скажи очереди.

Однако, "язва" осталась на пороге, недружелюбно разглядывая распростертую на раскладушке полуодетую Вику.

— Я кому сказал! — зло выкрикнул целитель, и Вика с холодком в душе увидела вдруг, как дверь в комнату стала медленно закрываться сама, выталкивая "язву" в прихожую. Та мгновение недоуменно пыталась сопротивляться, а затем с визгом отскочила назад. Дверь с хлестким ударом впечаталась в косяк.

Целитель снова подошел к ней (она смотрела на него с невольным страхом), несколько секунд постоял, сосредоточенно закрыв глаза. Потом вдруг простер над ней сразу обе ладони. Поток холода обрушилась на нее, окутывая и пеленая тупую злую боль, постоянно нывшую в низу живота в последнее время, затем боль исчезла совсем, и волна неизъяснимого блаженства затопила ее. Так было очень давно, в детстве, когда мать купала ее, маленькую, в корыте у печки. Пылал огонь, мать поливала ее теплой водой, ласково оглаживая ее щупленькие плечики большими мягкими ладонями — ощущение невыразимого счастья затопляло ее. И вот это вернулось...

* * *

— Вставай!

Она проснулась и открыла глаза. Хмурое лицо "язвы" плавало над ней.

— Одевайтесь — прием закончен.

Она нехотя встала, под недружелюбным взглядом "язвы" медленно оделась. Целителя в комнате не было, как не было и людей, спавших перед ее приходом на раскладушках. И она поняла, что прием действительно закончен, что он ушел, и сегодня она его больше уже не увидит.

"Язва" вышла в прихожую следом за ней.

— Из-за вас он прием раньше отменил, еще двух минимум мог бы взять, — хмуро заметила она, — не мешало бы вам доплатить.

Вика повернулась и пристально посмотрела немолодую, толстую и хмурую женщину, стоявшую перед ней. И не сдержалась. Слепив сразу два кукиша, сунула их ей прямо под нос...

Некоторое время Панов слонялся по ярко освещенному залу, посреди которого возвышался громадный стол, уставленный бутылками и закусками; вокруг кучками толпилась разряженная публика, оживленно болтая и покуривая. Панов чувствовал себя здесь чужим и мысленно не раз сказал добрые слова в адрес Миши, уговорившего его сюда пойти.

Ассистент и помощник у него появился недавно, после того, как жена стала жаловаться, что сильно устает. Миша пришел к ним в институт несколько лет назад, и они как-то быстро сдружились. Это было странным — Миша был моложе на пятнадцать лет, но вышло как-то все само собой. Миша не только был хорошим сотрудником, но и уважительным парнем — никогда не забывал заварить чай для старшего коллеги и помыть посуду после совместного чаепития. Панов, не привыкший к такому, попытался вначале возразить, но Миша спокойно объяснил ему, что в Средней Азии, где он вырос, не принято, чтобы старший по возрасту ухаживал за младшим...

После закрытия института Миша пробовал заняться коммерцией — торговал на вещевом рынке. Дела у него там, однако, шли не блестяще — на предложение Панова он согласился, не раздумывая. В "клинике" он взял на себя всю техническую работу: сортировал пациентов, объяснялся с налоговой инспекцией и прочими рэкетирами, а также журналистами, быстро пронюхавшими про нового экстрасенса. Он же организовал для Панова несколько визитов на дом к нужным людям, после чего государство оставило их в покое, зато ему стали слать приглашения на всякого рода презентации и банкеты. Обычно он выбрасывал их в мусорное ведро, но вчера Миша уговорил его все-таки сходить хотя бы на одно.

— Вы теперь человек в городе известный, вам нужно показываться на людях, — объяснял Миша, поправляя неуклюже завязанный Пановым галстук, — а то подумают, что вы никого не хотите знать, обидятся...

Чертыхнувшись еще раз про себя, Панов отошел в угол — к маленькому столику. Здесь сидела и курила молодая женщина в глубоко декольтированном вечернем платье. "Красивая", — подумал Панов и попросил разрешения присесть рядом.

Незнакомка улыбнулась и согласно кивнула. Он с удовольствием сел на стул. Вокруг большого стола все стояли (там еще продолжался банкет), и его здоровая нога порядком затекла. Панов отхлебнул из принесенного с собой бокала. Он давно уже не пробовал спиртного, и сейчас в голове мягко и приятно кружило.

— Хотите?

