Девяносто девятый мир

Эск тем временем перебирал варианты, просчитывал вероятности, решал, что делать, и ничто из придуманного не давало ему ни единого шанса. Неподъёмным грузом тянули в пропасть грехи позапрошлой жизни, когда он сжёг все, что было, и ушёл в минус, а бездействие прошлой повысило отрицательный баланс.

Он обречён влачить существование в не самом дружелюбном и развитом мире, причём без каких бы то ни было талантов и способностей. В конце этого скорбного жизненного пути странник закончит существование навсегда. Он закончит. А Лука?

В сознании забрезжило понимание и, разгораясь все сильнее, дало Эску — нет, не надежду, — но ощущение правильности пути. В его — Эск'Онегута! — грехах не было вины и без того несчастного мальчика. А значит...

Надо решаться сейчас, пока не стало страшно! И тогда частица его сущности останется жить на многие, он на это надеялся, жизни. Лишь бы пацан не подвёл и оправдал его ожидания.

Эск глубоко вздохнул и непроизвольно закрыл глаза. Через биение сердца он активировал Исход.

Эск'Онегут, девяносто девятая жизнь.

Очки Тсоуи: −971 (значение отрицательное).

Выбрано развоплощение с последующим слиянием с личностью Луки Децисиму (первая жизнь), жителя локации 'Рукав Ориона, Млечный путь, Солнечная система, планета Земля. Вариация Вселенной: #ES-252210-0273-4707'.

Луке Децисиму будет передано положительное наследие Эск'Онегута.

Глаза, закрытые Эском, привели к тому, что Лука споткнулся, потерял равновесие и упал. Он попытался подняться, но снова рухнул в грязь. Голову пронзила острая боль, но тут же исчезла, чтобы снова проявиться в другой части черепа. Череда болевых вспышек продолжалась несколько минут, и когда Лука подумал, что лучше умереть, чем терпеть такое, все прекратилось.

Мальчик убрал руки от головы, прислушался к ощущениям, но все было нормально. Он неуверенно сел и увидел перед собой блок с текстом. Он дублировался в голове собственными ясными мыслями и шёпотом его же голоса.

Лука Децисиму, отныне ты странник.

Живи достойно Тсоуи, соблюдай баланс и гармонию в жизни, и после смерти ты переродишься в одном из миров бесконечной вселенной.

Лука'Онегут, первая жизнь.

Очки Тсоуи: 0.

Рукав Ориона, Млечный путь, Солнечная система, планета Земля.

Вариация Вселенной: #ES-252210-0273-4707.

Возможность перерождения: доступна.

Право на разовое использование Колеса: доступно.

Наследие Эска, включая награды фиолетового сектора, стало личным опытом и знаниями Луки, так что на этот раз он не стал перечитывать текст, все поняв сразу.

Лука улыбнулся. Сейчас он натаскает матери воды, потом вытащит Кору из тюрьмы, а потом...

Потом он ещё раз закрутит Колесо.

Глава 6

Насвистывая что-то очень задорное и мелодичное, то, что всплыло из памяти Эска, Лука вернулся домой с полным ведром чистой воды. У колодца никого не было, видимо, у многих ещё не иссякли запасы дождевой воды, набранной во время ливней.

Не единожды сменив руку, держащую полное ведро, мальчик дошёл до дома, но ни разу не остановился, чтобы отдохнуть. Он с наслаждением прислушивался даже к болевым ощущениям в мышцах уставших рук, спины, да всего тела, ибо боль значила, что он вообще чувствует — живёт!

С наследием странника Лука осознал, что Карим убил его, разбив голову большим камнем с заострёнными краями. Вселение Эск'Онегута позволило ему выжить, а лень, жалость и скука странника — сохранить личность в теле. Первичное восстановление при вселении странника моментально залечило все полученные раны и ушибы. Хорошо, что до встречи с мамой Лука догадался смыть кровь водой из бочки во дворе. Для стирки та вода не годилась, но для бытовых нужд — вполне.

У двери он остановился. Из дома доносился незнакомый приглушенный голос. Слух Луки после полного оздоровления стал идеальным и позволил разобрать каждое слово.

