|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 1
День у Луки выдался так себе. Сестрёнку снова поймали на базаре, когда она пыталась стащить у торговца пару яблок. Цена тем фруктам была медяк за корзину, да только, чтобы собрать на выкуп, матери пришлось всю ночь и весь следующий день без продыху стирать чужое белье. Хорошо хоть, её подруга, такая же прачка, заболела и передала матери своих заказчиков.
Из-за всего этого он ел только раз за два дня, когда мама, сама едва держащаяся на ногах, пожалев старшего сына-калеку, накормила его сваренной на скорую руку баландой из картофельной кожуры. Этим добром и прочими объедками приторговывал Неманья — хозяин единственной харчевни на весь квартал.
Чтобы помочь матери со сбором выкупа Лука с её помощью забрался в инвалидную коляску и медленно выехал из лачуги, где они жили, направляясь к храму. Паперть там всегда занята профессиональными попрошайками, но если сделать вид, что просто проезжаешь мимо, могут и подать.
Мать и слышать не хотела о том, чтобы позволить ему вступить в Гильдию попрошаек. Она всегда была и оставалась гордой женой гладиатора. Это сейчас они жили в лачуге на окраине города, в которую перебрались после смерти отца, но было время, когда у них имелся хороший дом почти в центре столицы, а для Луки, кроме сиделки, нанимали няню, обучавшую его грамоте и прочим наукам.
Отца звали Север, и он был сражён на Арене три года назад. Только его заработки профессионального гладиатора и позволили в лучшие времена приобрести инвалидную коляску для Луки.
Севера убил Свирепый Игнат, ставший после того шестикратным победителем Арены. Шептались, что не все с тем боем прошло чисто, но не в силах Луки было вернуть отца, что бы там ни говорили. Теперь кости Севера гниют в могиле, а Игнат открыл лучшую бойцовскую школу столицы.
Медленно, медленнее болотной черепахи, но Лука пересёк небольшой участок перед домом и выехал на улицу. Преодоление пяти метров заняло у него почти десять минут. Его тело парализовало сразу, едва он появился на свет, а может, он стал таковым ещё в утробе матери. Те немногочисленные мышцы, которыми он владел, позволяли контролировать только кисти рук: не так хорошо, чтобы удержать что-то тяжёлое, но достаточно, чтобы управлять колёсами инвалидной коляски.
— Смотрите, опять этот калека! — закричал один из тех парней, при виде которых Лука сразу разворачивался, чтобы дать деру.
Хотя выражения 'сразу' и 'дать деру' не имели к нему никакого отношения. Обычно его замечали и потом долго измывались, пользуясь беспомощностью. Особенно жестокими издевательствами выделялся Карим, сын владельца харчевни Неманьи. Вот как сейчас.
Лука крутил колеса так быстро, как мог, поскорее пятясь к дому. Он и отъехать-то успел всего несколько метров от двора... Но нет, не успеть.
Бултых! В зловонную лужу возле него, поднимая фонтан грязной воды, плюхнулся булыжник. Луку обдало так, что промокла одежда. Мальчик стиснул зубы и попробовал двигаться быстрее. Обиднее всего было за напрасный мамин труд, она всегда старалась одеть его в чистое перед прогулками.
Он развернул коляску. Карим со своей сворой близко не подходили, продолжая развлекаться закидыванием камнями — путь им преграждала все та же огромная глубокая лужа, разлившаяся от обочины до обочины. Многодневные ливни и паводок затопили дороги, и народ передвигался по краям тротуаров, где было достаточно мелко, чтобы не замочить ноги выше колен.
Следующие булыжники посыпались один за другим — разбрызгивая помои и грязь, ломая спицы колёс коляски и щедро наставляя синяки и ушибы Луке. Старшеклассники улюлюкали, гоготали, выкрикивали непристойности в его адрес и распалялись все больше, подзадоривая друг друга особо удачными бросками или оскорблениями.
Один из камней попал Луке в плечо. Вспыхнувшая боль не позволила ему продолжить отступление: правая рука, казалось, онемела. В глазах защипало от обиды. Как же он мечтал встать! Да хотя бы ползать! Он бы дополз до каждого и вгрызся зубами, и дело было не в боли, а в беспомощности.
Злость Луки была направлена на богов, если они есть, на несправедливость мира, на родителей... Отец потратил много денег, чтобы вылечить сына, но ни многочисленные знахари, ни редкие, специально привезённые из степей шаманы, ни профессиональные медики и врачи не смогли ничего поделать с его недугом.
Одна гадалка сказала, что на сына легли грехи родителей, врала, скорее всего, но Луке это почему-то запомнилось. Наверное, потому, что винить во всем родителей было проще всего. Вот же они, рядом...
Были рядом. Отца уже нет, мать сдаёт с каждым годом, а сестрёнка Кора закончит путь в борделе — в этом Лука был уверен. Легконогая, фигуристая для своих тринадцати лет, улыбчивая и без каких-либо моральных принципов. А ещё с вечно разбитыми коленками. Кора брала все, что плохо лежит, не боялась лезть в драку с мальчишками намного старше, а уж откуда она иногда приносила и за что получала дорогие вещи: косметику, побрякушки, новые платья... Лука не хотел и знать. Он любил сестру, она любила его, и этого ему было достаточно.
— Эй, калека!
Лука непроизвольно обернулся. В последнюю секунду жизни он увидел перед собой огромный, заслонивший солнце булыжник.
Глава 2
Эск'Онегут, один из межмировых вселенских странников, заканчивал свою жизнь на Земле двадцать первого века в теле российского студента, чьё имя звучало намного реже, чем его ник — Крастер. Студент последнего курса факультета журналистики Илья Пашутин в журналистику вовсе не стремился и поступил в институт только по настоянию родителей. Вернее, отца, бывшего военного, который поставил сыну ультиматум: армия или журналистика.
Илья выбрал последнее и... игры. Мир компьютерных игр так увлек Эск'Онегута, что с десяти лет он почти все время бодрствования проводил за компьютером. Для Эска это была девяносто восьмая реинкарнация, и, как каждый странник, от жизни к жизни он становился сильнее, набирая очки Тсоуи, что на безмолвном языке означает 'баланс поступков', определяющий влияние на вселенскую гармонию. Очки Тсуои можно было потратить на кручение Колеса.
А Колесо использовать, затрачивая очки Тсоуи, сколько угодно раз — только плати. На нем были размечены миллионы секторов. Много пустых, отрицательные, но имелись и очень мощные, дающие текущему телу сверхспособности: невероятную силу, высочайшую скорость, смертельные боевые навыки, магические и творческие способности...
Таланты, разбросанные по Колесу, могли выпасть одного из четырёх уровней от обычного до непревзойдённого — лучшего в мире. Эск смутно припоминал, как в одной из прошлых жизней выиграл в Колесе возможность стать невидимым. Ох и покуражился он тогда! О воре, в теле которого он прожил почти шесть лет, в том мире, наверное, до сих пор ходят легенды.
На Земле Эск узнал понятие, наиболее близкое к Тсоуи, — карма. Вот только карма, был уверен он, выдумка и профанация, ибо берет в расчёт поступки, измеряемые по мерке весов самого человека и вокруг него же. В Тсоуи же поступки странника оцениваются по влиянию на вселенскую гармонию, ведь каждое действие, каждое слово кругами на воде расходится в прошлое и будущее всей Вселенной.
В тело Ильи Эск попал, когда тому исполнилось четыре года. Мать не уследила, малыш попал под разогнавшиеся металлические качели во дворе дома на детской площадке. Невинная душа унеслась во вселенское хранилище — ожидать следующего перерождения, если оно будет, — а в тело маленького Ильи вселился Эск'Онегут. Так вышло, что он в тот миг как раз умер в предыдущем.
В жизни до Земли он императорствовал на одной из периферийных планет Галактики, наслаждаясь всей полнотой власти и культом собственной личности. Лучшие самки, лучшие пьянящие и наркотические вещества, прекрасные блюда, исполнение любых прихотей — как самых извращённых, так и мельчайших...
Воистину, он стал худшим императором в истории той планеты, название которой в силу эффекта Затухания он уже не помнил. Немудрено, что его отравили.
Затухание — проклятие каждого странника. Эффект стирает память о прошлых жизнях, но знание о самом факте их существования сохраняется, как и воспоминания о последних минутах перед смертями. И чем ближе по счету прошлая жизнь, тем больше Эск помнил. До императорства он был великим музыкантом и певцом, исполнителем собственных песен, это он знал, но, разрази его гром, не помнил ни строчки из того, что тогда сочинил.
Память о годах императорства, девяносто седьмой жизни, сохранилась у Эска и в теле Ильи. Пресыщение властью было столь сильным, что на Земле двадцать первого века ему не хотелось ничего, связанного с этим. Изведав все доступные и недоступные радости жизни, которые были ещё свежи в воспоминаниях, на Земле Эск открыл для себя мир компьютерных игр. Осознав, что виртуальные миры, по сути, есть то, чем он и занимается, только в меньшем масштабе и с возможностью в любой момент сменить мир и виртуальное тело, Эск ушёл в них с головой.
И к концу своего земного пути в теле двадцатилетнего Ильи Пашутина своим бездельем и равнодушием к окружающему миру Эск заслужил минусовое значение Тсоуи. Мало того, что вся жизнь на Земле прошла без использования Колеса, так ещё и удачливость Эска стала отрицательной.
А если Фортуна повернулась к тебе задом, бесполезно выдавать пошлые шуточки. Эск'Онегут, для всех остальных Илья Пашутин, безвременно погиб, попав под машину, — торопился на семинар после бессонной ночи за компьютером.
'Черт, только не это! — подумал Эск, упомянув вполне себе земных чертей, потому что все ещё считал себя земным студентом. — Завтра же гильдейский рейд! Пропущу... Ванька будет недоволен...'
В следующее мгновение он перенёсся в другой мир и другое тело. Вот оно — его девяносто девятое перерождение. Его девяносто девятый мир.
Опять двадцать пять! Эск открыл глаза и попытался пошевелить конечностями. Они не слушались. Такое иногда случалось, если новое тело физиологически отличалось от предыдущего, но ведь геном был идентичным — таким же, человеческим. Казалось, с телом что-то не так.
Решив разобраться с этим потом, Эск погрузился во вводные данные.
Эск'Онегут, девяносто девятая жизнь.
Очки Тсоуи: −971 (значение отрицательное).
Рукав Ориона, Млечный путь, Солнечная система, планета Земля.
Вариация Вселенной: #ES-252210-0273-4707.
Итак, он все на той же Земле, только в параллельном пространстве. Это хорошо, переучиваться не придётся — как тогда, в теле восьмирукой рептилии. А вот то, что очки Тсоуи ушли в минус, это очень-очень плохо. За что такой минус? Он же ничего не делал, просто играл в компьютерные игры!
Возможность перерождения недоступна. Баланс очков Тсоуи должен быть выше нуля.
Право на перерождение с отрицательным балансом: исчерпано.
Право на разовое использование Колеса: доступно.
Эск мысленно выругался, помянув всех известных ему по прошлым жизням богов. Императором он ушёл в минус впервые за все перерождения, но был уверен, что отыграет очки Тсоуи в теле Ильи. Тогда он решил просто не делать ничего, что могло отрицательно сказаться на балансе. Как оказалось, за 'ничего не делать' Тсоуи карает жёстче, чем за все смертные грехи в теле императора...
Попав в тело будущего российского студента Ильи, Эск использовал право на разовое использование и крутанул Колесо, но выпал пустой сектор. Хорошо хоть, не отрицательный, могло выпасть какое-нибудь проклятие типа неизлечимой болезни или ограниченных умственных способностей. На большее очков Тсоуи уже не хватило, много было потрачено императором. Потрачено и утеряно.
Решив, что раз уж права на перерождение у него больше нет, то начинать жить надо как можно скорее, он вернулся в реальный мир и осознал, что лежит в какой-то глубокой вонючей луже. Запах от неё шёл кошмарный. Эск поморщился и сделал попытку встать, но у него ничего получилось.
Вода омывала половину лица, заливая глаза, нос, рот и ухо. Это было крайне неприятно.
Сделав усилие, могучий дух Эска вобрал в себя личность нового тела, включая все навыки и память, восстановил повреждения и на клеточном уровне исправил дефекты организма.
А потом он, пошатываясь, встал и оглядел свой новый мир.
У края лужи стояли какие-то чумазые подростки с изумлённо вытянувшимися лицами. Один из них — Эск-Лука понял, что это Карим, — выпучив глаза, заорал:
— Калека, ты что, научился ходить?
Память Луки Децисиму, четырнадцатилетнего сына погибшего гладиатора Севера, мальчика-овоща окончательно осела и структурировалась в разуме Эск'Онегута. Личность калеки была наполнена столь сильной яростью, что Эск, если можно так сказать, попятился, отступая перед первородным гневом беспомощного изгоя. Ему стало неуютно.
Черт! Да и устал он жить, ведь жизнь — это не только удовольствия, но и грусть, печаль, боль, голод, потеря близких, необходимость трудиться и что-то делать... Столетия, да что там, тысячелетия непрерывной жизни утомили странника.
И он, мысленно шепнув: 'Черт с тобой, живи. Я побуду зрителем', — передал бразды правления телом, системой Тсоуи и разумом бывшему калеке.
Лука, недоверчиво похлопав себя по бокам, по рукам и ногам, ощутил, что абсолютно здоров.
Он поднял голову и недобро взглянул на Карима.
Глава 3
— Карим вылечил калеку! — вдруг закричал Толстый Пит. — Волшебный бросок!
Шутку не поддержали. После последнего попадания Лука свалился с коляски и неподвижно лежал довольно долгое время. Они решили было, что тот умер, и собирались разбежаться, пока не появилась стража — маловероятно, но все же. Но калека встал!
Не веря своим глазам, подростки продолжали пялиться на Луку. Тот же не терял времени. Мнимым было выздоровление или нет, но неизвестно, когда это может закончиться. Мальчик, обтерев рукавом лицо, выбрался из лужи, подобрал пару булыжников, лежавших ближе всего и, неумело замахнувшись, бросил.
Камень пролетел метр и, поднимая кучу брызг, плюхнулся в лужу. Хулиганы удивились, а потом разразились хохотом.
Не медля, Лука бросил ещё один, и тот воткнулся в грязь рядом. Злясь на себя, Лука стал подбирать и бросать булыжники в тех, кто продолжал издеваться над ним даже сейчас, когда он владел телом, но не мог докинуть даже до середины лужи, на другой стороне которой умирали от смеха хулиганы.
Карим аж всхлипывал, держась за живот, а вместе с ним хохотали и остальные ребята. Громче всех надрывался Толстый Пит, правая рука Карима. Он подобострастно поддерживал вожака в любом начинании, ведь сын хозяина харчевни щедро делился с ним и другими ребятами недоеденными остатками с тарелок посетителей, а в этом районе столицы еда была самым ценным ресурсом.
Сколько раз Лука мечтал, что сможет поднять и вернуть брошенный в него камень! И вот... Будучи всю жизнь прикованным к постели, как и когда он мог бы научиться швырять булыжники? Был бы рядом отец... Да хотя бы Кора, вот уж кто легко и непринуждённо смог бы его научить, но сестрёнка находилась в застенках тюрьмы городской стражи, пока мама собирала деньги на выкуп.
Лука огляделся, но камней рядом больше не было.
— Эй, калека! Лови! — крикнул толстый Пит и бросил в него булыжником.
