Жизнь замечательных... ружей

Неизвестно, что стало причиной — хороший прицел, хорошие, не чета военным, патроны, или все же хорошее настроение винтовки... а может и все вместе, но стреляла Мося теперь отлично. Так, как никогда до этого. Поставленные "от балды" в паспорте цифры кучности они перекрыла практически вдвое. Конечно, до настоящей снайперки ей все еще было далеко — она ведь просто армейская винтовка, и когда на стрельбище начинались обсуждения владельцев ружей о "снайперской мосинке" — только усмехалась. Нельзя сказать, что она рядом не лежала — как раз таки однажды лежала. И потому, пообщавшись с очень вежливой пограничницей тридцать восьмого года выпуска, с двумя десятками уничтоженных врагов, знала разницу. Но разочаровывать своего хозяина она не хотела и потому старалась бить точно и кучно. Да и среди "гостей" пользовалась непременным успехом.

"...Вот только этот дурацкий маузер. Сопит, кряхтит себе. Гад такой. Тоже ведь крови напился. Нашей крови. С другой стороны... Жалко его, все же. Вроде дядька-то справный. А кто старое помянет, тому затвор вон. Ладно, надо присмотреть за ним, а то ведь — пропадет. Мужики-то — они ведь непутевые..."

В темной тишине сейфа Мося тихонько вздохнула, и легонько прильнула к цевью похрапывающего маузера ремнем...

Браунинг калибра .50 , авиационный пулемет.

С ним вообще все ясно.

Браунинг крупнокалиберный вообще-то очень хороший пулемет. Но вот конкретно этот... Ему просто не везло. С самого начала, когда он еще был просто автомобилем. Три аварии и наконец — пожар, и пожалуйте на переплавку. Потом завод, сборка, и вот он, в числе прочих, стоит на новеньком "Диком коте" — палубном истребителе.

Палубная авиация — краса и гордость американского флота, но, дьявол его подери, ему и здесь не везло. Неизвестно, отчего так вышло именно с ним — но именно о нем говорил плакат, изображавший недоумевающего и злого пилота, с подписью "Он не может чинить пулеметы в воздухе!Делай их так, чтобы они РАБОТАЛИ!". Оружейники на авианосце бились с ним и так и эдак, не зная, что виной всему нарушение технологии на заводе, недостаточная жесткость коробки. Впрочем, приработавшись, он стал стрелять почти безотказно.

Но ему и тут не повезло. Как только работа автоматики стала приемлемой — все внезапно кончилось. "Уайлдкэт" в битве при Мидуей прошила очередь японского эрликона с "Зеро". Пилот Бак Тачер был убит сразу, самолет рухнул в воду, не сделав в этом бою н одного выстрела. И Браунинг и сейчас лежит на глубине триста двадцать метров в компании своих собратьев, да и всего самолета. От пилота же остался только шлем и некоторые части комбинезона — обо всем остальном позаботилась соленая вода и морские обитатели.

Ну, что поделаешь, так бывает. Просто кому-то не везет.

Автомат Калашников, модель 74

Родившийся в восемьдесят третьем году, Калаш с рождения знал, что будет защищать свою Родину от капиталистических хищников. Если надо — в Лондоне, Амстердаме и Нью-Йорке. А если Родина прикажет — в Сомали, Анголе или Афганистане. Особенно в Афганистане. Там шла война, и Калаш хотел воевать. Он был точен, легок и неприхотлив.

Повоевать не пришлось — он отправился в Группу Советских Войск в Германии. Ну, тоже неплохо — на самом рубеже с коварным и опасным НАТО. Всегда готов к бою, уж если что, то мы им...

