Архивы Конгрегации

Курт коротко кивнул и вышел в коридор.

Одиночество

Автор: Мария Аль-Ради (Анориэль)

Краткое содержание: Каково это — остаться вдовой инквизитора?

Это мерзкое зрелище — рыдающая вдова.

Слезы хлынули горячим потоком, едва только стукнула дверь за ушедшим младшим сослуживцем мужа. Покойного мужа. Которого она ждала все эти дни и которого не дождалась.

Марта всегда знала, что однажды это случится. Вернее сказать, не всегда, а с той ночи, когда она проснулась, ничего не соображая, на пороге собственного дома, задыхаясь в дыму, а потом с ужасом смотрела на застывшие лица мальчишек. Смотрела — и не верила. А потом поняла, что однажды будет вот так же смотреть в застывшее, безжизненное лицо Дитриха. Сколько раз, особенно тогда, когда муж бывал в отъезде, ей снились кошмары, в которых к ней являлся кто-нибудь из служителей Друденхауса со страшной вестью. Менялись лица — то это был Густав, то незнакомый курьер, то лично Керн; менялись обстоятельства — то стычка при задержании, то очередное покушение, то просто сердечный приступ. Но почти всегда звучали эти слова: "Ты присядь...".

Марта не взялась бы сказать, сколько просидела вот так, закрыв лицо руками и сотрясаясь в рыданиях. Просто в какой-то момент слезы кончились. Кое-как вытерев щеки, она с усилием поднялась с табурета и побрела на кухню. Есть не хотелось совершенно, но какая-то часть рассудка, остающаяся пугающе холодной, подсказывала, что необходимо чем-то себя занять. Лучше всего — чем-то привычным, обыденным, повседневным. Сейчас было время готовить завтрак, и Марта покорно занялась этим нехитрым делом. О том, станет ли есть собственную стряпню, она не думала. Временами едва удерживалась, чтобы по привычке не взглянуть в окно, и тогда хотелось выть в голос.

Весь день прошел, словно в тумане; Марта без особой цели бродила по дому, временами подолгу замирая на месте, уткнувшись в стену невидящим взглядом. Ей часто приходилось бывать в их жилище одной, но никогда прежде дом не казался ей таким пустым и безжизненным. Даже тогда, шестнадцать лет назад, после гибели детей, когда казалось, что дом без их возни и голосов стал мертвым и тихим, точно склеп, не было так безысходно холодно на душе. Вечерами приходил Дитрих — усталый, злой и виноватый одновременно — и не давал ей погрузиться в трясину одиночества. Тогда она то рыдала, уткнувшись в его широкое плечо, то злилась, бросая в лицо мужу незаслуженные обвинения... При воспоминании об этом на глаза вновь наворачивались слезы, и удержать их не было никаких сил.

После обеда безутешную вдову почтил визитом лично обер-инквизитор. О том, что лет тридцать назад Вальтер Керн был аббатом, знали все, но вспоминали редко. Он и сам, похоже, частенько об этом забывал, но сегодня порог одноэтажного домика переступил именно святой отец. Не сказать, чтобы ему удалось принести Марте утешение, но после долгой беседы и исповеди на душе стало чуть легче, хоть бы на время.

На похоронах она старалась ни с кем не заговаривать, а главное, не давать повода заговорить с собой. Сложнее всего оказалось избежать разговора с Густавом. Тот был заметно пьян и оттого не в меру общителен. Сбежать от его многословных и не всегда вразумительных выражений соболезнования и сочувствия оказалось непросто, но в конце концов Марте удалось отделаться от приятеля Дитриха.