По привычке Лука неподвижно наблюдал за тем, как летит камень, но вдруг услышал в голове вроде бы свои, но чужие мысли: 'Подвинься! Прости, но я не могу на это смотреть!' — после чего его тело само собой принялось двигаться, сделало разворот и прогиб, уклоняясь. Камень пролетел мимо, едва не задев.
— Ничего себе! А ну, парни, пусть потанцует!
Цель стала подвижной, и это раззадорило хулиганов. Суетясь, они стали хватать что ни попадя и бросать в Луку. Но мальчик нашёл даже определённое удовольствие в том, чтобы не дать им попасть в себя. Не делая лишних движений, он легко уклонялся от всего, что в него летело.
'Надоело, — подумал Лука-Эск. — Моя очередь'. Меткими выверенными бросками он вывел из строя Натуса, сына торговца рыбой, Джамаля, чумазого остолопа с полным отсутствием проблесков интеллекта. Потом дошла очередь до Толстого Пита — булыжник размером почти с буханку хлеба угодил прямо в желеобразный живот, выбивая из лёгких весь воздух. Пит согнулся и рухнул лицом в лужу.
Лука подкидывал в руке очередной камень, раздумывая, в какую часть тела Карима его бросить. Тот заметался, не зная, то ли бежать, то ли помогать друзьям. В итоге он спрятался за Толстого Пита, вытащив того из воды, как бегемота из болота.
Лука прицелился. Из-за спины Толстого Пита высовывалось плечо Карима, в него он и швырнул. Камушек был небольшой, размером с перепелиное яйцо, но тем точнее вышел бросок. Наглый и задиристый шестнадцатилетний сын харчевника взвыл как девчонка. Глядя на это, его свора заохала, переглянулась и... побежала!
— Подождите меня! — завопил Карим и помчался за остальными.
Обернувшись, он сорвавшимся голосом прокричал:
— Ты труп, калека! Ты труп!
Чувствуя, как в груди зарождается нечто новое, Лука посмотрел ему вслед. Это было удовлетворение. Ему нравилось как послушно тело, как быстро бежит кровь по жилам, нравился клёкот выплеснутой, по-настоящему выплеснутой ярости. Ведь раньше он мог только беззвучно, чтобы не разбудить маму с сестрой, плакать ночами или скрипеть зубами и вращать глазами. Он не позволял себе истерик, не желая казаться ещё слабее, чем он был, а потому гнев копился в нем, давным-давно срывая крышу.
Сейчас он дал волю чувствам, и на место заполнявшего все гнева пришло тихое, умиротворённое удовлетворение. Эска позабавило происшествие, но и он чувствовал то же, что и Лука.
Все-таки у них было одно тело.
Тело, которое начало отчаянно болеть. Атрофированные мышцы, казалось, были шокированы запредельными нагрузками. Ноги Луки подогнулись, но он сумел не упасть. Шатаясь, мальчик добрался до коляски, поставил её на колеса и, превозмогая боль, выкатил из лужи. Едва сделав это, он тут же упал на сиденье, принял удобное положение и покатил в сторону дома.
В лачугу он заходил уже на своих ногах. Мать, не заметив его появления, продолжала тереть белье на стиральной доске. С её лба ручьём лился пот, но приходилось терпеть, так как руки были заняты. Сдувая с лица налипшие волосы, она продолжала стирку так остервенело, будто от этого зависела жизнь её детей. Хотя так оно и было.
'Срань Хорваца, куда я попал?' — подумал Эск, и та же мысль пришла в голову Луке. Мальчик посмотрел на место, где он прожил все последние годы, новыми глазами. Да и с другой высоты, честно говоря, с высоты своего роста.
Одна комната на всех. На одной половине плохо освещённого помещения все кровати, маленький обеденный столик, сундук со старым барахлом. Всю вторую половину занимает прачечная — повсюду развешено белье, в углу ютится гладильный стол со старым чугунным утюгом. В углу напротив стирает мать. Мыльная вода в тазу и вёдрах на полу уже черна от грязи, и вскоре матери предстоит тащиться за квартал отсюда к общественному колодцу.
Точно. Выжав белье, она слила воду в ведро, поставила таз на место и выпрямилась. Лука заковылял к ней:
— Мама...
Приска подняла голову, заметила стоящего (!) перед ней сына и свалилась в обморок, но Лука кинулся к ней, чтобы не дать упасть.
'Силёнок-то совсем нет', — заметил Эск, когда, не удержав тело матери, рухнул на мокрый пол.
Аккуратно удерживая женщину, он сел и погладил её по голове. Приска была очень красива, когда выходила замуж за отца, но последние годы совсем её подкосили. Лицо осунулось, под глазами набрякли мешки, волосы поредели, а грудь обвисла после рождения Коры. Но она оставалась привлекательной, хотя это было сложно заметить сразу.
— Мама, мам... — тихо шептал Лука. — Мама, очнись!
Он коснулся губами её лба. Приска открыла глаза. Лука встал сам и помог подняться матери.
— Не приснилось! Не приснилось! — глаза мамы наполнились слезами. — Лука! Сынок!
— Да, мам...
— Но как? — воскликнула женщина.
Лука рассказал ей все как было, разве что не упомянув, как стал бросать камни в ответ. В его версии событий хулиганы разбежались, стоило ему подняться.
— Чудо! Чудо! — не уставала повторять Приска, целуя и обнимая сына.
Слезы так и лились из её глаз, она была мокрой от стирки и пота, да и Лука только вылез из лужи. Обнявшись, они долго так стояли: Лука прижимал мать к груди и впервые смотрел на неё сверху вниз. Теперь он видел, как много у неё седых волос.
— Мама, я схожу за водой. А ты пока отдыхай.
— А ты сможешь? — Приска недоверчиво осмотрела сына с головы до ног.
— Я постараюсь. Буду носить по одному ведру, не переживай. Отдыхай, мам.
Лука отвёл её к кровати и усадил, а сам взял полное ведро и, сжав зубы, делая маленькие шажочки, понёс из дому, чтобы вылить в канаву грязную воду и принести чистой.
Эск, наблюдая за этим, подумал, что мальчишка надорвётся.
Пора крутить Колесо.
Глава 4
Возле изгороди Лука остановился и поставил ведро на землю. Пальцы ныли, предплечье стало свинцовым. Помогла бы смена руки, но в голове настойчиво бил звоночек, требующий внимания.
Затаившийся Эск мысленно ухмыльнулся: 'Ну же, пацан, давай, не тяни!'
Лука потёр глаза, проморгался и отпрянул от внезапно появившегося прямо в воздухе блока с текстом! Мальчик потянулся к буквам рукой, но ничего не ощутил. Они висели перед глазами и двигались, стоило ему повести взгляд. Текст всегда был в центре внимания Луки!
'Вот же дикарь!' — вздохнул Эск, но отобрать управление у Луки не решился. Уж больно хрупким было равновесие двух разумов, слитых в одном теле. В мальчике недостаточно духа, чтобы осознать невозможное и сохранить разум в случае прямого вмешательства Эска.
Выжатая на задворки сознания личность его истлеет быстрее, чем Эск произнесёт: 'Хорвац побери!' Хорвац'Онегут был его старым другом и в одной из жизней умудрился стать божеством в том же мире, где Эск прозябал в роли жреца местного Истинного, пока не сменил веру. В той священной для половины населения планеты войне Хорваца низвергли, но, в последующем пересекаясь в разных мирах, они сохранили дружбу. И присказки о Хорваце остались.
Пока Эск вспоминал былое, Лука совсем освоился и в очередной раз перечитывал написанное, непроизвольно шепча вслух:
— Лука Децисиму суть Эск'Онегут... Очки Тсоуи: минус девятьсот семьдесят один... Активировано право на разовое использование Колеса. Использовать? Да... Нет...
Из маленького окна выглянула мама Луки:
— Сынок, что случилось? Как ты себя чувствуешь?
— Все хорошо, мам. Остановился передохнуть, с непривычки руки болят.
— Давай я отнесу... — начала Приска, но сын её перебил:
— Нет, мам. Я сам!
Сказано было твёрдо и уверенно. Мать покачала головой, но по мимолётной улыбке было понятно, что она не просто довольна — горда! Её голова исчезла из окна, а Лука вернулся к странному тексту.
Подумав с пару секунд, он ткнул пальцем в 'Да'.
Мир вокруг замер и затих. Текст исчез, а весь обзор заняла часть огромного колеса. Оно казалось вполне реальным, но было таким же миражом, как и текст до этого. Его плоскость уходила в обе стороны от Луки, заслоняя за собой все окружающее. В высоту оно возносилось далеко в небо, так что Луке был виден только один его сегмент, тот, что перед ним. Этот сегмент был зелёного цвета, и на нем огромными буквами значилось: 'Старт!'
Эск подкинул мальчику знаний, и Лука понял, что деления колеса бывают разных цветов.
Зелёный сектор только один, это стартовый, и если после вращения он выпадет снова, можно будет сделать ещё три вращения бесплатно.
Красные сектора приносят игроку болезни, увечья, снижение показателей и отрицательные таланты. Например, талант издавать адскую вонь. Таких мало, но зато каждый сегмент в несколько раз шире других.
Белые пусты и ничего не дают игроку, лишь сжигая попытку. Их больше трёх четвертей от всего количества.
Синие награждают полезными талантами, и чем насыщеннее цвет — от бледно-голубого до ультрамарина — тем выше уровень дара. Ультрамариновый сектор даёт востребованный в местном обществе талант, владение которым делает владельца непревзойдённым мастером, лучшим за всю историю мира.
Но самым желанным, и Лука хорошо это прочувствовал, ощущая азарт, является золотой сектор. Сияющий, отливающий в лучах солнца золотой сектор сверхспособностей. Каждая из них может нарушать законы физики и магии и действует вопреки всему. Полная неуязвимость безо всяких магических щитов и брони, телепортация в любую точку планеты, абсолютная невидимость, невероятная мощь и сила, позволяющая касанием пальца разрушать горы...
Шанс выпадения подобного сектора приближается к нулю при любом количестве вращений колеса, и каждый странник, заполучивший заветный сектор, добивался невероятных высот в том мире, где ему это удалось.
Существовал ещё фиолетовый сектор — единственный на все Колесо. По крайней мере, ходили такие слухи среди странников, но Эск никогда такого не видел, хотя испытывал фортуну много раз.
Озарение за озарением, идея за идеей, шаг за шагом — так Эск постепенно раскрывал перед мальчиком истинное положение дел, давал понимание того, что с ним произошло, чтобы рано или поздно добиться полного слияния и жить уже единой личностью.
Набрав полную грудь воздуха, Лука коснулся слова 'Старт'.
Медленно, чуть ли не скрипя, Колесо стало набирать разгон. Перед Лукой пронёсся стартовый сектор, сразу после которого шла череда белых, мелькнул золотой, снова много белых, красный, белый, белый, ещё красный, белый, белый, белый, голубоватый...
Колесо вращалось все быстрее и набрало такой разгон, что цвета секторов слились перед Лукой в одно смазанное пятно, ничего не было видно, Лука потерял контроль над телом, как и Эск. В момент вращения Колеса время останавливается во всей Вселенной, и только сознание игрока, закрутившего его, остаётся активным, чтобы воочию увидеть результат.
Лука потерял счёт времени, когда смазанное пёстрое пятно стало чётче, ещё чётче, а потом проявились и цвета убегающих секторов.
Ряд белых... Синий... Белый...
Колесо замедляло ход...
Глава 5
Лука разочарованно наблюдал, как Колесо замедляет движение. Скорость уменьшилась настолько, что все поле зрения уже несколько секунд занимал широкий красный сектор.
И мальчик, и Эск'Онегут, поселившийся в нем, умоляли Колесо поскорее проскочить проклятый красный. Лука уже и не думал о сверхспособностях, о талантах, ему хотелось одного: остаться здоровым. При любом другом сегменте он таковым бы и остался, причём с вероятностью выше девяноста семи процентов. Но красный мог принести что-то похуже паралича.
Сам странник иронично ухмыльнулся — так работает Тсоуи. Если тело носителя проклято, то недавнее выздоровление обернётся чем-то подобным — красным. Сектор слишком широк. Какой угодно другой уже проскочил бы.
Где-то вверху поля зрения замаячила граница сектора. 'Давай, давай', — молил Лука. 'Ну же! Именем всех богов заклинаю!' — мысленно рычал Эск, в ярости от перспективы провести последнее перерождение в теле дважды проклятого мальчика, а как иначе, если тот родился калекой и сейчас снова им станет?
Граница между секторами почти застыла перед лицом Луки. Следующим сектором после красного шёл фиолетовый, и подобный цвет странник видел впервые за все свои девяносто девять жизней.
— Так не бывает! Серьёзно? Боги, вы серьёзно? — ирония ситуации довела Эска, а вместе с ним и Луку, до истерики. Объявления результатов ещё не случилось, а значит, Колесо все ещё движется.
Эск принялся обращаться лично к каждому богу, в силу которых уверовал в прошлых жизнях:
— Жестокий Хорвац, Акатош Вневременной, Безликий Истинный, Боже Всемогущий, К'Тун Оскверняющий...
Он успел перечислить всех и пошёл по второму кругу, когда Колесо остановилось. Луке казалось, что граница между секторами находится точно меж его глаз, но Эск'Онегут ликовал: пусть микроны преимущества, но они решили в пользу фиолетового!
Право на разовое использование Колеса реализовано.
Результат вращения: фиолетовый сектор.
Награды:
— Эск'Онегут освобождается от эффекта Затухания, сохраняя весь накопленный опыт жизненных лет, начиная с текущего перерождения;
— Эск'Онегут сохраняет все приобретённые положительные таланты, сверхспособности и эффекты, начиная с текущего перерождения;
— при повторном выпадении фиолетового сектора Эск'Онегут получает право выбрать одну из утерянных сверхспособностей прошлых перерождений.
На Луку обрушился шум улицы. Он снова владел телом, а мир ожил. Мальчик морщил лоб, перечитывая непонятный ему текст.
Странник его устами расхохотался. Фиолетовый сектор — мифический фиолетовый сектор! — выпал ему в тот самый момент, когда ни одна из его наград никак на него не влияла. Уж лучше бы выпал самый захудалый талант, пусть даже умение играть на любом музыкальном инструменте! Можно было бы хотя бы зарабатывать вечерами по тавернам.
Эск'Онегут оказался в положении миллиардера, которому пообещали вечную жизнь и сохранение всех его денег тогда, когда уже заколотили и закопали гроб с телом внутри. Что толку от отмены Затухания, если это последняя жизнь? Отыграть минусовые очки Тсоуи, почти тысячу, между прочим, за жизнь в теле нищего подростка невозможно. В своих лучших перерождениях Эск зарабатывал несколько сотен, но никогда больше полутысячи.
Так что ни о каких новых талантах, которые бы с ним остались в будущих жизнях при повторном выпадении фиолетового сектора, речи быть не может. Потому что будущих жизней не будет, а на то, чтобы снова вращать Колесо, нет очков Тсоуи. Каких-то десять очков — цена на одно вращение — и их нет!
Пока Эск сходил с ума, Лука, с наслаждением почесав затылок, — не по привычке, а из-за того, что засалились грязные волосы, — взял ведро, схватив покрепче, и понёс к канаве. Впрочем, в канаву сейчас превратилась вся дорога, залитая не только многодневными ливнями и весенними паводками, но и бытовыми отходами жителей всего их нищего квартала.
Мальчик слил туда грязную воду и, определившись с направлением, побрёл к общественному колодцу.
