Моя Валуа

Таня согласилась навещать Корнуолл, Торбур — только там, на островке, под охраной замка Плим, согласились вести дела с европейцами атланты.

Европейцам не светило. А мальчики были счастливы. Дел у всех было много. Один Зубриков мог себе позволить дурака валять в Париже. Впрочем, согласились друзья: 'пущай развлекается, может и выйдет толк из происков этого пройдохи'.

Глава 2 'Мне хотелось сжечь Лувр... и подтереться Моной Лизой. Отныне этот мир принадлежит мне!' Чак Паланик, который не знал, что Джоконда написана на деревянной доске из тополя.

Сообразить казино может любой болван! Так воображал себя пройдоха Зубриков, и был не так далек от истины. Казино может сообразить любой болван, если у этого болвана есть команда секьюрити — надежных и смелых охранников для предприятия с несколько сомнительной репутацией. Также требуется команда обслуживания: кассир обменяет денежки на фишки, и наоборот. Крупье обязан крутить рулетку, рулить ставками и выплаты лопаточкой двигать в стороны победителя. Хорошо также иметь команду девочек, чтобы разносить вина и прочие вкусности для игроков. Играть — дело нервное, и нервы беречь надо, баловать себя всяким вкусным иногда. И еще нужна команда для всяких разных случаев. Зубриков вообще ни разу в жизни не играл в рулетку, не был ни в одном казино и даже правил блек джека не знал. Умел он играть в 'двадцать одно' и в 'дурака'. Запустить рулетку он решил в самую первую очередь. Рулетка показалась ему вполне подходящей, для заманивания дикарей и прочих местных туземцев. Рулетка она посимпатичней бусиков и всяких зеркалец будет! Тем более что и на бусинки и на зеркальца Лешка не скупился.

Еще до поездки в Париж, вся команда дружно вспоминали правила рулетки, Витя оказался ничуть не более знатоком, но он в казино заходил пару раз в штатах и в Европе. Рулетку Зубрикову сделали шикарную — мечту Эллочки Людоедки — она сверкала позолотой и серебром, стальными вставками, кусочками зеркалец и бусинками (как же без бусинок туземцев охмурять!). Особенным заказом был набор шариков — позолоченных, блестящих, славных шариков.

Главный принцип рулетки ребята Зубрикову подтвердили — по теории каких-то там больших чисел и великих формул — казино всегда в выигрыше. Они все были никудышными математиками и поэтому, собрав первую модель рулетки, три дня валяли дурака, реально подсев на азарт, и прикрывая свое праздное времяпровождение лозунгом: 'Без испытаний такой проект в мир запускать опасно'. Ведь это был маленький шажок для азартного человека, но огромный скачок всего цивилизованного человечества на пути к общечеловеческим ценностям гуманизма и прочего свободолюбия. Рулетка, вроде бы, как бы и работала. Три капитана дружно вели свои подсчеты — все кроме Зубрикова разбирались в алгебре — и в итоге ребята пришли к выводу. Дело выгодное, главное, это иметь сумму для покрытия аварийных запросов и расходов, чем Фортуна не шутит и выбросит 'зеро' три раза подряд какому-нибудь счастливчику. Но золота у Зубчика было много.

В Париже, он сразу метнул Алого на предмет покупки всякого сопроводительного рулеточного барахла, которое можно было купить на месте.

После славной ночи на парочке веселых Дворов чудес у Лешки сразу образовался интерес к двум ценным кадрам: главарям 'погорельцев' и старому мэтру, мастеру подделки документов. Они были люди искусные в деле облапошивания простофиль. Гран-уба, мэтр Антуан Форнель в компании с главой 'погорельцев', гран-рифодом Трики, выслушав объяснения Артаньяна о новой затее, сидели и пытались понять: а зачем оно им надо? Чуяли эти ловкачи некий подвох! Не бывает так, чтобы не было подвоха! Трики решился нападать первым, как более младший по статусу и возрасту, он почесал острый, безбородый подбородок и тоном задумчивым спросил негромко:

— Ответь нам честно, Луи, а зачем оно нам надо?

Зубриков прищурился. С начальником будущего отдела контрразведки надо говорить честно и без недомолвок.