Дни медленно потянулись один за другим — однообразные, серые, унылые, и дело было не в том, что на смену дождливому, промозглому октябрю подступал мрачный, холодный ноябрь. Будь на дворе наполненный пением птиц и благоуханием цветов апрель, вдове Дитриха Ланца едва ли было бы легче. По утрам она подолгу лежала в постели, глядя в пространство и не находя в себе сил подняться и заняться повседневными делами. По вечерам, напротив, засиживалась у очага, уставившись в огонь, словно надеясь что-то в нем увидеть — не то прошлое, не то будущее. Марта не знала, чего ради продолжает жить, выходить на рынок, стряпать, прибирать в доме, стирать белье; она старалась не задавать себе этого вопроса, чтобы случайно не ответить на него так, как не пристало доброй католичке да вдобавок вдове инквизитора...

Из серой мути бессмысленности и безысходности ее временами выдергивали заглядывавшие на огонек гости, все больше незваные, но неизменно принимаемые хозяйкой дома. К Марте повадились захаживать две или три соседки, раньше предпочитавшие держаться подальше от обиталища следователя Друденхауса, а с его женой перекидываться парой слов по дороге с рынка. Заглядывали и сослуживцы Дитриха, особенно Густав; Керн также навестил Марту еще пару раз. Не показывался только Курт — должно быть, все еще ощущая вину за то, что Дитрих погиб, отвлекая врага от него. Сама Марта молодого инквизитора ни в чем не винила: в конце концов, это и вправду хорошая смерть для таких, как ее покойный супруг.

За осенью наступила зима, следом пришла весна. Смену времен года Марта отмечала механически, по привычке, как и все, что продолжала делать. К Рождеству она перестала плакать каждую ночь. После Сретения начала по временам улыбаться — не выжимать из себя вежливую гримасу в ответ на пожелания доброго дня, а по-настоящему улыбаться, хоть и редко.

Соседки стали заглядывать чаще, служители Друденхауса — реже. Марта вовсе сочла бы, что господа конгрегаты о ее существовании если не забыли, то утратили к нему всякий интерес, если бы не Густав. Тот продолжал навещать вдову покойного сослуживца каждую неделю, порою не по одному разу. Поначалу порывался вспоминать Дитриха и травить не всегда правдоподобные байки об их совместных похождениях, но Марта упросила этого не делать. В этом доме и так каждый угол и каждая вещь напоминали о покойном, а от воспоминаний пока становилось больно, а не тепло. Она понимала, что время лечит если не все, то многое, и надеялась, что когда-нибудь будет с мягкой улыбкой слушать подобные рассказы и сама предаваться воспоминаниям о лучших годах своей жизни, но сейчас это было выше ее сил.

Райзе выслушал ее и понял на удивление быстро. Теперь он рассказывал безобидные и безвредные для сторонних ушей байки со службы — о новом молодом следователе, присланном в Кёльн на замену переведенному куда-то Курту. О самом бывшем сослуживце Густав говорить не любил, а если приходилось к слову, отзывался сухо и скупо. Однажды, еще в начале зимы, Марта попыталась выспросить, за что Райзе так невзлюбил парня, мимовольно пробуждавшего в ней материнские чувства. В ответ тот буркнул что-то неразборчивое, сводившееся к "это дела служебные". Больше она не спрашивала: двадцать шесть лет супружеской жизни со следователем Конгрегации приучили Марту не вмешиваться и не задавать вопросов о том, что касалось службы.

Гостям Марта была рада — при них дом становился не таким пустым и унылым. В какой-то момент она с легким удивлением (хотя было ли, чему удивляться?) поймала себя на том, что с язвительным, порою даже желчным, не слишком-то обходительным Густавом ей разговаривать проще, чем с новыми приятельницами — такими же, как она, горожанками среднего достатка. Марта никак не могла отделаться от ощущения, что, о чем бы они ни говорили, у каждой из них на кончике языка вертится с трудом сдерживаемый вопрос: "И как же только вас угораздило связать свою жизнь с инквизитором, госпожа Ланц?". Райзе же не задавал и не держал в уме глупых неуместных вопросов, да к тому же, будучи хорошим приятелем, почти другом Дитриха, по-настоящему понимал и во многом разделял ее горе — это она чувствовала, даже если они говорили на другие темы, — и это сближало.