Эск тем временем перебирал варианты, просчитывал вероятности, решал, что делать, и ничто из придуманного не давало ему ни единого шанса. Неподъёмным грузом тянули в пропасть грехи позапрошлой жизни, когда он сжёг все, что было, и ушёл в минус, а бездействие прошлой повысило отрицательный баланс.
Он обречён влачить существование в не самом дружелюбном и развитом мире, причём без каких бы то ни было талантов и способностей. В конце этого скорбного жизненного пути странник закончит существование навсегда. Он закончит. А Лука?
В сознании забрезжило понимание и, разгораясь все сильнее, дало Эску — нет, не надежду, — но ощущение правильности пути. В его — Эск'Онегута! — грехах не было вины и без того несчастного мальчика. А значит...
Надо решаться сейчас, пока не стало страшно! И тогда частица его сущности останется жить на многие, он на это надеялся, жизни. Лишь бы пацан не подвёл и оправдал его ожидания.
Эск глубоко вздохнул и непроизвольно закрыл глаза. Через биение сердца он активировал Исход.
Эск'Онегут, девяносто девятая жизнь.
Очки Тсоуи: −971 (значение отрицательное).
Выбрано развоплощение с последующим слиянием с личностью Луки Децисиму (первая жизнь), жителя локации 'Рукав Ориона, Млечный путь, Солнечная система, планета Земля. Вариация Вселенной: #ES-252210-0273-4707'.
Луке Децисиму будет передано положительное наследие Эск'Онегута.
Глаза, закрытые Эском, привели к тому, что Лука споткнулся, потерял равновесие и упал. Он попытался подняться, но снова рухнул в грязь. Голову пронзила острая боль, но тут же исчезла, чтобы снова проявиться в другой части черепа. Череда болевых вспышек продолжалась несколько минут, и когда Лука подумал, что лучше умереть, чем терпеть такое, все прекратилось.
Мальчик убрал руки от головы, прислушался к ощущениям, но все было нормально. Он неуверенно сел и увидел перед собой блок с текстом. Он дублировался в голове собственными ясными мыслями и шёпотом его же голоса.
Лука Децисиму, отныне ты странник.
Живи достойно Тсоуи, соблюдай баланс и гармонию в жизни, и после смерти ты переродишься в одном из миров бесконечной вселенной.
Лука'Онегут, первая жизнь.
Очки Тсоуи: 0.
Рукав Ориона, Млечный путь, Солнечная система, планета Земля.
Вариация Вселенной: #ES-252210-0273-4707.
Возможность перерождения: доступна.
Право на разовое использование Колеса: доступно.
Наследие Эска, включая награды фиолетового сектора, стало личным опытом и знаниями Луки, так что на этот раз он не стал перечитывать текст, все поняв сразу.
Лука улыбнулся. Сейчас он натаскает матери воды, потом вытащит Кору из тюрьмы, а потом...
Потом он ещё раз закрутит Колесо.
Глава 6
Насвистывая что-то очень задорное и мелодичное, то, что всплыло из памяти Эска, Лука вернулся домой с полным ведром чистой воды. У колодца никого не было, видимо, у многих ещё не иссякли запасы дождевой воды, набранной во время ливней.
Не единожды сменив руку, держащую полное ведро, мальчик дошёл до дома, но ни разу не остановился, чтобы отдохнуть. Он с наслаждением прислушивался даже к болевым ощущениям в мышцах уставших рук, спины, да всего тела, ибо боль значила, что он вообще чувствует — живёт!
С наследием странника Лука осознал, что Карим убил его, разбив голову большим камнем с заострёнными краями. Вселение Эск'Онегута позволило ему выжить, а лень, жалость и скука странника — сохранить личность в теле. Первичное восстановление при вселении странника моментально залечило все полученные раны и ушибы. Хорошо, что до встречи с мамой Лука догадался смыть кровь водой из бочки во дворе. Для стирки та вода не годилась, но для бытовых нужд — вполне.
У двери он остановился. Из дома доносился незнакомый приглушенный голос. Слух Луки после полного оздоровления стал идеальным и позволил разобрать каждое слово.
— Признай, Приска, что у тебя нет ни единого шанса выплатить виру, — размерено вещал чей-то вкрадчивый голос. — Ты хочешь, чтобы твоего сына отправили на рудники?
— Ты бредишь, Неманья, — устало и тихо произнесла мать. — Все знают, что Лука увечный от рождения. Как он мог покалечить твоего сына?
— Хочешь сказать, что Карим мне лжёт, женщина? Мой сын никогда не лжёт! Твоё отродье сломало ему ключицу! Оплатишь лечение и выплатишь штраф.
— Сколько?
Лука почувствовал в голосе матери обречённость. Семьдесят пять серебра за Кору ещё даже не были собраны...
— Семь золотых. Никаких отсрочек. Плати сегодня, сейчас же!.. — Неманья умолк, хмыкнул и добавил: — Или заходи ко мне после полуночи. Отработаешь!
Мать промолчала, и отец Карима принялся уговаривать:
— Приска, послушай... Будешь старательной и послушной, и, может быть, я скощу долг. Что скажешь?
Ответила ли что-то мать, Лука не расслышал, но о том, зачем хозяин таверны пригласил её к себе, он знал наверняка, не маленький. Самому об этом пока только мечталось в беспокойных и потных снах, но мама и жирный Неманья в одной постели? Жаль, отца нет рядом, чтобы...
Зато есть он! Разозлившись на самого себя, он ворвался в дом, когда Приска уже решилась на то, чтобы согласиться. Неманья уже успел забраться ей под юбку.
От ярости у Луки расширились глаза. Тяжело дыша и сжав кулаки, он закричал:
— Отвали от мамы, мерзавец! Убери свои грязные руки!
— Шустрый пацан, — тавернщик ухмыльнулся, но руки убрал. — А что скажет она сама? Приска, что ты скажешь?
— Она скажет: 'Вон из нашего дома!' Мама к вам не придёт, и не мечтайте! Ваш сын и его друзья сами закидали меня камнями и чуть не убили! Голову разбили!
— Надо же, — изумился Неманья. — И правда, ходить начал. А я думал, врёт мой сорванец, выдумал все. А оно вон как... Что ж, и где же твои синяки? Есть чем слова подтвердить?
Лука потянулся руками к виску, чтобы раздвинуть пряди волос и показать рану, но замер, вспомнив, что все исчезло.
— Они... зажили, — сбивчиво произнёс он. — Я не вру...
— Так я и думал. — Неманья перевёл взгляд на Приску: — Что решила?
Та украдкой бросила взгляд на сына, и усталое равнодушие к ударам судьбы, покорность, с которой она была готова принять грядущие унижения, смущение от этой готовности — все сменилось гордостью.
Впервые за многие годы она увидела в Луке черты своего мужа Севера Децисиму, храбростью, великодушием и мечом завоевавшего положение в обществе и её сердце.
— Мой сын ответил за меня. Нет!
— Ну, нет так нет, — легко согласился Неманья.
Грубо сдвинув плечом мальчика, он прошёл к двери, но остановился, подумал и развернулся.
— И все-таки... Это... Я что мыслю... — корчмарь прищурился, осмотрел Луку с ног до головы. — Как? Вот так просто взял и пошёл? Не в храме, не у лекаря, а сам? Неужели, чтобы излечить калеку, потребовалось просто хорошенько врезать ему по башке? Надо бы запатентовать эту идею! — он расхохотался. — Ладно, живи, пацан... пока. Приска, к вечеру не принесёшь деньги — я отправлю-таки твоего ублюдка на рудники. Ты знаешь, у нас, Ковачаров, слово крепче дуба!
Уходя, он громко хлопнул дверью.
В тот же миг перед Лукой всплыла строчка:
Очки Тсоуи: +1.
Связав эту информацию с тем, что произошло до этого, Лука понял взаимосвязь двух событий. Кивнув самому себе, он подошёл к матери, поставил на пол ведро с чистой водой, которое все это время держал в руках. Тыльной стороной ладони утёр слезы с её щёк и обнял. Крепко прижал к себе, осознавая, что они одного роста. Мать разревелась в голос:
— Что будет, сынок? Что теперь будет?
— Никто ему не поверит, мам. Посмотри на мои руки — они тоньше тростинки. Как я мог сломать ему ключицу? Господин судья — разумный человек, он не поверит их россказням.
— Да, конечно, он справедлив...
Приска совсем успокоилась, когда Лука напомнил ей о незаконченной стирке и Коре, которая томилась в тюрьме. Рудники ей не грозили, но если не выплатить вовремя выкуп, её могут отправить в воспитательный дом. Последний срок — завтра, и, спохватившись, Приска бросилась к тазу.
— Мама, давай я помогу. Развесить белье?
— Я сама, сынок. Надо вскипятить котёл, наносить чистой воды...
В этих хлопотах пролетел день. Лука носил туда-сюда воду, дрова со двора, развешивал и снимал бельё, подавал его матери для глажки, помогал с укладкой. Мышцы жгло, они словно налились кислотой, но мальчик терпел, вспоминая, что раньше мать делала все это сама.
В сумерках они уложили готовое чистое белье в корзины, каждая из которых принадлежала отдельному дому, пользующемуся услугами мамы.
Приска не уставала воздавать хвалу всем богам за сына, а когда Лука собрался вместе с ней идти разносить бельё, восприняла это уже как само собой разумеющееся. В доме появился мужчина!
И тем острее стало её безысходное горе, когда в лачугу вломились городские стражники во главе с маленьким злым констеблем, оторванным от ужина:
— Лука Децисиму! Ты обвиняешься в покушении на жизнь Карима Ковачара! Взять его, ребята!
Глава 7
Напоследок стражник дал ему пинка под зад. Лука споткнулся о порог камеры и проехался пузом по склизкому полу. Лязгнув замком, охранник запер дверь и торопливо удалился доедать остывший ужин.
— За что тебя, сынок? — донёсся из темноты чей-то низкий хриплый голос.
Лука напряг зрение, пытаясь рассмотреть место, где оказался, но не смог ничего увидеть. Лунный свет, падавший сквозь крохотное зарешеченное окошко, освещал только небольшой участок пола.
Мальчик счёл за лучшее не отмалчиваться перед человеком, назвавшим его сыном, и ответил:
— Кинул камнем в сына трактирщика и сломал ключицу. Так говорят.
— А на самом деле?
— Кинул камнем в ответ. Он убежал. Сломал ли я ему что-нибудь, не знаю. Но, надеюсь, сломал — он тот ещё подлец.
Невидимый собеседник расхохотался. Смеялся он густым утробным гоготом, и казалось, что от этого звука дребезжат даже прутья клетки. Успокоившись, узник вышел на свет, приподнял подбородок Луки пальцем, вгляделся, сверкнул белками глаз на тёмном лице и мягко спросил:
— Как тебя зовут, малой?
— Лука Децисиму. А вас?
— Терант, так меня звали там, откуда я родом. Здесь у меня нет имени, но не будем об этом. Сколько тебе, десять?
— Мне четырнадцать.
— Что? Какого Двурогого? Четырнадцать! Надо же! Боги, что за генетическое отребье в Империи?
— Мама говорит, ругаться плохо, — Лука отвечал просто, чтобы поддержать беседу, еле стоя на ногах. — Поминать богов всуе — плохо. Поминать Двурогого...
— Плохо! Я знаю, малыш. Но, клянусь совершенными генами сияющей Тайры, в жизни не видел такого тощего подростка! Выглядишь слабее моей дочки, а ей всего семь!
— У вас есть дочь?
— Есть... Была... Неважно! Как тебя ноги держат, Лука Децисиму? У тебя же все кости наружу!
— Отец говорил, надо всегда стоять, даже если тебе отрубили ноги. А ноги у меня есть, — ответил мальчик и рухнул на пол.
Он мог сколько угодно терпеть голод, но каждому надо хотя бы иногда заправляться.
Когда Лука очнулся, оказалось, что он лежит на какой-то подстилке, а под головой у него что-то мягкое. Сосед по клетке подложил ему под затылок свою ладонь, огромную и мясистую.
— Голоден?
Лука моргнул в ответ, не имея сил даже открыть рот.
— Тогда потерпи, — белки глаз Теранта погасли.
Он положил ладонь свободной руки Луке на лоб. А потом сжал голову мальчика так, будто хотел расколоть её как орех.
Мальчик взвыл, но из него не вырвалось ни единого звука. Его парализовало. Терант тоже молчал, не дыша. Лука пытался вырваться, но тело не слушалось.
От ладоней Теранта волнами шёл сильный жар. Он пульсировал, проникая в голову, а оттуда распространяясь по всему телу.
Обнаружено внешнее воздействие! Фиксируется принудительное пополнение энергией. Преобразовано для дальнейшего использования: 64%... 66%... 68%...
На восьмидесяти процентах Терант отвалился и тяжело, хрипло задышал.
Через несколько биений сердца жадно втянул воздух и сам Лука. Он с упоением наслаждался каждым вдохом спёртого, влажного смрада подземелья.
Открыв глаза, мальчик удивился, как ясно и чётко он теперь видит. Вообще в нем забурлили силы, много сил, хотелось бегать, прыгать, что-то делать. А ещё исчезло чувство голода. Напрочь.
В метре от него лежал Терант. Кожа его казалась абсолютно чёрной, словно она поглощала свет, но отблески в покрывавших его каплях пота делали мужчину видимым. В голове Луки заворочался похожий образ и слово 'ке-хар'... С подобным Теранту отец как-то дрался на Арене. Кажется, это и был ке-хар.
— Терант?
— Да, малыш. Ожил?
— В жизни себя так хорошо не чувствовал! Как вы это сделали?
— О... Дай отдышаться... — Терант сел и утёр лоб. Луке показалось, что мужчина похудел. — Что ты знаешь о мире, сынок?
— Э... Я не ходил в школу, но знаю, что мы живём в столице Империи. Император Маджуро Четвёртый управляет страной.
— Хм... Ладно, допустим. Знаешь ли ты, кто управляет миром? Кто такие раканты, кхары, олаки?
— Я не знаю таких слов... — Лука задумался. — Кхары, точно! Вы кхар? Мой отец дрался с кхаром, он был такой же, как вы!
— А что находится за пределами Империи, знаешь?
— Ничего. Только вода, а за ней край мира и великое ничто, куда низвергаются струи мирового океана. Так меня учила няня.
— Сынок, мир намного больше. Ты знаешь, что такое проценты?
— Это части целого. Один процент — это часть целого, поделённого на сто частей.
— Вся ваша Империя — это меньше одного процента всех жителей мира.
— Чушь! — не удержавшись, воскликнул Лука. — Все знают, что Великая Империя — это весь мир!
— Великая Империя, сынок, это резервация, — Терант произнёс незнакомое слово, но Лука понял. — Послушай.
Кхор откашлялся, прочистил горло и, воздев указательный палец, начал говорить:
— Первая семья — семья Ра'Та'Кантов. Про гены я тебе объясню позже, но запомни сразу: у Первой семьи совершенные гены. Безупречные. Эталон человеческой расы. Сто процентов совершенства!
— Они идеальны?
— О да, сынок! Они идеальны. Те же, кто немного не дотягивают до идеала, но всячески к этому стремятся — раканты. Их очень мало, но им принадлежит все. Семьи ракантов управляют всем миром, но каждая — своей частью. Семья отвечает за свою территорию перед Первой. Они поделили между собой и сферы экономики...
— Экономики? — и снова Лука понял значение, но успел спросить раньше.