— Трики, дело вот в чем. Сколько веревочке не виться, а конец Господь всему положил на этом свете. Подумай о своих внуках. Никто не сомневается, что они, как и внуки уважаемого мэтра Антуана, будут люди толковые, ловкие, свободные как ветер в поле. И сами себе на уме. Но жизнь вы ведете больно рисковую. А что касается тебя гран-рифод, то и вовсе поганую. Никто не спорит, ты мастер, но ты ежедневно рискуешь жизнью и здоровьем детей и женщин. Их проще поймать, если что, проще искалечить.

Трики опустил лицо и тихо пошипел Зубрикову: 'Не трожь это, чужак'.

— Хорошо, больше не буду, — с улыбкой согласился Лешка. — Но было бы нечестно с моей стороны промолчать об этом. Ты артист, великий артист, тебе без декораций и группы поддержки не обойтись. Ты пойми — главное в чем? Ты обманываешь дураков и простаков! Это отлично! Это богоугодное дело! Будь готов, всегда готов к проискам нечистого — это путь добродетели. Ты инспектор, как в Риме говорят, ты проверяешь готовность. И к тебе, мэтр Антуан это тоже относится. Я романтику и глубокий смысл вашего предназначения очень хорошо понимаю.

— Ты не по годам сообразителен и нахален, молодой Артаньян, — рассмеялся гран-уба, и оправил седую бороду, после чего кивком дал понять, что готов слушать дальше сказки Луи.

— Трики — я предлагаю дело, в котором только ты мне можешь помочь. Никто кроме тебя! Мне нужны твои умения видеть человека насквозь, умение выманить из азартного простака все его денежки! Ты продолжишь идти по жизни своим путем — просто дорога вместо грязной и полной опасностей превратится в чистую и удобную, как легендарные старые римские дороги прошлых веков.

— Ты в Риме вызнал эту идею? — тихо спросил мэтр Форнель.

— Нет, — честно ответил Зубриков. — Её мне подарили атланты. Но об этом мы не будем говорить. Не сегодня. Я открыл вам одну из своих тайн, я открыл вам один из своих секретов, надеюсь на ваше понимание и помощь.

— Так вот оно значит как, — посмотрел на Лешку Трики. — Ты атлант.

Зубриков хотел было начать отказываться и отнекиваться, но опытный притворщик, до которого Зубрикову было как до Китая с 'мешком кефира', сразу прервал его попытки оправдаться:

— Молчи! Иди, Артаньян погуляй, нам поговорить надо.

И Лешка их оставил, пошел узнавать у Паука о возможности обеспечить охрану 'казино'.

Паук был занят, развлекался с подружкой, и Зубриков вернулся в Лувр, там тоже дел было полно.

* * *

По дороге в Лувр Лешка чуть было не вляпался в очередную дуэль. На перекрестке улиц Волчьей и Женевьев было два отличных, добропорядочных трактира, где можно было спокойно оставить коня в конюшне. И Зубриков так и делал, спешивался и заходил в трактир, из которого выходил через задний ход, направляясь по своим шпиёнским провокациям и проделкам.

Сегодня ему не повезло. Стоило ему выехать на улицу, как его перехватил молодой человек, несомненно, дворянин, на великолепном жеребце, да и сам мужчина так и пылал здоровым желанием поправить свои дела за счет ближнего своего.

Дворянин, тронув шпорами коня, заставил его сделать несколько шажков и перегородил дорогу Зубрикову.

— Граф де Сессель, — представился он, даже не кивнув головой. — С кем имею честь?

— Граф ДиКаприо, — представился в свою очередь Лешка, тоже обходясь без расклинивания с этим нахалом.

— Ваша светлость... — склонил голову в приветствии де Сессель.

— Ваша светлость... — ответил Лешка тем же и подумал, что паренек не безнадежен.

Молодой граф оживился и стукнул себя по правому плечу, на котором был закреплен дурацкий бант с лентами голубого и желтого цвета:

— Граф ДиКаприо, моей дамой сердца является графиня Франсуаза де ла Тру, самая благочестивая и прекрасная на этом свете. Не согласитесь ли вы засвидетельствовать это прилюдно и громогласно.

Зубриков был готов к подобным выкрутасам, и ничуть не смутившись вежливо ответил, что не может признать графиню Франсуазу де ла Тру самой прекрасной и благочестивой дамой, так как его дама сердца обладает этими достоинствами...

