Раздувая угольки веры

Новый круг ритуала начался.

Так продолжалось несколько часов. Стоик доводил себя и партнёршу до изматывающей кульминации, пил нектар, изливающийся из богоподобной, после чего восстанавливал выносливость и начинал новый цикл. Постепенно все слилось в сплошной сладострастный бред, в котором они теряли себя, раз за разом механически повторяя путь, заканчивающийся взрывом неописуемого удовольствия и неги. Истинное завершение наступило только тогда, когда даже живительный нектар не мог придать ему сил, чтобы оттолкнуть истощение.

Стоик лежал, раскинув руки, и не мог пошевелиться. Всё тело ныло, словно после полноценного дня в кузне, а волевые усилия просачивались сквозь его собственный дух, как вода между пальцев. Никогда в жизни он не был настолько вымотан и одновременно так доволен проделанной работой — даже в таком состоянии он мог чувствовать свою целостность. Целостность, каковой не ощущал более десятилетия. Сейчас его тягучие думы омрачала только тишина, так и оставшаяся с ним. Несмотря на исцеление, шепот богини так и не вернулся к нему. Хотя он изначально не питал на это особых надежд, но неудача всё равно принесла горечь.

Стоик оттолкнул скорбные мысли и лениво задумался об упущенном моменте, который, впрочем, так и не повлиял на устроенное им действо. Как ни странно, за это время никто из местной охраны или работниц их не беспокоил, хотя от вспышек богоподобной грохота было столько, что закладывало уши. Видимо, хозяйка заведения, кроме защиты от пожаров раскошелилась еще и на подавление звука. Довольно недальновидное решение, ведь воры вполне могут использовать это к своей пользе, да и кто знает, что может взбрести в голову некоторым клиентам? Хотя какое ему до этого дело? Главное, что это сыграло ему на руку, прикрыв неожиданно сильные взрывы от зевак. Прочее неважно.

Неожиданно Стоик почувствовал, как зашевелилась его грелка, которая прежде спала, прильнув к его боку обнаженной спиной. Жрец рассеянно подивился такому повороту, он не ожидал от партнерши такого подвига еще как минимум часов шесть. Должна же быть вкрай обессилена, ан нет, пытается куда-то ползти!

На его грудь оперлась нежная ладонь с острыми коготками, а на чресла мягко опустилась упругая девичья попка.

"Неужели ей все еще мало? Поразительное либидо у этой шлюшки", — подумал Стоик, разлепив глаза, и тут же понял, что в происходящем есть что-то, в корне неправильное. Орнамент на коже куртизанки сменил свой цвет на насыщенно-бордовый, а её глаза почернели и теперь источали фиолетовую дымку.

— Здравствуй, мой милый Дюран, мне радостно видеть, что ты всё так же пылок, как и прежде, — произнесла она, сложив губы в улыбке, которая казалась совершенно чуждой этому лицу.

От звука этого давно мертвого имени у него перехватило дыхание. На мгновение ему показалось, что его, наконец, по-настоящему настигло безумие, иначе как еще объяснить то, что он видит и слышит?

— Кто... ты? — прохрипел Стоик, пытаясь собраться с силами.

— Ты не узнал меня, Дюран? — спросила она, слегка склонив голову. — Печально. Неужели я так давно не обретала смертное вместилище, что даже вернейшие не помнят, как меня распознать? Ну, давай же, воспользуйся разумом, ведь ответ прямо перед тобой!

Ответ... да, ответ был здесь, но... он боялся этого ответа. Боялся обмануться, приняв видение за реальность или всё же... того, что перед ним реальность?

— Магран... — наконец прошептал Стоик, чувствуя, как внутри него предательский страх и неуверенность борются с разгорающимся благоговением. — Как... нет... почему ты здесь, моя богиня?