— Ты запоминай все непонятные слова, я объясню их позже. Слушай дальше. Большая часть людей — олаки. Это обычные граждане, специалисты в своих областях: учёные, юристы, ремесленники, коммерсанты, обслуга... Всех их объединяет несовершенство генов. Они более чем на десять процентов не соответствуют эталону.
— А вы кто? Кхар?
— Да. Наш вид создали искусственно. Армия, силовые и охранные организации, стражники и бойцы, спортсмены и телохранители — это мы.
— Как-то наша стража не похожа на вас.
— Ваша стража — никакие не кхары. И они, и ты, и все жители Империи — это съяры.
— Съяры?
— Прости, сынок. То, что скажу дальше, не мои слова, я просто процитирую то, что повторял тысячи раз. — Терант снова откашлялся и заговорил жёстко, чеканя каждое слово: — Во всем мире вы генетическое отребье. Отщепенцы. Изгои. Раканты блюдут ценность любой человеческой жизни, однако не признают права съяров на пользование какими бы то ни было природными ресурсами планеты и достижениями цивилизации. Во избежание порчи генома человечества единственно допустимым местом пребывания каждого съяра является так называемая Империя.
— Почему Империя не атакует этих ваших ракантов? Мощь и сила...
— Сынок, вся ваша мощь и сила — это палки-копалки, сделанные из дерьма. У вас ничего нет. И живете вы на острове, откуда до ближайшей цивилизации три тысячи километров по буйному океану. Вы обречены.
Лука долго молчал, снося старый фундамент мировоззрения и возводя новый. Теранту он поверил безоговорочно, интуитивно, а интуиция ему от Эска досталась высочайшая. У него остался только один вопрос:
— А как ты попал сюда, Терант?
— О, а я не сказал? Видишь ли, преступникам не место на блаженной и благословенной земле ракантов.
Глава 8
С лежанки Теранта давно раздавалось мерное дыхание спящего человека, а Лука все не мог уснуть. Наследие Эск'Онегута — знания и опыт странника — затаилось на задворках сознания и проявлялось только в нужный момент и крайне малыми дозами. Как, например, с теми новыми словами, которые мальчик услышал от кхара.
Поэтому то, что рассказал Терант, потрясло Луку, и он ещё долго пытался представить, что это за мир, в котором нет голодных и больных. Самодвижущиеся повозки и сияющая кожа ракантов, о которых живописал кхар, казались ему намного менее удивительным, чем отсутствие голода и болезней.
— Вы, съяры, живете в выгребной яме человечества, — сказал Терант. — И все хорошее, что есть у ваших власть имущих и знати — обычная контрабанда нашего хлама, собранного на помойке.
'Какой долгий день! — подумал Лука. — И сколько всего произошло! Ещё утром я был парализованным калекой и мечтал о корке хлеба. Потом вдруг умер, воскрес и научился ходить! А теперь я в клетке с пришельцем кхаром и узнал о мире больше, чем за всю жизнь! А утром будет суд за то, что я сломал ключицу Кариму! Удивительно!'
О том, что произойдёт после суда, он легкомысленно не волновался. Что бы с ним ни случилось в дальнейшем, хуже того, что было, уже не станет.
Он снова попытался уснуть, поворочался с боку на бок, наслаждаясь каждым движением только обретённого тела. Одна только возможность легко, просто протянув руку, почесаться, приводила его в радостное изумление.
Молодая кровь и энергия, перелитая Терантом, бурлили. Лука вскочил и стал мерять шагами камеру. Что-то он упустил, но что?
Колесо!
Стоило ему вспомнить о Колесе, и перед ним снова появился текст, дублирующийся его собственным голосом в голове.
Лука'Онегут, первая жизнь.
Очки Тсоуи: 1.
Активировано право на разовое использование Колеса.
Использовать?
Лука замер, вчитываясь, а потом уверенно нажал 'Да'.
Колесо в этот раз выглядело иначе: может, потому что он был в темной камере подземелья, а может, потому что это было первое его вращение в ипостаси странника. То огромное, уходящее в звёздные просторы колесо с тысячами тысяч секторов исчезло, вместо него появилось небольшое, размером с поднос.
Оно, казалось, зависло в воздухе в метре от мальчика, а каждый его сегмент был подсвечен изнутри. Большая часть Колеса светилась чистым, безупречным белым, но встречались и узкие разноцветные сегменты, причём фиолетового среди них Лука не обнаружил, как не было и красных с золотыми. Почти везде сплошной белый и оттенки синего, сливающиеся с доминирующим цветом.
Из кладовки знаний Эска пришло понимание: уровень Колеса повышается с каждым использованием, увеличивая его возможности по изменению странника. Сначала Лука об этом пожалел, а потом успокоился — зато никаких красных секторов! В одной из жизней Эску выпала неизлечимая болезнь. Так он стал нулевым пациентом пандемии, уничтожившей цивилизацию, — заражённые были крайне агрессивны, а успокоить их можно было лишь повреждением головного мозга, что довольно непросто в мире без дистанционного оружия. Такого, как, например, в предпоследней жизни Эска.
Лука оглянулся. Терант продолжал спать, и дыхание его было все таким же размеренным. Свет Колеса не освещал ничего и существовал только в голове мальчика. Поняв это, он успокоился и, глубоко вдохнув, запустил вращение.
Стартовый зелёный сектор сменился серией белых, мелькнул бледно-голубой, а потом что-то различить стало невозможным. Колесо разогналось.
'Все-таки не очень удобно, — подумал он. — Ничего не разобрать. Вот бы крупнее сделать...'
Колесо чутко отреагировало, и его размеры увеличились раз в десять. Теперь в пестроте секторов Лука мог вычленить цвета, отличные от белого, и, кажется, мелькнул даже золотой?
Мальчик заскучал, глядя на однообразие слившихся секторов и слыша только гудение Колеса — будто шмель залетел в дом и бьётся о стены в поисках выхода на свободу, — но когда показалось, что шмелю, а вместе с ним и Луке, вечно томиться в темноте камеры, вращение замедлилось.
Проскочив массу белых секторов, один насыщенно-синий и пару голубоватых — с талантами разной силы, — указатель остановился.
Лука уставился на тоненький, сияющий золотом, сектор и не поверил своим глазам. Всплывшее окошко с результатом поверить заставило, но ждал он совсем не того.
Право на разовое использование Колеса реализовано.
Результат вращения: золотой сектор.
Награда:
— Лука'Онегут получает сверхспособность (в применении к текущему телу и миру существования) 'Метаморфизм'.
Метаморфизм? Лука Децисиму надеялся, что ему выпадет талант с какой-нибудь редкой профессией, умением, с которым можно не пропасть в Империи, но это?
Лука'Онегут, тем временем, радостно потирал руки. Вспомнилась какая-то ассоциация из земной жизни — пианино? Фортепьяно? Неважно.
Эску не довелось получить эту сверхспособность, но он видел её в действии. Умение управлять всеми процессами в теле силой мысли — это, как и красота, страшная сила! Знавал он одного когтистого странника, покрывшего свой скелет и кости редким сплавом...
Метаморфизм
Первый уровень способности.
Возможность управлять своим телом на базовом уровне: контроль температуры, расхода энергии, иммунной системы, обмена веществ, ускоренное восстановление, регенерация тканей и органов, обострённое восприятие.
Импульсивно Лука собрал ладонь в кулак и ударил в каменную стену камеры. Уже внутренне сжавшись от неминуемой вспышки боли, он захотел, чтобы его кулак стал прочнее камня. Железо прочнее камня!
Трансформация невозможна. Недостаточно железа в организме!
Приглушенный стук маленького кулака о камень сменился оглушительным воплем, разбудившим Теранта.
Глава 9
Разбитый в кровь кулак зажил за остаток ночи. Когда именно это произошло, Лука не понял. Проснувшийся Терант, совсем как отец — суровый на Арене и мягкий дома — погладил мальчика по голове:
— Не могу обещать, что все будет хорошо, но одно знаю точно: после самой темной ночи всегда наступает рассвет. Ложись спать, малой, и не думай о том, что случится завтра. Ложись спать.
Кхар не знал о Колесе, о странниках и о той награде, проверить действие которой стремился мальчик. Поняв все по-своему, он просто пытался утешить.
Лука лёг и мгновенно уснул. А теперь, проснувшись, пытался собрать воедино все отрывочные и многочисленные воспоминания вчерашнего дня.
— Как ты, малой? Хотел бы я пожелать тебе доброго утра, но... Здесь, как я понимаю, завтраками не кормят, — сказал Терант. — И верно, зачем кормить тех, кто уже сегодня будет принадлежать новому хозяину?
Лука потёр глаза, зевнул, потянулся и пожал плечами. Поесть хотя бы раз в день было за счастье. К тому же никто его кормить не обязан. Но почему бы не помечтать? Вот сейчас заслышатся шаги стражника, который подойдёт к двери их камеры и бросит сквозь прутья чёрствую корку хлеба! Это стало бы прекрасным началом нового дня!
— Двурогий! — воскликнул Терант. — Ты только посмотри на это! Почти натянул и не заметил!
Только сейчас мальчик увидел, что одна нога кхара прикована не к цепи, а к очень тонкому, тоньше нити, бесцветному поводку. Его сложно было заметить, но если обратил внимание, то уже не отведёшь взгляда — уж больно красивы редкие всполохи отражённого света. Словно поймали солнечный луч и засадили внутрь поводка.
— Знаешь, что это? — спросил кхар.
Лука покачал головой.
— Это струна. Подобные струны — то немногое, в поставках чего раканты не отказывают вашему императору. Прочнее железной цепи и легче бельевой верёвки! Это порождение Двурогого вживается в плоть, срастается с нервной системой прикованного. Рискнувший её натянуть или оборвать — безумец, чьи нервные жилы будут выдернуты из тела, а смерть наступит раньше, чем он успеет вскрикнуть.
Послышались шаги стражника и звон связки ключей. Лука встрепенулся: неужели принесли поесть?
— Лука Децисиму, на выход! Живо!
Мальчик растерянно обернулся к Теранту.
— Будь сильным, — кивнул кхар на прощание. — Помни, что говорил твой отец.
Понукаемый стражником, Лука прошёл в обратном направлении тот же путь, что и вчера, когда его привели, однако у лестницы стражник повёл его не к выходу из подземелья, а в другой коридор. Все камеры, встречавшиеся им по пути, были забиты народом. Хромые, кривые, уродливые, в язвах и струпьях — заключённые отлично вписывались в историю Теранта о генетическом отребье Империи. Присмотревшись к лицу стражника, Лука заметил, что и с ним не все в порядке — низкий лоб, бельмо на глазу...
— Че зыришь? — рявкнул страж и влепил затрещину. — Давай-давай, двигай булками, салага!
Его кривые почерневшие зубы, всегда казавшиеся Луке обычным и нормальным явлением в его мире, вдруг перестали представляться таковым. Наследие Эска вновь проявило себя с неожиданной стороны.
'Ну и урод!' — подумал мальчик, но попробовал завязать начавшееся общение.
— А что будет с ним? — спросил он.
— С кем?
— С кхаром, с которым я сидел.
— С черным? Или казнят, или выкупят, чтобы дрался на Арене.
— А кто выкупит?
— Хватит болтать, мелюзга! Вот привязался!
Стражник дал пинка, и Лука ускорил шаг, чтобы не упасть, потирая ушибленное место. Всплыл текст о полученном уроне и регенерации повреждённых мягких тканей, а через биение сердца боль ушла.
Наконец они достигли другого крыла и по лестнице поднялись на улицу. Просторный закрытый двор тюрьмы был полон зрителей, зевак и родственников тех, над кем будет вершиться суд.
Судья — скрюченный старец, едва сдерживающий желание уснуть прямо за столом, что-то прошамкал. Стоящий рядом глашатай громогласно объявил:
— Именем императора! Жизнь именуемого Рахимом Даришта объявляется собственностью Империи отныне и до конца его дней. Раб Даришта приговаривается к отработке своих многочисленных злодеяний против народа Империи на Олтонских рудниках!
Осуждённый, повязанный струнами по рукам и ногам, заревел:
— Судья — продажная тварь! Отсо...
Мгновенно образовавшаяся куча-мала вскипела на том месте, где стоял несогласный с приговором Даришта. Стража увлечённо месила бунтаря, пока тот не перестал вообще издавать какие-либо звуки. А потом два здоровенных охранника, подхватив тело за ноги, утащили его со двора.
Судья посмотрел в свои записи и снова то ли что-то прошептал, то ли просто зевнул, но глашатай встрепенулся и подал знак. Стражник пихнул Луку в спину и вытолкал в центр двора.
— Обвиняемый в нанесении телесных повреждений Кариму Ковачару несовершеннолетний Лука Децисиму приговаривается к штрафу в пятнадцать золотых! Из них семь — претензия господина Ковачара, семь — штраф в пользу Империи, и один золотой на судебные издержки! — раздался звонкий голос глашатая. — Обвиняемый! В состоянии ли ты или твоя семья уплатить штраф здесь, сейчас и в полном объёме?
— Лука! — послышался голос матери, а следом раздался ясный и чистый голос Коры. — Братишка! Сам стоит! Чудо!
— Мама! Кора! — обрадовался Лука и бросился к родным, но споткнулся о вовремя выставленную ногу стражника. В толпе засмеялись.
Судья недовольно посмотрел в ту сторону, где стояла семья Луки, и сделал знак рукой. Его мать и Кору вытащили и поставили пред мутны очи вершителя судеб.
Кора все ещё счастливо улыбалась, видя брата здоровым, а не беспомощным, как всю его жизнь.
— Имя!
— Приска Децисиму, господин судья! — едва сдерживая слезы, ответила мать. — Лука не виноват! Мой мальчик до вчерашнего дня и рукой пошевелить...
Судья чуть приподнял указательный палец, и глашатай визгливо заорал, обрывая речь Приски:
— Отвечать по существу! Женщина, ты в состоянии уплатить штраф за ублюдка?
— У меня нет таких денег, — прошептала Приска.
— Я найду! Достану! Дайте день! — Кора кинулась к судье, и тот отшатнулся.
Девочку схватили стражники, но она продолжала вырываться.
— Убрать! — скомандовал глашатай, и женщин увели, не слушая их криков и плача. — Кто из присутствующих желает приобрести четырнадцатилетнего Луку Децисиму в полную собственность сроком на пять лет?
Толпа загудела, обсуждая характеристики мальчика. Глашатай обеспокоенно оглядел толпу, наклонился к судье, выслушал и изменил условия:
— Пятнадцать лет! Кто из присутствующих желает приобрести четырнадцатилетнего Луку Децисиму в полную собственность сроком на пятнадцать лет?
Люди затихли, оглядываясь друг на друга. Раздался чей-то кашель, и поднялась рука.
— Пожалуй, я заберу его. На двадцать пять лет, если позволит господин судья...
Судья благосклонно кивнул, а Лука увидел своего будущего хозяина — сухощавого смуглого мужчину с орлиным носом. На первый взгляд Лука дал бы ему лет сорок, но потом всмотрелся в покрытое морщинами лицо, старческие пятна на руках и добавил ещё двадцать.
Покупатель отсчитал монеты и, не вставая с кресла, протянул глашатаю. Тот мигом оказался рядом, принял деньги и торжественно прокричал:
— Именем императора! Жизнь именуемого Лукой Децисиму объявляется собственностью господина Ядугары сроком двадцать пять лет.
— Хе-хе... — подал голос судья. — Отличное приобретение, господин Ядугара! Свежая кровь! Ха-ха-ха! Свежая кровь!