— Признай, Приска, что у тебя нет ни единого шанса выплатить виру, — размерено вещал чей-то вкрадчивый голос. — Ты хочешь, чтобы твоего сына отправили на рудники?

— Ты бредишь, Неманья, — устало и тихо произнесла мать. — Все знают, что Лука увечный от рождения. Как он мог покалечить твоего сына?

— Хочешь сказать, что Карим мне лжёт, женщина? Мой сын никогда не лжёт! Твоё отродье сломало ему ключицу! Оплатишь лечение и выплатишь штраф.

— Сколько?

Лука почувствовал в голосе матери обречённость. Семьдесят пять серебра за Кору ещё даже не были собраны...

— Семь золотых. Никаких отсрочек. Плати сегодня, сейчас же!.. — Неманья умолк, хмыкнул и добавил: — Или заходи ко мне после полуночи. Отработаешь!

Мать промолчала, и отец Карима принялся уговаривать:

— Приска, послушай... Будешь старательной и послушной, и, может быть, я скощу долг. Что скажешь?

Ответила ли что-то мать, Лука не расслышал, но о том, зачем хозяин таверны пригласил её к себе, он знал наверняка, не маленький. Самому об этом пока только мечталось в беспокойных и потных снах, но мама и жирный Неманья в одной постели? Жаль, отца нет рядом, чтобы...

Зато есть он! Разозлившись на самого себя, он ворвался в дом, когда Приска уже решилась на то, чтобы согласиться. Неманья уже успел забраться ей под юбку.

От ярости у Луки расширились глаза. Тяжело дыша и сжав кулаки, он закричал:

— Отвали от мамы, мерзавец! Убери свои грязные руки!

— Шустрый пацан, — тавернщик ухмыльнулся, но руки убрал. — А что скажет она сама? Приска, что ты скажешь?

— Она скажет: 'Вон из нашего дома!' Мама к вам не придёт, и не мечтайте! Ваш сын и его друзья сами закидали меня камнями и чуть не убили! Голову разбили!

— Надо же, — изумился Неманья. — И правда, ходить начал. А я думал, врёт мой сорванец, выдумал все. А оно вон как... Что ж, и где же твои синяки? Есть чем слова подтвердить?

Лука потянулся руками к виску, чтобы раздвинуть пряди волос и показать рану, но замер, вспомнив, что все исчезло.

— Они... зажили, — сбивчиво произнёс он. — Я не вру...

— Так я и думал. — Неманья перевёл взгляд на Приску: — Что решила?

Та украдкой бросила взгляд на сына, и усталое равнодушие к ударам судьбы, покорность, с которой она была готова принять грядущие унижения, смущение от этой готовности — все сменилось гордостью.

Впервые за многие годы она увидела в Луке черты своего мужа Севера Децисиму, храбростью, великодушием и мечом завоевавшего положение в обществе и её сердце.

— Мой сын ответил за меня. Нет!

— Ну, нет так нет, — легко согласился Неманья.

Грубо сдвинув плечом мальчика, он прошёл к двери, но остановился, подумал и развернулся.

— И все-таки... Это... Я что мыслю... — корчмарь прищурился, осмотрел Луку с ног до головы. — Как? Вот так просто взял и пошёл? Не в храме, не у лекаря, а сам? Неужели, чтобы излечить калеку, потребовалось просто хорошенько врезать ему по башке? Надо бы запатентовать эту идею! — он расхохотался. — Ладно, живи, пацан... пока. Приска, к вечеру не принесёшь деньги — я отправлю-таки твоего ублюдка на рудники. Ты знаешь, у нас, Ковачаров, слово крепче дуба!

Уходя, он громко хлопнул дверью.

В тот же миг перед Лукой всплыла строчка:

Очки Тсоуи: +1.

Связав эту информацию с тем, что произошло до этого, Лука понял взаимосвязь двух событий. Кивнув самому себе, он подошёл к матери, поставил на пол ведро с чистой водой, которое все это время держал в руках. Тыльной стороной ладони утёр слезы с её щёк и обнял. Крепко прижал к себе, осознавая, что они одного роста. Мать разревелась в голос:

— Что будет, сынок? Что теперь будет?