— В таком случае... — обрадовался де Сессель. — В таком случае истину в нашем разногласии определит поединок.

Лешка с удовольствием склонил голову, признавая, что молодой дворянин, по всей видимости, получил великолепное образование — логика молодого графа была на высоте.

— В таком случае истину определит поединок, — обреченно согласился Лешка.

— Вы соизволите прямо сейчас составить мне компанию до набережной, — блеснул куртуазностью де Сессель. — Или мы встретимся после того, как вы уладите возможные, необходимые дела? Уверен в вашей благородности, граф.

— Давайте сразимся сейчас, граф, погода великолепна, — улыбнулся Зубриков и добавил для Алого. — Какое небо голубое.

Де Сессель посмотрел на небо, но не стал более тратить слова на беседу, и освободил проезд графу ДиКаприо. Они спокойно ехали по улице Лувра, которую все по старинке называли Волчьей.

Парижане вообще по-свински относились к вопросу названия улиц. Это было обратной стороной многочисленности населения. Улица была домом только для своих, выросших именно на ней. И называть свое имя кому попало, вообще обозначать себя, было не принято! Парижане скрывали названия улиц, называли свои улицы как им было угодно. Это было удобно — зайдет на улицу человек, спросит о названии, о проживающих — сразу видно — чужак! И за ним устанавливалось наблюдение, чтобы чего не сотворил преступного и гадкого. Было несколько основных магистралей, которые имели официальные, общеизвестные названия. Но стоило отойти чуть в сторону, на окраину от центра — и никакие названия не помогали, вчерашняя 'улица Фиалок' сегодня становилась 'улицей Сверчков'.

Беседой графья себя не удосуживали. Но и компанию друг другу они составляли недолго. Стоило им миновать улицу к дворцу Пале-Рояль, как откуда-то свистнуло, и арбалетный болт влетел в жизнерадостное и счастливое жизнью, предвкушением хорошего поединка, лицо графа де Сессель. Оруженосец графа, даже не мог определить, откуда стреляли — парижане спокойно шли по своим делам, вдоль стеночек, и не обращали ровным счетом никакого внимания на остановившегося жеребца, и на его хозяина, который оставался в седле, но не подавал никаких признаков жизни.

— Какая незадача, — пробормотал граф ДиКаприо. — Полагаю, наши разногласия останутся таковыми навсегда. Мои сожаления.

Лешка даже не повернул головы к оруженосцу. Громко выразив свои чувства, он продолжил дорогу в Лувр. Дел полно, а тут еще с поединками дурацкими проходу не дают. Вроде и доспех не броский, скромный нагрудник, кожа пурпуэна. Без щита, без герба. Хватит и Николашки с этой обузой. Но его явно решили извести. Он не светился при Валуа. Но у Парижа тысячи глаз и ушей, и болтливых языков не счесть. Катрин хотели изолировать. Из прибывшей с ней компании, остались только слуги и он со своими оруженосцами. Одиннадцать дворян быстро нашли себе дела великой важности и поручения необходимые к исполнению, чтобы оставить свою госпожу в одиночестве. Которого, конечно же, не было и в помине — с визитами стали наведываться местные дворянчики, знакомые с детства имена — незнакомые лица — Катрин была великолепна, она цвела, изливая всю желчь в милых порицаниях вкусов и привычек несносных англичан. Все было к месту. Вот только графу ДиКаприо не было места в Париже рядом с принцессой Валуа. Зубриков не волновался на этот счет.

С Катрин они уже спелись, влюбились, узнали друг друга близко, остались довольны близостью и каждый сделал свои новые ходы в этой ситуации. Лешка ринулся в поигрушки в 'крестного отца', а Катрин нарабатывала репутацию французской принцессы, которая волею судеб стала вдовой английского короля.

* * *

Лувр был заметен издалека. Радовал глаз, сиял чистотой и свежестью на фоне голубого неба, он был словно большое белое облако, которое упало и уютно устроилось на берегу Сены, в славном городе Париже. Лувр, для любого культурного человека двадцать первого века, это нечто вечное, на одном уровне с Моной Лизой и Эйфелевой башней.