Он обернулся к соседке. Та с дружелюбной улыбкой протягивала ему раскрытую пачку сигарет. Поколебавшись, он взял одну, длинную и тонкую. Соседка щелкнула зажигалкой.

— Как вам банкет, Дмитрий Иванович? — соседка улыбалась ему уже как-то загадочно.

— Вы меня знаете? — удивился он.

— Кто ж вас не знает? — с той же улыбкой сказала она, пряча зажигалку в миниатюрную сумочку. — Весь город только и говорит о маге-кудеснике.

— Издеваетесь? — сморщился он.

— Какое тут, — пожала она плечами. — Я вот к вам на прием собиралась, но боюсь, что не пробьюсь.

— Хотите, я скажу помощнику, чтобы вас пропустили без очереди, — предложил он. — Скажете ему ваше имя и... Вас как зовут?

— Анжелика, — она воткнула сигарету в пепельницу. — Видите ли, мои родители в свое время были без ума от маркизы ангелов. И другие тоже. Так что лучше — Лика.

— А по отчеству?

— Нет уж! — засмеялась она. — Лучше без него. И я не люблю без очереди, Дмитрий Иванович. Сейчас вы не могли бы?

— Прямо здесь? — растерялся он.

— Зачем? Я живу рядом. Идем?

Он пожал плечами и кивнул.

Они спустились вниз по широкой пустынной лестнице — Лика легко опиралась на его руку. Она была намного выше его, но Панова это почему-то не смущало. От Лики пахло приятно и чуть дурманяще — у него снова слегка закружилась голова.

На улице Лика достала из своей крохотной сумочки ключи, отперла дверцу изящной, похожей на игрушку машины.

— Прошу!..

Она и вправду жила недалеко — доехали они быстро. Квартира Лики была такой же нарядной и блестящей, как и ее автомобиль. Стены комнат, обшитые деревянными панелями, почти сплошь покрывали полки с книгами. Но, присмотревшись, Панов понял, что это не книги — видеокассеты. Пока хозяйка хлопотала на кухне, он украдкой забежал в туалет — давало себя знать шампанское. И здесь все было таким же глянцево-блестящим, но что более всего поразило Панова — тут тоже был телевизор, на специальном кронштейне под потолком.

Они выпили еще шампанского (Панов чувствовал себя неловко в этой квартире, поэтому согласился охотно). Осушив свой бокал, Лика поставила его на изящный столик с колесиками, который прикатила из кухни, и вопрошающе взглянула на него.

— Я сейчас, — засуетился он, вставая из кресла.

— Вы пиджак и галстук снимите, — снисходительно заметила она, — так вам будет удобнее.

Он смущенно кивнул и завозился с узлом галстука. Она следила за его движениями, странно улыбаясь. Затем тоже встала и сделала неуловимое движение. Черное вечернее платье мягко скользнуло на ковер; она оказались перед ним практически голой. Только узенькие кружевные трусики на загорелом теле. И в них она казалась более раздетой, чем на самом деле.

Он ошеломленно сглотнул слюну.

— Кажется так пациентка должна предстать перед доктором? — она явно упивалась произведенным впечатлением.

— Не обязательно, — хмуро буркнул он, — у меня не обязательно. А вы кем работаете? — спросил он первое, что пришло в голову, — лишь бы не молчать.

— Я? — она засмеялась. — У меня хороша работа, Дмитрий Иванович, — подруга большого человека. Он там остался. Вы не волнуйтесь — сегодня уже не придет. Успел набраться, козел старый: горе у него — племянница в больнице.

Она тряхнула головой, и тяжелые волосы медного отлива блестящей волной упали ей на грудь, скрыв одно из мягких больших полушарий.

— Нужно раздеваться или нет, выяснять уже не будем. Прошу!

Она легла на диван, вытянула ноги и закрыла глаза. Он присел рядом и привычно провел ладонью над этим красивым загорелым телом. И не ощутил ничего. Оно было прохладным и чистым, это молодое здоровое тело.

— Я у вас ничего не нахожу, — хриплым голосом сказал он.

Лика открыла глаза и улыбнулась:

— Разве? А это? — она вдруг схватила его ладонь обеими руками и прижала к своей груди. Его пальцы глубоко погрузились в мягкое и упругое одновременно, он почувствовал, как в голове застучали молоточки. — Это как?

Он сердито вырвал руку.

— Не хотите? — она привстала и, опираясь на руку, насмешливо смотрела на него. — А может не можете? Мне говорили, что все экстрасенсы — импотенты, но я не верила. Теперь вижу... Может вам порнушку по видику крутануть — моему козлу помогает...