— Никто ему не поверит, мам. Посмотри на мои руки — они тоньше тростинки. Как я мог сломать ему ключицу? Господин судья — разумный человек, он не поверит их россказням.

— Да, конечно, он справедлив...

Приска совсем успокоилась, когда Лука напомнил ей о незаконченной стирке и Коре, которая томилась в тюрьме. Рудники ей не грозили, но если не выплатить вовремя выкуп, её могут отправить в воспитательный дом. Последний срок — завтра, и, спохватившись, Приска бросилась к тазу.

— Мама, давай я помогу. Развесить белье?

— Я сама, сынок. Надо вскипятить котёл, наносить чистой воды...

В этих хлопотах пролетел день. Лука носил туда-сюда воду, дрова со двора, развешивал и снимал бельё, подавал его матери для глажки, помогал с укладкой. Мышцы жгло, они словно налились кислотой, но мальчик терпел, вспоминая, что раньше мать делала все это сама.

В сумерках они уложили готовое чистое белье в корзины, каждая из которых принадлежала отдельному дому, пользующемуся услугами мамы.

Приска не уставала воздавать хвалу всем богам за сына, а когда Лука собрался вместе с ней идти разносить бельё, восприняла это уже как само собой разумеющееся. В доме появился мужчина!

И тем острее стало её безысходное горе, когда в лачугу вломились городские стражники во главе с маленьким злым констеблем, оторванным от ужина:

— Лука Децисиму! Ты обвиняешься в покушении на жизнь Карима Ковачара! Взять его, ребята!

Глава 7

Напоследок стражник дал ему пинка под зад. Лука споткнулся о порог камеры и проехался пузом по склизкому полу. Лязгнув замком, охранник запер дверь и торопливо удалился доедать остывший ужин.

— За что тебя, сынок? — донёсся из темноты чей-то низкий хриплый голос.

Лука напряг зрение, пытаясь рассмотреть место, где оказался, но не смог ничего увидеть. Лунный свет, падавший сквозь крохотное зарешеченное окошко, освещал только небольшой участок пола.

Мальчик счёл за лучшее не отмалчиваться перед человеком, назвавшим его сыном, и ответил:

— Кинул камнем в сына трактирщика и сломал ключицу. Так говорят.

— А на самом деле?

— Кинул камнем в ответ. Он убежал. Сломал ли я ему что-нибудь, не знаю. Но, надеюсь, сломал — он тот ещё подлец.

Невидимый собеседник расхохотался. Смеялся он густым утробным гоготом, и казалось, что от этого звука дребезжат даже прутья клетки. Успокоившись, узник вышел на свет, приподнял подбородок Луки пальцем, вгляделся, сверкнул белками глаз на тёмном лице и мягко спросил:

— Как тебя зовут, малой?

— Лука Децисиму. А вас?

— Терант, так меня звали там, откуда я родом. Здесь у меня нет имени, но не будем об этом. Сколько тебе, десять?

— Мне четырнадцать.

— Что? Какого Двурогого? Четырнадцать! Надо же! Боги, что за генетическое отребье в Империи?

— Мама говорит, ругаться плохо, — Лука отвечал просто, чтобы поддержать беседу, еле стоя на ногах. — Поминать богов всуе — плохо. Поминать Двурогого...

— Плохо! Я знаю, малыш. Но, клянусь совершенными генами сияющей Тайры, в жизни не видел такого тощего подростка! Выглядишь слабее моей дочки, а ей всего семь!

— У вас есть дочь?

— Есть... Была... Неважно! Как тебя ноги держат, Лука Децисиму? У тебя же все кости наружу!

— Отец говорил, надо всегда стоять, даже если тебе отрубили ноги. А ноги у меня есть, — ответил мальчик и рухнул на пол.

Он мог сколько угодно терпеть голод, но каждому надо хотя бы иногда заправляться.

Когда Лука очнулся, оказалось, что он лежит на какой-то подстилке, а под головой у него что-то мягкое. Сосед по клетке подложил ему под затылок свою ладонь, огромную и мясистую.

— Голоден?