"Если что" тоже случилось не так, как рассчитывали. Закрутились на одной шестой части суши такие дела, что даже железный Калаш уже не хотел воевать. Потому что война-то началась не с врагами, а внутри большой страны... начала полыхнул Карабах, потом Средняя Азия... Большой и казавшийся несокрушимым Советский Союз распался, а если точнее — то отбросил окраины и съежился до размера РСФСР. Повсюду шел дележ всего и сразу, пилилось на части по живому нажитое поколениями советских людей государственное добро. Не обошло это и армию. Начался вскоре вывод войск из Европы, и Калаш очутился в арсенале под Винницей. Впрочем, и тут недалеко совсем вскоре загрохотала война — в Приднестровье, вскоре и в ставшей независимой России заполыхал Кавказ... А Калаш уже совсем не хотел воевать. И потому даже тронувшая крышку ствольной коробки ржавчинка, результат совершенно небрежного хранения — его не печалила. Даже наоборот — он предпочел бы тихо соржаветь в унылой, но проскользнувшей мимо любых войн незалежной Украине. Хорошо бы было попасть в Белоруссию, там еще остался какой-то дух Советской власти... Но кто ж спросит мнение уже не нового автомата? Да и зачем он белорусам — у них и своих таких же в избытке.

Склады советского имущества, казавшиеся поначалу необъятными и неисчерпаемыми, на деле потихоньку таяли, и официально и... всяко. Калаш стал всерьез интересоваться — выяснилось, что путей отсюда много, и самый интересный — за границу и подальше. Там и повоевать можно, вдали от родины. Правда, отчего-то там больше любят старые АКМ, с патронами им наверное там проще. Но варианты есть.

Вышло иначе, Калаша призвали в армию. Теперь в украинскую — не сильно-то отличавшуюся от старой советской. Точнее — не отличавшуюся в лучшую сторону. А вот в худшую и меньшую — сколько угодно. Но, все же — спокойная служба, нечастые стрельбы, регулярная чистка, медленно но верно убивающая ствол надежнее, чем самый большой настрел. Что еще надо, чтобы встретить старость? Калаш уже все просчитал — еще три-три с половиной тысячи выстрелов — и он начнет терять кучность, еще пара тысяч — и он будет ни на что не годен, кроме как распилить на учебное пособие. Но, скорее всего раньше спишут, и прямиком в печь. С теми темпами настрела, что есть — это лет пятнадцать, получается. Ну ничего, мы подождем, нам торопиться некуда. Будем пока все так же ходить в караулы, там хоть интересное что-то. Послушать хоть, что в мире делается. Вот еще какое-то новое слово все мусолят — "Майдан, майдан"... Что за зверь такой — Майдан?

Что зверь этот, на самом деле, вовсе не Майдан, а Песец зовется — очень многие поняли совсем скоро. Уютная небогатая страна, осколок почившего в бозе Совка — содрогнулась воем всякой недобитой националистической сволочи, понеслась, словно машина без руля и тормозов под откос. Тут же вмешался наследник СССР — Россия. Опасаясь за судьбу военно-морской базы — она не долго думая отторгла от взбесившейся Украины Крым. А потом полыхнуло антиукраинское восстание на Донбассе. "Так вам всем и надо — злорадно думал Калаш, — Поделом вам всем, развалили Союз — теперь сами сдохнете!". Он уже долго пробыл на Украине, и вполне в духе национальной идеи хотел одного — просто остаться в стороне. Не вышло.

"Грады" Калаш возненавидел больше всего. Даже стодвадцатимиллиметровые мины, едва не угробившие его прямым попаданием — и то были не столь опасны. А вот после прихода пакета Градов — его уже третий раз отмывали от крови и кишок очередного бывшего владельца. Это было мерзко и противно, тем более что и повоевать пока удалось только с мирными жителями — Калашом были застрелены две собаки и один упрямый старик, который махал топором и не желал пустить на двор освободителей от проклятых сепаратистов. Калашу было гадко и стыдно — но увы, он был сделан слишком надежно, чтобы отказать и не выстрелить. Да и стреляли в упор, отчего было ну никак не промахнуться. Чистили его при этом крайне редко, и в основном от крови, так что вскоре он собирался поднакопить нагара и устроить себе хотя бы раздутие ствола. Ему надоело воевать.