В пасхальный вечер Густав снова зашел к ней, и Марта была благодарна ему за это; проводить этот светлый праздник в одиночестве не хотелось особенно. Райзе был слегка навеселе, что для него было делом отнюдь не редким, хотя справедливости ради следовало отметить, что откровенно пьяным Марта его не видела со дня похорон Дитриха. Сегодня же он был не то чтобы пьян — скорее всего, выпил он немного, но непривычно бодр и весел, причем бодрость эта казалась преувеличенной, а веселье — несколько напускным.

Ужин давно уже был съеден, утварь со стола убрана, но Райзе не уходил, как делал обычно, а Марта не торопилась намекать на неранний час. Они сидели у очага, как много раз сиживали с Дитрихом, и говорили обо всем подряд: о погоде, о в очередной раз пошатнувшемся здоровье обер-инквизитора, о ценах на свечи...

— Знаешь, Марта, — проговорил Райзе после небольшой паузы, — я тут подумал... Дитрих... ты прости, что я его помянул, помню, ты просила лишний раз не ворошить, но я все же скажу. Дитрих бы не хотел, чтобы ты, случись с ним что, мыкалась всю оставшуюся жизнь одна.

Марта вяло повела плечами:

— Он бы не хотел. А я бы не хотела остаться вдовой в сорок с небольшим. Не все наши желания исполнимы.

— Да уж, — со вздохом кивнул сослуживец мужа. — Но исполнение некоторых все-таки в наших руках. Сорок с небольшим, говоришь? Ну да, не девчонка, но и хоронить себя рановато. Тебе бы замуж...

— Да кто ж меня такую замуж возьмет? — Марта почти развеселилась. — В мои-то годы, да еще и вдова инквизитора! Не ты же, в самом деле.

Густав подобрался и взглянул ей прямо в глаза:

— А почему бы и нет? Ты хорошая, Марта. Добрая, сильная, хозяйственная, опять же. А я... Да сколько можно, скоро уж шестой десяток разменяю, а все один. Так что, Марта, выходи за меня. Других, может, инквизиторская вдова чем и пугает, а меня, поди, только такая, как ты, и стерпит, — со смешком закончил он и воззрился на нее выжидательно.

Марта молчала, глядя в ответ с плохо скрываемым недоумением. Нет, вроде не пьян. За ужином толком не пил, а то немногое, что было выпито до того, уже наверняка выветрилось. Неужели он это всерьез? При всей своей черствости, все же такими вещами он бы шутить не стал, да еще и приплетая память ее мужа... А ведь Дитрих бы и правда не хотел, чтобы она просидела до конца дней своих в безысходном одиночестве...

— Так что скажешь? — переспросил Райзе, глядя все с большим напряжением.

Марта глубоко вдохнула. Она всегда имела обыкновение принимать решения быстро. В конце концов, собственный опыт говорил, что быть женой инквизитора вполне неплохо, а последние месяцы показали, что в этом городе едва ли найдется человек, способный понять ее лучше.

— Я согласна, Густав, — тихо, но твердо выговорила она и добавила с неожиданной для самой себя улыбкой: — И только попробуй погибнуть на каком-нибудь очередном расследовании!

Тайна хлебного голема

Автор: Александр Лепехин

Краткое содержание: Курт рассказывает Нессель историю одного жуткого дела

В комнату, выделенную академией для Нессель и ее дочки, Курт заглянул с известной осторожностью. Женщины in universum[14] и ведьмы singulatim[15] крайне территориальны и посторонним в своем "логове" не сильно рады. Особенно в отсутствие хозяйского пригляда за гостем. Тем удивительнее, подумалось ему, что Нессель в первую же встречу приволокла его в свою хибарку. Воистину, неисповедимы пути Господни... и движения женской души.

Что же, судя по всему, Бруно расщедрился. Для важного expertus"а и подзащитного Конгрегации был предоставлен довольно просторный зал, даже со своим очагом. Нессель уже успела обжить помещение: на стенах появились полочки, заставленные всякими плошками, мисками и прочей утварью, крючки, увешанные пучками трав, ножами и мотками бечевки. Переехал даже огромный сундук, стоявший в лесной хижине — Курт поразился, какую ерунду его мозг, оказывается, умудряется запоминать во всех детальностях.