Лука моргнул в ответ, не имея сил даже открыть рот.

— Тогда потерпи, — белки глаз Теранта погасли.

Он положил ладонь свободной руки Луке на лоб. А потом сжал голову мальчика так, будто хотел расколоть её как орех.

Мальчик взвыл, но из него не вырвалось ни единого звука. Его парализовало. Терант тоже молчал, не дыша. Лука пытался вырваться, но тело не слушалось.

От ладоней Теранта волнами шёл сильный жар. Он пульсировал, проникая в голову, а оттуда распространяясь по всему телу.

Обнаружено внешнее воздействие! Фиксируется принудительное пополнение энергией. Преобразовано для дальнейшего использования: 64%... 66%... 68%...

На восьмидесяти процентах Терант отвалился и тяжело, хрипло задышал.

Через несколько биений сердца жадно втянул воздух и сам Лука. Он с упоением наслаждался каждым вдохом спёртого, влажного смрада подземелья.

Открыв глаза, мальчик удивился, как ясно и чётко он теперь видит. Вообще в нем забурлили силы, много сил, хотелось бегать, прыгать, что-то делать. А ещё исчезло чувство голода. Напрочь.

В метре от него лежал Терант. Кожа его казалась абсолютно чёрной, словно она поглощала свет, но отблески в покрывавших его каплях пота делали мужчину видимым. В голове Луки заворочался похожий образ и слово 'ке-хар'... С подобным Теранту отец как-то дрался на Арене. Кажется, это и был ке-хар.

— Терант?

— Да, малыш. Ожил?

— В жизни себя так хорошо не чувствовал! Как вы это сделали?

— О... Дай отдышаться... — Терант сел и утёр лоб. Луке показалось, что мужчина похудел. — Что ты знаешь о мире, сынок?

— Э... Я не ходил в школу, но знаю, что мы живём в столице Империи. Император Маджуро Четвёртый управляет страной.

— Хм... Ладно, допустим. Знаешь ли ты, кто управляет миром? Кто такие раканты, кхары, олаки?

— Я не знаю таких слов... — Лука задумался. — Кхары, точно! Вы кхар? Мой отец дрался с кхаром, он был такой же, как вы!

— А что находится за пределами Империи, знаешь?

— Ничего. Только вода, а за ней край мира и великое ничто, куда низвергаются струи мирового океана. Так меня учила няня.

— Сынок, мир намного больше. Ты знаешь, что такое проценты?

— Это части целого. Один процент — это часть целого, поделённого на сто частей.

— Вся ваша Империя — это меньше одного процента всех жителей мира.

— Чушь! — не удержавшись, воскликнул Лука. — Все знают, что Великая Империя — это весь мир!

— Великая Империя, сынок, это резервация, — Терант произнёс незнакомое слово, но Лука понял. — Послушай.

Кхор откашлялся, прочистил горло и, воздев указательный палец, начал говорить:

— Первая семья — семья Ра'Та'Кантов. Про гены я тебе объясню позже, но запомни сразу: у Первой семьи совершенные гены. Безупречные. Эталон человеческой расы. Сто процентов совершенства!

— Они идеальны?

— О да, сынок! Они идеальны. Те же, кто немного не дотягивают до идеала, но всячески к этому стремятся — раканты. Их очень мало, но им принадлежит все. Семьи ракантов управляют всем миром, но каждая — своей частью. Семья отвечает за свою территорию перед Первой. Они поделили между собой и сферы экономики...

— Экономики? — и снова Лука понял значение, но успел спросить раньше.

— Ты запоминай все непонятные слова, я объясню их позже. Слушай дальше. Большая часть людей — олаки. Это обычные граждане, специалисты в своих областях: учёные, юристы, ремесленники, коммерсанты, обслуга... Всех их объединяет несовершенство генов. Они более чем на десять процентов не соответствуют эталону.

— А вы кто? Кхар?

— Да. Наш вид создали искусственно. Армия, силовые и охранные организации, стражники и бойцы, спортсмены и телохранители — это мы.

— Как-то наша стража не похожа на вас.

— Ваша стража — никакие не кхары. И они, и ты, и все жители Империи — это съяры.