От автора. Чистовик книги и все новые главы доступны только на https://litnet.com/book/99-mir-b95333
Глава 1
День у Луки выдался так себе. Сестрёнку снова поймали на базаре, когда она пыталась стащить у торговца пару яблок. Цена тем фруктам была медяк за корзину, да только, чтобы собрать на выкуп, матери пришлось всю ночь и весь следующий день без продыху стирать чужое белье. Хорошо хоть, её подруга, такая же прачка, заболела и передала матери своих заказчиков.
Из-за всего этого он ел только раз за два дня, когда мама, сама едва держащаяся на ногах, пожалев старшего сына-калеку, накормила его сваренной на скорую руку баландой из картофельной кожуры. Этим добром и прочими объедками приторговывал Неманья — хозяин единственной харчевни на весь квартал.
Чтобы помочь матери со сбором выкупа Лука с её помощью забрался в инвалидную коляску и медленно выехал из лачуги, где они жили, направляясь к храму. Паперть там всегда занята профессиональными попрошайками, но если сделать вид, что просто проезжаешь мимо, могут и подать.
Мать и слышать не хотела о том, чтобы позволить ему вступить в Гильдию попрошаек. Она всегда была и оставалась гордой женой гладиатора. Это сейчас они жили в лачуге на окраине города, в которую перебрались после смерти отца, но было время, когда у них имелся хороший дом почти в центре столицы, а для Луки, кроме сиделки, нанимали няню, обучавшую его грамоте и прочим наукам.
Отца звали Север, и он был сражён на Арене три года назад. Только его заработки профессионального гладиатора и позволили в лучшие времена приобрести инвалидную коляску для Луки.
Севера убил Свирепый Игнат, ставший после того шестикратным победителем Арены. Шептались, что не все с тем боем прошло чисто, но не в силах Луки было вернуть отца, что бы там ни говорили. Теперь кости Севера гниют в могиле, а Игнат открыл лучшую бойцовскую школу столицы.
Медленно, медленнее болотной черепахи, но Лука пересёк небольшой участок перед домом и выехал на улицу. Преодоление пяти метров заняло у него почти десять минут. Его тело парализовало сразу, едва он появился на свет, а может, он стал таковым ещё в утробе матери. Те немногочисленные мышцы, которыми он владел, позволяли контролировать только кисти рук: не так хорошо, чтобы удержать что-то тяжёлое, но достаточно, чтобы управлять колёсами инвалидной коляски.
— Смотрите, опять этот калека! — закричал один из тех парней, при виде которых Лука сразу разворачивался, чтобы дать деру.
Хотя выражения 'сразу' и 'дать деру' не имели к нему никакого отношения. Обычно его замечали и потом долго измывались, пользуясь беспомощностью. Особенно жестокими издевательствами выделялся Карим, сын владельца харчевни Неманьи. Вот как сейчас.
Лука крутил колеса так быстро, как мог, поскорее пятясь к дому. Он и отъехать-то успел всего несколько метров от двора... Но нет, не успеть.
Бултых! В зловонную лужу возле него, поднимая фонтан грязной воды, плюхнулся булыжник. Луку обдало так, что промокла одежда. Мальчик стиснул зубы и попробовал двигаться быстрее. Обиднее всего было за напрасный мамин труд, она всегда старалась одеть его в чистое перед прогулками.
Он развернул коляску. Карим со своей сворой близко не подходили, продолжая развлекаться закидыванием камнями — путь им преграждала все та же огромная глубокая лужа, разлившаяся от обочины до обочины. Многодневные ливни и паводок затопили дороги, и народ передвигался по краям тротуаров, где было достаточно мелко, чтобы не замочить ноги выше колен.
Следующие булыжники посыпались один за другим — разбрызгивая помои и грязь, ломая спицы колёс коляски и щедро наставляя синяки и ушибы Луке. Старшеклассники улюлюкали, гоготали, выкрикивали непристойности в его адрес и распалялись все больше, подзадоривая друг друга особо удачными бросками или оскорблениями.
Один из камней попал Луке в плечо. Вспыхнувшая боль не позволила ему продолжить отступление: правая рука, казалось, онемела. В глазах защипало от обиды. Как же он мечтал встать! Да хотя бы ползать! Он бы дополз до каждого и вгрызся зубами, и дело было не в боли, а в беспомощности.
Злость Луки была направлена на богов, если они есть, на несправедливость мира, на родителей... Отец потратил много денег, чтобы вылечить сына, но ни многочисленные знахари, ни редкие, специально привезённые из степей шаманы, ни профессиональные медики и врачи не смогли ничего поделать с его недугом.
Одна гадалка сказала, что на сына легли грехи родителей, врала, скорее всего, но Луке это почему-то запомнилось. Наверное, потому, что винить во всем родителей было проще всего. Вот же они, рядом...
Были рядом. Отца уже нет, мать сдаёт с каждым годом, а сестрёнка Кора закончит путь в борделе — в этом Лука был уверен. Легконогая, фигуристая для своих тринадцати лет, улыбчивая и без каких-либо моральных принципов. А ещё с вечно разбитыми коленками. Кора брала все, что плохо лежит, не боялась лезть в драку с мальчишками намного старше, а уж откуда она иногда приносила и за что получала дорогие вещи: косметику, побрякушки, новые платья... Лука не хотел и знать. Он любил сестру, она любила его, и этого ему было достаточно.
— Эй, калека!
Лука непроизвольно обернулся. В последнюю секунду жизни он увидел перед собой огромный, заслонивший солнце булыжник.
Глава 2
Эск'Онегут, один из межмировых вселенских странников, заканчивал свою жизнь на Земле двадцать первого века в теле российского студента, чьё имя звучало намного реже, чем его ник — Крастер. Студент последнего курса факультета журналистики Илья Пашутин в журналистику вовсе не стремился и поступил в институт только по настоянию родителей. Вернее, отца, бывшего военного, который поставил сыну ультиматум: армия или журналистика.
Илья выбрал последнее и... игры. Мир компьютерных игр так увлек Эск'Онегута, что с десяти лет он почти все время бодрствования проводил за компьютером. Для Эска это была девяносто восьмая реинкарнация, и, как каждый странник, от жизни к жизни он становился сильнее, набирая очки Тсоуи, что на безмолвном языке означает 'баланс поступков', определяющий влияние на вселенскую гармонию. Очки Тсуои можно было потратить на кручение Колеса.
А Колесо использовать, затрачивая очки Тсоуи, сколько угодно раз — только плати. На нем были размечены миллионы секторов. Много пустых, отрицательные, но имелись и очень мощные, дающие текущему телу сверхспособности: невероятную силу, высочайшую скорость, смертельные боевые навыки, магические и творческие способности...
Таланты, разбросанные по Колесу, могли выпасть одного из четырёх уровней от обычного до непревзойдённого — лучшего в мире. Эск смутно припоминал, как в одной из прошлых жизней выиграл в Колесе возможность стать невидимым. Ох и покуражился он тогда! О воре, в теле которого он прожил почти шесть лет, в том мире, наверное, до сих пор ходят легенды.
На Земле Эск узнал понятие, наиболее близкое к Тсоуи, — карма. Вот только карма, был уверен он, выдумка и профанация, ибо берет в расчёт поступки, измеряемые по мерке весов самого человека и вокруг него же. В Тсоуи же поступки странника оцениваются по влиянию на вселенскую гармонию, ведь каждое действие, каждое слово кругами на воде расходится в прошлое и будущее всей Вселенной.
В тело Ильи Эск попал, когда тому исполнилось четыре года. Мать не уследила, малыш попал под разогнавшиеся металлические качели во дворе дома на детской площадке. Невинная душа унеслась во вселенское хранилище — ожидать следующего перерождения, если оно будет, — а в тело маленького Ильи вселился Эск'Онегут. Так вышло, что он в тот миг как раз умер в предыдущем.
В жизни до Земли он императорствовал на одной из периферийных планет Галактики, наслаждаясь всей полнотой власти и культом собственной личности. Лучшие самки, лучшие пьянящие и наркотические вещества, прекрасные блюда, исполнение любых прихотей — как самых извращённых, так и мельчайших...
Воистину, он стал худшим императором в истории той планеты, название которой в силу эффекта Затухания он уже не помнил. Немудрено, что его отравили.
Затухание — проклятие каждого странника. Эффект стирает память о прошлых жизнях, но знание о самом факте их существования сохраняется, как и воспоминания о последних минутах перед смертями. И чем ближе по счету прошлая жизнь, тем больше Эск помнил. До императорства он был великим музыкантом и певцом, исполнителем собственных песен, это он знал, но, разрази его гром, не помнил ни строчки из того, что тогда сочинил.
Память о годах императорства, девяносто седьмой жизни, сохранилась у Эска и в теле Ильи. Пресыщение властью было столь сильным, что на Земле двадцать первого века ему не хотелось ничего, связанного с этим. Изведав все доступные и недоступные радости жизни, которые были ещё свежи в воспоминаниях, на Земле Эск открыл для себя мир компьютерных игр. Осознав, что виртуальные миры, по сути, есть то, чем он и занимается, только в меньшем масштабе и с возможностью в любой момент сменить мир и виртуальное тело, Эск ушёл в них с головой.
И к концу своего земного пути в теле двадцатилетнего Ильи Пашутина своим бездельем и равнодушием к окружающему миру Эск заслужил минусовое значение Тсоуи. Мало того, что вся жизнь на Земле прошла без использования Колеса, так ещё и удачливость Эска стала отрицательной.
А если Фортуна повернулась к тебе задом, бесполезно выдавать пошлые шуточки. Эск'Онегут, для всех остальных Илья Пашутин, безвременно погиб, попав под машину, — торопился на семинар после бессонной ночи за компьютером.
'Черт, только не это! — подумал Эск, упомянув вполне себе земных чертей, потому что все ещё считал себя земным студентом. — Завтра же гильдейский рейд! Пропущу... Ванька будет недоволен...'
В следующее мгновение он перенёсся в другой мир и другое тело. Вот оно — его девяносто девятое перерождение. Его девяносто девятый мир.
Опять двадцать пять! Эск открыл глаза и попытался пошевелить конечностями. Они не слушались. Такое иногда случалось, если новое тело физиологически отличалось от предыдущего, но ведь геном был идентичным — таким же, человеческим. Казалось, с телом что-то не так.
Решив разобраться с этим потом, Эск погрузился во вводные данные.
Эск'Онегут, девяносто девятая жизнь.
Очки Тсоуи: −971 (значение отрицательное).
Рукав Ориона, Млечный путь, Солнечная система, планета Земля.
Вариация Вселенной: #ES-252210-0273-4707.
Итак, он все на той же Земле, только в параллельном пространстве. Это хорошо, переучиваться не придётся — как тогда, в теле восьмирукой рептилии. А вот то, что очки Тсоуи ушли в минус, это очень-очень плохо. За что такой минус? Он же ничего не делал, просто играл в компьютерные игры!
Возможность перерождения недоступна. Баланс очков Тсоуи должен быть выше нуля.
Право на перерождение с отрицательным балансом: исчерпано.
Право на разовое использование Колеса: доступно.
Эск мысленно выругался, помянув всех известных ему по прошлым жизням богов. Императором он ушёл в минус впервые за все перерождения, но был уверен, что отыграет очки Тсоуи в теле Ильи. Тогда он решил просто не делать ничего, что могло отрицательно сказаться на балансе. Как оказалось, за 'ничего не делать' Тсоуи карает жёстче, чем за все смертные грехи в теле императора...
Попав в тело будущего российского студента Ильи, Эск использовал право на разовое использование и крутанул Колесо, но выпал пустой сектор. Хорошо хоть, не отрицательный, могло выпасть какое-нибудь проклятие типа неизлечимой болезни или ограниченных умственных способностей. На большее очков Тсоуи уже не хватило, много было потрачено императором. Потрачено и утеряно.
Решив, что раз уж права на перерождение у него больше нет, то начинать жить надо как можно скорее, он вернулся в реальный мир и осознал, что лежит в какой-то глубокой вонючей луже. Запах от неё шёл кошмарный. Эск поморщился и сделал попытку встать, но у него ничего получилось.
Вода омывала половину лица, заливая глаза, нос, рот и ухо. Это было крайне неприятно.
Сделав усилие, могучий дух Эска вобрал в себя личность нового тела, включая все навыки и память, восстановил повреждения и на клеточном уровне исправил дефекты организма.
А потом он, пошатываясь, встал и оглядел свой новый мир.
У края лужи стояли какие-то чумазые подростки с изумлённо вытянувшимися лицами. Один из них — Эск-Лука понял, что это Карим, — выпучив глаза, заорал:
— Калека, ты что, научился ходить?
Память Луки Децисиму, четырнадцатилетнего сына погибшего гладиатора Севера, мальчика-овоща окончательно осела и структурировалась в разуме Эск'Онегута. Личность калеки была наполнена столь сильной яростью, что Эск, если можно так сказать, попятился, отступая перед первородным гневом беспомощного изгоя. Ему стало неуютно.
Черт! Да и устал он жить, ведь жизнь — это не только удовольствия, но и грусть, печаль, боль, голод, потеря близких, необходимость трудиться и что-то делать... Столетия, да что там, тысячелетия непрерывной жизни утомили странника.
И он, мысленно шепнув: 'Черт с тобой, живи. Я побуду зрителем', — передал бразды правления телом, системой Тсоуи и разумом бывшему калеке.
Лука, недоверчиво похлопав себя по бокам, по рукам и ногам, ощутил, что абсолютно здоров.
Он поднял голову и недобро взглянул на Карима.
Глава 3
— Карим вылечил калеку! — вдруг закричал Толстый Пит. — Волшебный бросок!
Шутку не поддержали. После последнего попадания Лука свалился с коляски и неподвижно лежал довольно долгое время. Они решили было, что тот умер, и собирались разбежаться, пока не появилась стража — маловероятно, но все же. Но калека встал!
Не веря своим глазам, подростки продолжали пялиться на Луку. Тот же не терял времени. Мнимым было выздоровление или нет, но неизвестно, когда это может закончиться. Мальчик, обтерев рукавом лицо, выбрался из лужи, подобрал пару булыжников, лежавших ближе всего и, неумело замахнувшись, бросил.
Камень пролетел метр и, поднимая кучу брызг, плюхнулся в лужу. Хулиганы удивились, а потом разразились хохотом.
Не медля, Лука бросил ещё один, и тот воткнулся в грязь рядом. Злясь на себя, Лука стал подбирать и бросать булыжники в тех, кто продолжал издеваться над ним даже сейчас, когда он владел телом, но не мог докинуть даже до середины лужи, на другой стороне которой умирали от смеха хулиганы.
Карим аж всхлипывал, держась за живот, а вместе с ним хохотали и остальные ребята. Громче всех надрывался Толстый Пит, правая рука Карима. Он подобострастно поддерживал вожака в любом начинании, ведь сын хозяина харчевни щедро делился с ним и другими ребятами недоеденными остатками с тарелок посетителей, а в этом районе столицы еда была самым ценным ресурсом.
Сколько раз Лука мечтал, что сможет поднять и вернуть брошенный в него камень! И вот... Будучи всю жизнь прикованным к постели, как и когда он мог бы научиться швырять булыжники? Был бы рядом отец... Да хотя бы Кора, вот уж кто легко и непринуждённо смог бы его научить, но сестрёнка находилась в застенках тюрьмы городской стражи, пока мама собирала деньги на выкуп.