— Странный вопрос, Дюран, ведь ты сам звал меня, — произнесла она и нежно провела ладонью по его щеке. — Ах, ты был так неистов в своем воззвании и выбрал столь прекрасный сосуд, что я просто не могла удержаться! — воскликнула аватара, после чего наклонилась к его лицу и впилась жадным поцелуем в губы.

От этого её простого действия Стоика вдруг накрыла волна такого дикого желания, какого он не ощущал ни разу в жизни. Он хотел её. Хотел, как нетерпеливый юнец, как оголодавший воин, как обезумевший зверь — сейчас же, сию секунду, и ему было совершенно плевать, что перед ним воплощение богини. Если бы не слабость, то в тот же миг он овладел ею, несмотря ни на что.

Его тело дрожало, из горла вырывалось сдавленное рычание, пальцы судорожно скребли по подпалённым простыням — Стоик силился подняться и схватить столь вожделенную добычу. С великим трудом ему, наконец, удалось сковать почти вышедшую из-под контроля похоть цепями воли.

— Выдержал, вижу? Молодец! Я в тебе не сомневалась, — похвалила его аватара, которая все так же сидела на нем как наездница. — Славно, славно, — произнесла она, огладив рукой его член, который сейчас стоял колом, даже несмотря на прошлые подвиги. — М-м-м, как же давно я не испытывала плотских удовольствий, — произнесла она, лаская свою левую грудь. — Утехи смертных это совершенно особый вид лакомства, Дюран. Особенно в смертном же теле, — сообщила ему аватара, после чего приподнялась на коленях и направила его жезл в своё лоно. — Хотя, с подготовкой ты прошел по самой грани. Разум этой девочки почти раскололся под натиском болезненного удовольствия, еще чуть-чуть, и она бы стала бесполезной куклой. Ну, да нечего, теперь, когда я здесь, её рассудок легко вернуть в равновесие.

— Почему сейчас? После всего этого времени, с тех пор, как ты меня покинула, Скейн тебя подери! — с неожиданной яростью выкрикнул Стоик, пропустив большую часть этой болтовни мимо ушей. На него накатила неконтролируемая злость.

— Пф, Скейн никогда не смог бы меня отодрать, даже если бы захотел. В этом плане он совершенно бесполезен. Почему, думаешь, когда готовятся к призыву его воплощения, жертве отрезают всё лишнее? Евнух по жизни, евнух и в аватаре, — снисходительно поведала богиня, неспешно скользя вверх-вниз по его стволу. Казалось, тон служителя её совершенно не заботил. — И, я никогда не покидала тебя, Дюран. Тебя и других жрецов, что питали бомбу на мосту Холгота, опалило взрывом, поэтому то вы больше не могли слышать меня. Вот и всё. Вы убили аватару Эотаса и прочувствовали на себе последствия. Не более того. Жаль, что из всех вас это испытание прошел только ты. Прочие погасли один за другим, не выдержав веса тишины, ранений или вызываемых ими страстей.

Стоик закрыл глаза и сделал глубокий вздох, стараясь затушить свой гнев.

— Зачем? — наконец выдохнул он, вновь посмотрев на неё.

— Хм, что "зачем"? — поинтересовалась аватара, начав ускорять свои движения.

— Зачем тебе понадобилось это испытание? — прошипел Стоик. — Вся моя жизнь принадлежала тебе. Я служил, молился, проповедовал, убивал и изучал священные тексты, всё во имя твоё. Каждый день с моего поступления в храм и до сих пор, я прилагал все свои силы, чтобы познать твой путь и тебя саму. Смею надеяться, это не было напрасно. Я знаю, что ты можешь быть изменчивой как языки пламени на ветру, но если внимательно читать жизнеописания и исторические труды, за каждым твоим действием можно обнаружить причину. Ты никогда не скупилась на награду тем, кто служил тебе и никогда не упивалась бессмысленными смертями. Так я спрашиваю тебя, о огнеокая Магран, зачем тебе понадобилось подвергать тех, кто нанес сокрушительный удар твоему противнику, этим страданиям? Как последний выживший я желаю узнать ответ!