...Пуля снайпера нашла очередного хозяина Калаша, когда тот пытался оборудовать себе позицию за завалом из бывшего сарая. Чвакнуло мерзко, плеснуло на приклад и коробку — и все, вот и нету больше захисника Батьківщини. "Да и не жалко, — подумал Калаш, — Вот только опять отмывать придется, да неизвестно, кому теперь достанусь... Понаберут в селе долбо...".

В этот раз не отмывали его долго. Кровь не просто присохла — уже и ржавчина под ней пошл. А Калаша все никто не брал. И даже бывший владелец его продолжал валяться рядом и уже изрядно подтек и попахивал. Это было странно и непонятно. Усугублялось все тем, что Калаш лежал неудобно, и не мог видеть, что творилось вокруг. Иначе бы он вспомнил такое понятие, как "нейтральная полоса".

Когда он уже отчаялся ждать, и решил, что значит его судьба просто соржаветь тут в поле, ночью его очень аккуратно утащили какие-то люди в горках и балаклавах. Его принесли в какое-то подземелье, отчистили и отмыли, и даже — вот чудо! — смазали. Потом его поставили в самодельную пирамиду рядом с обшарпанным СКСом и двумя старыми АКМами. Калаш подумал было, что для него все закончилось, но он ошибся. На другой день его уже выдали, вместе с двумя подсумками и восемью магазинами, пожилому дядьке совсем невоенного вида, пусть и в каком-то подобии военной формы. Принял тот автомат, однако, умело, проверил, ловко примкнул магазин. После расписался в получении да и унес Калаша собой.

Костя понравился Калашу больше всех прежних владельцев. Он был обстоятелен и аккуратен, ухаживал за оружием, а когда стрелял, то старался попасть в цель. И три пораженные цели Калаш за собой засчитал, и даже гордился этим. Мысль, что он стреляет в своих прежних хозяев его не беспокоила — ему уже было все равно, ибо своих на этой войне у него не было. Но стрелял Костя нечасто — он чаще таскал Калаша на плече, а сам возился с какими-то плоскими и круглыми коробками, расставляя их всюду и растягивая тонюсенькие проволочки, словно паук паутину. Пообщавшись раз на привале с парой девчонок — дурашливой Ксюхой и кокетливой СВДшкой, Калаш узнал, что эти коробочки могут огорчить врага куда сильнее чем даже пулемет, а его Костя — очень и очень серьезный человек. Отчего зауважал своего владельца еще сильнее.

В тот злополучный день с самого утра Калаш чувствовал себя не в своей тарелке. Дважды он падал у Кости с плеча, заставляя того нагибаться за ним, потом цеплялся ремнем за все, что только можно, по пути к пулеметной точке в кирпичном сарае. Если бы он мог говорить, то он сказал бы Косте — "Стой! Не ходи!" — но говорить он не мог. Он попытался отомкнуть магазин, сбросить крышку коробки — но тщетно. Вот Костя подошел к двери, взялся за край... Калаш сделал единственное, что мог — соскользнул с плеча, так, что Костя поневоле перехватил его рукой, продолжая открывать дверь. Когда выбирали позицию для пулеметчика, не учли, что при открытой двери на фоне снега на просвет отлично виден его силуэт. И едва Костя распахнул дверь, как пуля украинского снайпера пробив голову пулеметчика, впилась в Костину руку, державшую автомат, раздробила в щепки приклад, чиркнула по краю бронепластины жилета, и впилась Косте в печень.

Когда Костю уносили, он был еще жив, но Калаша естественно с ним никуда не понесли. Бородатые дядьки передавали друг-другу изуродованный автомат, и сходились во мнении что "повезло". Калаш не понимал, в чем везение — получить пулю в печень, или может — в том чтобы лишиться приклада? Но обрадовался, когда, поговорив по сотовому, один из бородачей передал остальным "Говорят, жить будет". Жить будет — это хорошо. А приклад... Что приклад? Деревяшка, пустое...

...Приклад на самом деле сменили легко и просто, причем на модный, пластиковый. А история Калаша на этом не закончилась. Но вот где он сейчас, и что делает — знать пока никому не надо. Можно сказать одно — Калаш воюет.