Лука огляделся, но камней рядом больше не было.
— Эй, калека! Лови! — крикнул толстый Пит и бросил в него булыжником.
По привычке Лука неподвижно наблюдал за тем, как летит камень, но вдруг услышал в голове вроде бы свои, но чужие мысли: 'Подвинься! Прости, но я не могу на это смотреть!' — после чего его тело само собой принялось двигаться, сделало разворот и прогиб, уклоняясь. Камень пролетел мимо, едва не задев.
— Ничего себе! А ну, парни, пусть потанцует!
Цель стала подвижной, и это раззадорило хулиганов. Суетясь, они стали хватать что ни попадя и бросать в Луку. Но мальчик нашёл даже определённое удовольствие в том, чтобы не дать им попасть в себя. Не делая лишних движений, он легко уклонялся от всего, что в него летело.
'Надоело, — подумал Лука-Эск. — Моя очередь'. Меткими выверенными бросками он вывел из строя Натуса, сына торговца рыбой, Джамаля, чумазого остолопа с полным отсутствием проблесков интеллекта. Потом дошла очередь до Толстого Пита — булыжник размером почти с буханку хлеба угодил прямо в желеобразный живот, выбивая из лёгких весь воздух. Пит согнулся и рухнул лицом в лужу.
Лука подкидывал в руке очередной камень, раздумывая, в какую часть тела Карима его бросить. Тот заметался, не зная, то ли бежать, то ли помогать друзьям. В итоге он спрятался за Толстого Пита, вытащив того из воды, как бегемота из болота.
Лука прицелился. Из-за спины Толстого Пита высовывалось плечо Карима, в него он и швырнул. Камушек был небольшой, размером с перепелиное яйцо, но тем точнее вышел бросок. Наглый и задиристый шестнадцатилетний сын харчевника взвыл как девчонка. Глядя на это, его свора заохала, переглянулась и... побежала!
— Подождите меня! — завопил Карим и помчался за остальными.
Обернувшись, он сорвавшимся голосом прокричал:
— Ты труп, калека! Ты труп!
Чувствуя, как в груди зарождается нечто новое, Лука посмотрел ему вслед. Это было удовлетворение. Ему нравилось как послушно тело, как быстро бежит кровь по жилам, нравился клёкот выплеснутой, по-настоящему выплеснутой ярости. Ведь раньше он мог только беззвучно, чтобы не разбудить маму с сестрой, плакать ночами или скрипеть зубами и вращать глазами. Он не позволял себе истерик, не желая казаться ещё слабее, чем он был, а потому гнев копился в нем, давным-давно срывая крышу.
Сейчас он дал волю чувствам, и на место заполнявшего все гнева пришло тихое, умиротворённое удовлетворение. Эска позабавило происшествие, но и он чувствовал то же, что и Лука.
Все-таки у них было одно тело.
Тело, которое начало отчаянно болеть. Атрофированные мышцы, казалось, были шокированы запредельными нагрузками. Ноги Луки подогнулись, но он сумел не упасть. Шатаясь, мальчик добрался до коляски, поставил её на колеса и, превозмогая боль, выкатил из лужи. Едва сделав это, он тут же упал на сиденье, принял удобное положение и покатил в сторону дома.
В лачугу он заходил уже на своих ногах. Мать, не заметив его появления, продолжала тереть белье на стиральной доске. С её лба ручьём лился пот, но приходилось терпеть, так как руки были заняты. Сдувая с лица налипшие волосы, она продолжала стирку так остервенело, будто от этого зависела жизнь её детей. Хотя так оно и было.
'Срань Хорваца, куда я попал?' — подумал Эск, и та же мысль пришла в голову Луке. Мальчик посмотрел на место, где он прожил все последние годы, новыми глазами. Да и с другой высоты, честно говоря, с высоты своего роста.
Одна комната на всех. На одной половине плохо освещённого помещения все кровати, маленький обеденный столик, сундук со старым барахлом. Всю вторую половину занимает прачечная — повсюду развешено белье, в углу ютится гладильный стол со старым чугунным утюгом. В углу напротив стирает мать. Мыльная вода в тазу и вёдрах на полу уже черна от грязи, и вскоре матери предстоит тащиться за квартал отсюда к общественному колодцу.
Точно. Выжав белье, она слила воду в ведро, поставила таз на место и выпрямилась. Лука заковылял к ней:
— Мама...
Приска подняла голову, заметила стоящего (!) перед ней сына и свалилась в обморок, но Лука кинулся к ней, чтобы не дать упасть.
'Силёнок-то совсем нет', — заметил Эск, когда, не удержав тело матери, рухнул на мокрый пол.
Аккуратно удерживая женщину, он сел и погладил её по голове. Приска была очень красива, когда выходила замуж за отца, но последние годы совсем её подкосили. Лицо осунулось, под глазами набрякли мешки, волосы поредели, а грудь обвисла после рождения Коры. Но она оставалась привлекательной, хотя это было сложно заметить сразу.
— Мама, мам... — тихо шептал Лука. — Мама, очнись!
Он коснулся губами её лба. Приска открыла глаза. Лука встал сам и помог подняться матери.
— Не приснилось! Не приснилось! — глаза мамы наполнились слезами. — Лука! Сынок!
— Да, мам...
— Но как? — воскликнула женщина.
Лука рассказал ей все как было, разве что не упомянув, как стал бросать камни в ответ. В его версии событий хулиганы разбежались, стоило ему подняться.
— Чудо! Чудо! — не уставала повторять Приска, целуя и обнимая сына.
Слезы так и лились из её глаз, она была мокрой от стирки и пота, да и Лука только вылез из лужи. Обнявшись, они долго так стояли: Лука прижимал мать к груди и впервые смотрел на неё сверху вниз. Теперь он видел, как много у неё седых волос.
— Мама, я схожу за водой. А ты пока отдыхай.
— А ты сможешь? — Приска недоверчиво осмотрела сына с головы до ног.
— Я постараюсь. Буду носить по одному ведру, не переживай. Отдыхай, мам.
Лука отвёл её к кровати и усадил, а сам взял полное ведро и, сжав зубы, делая маленькие шажочки, понёс из дому, чтобы вылить в канаву грязную воду и принести чистой.
Эск, наблюдая за этим, подумал, что мальчишка надорвётся.
Пора крутить Колесо.
Глава 4
Возле изгороди Лука остановился и поставил ведро на землю. Пальцы ныли, предплечье стало свинцовым. Помогла бы смена руки, но в голове настойчиво бил звоночек, требующий внимания.
Затаившийся Эск мысленно ухмыльнулся: 'Ну же, пацан, давай, не тяни!'
Лука потёр глаза, проморгался и отпрянул от внезапно появившегося прямо в воздухе блока с текстом! Мальчик потянулся к буквам рукой, но ничего не ощутил. Они висели перед глазами и двигались, стоило ему повести взгляд. Текст всегда был в центре внимания Луки!
'Вот же дикарь!' — вздохнул Эск, но отобрать управление у Луки не решился. Уж больно хрупким было равновесие двух разумов, слитых в одном теле. В мальчике недостаточно духа, чтобы осознать невозможное и сохранить разум в случае прямого вмешательства Эска.
Выжатая на задворки сознания личность его истлеет быстрее, чем Эск произнесёт: 'Хорвац побери!' Хорвац'Онегут был его старым другом и в одной из жизней умудрился стать божеством в том же мире, где Эск прозябал в роли жреца местного Истинного, пока не сменил веру. В той священной для половины населения планеты войне Хорваца низвергли, но, в последующем пересекаясь в разных мирах, они сохранили дружбу. И присказки о Хорваце остались.
Пока Эск вспоминал былое, Лука совсем освоился и в очередной раз перечитывал написанное, непроизвольно шепча вслух:
— Лука Децисиму суть Эск'Онегут... Очки Тсоуи: минус девятьсот семьдесят один... Активировано право на разовое использование Колеса. Использовать? Да... Нет...
Из маленького окна выглянула мама Луки:
— Сынок, что случилось? Как ты себя чувствуешь?
— Все хорошо, мам. Остановился передохнуть, с непривычки руки болят.
— Давай я отнесу... — начала Приска, но сын её перебил:
— Нет, мам. Я сам!
Сказано было твёрдо и уверенно. Мать покачала головой, но по мимолётной улыбке было понятно, что она не просто довольна — горда! Её голова исчезла из окна, а Лука вернулся к странному тексту.
Подумав с пару секунд, он ткнул пальцем в 'Да'.
Мир вокруг замер и затих. Текст исчез, а весь обзор заняла часть огромного колеса. Оно казалось вполне реальным, но было таким же миражом, как и текст до этого. Его плоскость уходила в обе стороны от Луки, заслоняя за собой все окружающее. В высоту оно возносилось далеко в небо, так что Луке был виден только один его сегмент, тот, что перед ним. Этот сегмент был зелёного цвета, и на нем огромными буквами значилось: 'Старт!'
Эск подкинул мальчику знаний, и Лука понял, что деления колеса бывают разных цветов.
Зелёный сектор только один, это стартовый, и если после вращения он выпадет снова, можно будет сделать ещё три вращения бесплатно.
Красные сектора приносят игроку болезни, увечья, снижение показателей и отрицательные таланты. Например, талант издавать адскую вонь. Таких мало, но зато каждый сегмент в несколько раз шире других.
Белые пусты и ничего не дают игроку, лишь сжигая попытку. Их больше трёх четвертей от всего количества.
Синие награждают полезными талантами, и чем насыщеннее цвет — от бледно-голубого до ультрамарина — тем выше уровень дара. Ультрамариновый сектор даёт востребованный в местном обществе талант, владение которым делает владельца непревзойдённым мастером, лучшим за всю историю мира.
Но самым желанным, и Лука хорошо это прочувствовал, ощущая азарт, является золотой сектор. Сияющий, отливающий в лучах солнца золотой сектор сверхспособностей. Каждая из них может нарушать законы физики и магии и действует вопреки всему. Полная неуязвимость безо всяких магических щитов и брони, телепортация в любую точку планеты, абсолютная невидимость, невероятная мощь и сила, позволяющая касанием пальца разрушать горы...
Шанс выпадения подобного сектора приближается к нулю при любом количестве вращений колеса, и каждый странник, заполучивший заветный сектор, добивался невероятных высот в том мире, где ему это удалось.
Существовал ещё фиолетовый сектор — единственный на все Колесо. По крайней мере, ходили такие слухи среди странников, но Эск никогда такого не видел, хотя испытывал фортуну много раз.
Озарение за озарением, идея за идеей, шаг за шагом — так Эск постепенно раскрывал перед мальчиком истинное положение дел, давал понимание того, что с ним произошло, чтобы рано или поздно добиться полного слияния и жить уже единой личностью.
Набрав полную грудь воздуха, Лука коснулся слова 'Старт'.
Медленно, чуть ли не скрипя, Колесо стало набирать разгон. Перед Лукой пронёсся стартовый сектор, сразу после которого шла череда белых, мелькнул золотой, снова много белых, красный, белый, белый, ещё красный, белый, белый, белый, голубоватый...
Колесо вращалось все быстрее и набрало такой разгон, что цвета секторов слились перед Лукой в одно смазанное пятно, ничего не было видно, Лука потерял контроль над телом, как и Эск. В момент вращения Колеса время останавливается во всей Вселенной, и только сознание игрока, закрутившего его, остаётся активным, чтобы воочию увидеть результат.
Лука потерял счёт времени, когда смазанное пёстрое пятно стало чётче, ещё чётче, а потом проявились и цвета убегающих секторов.
Ряд белых... Синий... Белый...
Колесо замедляло ход...
Глава 5
Лука разочарованно наблюдал, как Колесо замедляет движение. Скорость уменьшилась настолько, что все поле зрения уже несколько секунд занимал широкий красный сектор.
И мальчик, и Эск'Онегут, поселившийся в нем, умоляли Колесо поскорее проскочить проклятый красный. Лука уже и не думал о сверхспособностях, о талантах, ему хотелось одного: остаться здоровым. При любом другом сегменте он таковым бы и остался, причём с вероятностью выше девяноста семи процентов. Но красный мог принести что-то похуже паралича.
Сам странник иронично ухмыльнулся — так работает Тсоуи. Если тело носителя проклято, то недавнее выздоровление обернётся чем-то подобным — красным. Сектор слишком широк. Какой угодно другой уже проскочил бы.
Где-то вверху поля зрения замаячила граница сектора. 'Давай, давай', — молил Лука. 'Ну же! Именем всех богов заклинаю!' — мысленно рычал Эск, в ярости от перспективы провести последнее перерождение в теле дважды проклятого мальчика, а как иначе, если тот родился калекой и сейчас снова им станет?
Граница между секторами почти застыла перед лицом Луки. Следующим сектором после красного шёл фиолетовый, и подобный цвет странник видел впервые за все свои девяносто девять жизней.
— Так не бывает! Серьёзно? Боги, вы серьёзно? — ирония ситуации довела Эска, а вместе с ним и Луку, до истерики. Объявления результатов ещё не случилось, а значит, Колесо все ещё движется.
Эск принялся обращаться лично к каждому богу, в силу которых уверовал в прошлых жизнях:
— Жестокий Хорвац, Акатош Вневременной, Безликий Истинный, Боже Всемогущий, К'Тун Оскверняющий...
Он успел перечислить всех и пошёл по второму кругу, когда Колесо остановилось. Луке казалось, что граница между секторами находится точно меж его глаз, но Эск'Онегут ликовал: пусть микроны преимущества, но они решили в пользу фиолетового!
Право на разовое использование Колеса реализовано.
Результат вращения: фиолетовый сектор.
Награды:
— Эск'Онегут освобождается от эффекта Затухания, сохраняя весь накопленный опыт жизненных лет, начиная с текущего перерождения;
— Эск'Онегут сохраняет все приобретённые положительные таланты, сверхспособности и эффекты, начиная с текущего перерождения;
— при повторном выпадении фиолетового сектора Эск'Онегут получает право выбрать одну из утерянных сверхспособностей прошлых перерождений.
На Луку обрушился шум улицы. Он снова владел телом, а мир ожил. Мальчик морщил лоб, перечитывая непонятный ему текст.
Странник его устами расхохотался. Фиолетовый сектор — мифический фиолетовый сектор! — выпал ему в тот самый момент, когда ни одна из его наград никак на него не влияла. Уж лучше бы выпал самый захудалый талант, пусть даже умение играть на любом музыкальном инструменте! Можно было бы хотя бы зарабатывать вечерами по тавернам.
Эск'Онегут оказался в положении миллиардера, которому пообещали вечную жизнь и сохранение всех его денег тогда, когда уже заколотили и закопали гроб с телом внутри. Что толку от отмены Затухания, если это последняя жизнь? Отыграть минусовые очки Тсоуи, почти тысячу, между прочим, за жизнь в теле нищего подростка невозможно. В своих лучших перерождениях Эск зарабатывал несколько сотен, но никогда больше полутысячи.
Так что ни о каких новых талантах, которые бы с ним остались в будущих жизнях при повторном выпадении фиолетового сектора, речи быть не может. Потому что будущих жизней не будет, а на то, чтобы снова вращать Колесо, нет очков Тсоуи. Каких-то десять очков — цена на одно вращение — и их нет!
Пока Эск сходил с ума, Лука, с наслаждением почесав затылок, — не по привычке, а из-за того, что засалились грязные волосы, — взял ведро, схватив покрепче, и понёс к канаве. Впрочем, в канаву сейчас превратилась вся дорога, залитая не только многодневными ливнями и весенними паводками, но и бытовыми отходами жителей всего их нищего квартала.