Панов ощутил, как сперло в груди. Незнакомое чувство, дикое и пугающее, овладело им; он уже не в силах был ему противиться. Он взмахнул рукой, и она со стоном упала на диван. Он не прикоснулся к ней; руки его были далеко от ее тела, но в то же время он ощущал, что держит ее, грубо и властно. Он двинул левой рукой, и она, томно застонав, развела ноги. Ладонь его скользнула над белым кружевным треугольником, и он вдруг физически ощутил, как его тело, упругое и горячее, вошло в нее, такое же горячее, но мягкое.

Он стоял над ней, вытянув руки, слегка поводя одной ладонью в воздухе, а она мычала и металась на диване, захлебываясь в сладких стонах. А он, уже не в силах остановиться, не давал ей роздыха, входя в ее тело все глубже и быстрее. Она извивалась внизу, под его руками, не открывая глаз, слепо ловя его руки своими, и не в силах их поймать. А он все убыстрял и убыстрял свои движения, и вот она закричала, громко и протяжно, судороги побежали по ее ставшем мокрым телу; она обмякла и затихла.

Он тяжело опустился на ковер рядом с диваном. Его трясло и шатало от усталости и того, что он только что видел. Все ушло, осталось лишь опустошение...

Очнулся он от прикосновения влажного к руке. Она стояла рядом на коленях, осыпая поцелуями его руку. Слезы бежали по ее лицу.

— Милый, милый, — бормотала она, не переставая целовать руку, — прости меня, прости... Я... Ты только скажи. Я все... Все, что захочешь...

Ему стало противно. Брезгливо выдернув руку, он вскочил, схватил валявшийся на кресле пиджак и выбежал из комнаты. Вслед ему что-то кричали, но крики эти отрезала тяжелая стальная дверь, мягко защелкнувшаяся за его спиной...

Лысоватый тощий человек с не запоминающимся лицом сошел с крыльца громадного кирпичного особняка. Водитель большой черной машины услужливо распахнул перед ним дверцу.

— В клинику! — отрывисто сказал лысоватый, усевшись, и водитель в ответ торопливо кивнул.

Дорогой хозяин кирпичного особняка молчал, и хотя это было обычным делом, в этот раз водитель уловил в этом молчании нечто угрюмое, мрачное. Поэтому он тоже не позволил себе ни одного замечания в адрес слишком долго стоявших перед светофором других машин, а также их лихих проскоков на красный свет и прочих дорожных шалостей.

В клинике его хозяина ждали: едва автомобиль замер у входа в административное здание больничного двора (постороннему транспорту въезд в этот двор был запрещен, но водитель даже не обратил внимания на этот дорожный знак), как к нему подошел коренастый человек в белом халате лет пятидесяти — главный врач клиники. Он сам проводил гостя на второй этаж — в свой кабинет. Приказав секретарше никого не пускать, он осторожно притворил за обоими изящно обитую искусственной кожей дверь.

— Ну? — спросил гость, когда они уселись на диване.

Главврач развел руками:

— К сожалению, и второе обследование все подтвердило. Ничего сделать нельзя. Злокачественная опухоль, неоперабельная.

— Почему?

— Слишком большая. Фактически у ребенка поражена вся печень. Метастазов нет, но это дело не меняет.

— И что, ничего нельзя сделать?

— Теоретически — да. Пересадка печени. Но это нереально.

— Почему?

— Ей осталось от силы три-четыре недели. За это время подходящего донора найти невозможно. Даже теоретически.

— А если я найду?

Хозяин кабинета поднял взгляд на гостя. С минуту они молча смотрели в глаза друг другу. Затем хозяин также молча опустил глаза долу.

— Если даже и так, — наконец вымолвил главврач (голос его стал хриплым), — даже если и так... У нас нет никого, кто сумел бы сделать такую операцию.

— Я не пожалею денег. Слышите! — голос гостя зазвенел. — Сколько скажете, столько и заплачу. Назовите вашу цену!

Хозяин кабинета покачал головой.

— Дело тут не в цене. У нас в стране никто и никогда таких операций не делал. Пересаживали только почки — и то взрослым. Это же гораздо сложнее, просто неизмеримо сложнее. Такую операцию надо готовить минимум несколько недель.

— А если побыстрее?

— Побыстрее не получится. Ребенку всего шесть лет. Я не слышал, чтобы такие операции даже за границей делали, а там опыта на этот счет — не нам ровня. Она просто умрет на столе. Зря только будем ее мучить.