— Познал, говоришь? — пробормотала аватара, прогнувшись назад и еще быстрее задвигав бедрами. — М-м-м, пожалуй, так и есть, а сегодня познаешь еще глубже, — добавила она с усмешкой. — Что ж, слушай. Я нуждаюсь в служителе с достаточно крепкой душой, волей и верой, для особого задания. Судьба, постигшая вас после исполнения моего желания, стала отличной возможностью отсеять зерна от плевел. Что лучше проверяет крепость души, как ни нанесенные ей раны, а крепость веры, как ни сомнения? И скажу тебе честно, Дюран, я рада, что для того, чтобы искомое было найдено, в Калесо пришлось отправиться лишь одиннадцати высшим посвящённым.

— Понятно, — с облегчением прошептал Стоик.

Такой ответ он мог принять. Если во всем этом был четкий смысл, то всё встает на свои места. Испытания всегда были аспектом его богини, хоть никогда и не являлись самоцелью, так ему ли, человеку, что не раз и не два проверял крепость других огнем и словом, теперь пенять на то, что с него спросилось сторицей? Впервые с начала его одинокого путешествия по землям родной страны человек, назвавшийся Стоиком, ощутил некое подобие покоя. Но... у него остался еще один вопрос, без ответа на который его мятущаяся душа никогда не обретёт прежней ясности.

— Благодарю, что, наконец, развеяла мои сомнения, госпожа, — сказал он. — Но прежде, чем ты укажешь мне мою новую цель, позволь узнать еще кое-что.

Аватара Магран слегка подалась вперед и, опершись руками на его грудь, посмотрела своими темными провалами прямо в его глаза.

— О, мой милый Дюран, я уже знаю, что ты хочешь спросить, твоя сущность пела об этом с тех самых пор, как ты покинул Свет-в-Тени, — промурлыкала она, растянув губы в хищной улыбке. Теперь это получилось практически естественно. Новая оболочка быстро становилась родной для частички богини. — Земные чертоги Воедики недоступны моему взору, но я еще помню, кто там томится. Полагаю, юная Иовара поделилась с тобой своими воззрениями?

— Да, призрак еретички многое поведал нам, — хрипло прошептал Стоик. В его горле встал ком и, чтобы продолжить, ему пришлось с усилием сглотнуть. — Она лгала? — и затаил дыхание, ожидая ответа.

— Отнюдь, Иовара всегда отличалась исключительной правдивостью, — беззаботно откликнулась богиня, а Стоик почувствовал, как его мир рушится. До самого последнего момента в нем теплилась надежда, что всё это просто глупая болтовня обезумевшего призрака, и вот та, кому он служил всю жизнь, с непринужденной беспечностью оставила от этого уголька только серый пепел. — Эгвитанцы были очень настойчивы в поиске высших сил, а когда убедились в своей неспособности достичь этого, с той же настойчивостью обратили свои разумы на попытку сотворения таковых, — тем временем продолжила богиня. — Они вложили в этот амбициозный проект всё, чем обладали сами, и всё, что смогли вырвать у других, от знаний и ресурсов до самих душ, и, в конце концов, преуспели. Народ эгвита был стерт с лица этого мира, но яйцо из их сути и амбиций породило современный пантеон. Воедика, Берас, Ваэль, Абидон, Галавэйн, Римрганд, Ондра, Скейн, Хайлия и Эотас — всё они дети эгвита.

— А ты? — выдохнул Стоик, хватаясь за последнюю соломинку. Мысли путались, и нарастающее удовольствие от продолжающегося соития с аватарой только мешало четко воспринимать сказанное ею.