Мальчик слил туда грязную воду и, определившись с направлением, побрёл к общественному колодцу.
Эск тем временем перебирал варианты, просчитывал вероятности, решал, что делать, и ничто из придуманного не давало ему ни единого шанса. Неподъёмным грузом тянули в пропасть грехи позапрошлой жизни, когда он сжёг все, что было, и ушёл в минус, а бездействие прошлой повысило отрицательный баланс.
Он обречён влачить существование в не самом дружелюбном и развитом мире, причём без каких бы то ни было талантов и способностей. В конце этого скорбного жизненного пути странник закончит существование навсегда. Он закончит. А Лука?
В сознании забрезжило понимание и, разгораясь все сильнее, дало Эску — нет, не надежду, — но ощущение правильности пути. В его — Эск'Онегута! — грехах не было вины и без того несчастного мальчика. А значит...
Надо решаться сейчас, пока не стало страшно! И тогда частица его сущности останется жить на многие, он на это надеялся, жизни. Лишь бы пацан не подвёл и оправдал его ожидания.
Эск глубоко вздохнул и непроизвольно закрыл глаза. Через биение сердца он активировал Исход.
Эск'Онегут, девяносто девятая жизнь.
Очки Тсоуи: −971 (значение отрицательное).
Выбрано развоплощение с последующим слиянием с личностью Луки Децисиму (первая жизнь), жителя локации 'Рукав Ориона, Млечный путь, Солнечная система, планета Земля. Вариация Вселенной: #ES-252210-0273-4707'.
Луке Децисиму будет передано положительное наследие Эск'Онегута.
Глаза, закрытые Эском, привели к тому, что Лука споткнулся, потерял равновесие и упал. Он попытался подняться, но снова рухнул в грязь. Голову пронзила острая боль, но тут же исчезла, чтобы снова проявиться в другой части черепа. Череда болевых вспышек продолжалась несколько минут, и когда Лука подумал, что лучше умереть, чем терпеть такое, все прекратилось.
Мальчик убрал руки от головы, прислушался к ощущениям, но все было нормально. Он неуверенно сел и увидел перед собой блок с текстом. Он дублировался в голове собственными ясными мыслями и шёпотом его же голоса.
Лука Децисиму, отныне ты странник.
Живи достойно Тсоуи, соблюдай баланс и гармонию в жизни, и после смерти ты переродишься в одном из миров бесконечной вселенной.
Лука'Онегут, первая жизнь.
Очки Тсоуи: 0.
Рукав Ориона, Млечный путь, Солнечная система, планета Земля.
Вариация Вселенной: #ES-252210-0273-4707.
Возможность перерождения: доступна.
Право на разовое использование Колеса: доступно.
Наследие Эска, включая награды фиолетового сектора, стало личным опытом и знаниями Луки, так что на этот раз он не стал перечитывать текст, все поняв сразу.
Лука улыбнулся. Сейчас он натаскает матери воды, потом вытащит Кору из тюрьмы, а потом...
Потом он ещё раз закрутит Колесо.
Глава 6
Насвистывая что-то очень задорное и мелодичное, то, что всплыло из памяти Эска, Лука вернулся домой с полным ведром чистой воды. У колодца никого не было, видимо, у многих ещё не иссякли запасы дождевой воды, набранной во время ливней.
Не единожды сменив руку, держащую полное ведро, мальчик дошёл до дома, но ни разу не остановился, чтобы отдохнуть. Он с наслаждением прислушивался даже к болевым ощущениям в мышцах уставших рук, спины, да всего тела, ибо боль значила, что он вообще чувствует — живёт!
С наследием странника Лука осознал, что Карим убил его, разбив голову большим камнем с заострёнными краями. Вселение Эск'Онегута позволило ему выжить, а лень, жалость и скука странника — сохранить личность в теле. Первичное восстановление при вселении странника моментально залечило все полученные раны и ушибы. Хорошо, что до встречи с мамой Лука догадался смыть кровь водой из бочки во дворе. Для стирки та вода не годилась, но для бытовых нужд — вполне.
У двери он остановился. Из дома доносился незнакомый приглушенный голос. Слух Луки после полного оздоровления стал идеальным и позволил разобрать каждое слово.
— Признай, Приска, что у тебя нет ни единого шанса выплатить виру, — размерено вещал чей-то вкрадчивый голос. — Ты хочешь, чтобы твоего сына отправили на рудники?
— Ты бредишь, Неманья, — устало и тихо произнесла мать. — Все знают, что Лука увечный от рождения. Как он мог покалечить твоего сына?
— Хочешь сказать, что Карим мне лжёт, женщина? Мой сын никогда не лжёт! Твоё отродье сломало ему ключицу! Оплатишь лечение и выплатишь штраф.
— Сколько?
Лука почувствовал в голосе матери обречённость. Семьдесят пять серебра за Кору ещё даже не были собраны...
— Семь золотых. Никаких отсрочек. Плати сегодня, сейчас же!.. — Неманья умолк, хмыкнул и добавил: — Или заходи ко мне после полуночи. Отработаешь!
Мать промолчала, и отец Карима принялся уговаривать:
— Приска, послушай... Будешь старательной и послушной, и, может быть, я скощу долг. Что скажешь?
Ответила ли что-то мать, Лука не расслышал, но о том, зачем хозяин таверны пригласил её к себе, он знал наверняка, не маленький. Самому об этом пока только мечталось в беспокойных и потных снах, но мама и жирный Неманья в одной постели? Жаль, отца нет рядом, чтобы...
Зато есть он! Разозлившись на самого себя, он ворвался в дом, когда Приска уже решилась на то, чтобы согласиться. Неманья уже успел забраться ей под юбку.
От ярости у Луки расширились глаза. Тяжело дыша и сжав кулаки, он закричал:
— Отвали от мамы, мерзавец! Убери свои грязные руки!
— Шустрый пацан, — тавернщик ухмыльнулся, но руки убрал. — А что скажет она сама? Приска, что ты скажешь?
— Она скажет: 'Вон из нашего дома!' Мама к вам не придёт, и не мечтайте! Ваш сын и его друзья сами закидали меня камнями и чуть не убили! Голову разбили!
— Надо же, — изумился Неманья. — И правда, ходить начал. А я думал, врёт мой сорванец, выдумал все. А оно вон как... Что ж, и где же твои синяки? Есть чем слова подтвердить?
Лука потянулся руками к виску, чтобы раздвинуть пряди волос и показать рану, но замер, вспомнив, что все исчезло.
— Они... зажили, — сбивчиво произнёс он. — Я не вру...
— Так я и думал. — Неманья перевёл взгляд на Приску: — Что решила?
Та украдкой бросила взгляд на сына, и усталое равнодушие к ударам судьбы, покорность, с которой она была готова принять грядущие унижения, смущение от этой готовности — все сменилось гордостью.
Впервые за многие годы она увидела в Луке черты своего мужа Севера Децисиму, храбростью, великодушием и мечом завоевавшего положение в обществе и её сердце.
— Мой сын ответил за меня. Нет!
— Ну, нет так нет, — легко согласился Неманья.
Грубо сдвинув плечом мальчика, он прошёл к двери, но остановился, подумал и развернулся.
— И все-таки... Это... Я что мыслю... — корчмарь прищурился, осмотрел Луку с ног до головы. — Как? Вот так просто взял и пошёл? Не в храме, не у лекаря, а сам? Неужели, чтобы излечить калеку, потребовалось просто хорошенько врезать ему по башке? Надо бы запатентовать эту идею! — он расхохотался. — Ладно, живи, пацан... пока. Приска, к вечеру не принесёшь деньги — я отправлю-таки твоего ублюдка на рудники. Ты знаешь, у нас, Ковачаров, слово крепче дуба!
Уходя, он громко хлопнул дверью.
В тот же миг перед Лукой всплыла строчка:
Очки Тсоуи: +1.
Связав эту информацию с тем, что произошло до этого, Лука понял взаимосвязь двух событий. Кивнув самому себе, он подошёл к матери, поставил на пол ведро с чистой водой, которое все это время держал в руках. Тыльной стороной ладони утёр слезы с её щёк и обнял. Крепко прижал к себе, осознавая, что они одного роста. Мать разревелась в голос:
— Что будет, сынок? Что теперь будет?
— Никто ему не поверит, мам. Посмотри на мои руки — они тоньше тростинки. Как я мог сломать ему ключицу? Господин судья — разумный человек, он не поверит их россказням.
— Да, конечно, он справедлив...
Приска совсем успокоилась, когда Лука напомнил ей о незаконченной стирке и Коре, которая томилась в тюрьме. Рудники ей не грозили, но если не выплатить вовремя выкуп, её могут отправить в воспитательный дом. Последний срок — завтра, и, спохватившись, Приска бросилась к тазу.
— Мама, давай я помогу. Развесить белье?
— Я сама, сынок. Надо вскипятить котёл, наносить чистой воды...
В этих хлопотах пролетел день. Лука носил туда-сюда воду, дрова со двора, развешивал и снимал бельё, подавал его матери для глажки, помогал с укладкой. Мышцы жгло, они словно налились кислотой, но мальчик терпел, вспоминая, что раньше мать делала все это сама.
В сумерках они уложили готовое чистое белье в корзины, каждая из которых принадлежала отдельному дому, пользующемуся услугами мамы.
Приска не уставала воздавать хвалу всем богам за сына, а когда Лука собрался вместе с ней идти разносить бельё, восприняла это уже как само собой разумеющееся. В доме появился мужчина!
И тем острее стало её безысходное горе, когда в лачугу вломились городские стражники во главе с маленьким злым констеблем, оторванным от ужина:
— Лука Децисиму! Ты обвиняешься в покушении на жизнь Карима Ковачара! Взять его, ребята!
Глава 7
Напоследок стражник дал ему пинка под зад. Лука споткнулся о порог камеры и проехался пузом по склизкому полу. Лязгнув замком, охранник запер дверь и торопливо удалился доедать остывший ужин.
— За что тебя, сынок? — донёсся из темноты чей-то низкий хриплый голос.
Лука напряг зрение, пытаясь рассмотреть место, где оказался, но не смог ничего увидеть. Лунный свет, падавший сквозь крохотное зарешеченное окошко, освещал только небольшой участок пола.
Мальчик счёл за лучшее не отмалчиваться перед человеком, назвавшим его сыном, и ответил:
— Кинул камнем в сына трактирщика и сломал ключицу. Так говорят.
— А на самом деле?
— Кинул камнем в ответ. Он убежал. Сломал ли я ему что-нибудь, не знаю. Но, надеюсь, сломал — он тот ещё подлец.
Невидимый собеседник расхохотался. Смеялся он густым утробным гоготом, и казалось, что от этого звука дребезжат даже прутья клетки. Успокоившись, узник вышел на свет, приподнял подбородок Луки пальцем, вгляделся, сверкнул белками глаз на тёмном лице и мягко спросил:
— Как тебя зовут, малой?
— Лука Децисиму. А вас?
— Терант, так меня звали там, откуда я родом. Здесь у меня нет имени, но не будем об этом. Сколько тебе, десять?
— Мне четырнадцать.
— Что? Какого Двурогого? Четырнадцать! Надо же! Боги, что за генетическое отребье в Империи?
— Мама говорит, ругаться плохо, — Лука отвечал просто, чтобы поддержать беседу, еле стоя на ногах. — Поминать богов всуе — плохо. Поминать Двурогого...
— Плохо! Я знаю, малыш. Но, клянусь совершенными генами сияющей Тайры, в жизни не видел такого тощего подростка! Выглядишь слабее моей дочки, а ей всего семь!
— У вас есть дочь?
— Есть... Была... Неважно! Как тебя ноги держат, Лука Децисиму? У тебя же все кости наружу!
— Отец говорил, надо всегда стоять, даже если тебе отрубили ноги. А ноги у меня есть, — ответил мальчик и рухнул на пол.
Он мог сколько угодно терпеть голод, но каждому надо хотя бы иногда заправляться.
Когда Лука очнулся, оказалось, что он лежит на какой-то подстилке, а под головой у него что-то мягкое. Сосед по клетке подложил ему под затылок свою ладонь, огромную и мясистую.
— Голоден?
Лука моргнул в ответ, не имея сил даже открыть рот.
— Тогда потерпи, — белки глаз Теранта погасли.
Он положил ладонь свободной руки Луке на лоб. А потом сжал голову мальчика так, будто хотел расколоть её как орех.
Мальчик взвыл, но из него не вырвалось ни единого звука. Его парализовало. Терант тоже молчал, не дыша. Лука пытался вырваться, но тело не слушалось.
От ладоней Теранта волнами шёл сильный жар. Он пульсировал, проникая в голову, а оттуда распространяясь по всему телу.
Обнаружено внешнее воздействие! Фиксируется принудительное пополнение энергией. Преобразовано для дальнейшего использования: 64%... 66%... 68%...
На восьмидесяти процентах Терант отвалился и тяжело, хрипло задышал.
Через несколько биений сердца жадно втянул воздух и сам Лука. Он с упоением наслаждался каждым вдохом спёртого, влажного смрада подземелья.
Открыв глаза, мальчик удивился, как ясно и чётко он теперь видит. Вообще в нем забурлили силы, много сил, хотелось бегать, прыгать, что-то делать. А ещё исчезло чувство голода. Напрочь.
В метре от него лежал Терант. Кожа его казалась абсолютно чёрной, словно она поглощала свет, но отблески в покрывавших его каплях пота делали мужчину видимым. В голове Луки заворочался похожий образ и слово 'ке-хар'... С подобным Теранту отец как-то дрался на Арене. Кажется, это и был ке-хар.
— Терант?
— Да, малыш. Ожил?
— В жизни себя так хорошо не чувствовал! Как вы это сделали?
— О... Дай отдышаться... — Терант сел и утёр лоб. Луке показалось, что мужчина похудел. — Что ты знаешь о мире, сынок?
— Э... Я не ходил в школу, но знаю, что мы живём в столице Империи. Император Маджуро Четвёртый управляет страной.
— Хм... Ладно, допустим. Знаешь ли ты, кто управляет миром? Кто такие раканты, кхары, олаки?
— Я не знаю таких слов... — Лука задумался. — Кхары, точно! Вы кхар? Мой отец дрался с кхаром, он был такой же, как вы!
— А что находится за пределами Империи, знаешь?
— Ничего. Только вода, а за ней край мира и великое ничто, куда низвергаются струи мирового океана. Так меня учила няня.
— Сынок, мир намного больше. Ты знаешь, что такое проценты?
— Это части целого. Один процент — это часть целого, поделённого на сто частей.
— Вся ваша Империя — это меньше одного процента всех жителей мира.
— Чушь! — не удержавшись, воскликнул Лука. — Все знают, что Великая Империя — это весь мир!
— Великая Империя, сынок, это резервация, — Терант произнёс незнакомое слово, но Лука понял. — Послушай.
Кхор откашлялся, прочистил горло и, воздев указательный палец, начал говорить:
— Первая семья — семья Ра'Та'Кантов. Про гены я тебе объясню позже, но запомни сразу: у Первой семьи совершенные гены. Безупречные. Эталон человеческой расы. Сто процентов совершенства!
— Они идеальны?
— О да, сынок! Они идеальны. Те же, кто немного не дотягивают до идеала, но всячески к этому стремятся — раканты. Их очень мало, но им принадлежит все. Семьи ракантов управляют всем миром, но каждая — своей частью. Семья отвечает за свою территорию перед Первой. Они поделили между собой и сферы экономики...