В Париж 'дворяне, дружною толпой' плыли на специальном корабле, который обеспечил всем недолгое и вполне комфортное путешествие из Лондона до Парижа за три дня. Из мелких неприятностей плавания можно упомянуть только исчезновение барона Джона Реддинга. Он был очень нахальный молодчик, чей он был шпион — Ланкастеров, Йорков, или короны — Лешку не очень волновало, он не любил непрофессионализм, поэтому только дождался удобного случая, и ночью выпроводил дворянина восвояси. Восвояси по-зубриковски, значило в данном случае одно — он просто дал наглецу в морду, и выбросил в открытом море за борт. С оглушением не особо поплаваешь, привет морским червячкам, мистер Реддинг! Остальные ближние люди королевы его не напрягали. А старый управляющий ее двором — мистер Дженкинс так вообще очень понравился Зубрикову. Дженкинс был странный. Он был верный, как пес. Он просто служил Генриху пятому. Принял как факт женитьбу короля и теперь служил королеве. Молчаливый, экономный, хитрый, жестокий и коварный старик не боялся ничего и никого. Это стоило признать: иногда ему приходилось в полный голос ругаться с юным королем, не давая согласия на всякие бредовые траты типа: 'Хочу новые мячики для тенниса!'. Дженкинс в таких случай стоял, как скала, и берёг границы королевского достоинства и благополучия: 'Мой король, будут вам мячики. Будут. Но мы на них тратиться не будем. Но мячики будут'. И зрелый управляющий всегда оказывался прав! Все было у славного короля Генриха: и мячики ему французы подогнали в свое время.

Графа Леонардо ДиКаприо старый Дженкинс возненавидел сразу, навсегда и от всей полноты своей души. Зубриков не волновался — старик был прав — Катрин изменила памяти Генриха, и с этим не поспоришь.

Когда Лешка впервые увидел Лувр, он сразу понял — здесь никакого золотого запаса не хватит! Это же... жуткие казармы! Как в таком месте Ренессанс возрождать! Не говоря о Барокко с Рококо!

Кстати, что такое 'барокко' парни сообразили — слово было известное, означало оно 'порочность', 'наличие изъяна', а вот насчет 'рококо' они ничего не могли понять. В итоге пришли к мнению, что все это относится к всяким эдаким винтажным штукам и тюнингу, навроде той операции 'впендюривния', которую они провели по отношению к простакам корнуольцам! Сначала атланты подарили местным жителям резиденции в столичном городке, а потом намекнули, что у порядочных кланов и резиденции должны выглядеть солидно, и недальновидные аборигены завязли в болоте бесконечного совершенствования своих жилищ. Это ведь лавина бесконечная — она сама себя кормит. Жена шахтера Попкина, пока тот трудится в шахте, посетила дом клана в столице и увидела новые шторы... все — в деревне ажиотаж. Её соседка, супруга шахтера Гопкина, все запасы олова изведет, чтобы и у них шторы были как у всех, а если она первой увидит новые модели половичков... быть беде! Там и до грыжи недолго надорваться в шахте, если потакать своим супружницам.

Лувр пока еще не мог похвалиться ни барокко, ни рококо, ни ренессансом. Это был отличный замок. Он и строился королем Филиппом, как первый воин, встающий навстречу врагам с реки — англичанам и другим викингам. Были моменты в истории, которые Зубриков схватывал влет: 'Филиппок' был великий король, сообразительный и славный. Он правил во времена первого крестового похода, и в отличие от балбеса Плантагенета, Филипп, перед поездкой на восток, конкретно занялся вопросом обороны Парижа — отстроил солидную стену, возвел несколько башен. Хитрый король! Он всех парижан взял за горло и выбил из народа деньги нагло, жестоко, прикрываясь необходимостью обороны: 'Я уеду, все вы сдохните! Дармоеды криворукие! Со мной уедут лучшие! За правое дело воевать уйдем! Святые места у неверных отбирать будем. Вернемся с добычей, привезем сокровищ и реликвий — жить станет веселей. Вот только мы за порог, а англы и викинги в гости скок-поскок — а у нас крепкие стены построены! Вы только спокойно сидите в обороне за стенами и не дурите. Сдавайте валюту, в очередь, дармоеды, в очередь!'