— Я? О, милый Дюран, я была стара еще в те времена, когда будущие творцы богов бегали по полям с каменными копьями, — хихикнув, ответила аватара. — Не могу назвать себя творцом этого мира и всей жизни в нем... сие деяние принадлежит кому-то другому... Но вот смертные души мои и только мои, — провозгласила она тоном гордой матери, рассказывающей о своем чаде. — Как там говорится в писании, которого придерживаются в Дирвуде? "Магран потерла свои огненные ладони и из высеченных искр родилась жизнь", кажется так? Хах, забавно звучит, но к истине ближе те, кто думает, что эти искры появились, когда другой бог разжег меня своей кочергой! — воскликнула она, неожиданно с силой сжав естество Стоика своим лоном. Жрец захрипел от боли и наслаждения, судорожно исторгая из себя жалкие остатки семени, неведомым чудом сохранившегося в нем после многочасовых соитий с куртизанкой, чье тело сейчас занимала богиня. — Вот только это случилось задолго до рождения богов пантеона и в те времена, когда имени Магран еще не существовало, — прошептала она, довольно огладив свой плоский живот.

— Тогда... тогда каким же было твое имя? — тяжело дыша, выдавил Стоик.

Аватара чуть склонила голову, с интересом посмотрев на него, после чего вдруг схватила его за бороду и притянула к себе.

— А вот это ты и должен выяснить, — прошептала она ему на ухо, прижавшись к его щеке своей. После чего чуть отстранилась и резко впилась в его губы жадным поцелуем.

По телу Стоика распространилось тепло, которое вскоре переросло в настоящий пожар, несущий агонию каждой частичке его тела и души. Спустя какие-то жалкие мгновения после того, как губы аватары коснулись его, сознание жреца кануло в черную бездну.

* * *

Магран оторвалась от губ своего преданного последователя и замерла едва на расстоянии ширины мизинца от его рта. Мерцающий поток сущности и жизненной силы тек из жреца в аватару. Тело под ней иссушалось и тлело прямо на глазах — кожа хрупким пергаментом обтянула череп, а затем разлетелась мелкими чешуйками, глаза рассыпались песком, кости крошились, распадаясь на части, смешиваясь со ссыпающейся внутрь испепеленной плотью.

Последняя частичка души её верного служителя, наконец, покинула свое старое вместилище, после чего богиня выпустила из рук клок его облезшей бороды, позволив ненужному мешку с золой и пеплом рухнуть на кровать.

Магран провела душу через пуповину, что связывала аватару с её царством за гранью материального мира, затем направила жреца к границе пустоты, откуда должен был начаться его истинный путь.

"Найди то, что я потеряла, мой милый Дюран, — напутствовала она его. — А я пока подарю тебе дитя", — послав эти слова вслед удаляющейся душе, она внезапно ощутила нечто знакомое, будто когда-то давно уже говорила такое или же нечто похожее..., но кому? Не тому ли, неизвестному, что вместе с ней творил смертных? Это смутное воспоминание, отдавалось в её сути целым калейдоскопом приглушенных чувств, от любви и нежности, до презрения и ярости. Сколько же всего она потеряла вместе со своим первым именем?

В материальном мире её аватара задумчиво уставилась на жалкие останки своего служителя и последнего любовника.

— Всё новое это хорошо забытое старое, — прошептала она, поднимаясь с кровати и стряхивая с себя остатки пепла.

Внезапная вспышка странного чувства заставила её споткнуться и опереться на ближайшую стену. Её живот слегка округлился, а за спиной развернулись призрачные ленты сине-белого и черно-красного света.

Магран нежно провела ладонью по своему животу, на котором неровным синим светом зло вспыхивал сложный узор.

— Чш-ш-ш, моё милое дитя, не балуйся, тебе пора баиньки, — проворковала она. — Спи крепко и набирайся сил. Тебя ждет великое будущее, мама об этом позаботится, — сказала она, после чего вскинула голову и, сузив черные омуты, воззрилась на что-то, ведомое только ей. — Да, без сомнения, великое, — произнесла она, растянув губы в зубастой усмешке.