Широкий стол, поставленный неподалеку от очага, был также оккупирован разнообразной посудой. Судя по ароматам, Нессель здесь пыталась организовать что-то вроде laboratorium"а[16] с характерной ведьминской спецификой: пахло травами, барсучьим жиром и чем-то еще столь же неаппетитным. Курт подошел ближе и обратил внимание, что одна из мисок лежит на полу, кверху дном. Он наклонился, чтобы поднять...

И тут емкость довольно резво устремилась в его сторону. Рефлексы сработали раньше, чем разум успел переварить увиденное и выдать предложения по действию: майстер инквизитор, следователь первого ранга с особыми полномочиями сжался, как пружина, и совершил невообразимый кульбит в абсолютно непредсказуемую для потенциального противника сторону. Хауэр мог бы гордиться своим подопечным — еще раньше, чем под ногами снова оказалась твердая поверхность пола, руки успели нащупать кинжал, пребывающий за поясом практически перманентно. Приняв же устойчивое положение, Курт, не колеблясь ни мгновения, метнул оружие в миску.

Строго говоря, именно для метания кинжалы конгрегатских следователей не были предназначены — слишком тяжелы, иной баланс... Но, как говорил все тот же старший инструктор зондергрупп, готовым надо быть к любому варианту развития событий. Вот оно и произошло.

От удара миска треснула и разлетелась на куски, а из-под нее порскнуло в сторону что-то темное и шарообразное. Курт успел заметить, что существо избрало в качестве укрытия одну из кроватей. Он перекатился вбок, чтобы было лучше видно, и достал второй кинжал, но тут вошла Нессель.

Зрелище, открывшееся временной хозяйке комнаты, было шикарным. К чести своей, ведьма не стала вскрикивать, прижимать ладони к губам и всячески подражать иным ужимкам впечатлительных дамочек. Она сначала напряглась и кинула взгляд по сторонам, а затем расслабилась и требовательно изрекла:

— Прекрати. Ты его испугаешь.

Курт, не отрывая глаз от кровати, прошипел:

— Отсюда подробнее: это — твое? Развлекаешься?

— Не поняла... — честно призналась Нессель. — Развлекаюсь чем? Это ёжик, он сам пришел.

— Ёжик... — на майстера инквизитора любо-дорого было посмотреть. Еще мгновение Курт промедлил, а затем выпрямился, убрал один кинжал за пояс и пошел выдергивать из досок пола второй. — Знаешь, Бруно прав. У меня действительно paranoia[17]. Если бы ты знала...

Лесной житель тем временем зашуршал под лежанкой, и Нессель наклонилась, чтобы его оттуда извлечь. Ёж выглядел очень недовольным — как и сам Курт. Ведьма же откровенно ухмылялась.

— Знала что? — поинтересовалась она, выпустив питомца в импровизированный загончик в углу. Курт потер лоб.

— Да была одна история... Тебе точно интересно слушать конгрегатские байки? — он уселся на скамью, наблюдая, как Нессель придирчиво осматривает оставленную на столе посуду. Ведьма, не отрываясь от своего занятия, кивнула.

— Не забывай, я кучу времени просидела в лесу. Самое интересное в моей жизни связано с тобой — так или иначе. Наверное, и в деревню я ходила отчасти за новостями. Ну, какими-никакими.

Майстер инквизитор задумался, а затем начал рассказывать:

— Это было не сильно позже того, как мы с тобой... познакомились. После ульмского дела я все же поехал в Аугсбург, и тамошний обер с радостью вручил мне письмо от жителей подведомственной их отделению деревеньки. Как он сказал: "Ну, вы же любите всякую небывальщину". Я тогда еще подумал, мол, ну, и чем вы сможете меня удивить? А оказалось — могут, и еще как.