— Экономики? — и снова Лука понял значение, но успел спросить раньше.
— Ты запоминай все непонятные слова, я объясню их позже. Слушай дальше. Большая часть людей — олаки. Это обычные граждане, специалисты в своих областях: учёные, юристы, ремесленники, коммерсанты, обслуга... Всех их объединяет несовершенство генов. Они более чем на десять процентов не соответствуют эталону.
— А вы кто? Кхар?
— Да. Наш вид создали искусственно. Армия, силовые и охранные организации, стражники и бойцы, спортсмены и телохранители — это мы.
— Как-то наша стража не похожа на вас.
— Ваша стража — никакие не кхары. И они, и ты, и все жители Империи — это съяры.
— Съяры?
— Прости, сынок. То, что скажу дальше, не мои слова, я просто процитирую то, что повторял тысячи раз. — Терант снова откашлялся и заговорил жёстко, чеканя каждое слово: — Во всем мире вы генетическое отребье. Отщепенцы. Изгои. Раканты блюдут ценность любой человеческой жизни, однако не признают права съяров на пользование какими бы то ни было природными ресурсами планеты и достижениями цивилизации. Во избежание порчи генома человечества единственно допустимым местом пребывания каждого съяра является так называемая Империя.
— Почему Империя не атакует этих ваших ракантов? Мощь и сила...
— Сынок, вся ваша мощь и сила — это палки-копалки, сделанные из дерьма. У вас ничего нет. И живете вы на острове, откуда до ближайшей цивилизации три тысячи километров по буйному океану. Вы обречены.
Лука долго молчал, снося старый фундамент мировоззрения и возводя новый. Теранту он поверил безоговорочно, интуитивно, а интуиция ему от Эска досталась высочайшая. У него остался только один вопрос:
— А как ты попал сюда, Терант?
— О, а я не сказал? Видишь ли, преступникам не место на блаженной и благословенной земле ракантов.
Глава 8
С лежанки Теранта давно раздавалось мерное дыхание спящего человека, а Лука все не мог уснуть. Наследие Эск'Онегута — знания и опыт странника — затаилось на задворках сознания и проявлялось только в нужный момент и крайне малыми дозами. Как, например, с теми новыми словами, которые мальчик услышал от кхара.
Поэтому то, что рассказал Терант, потрясло Луку, и он ещё долго пытался представить, что это за мир, в котором нет голодных и больных. Самодвижущиеся повозки и сияющая кожа ракантов, о которых живописал кхар, казались ему намного менее удивительным, чем отсутствие голода и болезней.
— Вы, съяры, живете в выгребной яме человечества, — сказал Терант. — И все хорошее, что есть у ваших власть имущих и знати — обычная контрабанда нашего хлама, собранного на помойке.
'Какой долгий день! — подумал Лука. — И сколько всего произошло! Ещё утром я был парализованным калекой и мечтал о корке хлеба. Потом вдруг умер, воскрес и научился ходить! А теперь я в клетке с пришельцем кхаром и узнал о мире больше, чем за всю жизнь! А утром будет суд за то, что я сломал ключицу Кариму! Удивительно!'
О том, что произойдёт после суда, он легкомысленно не волновался. Что бы с ним ни случилось в дальнейшем, хуже того, что было, уже не станет.
Он снова попытался уснуть, поворочался с боку на бок, наслаждаясь каждым движением только обретённого тела. Одна только возможность легко, просто протянув руку, почесаться, приводила его в радостное изумление.
Молодая кровь и энергия, перелитая Терантом, бурлили. Лука вскочил и стал мерять шагами камеру. Что-то он упустил, но что?
Колесо!
Стоило ему вспомнить о Колесе, и перед ним снова появился текст, дублирующийся его собственным голосом в голове.
Лука'Онегут, первая жизнь.
Очки Тсоуи: 1.
Активировано право на разовое использование Колеса.
Использовать?
Лука замер, вчитываясь, а потом уверенно нажал 'Да'.
Колесо в этот раз выглядело иначе: может, потому что он был в темной камере подземелья, а может, потому что это было первое его вращение в ипостаси странника. То огромное, уходящее в звёздные просторы колесо с тысячами тысяч секторов исчезло, вместо него появилось небольшое, размером с поднос.
Оно, казалось, зависло в воздухе в метре от мальчика, а каждый его сегмент был подсвечен изнутри. Большая часть Колеса светилась чистым, безупречным белым, но встречались и узкие разноцветные сегменты, причём фиолетового среди них Лука не обнаружил, как не было и красных с золотыми. Почти везде сплошной белый и оттенки синего, сливающиеся с доминирующим цветом.
Из кладовки знаний Эска пришло понимание: уровень Колеса повышается с каждым использованием, увеличивая его возможности по изменению странника. Сначала Лука об этом пожалел, а потом успокоился — зато никаких красных секторов! В одной из жизней Эску выпала неизлечимая болезнь. Так он стал нулевым пациентом пандемии, уничтожившей цивилизацию, — заражённые были крайне агрессивны, а успокоить их можно было лишь повреждением головного мозга, что довольно непросто в мире без дистанционного оружия. Такого, как, например, в предпоследней жизни Эска.
Лука оглянулся. Терант продолжал спать, и дыхание его было все таким же размеренным. Свет Колеса не освещал ничего и существовал только в голове мальчика. Поняв это, он успокоился и, глубоко вдохнув, запустил вращение.
Стартовый зелёный сектор сменился серией белых, мелькнул бледно-голубой, а потом что-то различить стало невозможным. Колесо разогналось.
'Все-таки не очень удобно, — подумал он. — Ничего не разобрать. Вот бы крупнее сделать...'
Колесо чутко отреагировало, и его размеры увеличились раз в десять. Теперь в пестроте секторов Лука мог вычленить цвета, отличные от белого, и, кажется, мелькнул даже золотой?
Мальчик заскучал, глядя на однообразие слившихся секторов и слыша только гудение Колеса — будто шмель залетел в дом и бьётся о стены в поисках выхода на свободу, — но когда показалось, что шмелю, а вместе с ним и Луке, вечно томиться в темноте камеры, вращение замедлилось.
Проскочив массу белых секторов, один насыщенно-синий и пару голубоватых — с талантами разной силы, — указатель остановился.
Лука уставился на тоненький, сияющий золотом, сектор и не поверил своим глазам. Всплывшее окошко с результатом поверить заставило, но ждал он совсем не того.
Право на разовое использование Колеса реализовано.
Результат вращения: золотой сектор.
Награда:
— Лука'Онегут получает сверхспособность (в применении к текущему телу и миру существования) 'Метаморфизм'.
Метаморфизм? Лука Децисиму надеялся, что ему выпадет талант с какой-нибудь редкой профессией, умением, с которым можно не пропасть в Империи, но это?
Лука'Онегут, тем временем, радостно потирал руки. Вспомнилась какая-то ассоциация из земной жизни — пианино? Фортепьяно? Неважно.
Эску не довелось получить эту сверхспособность, но он видел её в действии. Умение управлять всеми процессами в теле силой мысли — это, как и красота, страшная сила! Знавал он одного когтистого странника, покрывшего свой скелет и кости редким сплавом...
Метаморфизм
Первый уровень способности.
Возможность управлять своим телом на базовом уровне: контроль температуры, расхода энергии, иммунной системы, обмена веществ, ускоренное восстановление, регенерация тканей и органов, обострённое восприятие.
Импульсивно Лука собрал ладонь в кулак и ударил в каменную стену камеры. Уже внутренне сжавшись от неминуемой вспышки боли, он захотел, чтобы его кулак стал прочнее камня. Железо прочнее камня!
Трансформация невозможна. Недостаточно железа в организме!
Приглушенный стук маленького кулака о камень сменился оглушительным воплем, разбудившим Теранта.
Глава 9
Разбитый в кровь кулак зажил за остаток ночи. Когда именно это произошло, Лука не понял. Проснувшийся Терант, совсем как отец — суровый на Арене и мягкий дома — погладил мальчика по голове:
— Не могу обещать, что все будет хорошо, но одно знаю точно: после самой темной ночи всегда наступает рассвет. Ложись спать, малой, и не думай о том, что случится завтра. Ложись спать.
Кхар не знал о Колесе, о странниках и о той награде, проверить действие которой стремился мальчик. Поняв все по-своему, он просто пытался утешить.
Лука лёг и мгновенно уснул. А теперь, проснувшись, пытался собрать воедино все отрывочные и многочисленные воспоминания вчерашнего дня.
— Как ты, малой? Хотел бы я пожелать тебе доброго утра, но... Здесь, как я понимаю, завтраками не кормят, — сказал Терант. — И верно, зачем кормить тех, кто уже сегодня будет принадлежать новому хозяину?
Лука потёр глаза, зевнул, потянулся и пожал плечами. Поесть хотя бы раз в день было за счастье. К тому же никто его кормить не обязан. Но почему бы не помечтать? Вот сейчас заслышатся шаги стражника, который подойдёт к двери их камеры и бросит сквозь прутья чёрствую корку хлеба! Это стало бы прекрасным началом нового дня!
— Двурогий! — воскликнул Терант. — Ты только посмотри на это! Почти натянул и не заметил!
Только сейчас мальчик увидел, что одна нога кхара прикована не к цепи, а к очень тонкому, тоньше нити, бесцветному поводку. Его сложно было заметить, но если обратил внимание, то уже не отведёшь взгляда — уж больно красивы редкие всполохи отражённого света. Словно поймали солнечный луч и засадили внутрь поводка.
— Знаешь, что это? — спросил кхар.
Лука покачал головой.
— Это струна. Подобные струны — то немногое, в поставках чего раканты не отказывают вашему императору. Прочнее железной цепи и легче бельевой верёвки! Это порождение Двурогого вживается в плоть, срастается с нервной системой прикованного. Рискнувший её натянуть или оборвать — безумец, чьи нервные жилы будут выдернуты из тела, а смерть наступит раньше, чем он успеет вскрикнуть.
Послышались шаги стражника и звон связки ключей. Лука встрепенулся: неужели принесли поесть?
— Лука Децисиму, на выход! Живо!
Мальчик растерянно обернулся к Теранту.
— Будь сильным, — кивнул кхар на прощание. — Помни, что говорил твой отец.
Понукаемый стражником, Лука прошёл в обратном направлении тот же путь, что и вчера, когда его привели, однако у лестницы стражник повёл его не к выходу из подземелья, а в другой коридор. Все камеры, встречавшиеся им по пути, были забиты народом. Хромые, кривые, уродливые, в язвах и струпьях — заключённые отлично вписывались в историю Теранта о генетическом отребье Империи. Присмотревшись к лицу стражника, Лука заметил, что и с ним не все в порядке — низкий лоб, бельмо на глазу...
— Че зыришь? — рявкнул страж и влепил затрещину. — Давай-давай, двигай булками, салага!
Его кривые почерневшие зубы, всегда казавшиеся Луке обычным и нормальным явлением в его мире, вдруг перестали представляться таковым. Наследие Эска вновь проявило себя с неожиданной стороны.
'Ну и урод!' — подумал мальчик, но попробовал завязать начавшееся общение.
— А что будет с ним? — спросил он.
— С кем?
— С кхаром, с которым я сидел.
— С черным? Или казнят, или выкупят, чтобы дрался на Арене.
— А кто выкупит?
— Хватит болтать, мелюзга! Вот привязался!
Стражник дал пинка, и Лука ускорил шаг, чтобы не упасть, потирая ушибленное место. Всплыл текст о полученном уроне и регенерации повреждённых мягких тканей, а через биение сердца боль ушла.
Наконец они достигли другого крыла и по лестнице поднялись на улицу. Просторный закрытый двор тюрьмы был полон зрителей, зевак и родственников тех, над кем будет вершиться суд.
Судья — скрюченный старец, едва сдерживающий желание уснуть прямо за столом, что-то прошамкал. Стоящий рядом глашатай громогласно объявил:
— Именем императора! Жизнь именуемого Рахимом Даришта объявляется собственностью Империи отныне и до конца его дней. Раб Даришта приговаривается к отработке своих многочисленных злодеяний против народа Империи на Олтонских рудниках!
Осуждённый, повязанный струнами по рукам и ногам, заревел:
— Судья — продажная тварь! Отсо...
Мгновенно образовавшаяся куча-мала вскипела на том месте, где стоял несогласный с приговором Даришта. Стража увлечённо месила бунтаря, пока тот не перестал вообще издавать какие-либо звуки. А потом два здоровенных охранника, подхватив тело за ноги, утащили его со двора.
Судья посмотрел в свои записи и снова то ли что-то прошептал, то ли просто зевнул, но глашатай встрепенулся и подал знак. Стражник пихнул Луку в спину и вытолкал в центр двора.
— Обвиняемый в нанесении телесных повреждений Кариму Ковачару несовершеннолетний Лука Децисиму приговаривается к штрафу в пятнадцать золотых! Из них семь — претензия господина Ковачара, семь — штраф в пользу Империи, и один золотой на судебные издержки! — раздался звонкий голос глашатая. — Обвиняемый! В состоянии ли ты или твоя семья уплатить штраф здесь, сейчас и в полном объёме?
— Лука! — послышался голос матери, а следом раздался ясный и чистый голос Коры. — Братишка! Сам стоит! Чудо!
— Мама! Кора! — обрадовался Лука и бросился к родным, но споткнулся о вовремя выставленную ногу стражника. В толпе засмеялись.
Судья недовольно посмотрел в ту сторону, где стояла семья Луки, и сделал знак рукой. Его мать и Кору вытащили и поставили пред мутны очи вершителя судеб.
Кора все ещё счастливо улыбалась, видя брата здоровым, а не беспомощным, как всю его жизнь.
— Имя!
— Приска Децисиму, господин судья! — едва сдерживая слезы, ответила мать. — Лука не виноват! Мой мальчик до вчерашнего дня и рукой пошевелить...
Судья чуть приподнял указательный палец, и глашатай визгливо заорал, обрывая речь Приски:
— Отвечать по существу! Женщина, ты в состоянии уплатить штраф за ублюдка?
— У меня нет таких денег, — прошептала Приска.
— Я найду! Достану! Дайте день! — Кора кинулась к судье, и тот отшатнулся.
Девочку схватили стражники, но она продолжала вырываться.
— Убрать! — скомандовал глашатай, и женщин увели, не слушая их криков и плача. — Кто из присутствующих желает приобрести четырнадцатилетнего Луку Децисиму в полную собственность сроком на пять лет?
Толпа загудела, обсуждая характеристики мальчика. Глашатай обеспокоенно оглядел толпу, наклонился к судье, выслушал и изменил условия:
— Пятнадцать лет! Кто из присутствующих желает приобрести четырнадцатилетнего Луку Децисиму в полную собственность сроком на пятнадцать лет?
Люди затихли, оглядываясь друг на друга. Раздался чей-то кашель, и поднялась рука.
— Пожалуй, я заберу его. На двадцать пять лет, если позволит господин судья...
Судья благосклонно кивнул, а Лука увидел своего будущего хозяина — сухощавого смуглого мужчину с орлиным носом. На первый взгляд Лука дал бы ему лет сорок, но потом всмотрелся в покрытое морщинами лицо, старческие пятна на руках и добавил ещё двадцать.
Покупатель отсчитал монеты и, не вставая с кресла, протянул глашатаю. Тот мигом оказался рядом, принял деньги и торжественно прокричал:
— Именем императора! Жизнь именуемого Лукой Децисиму объявляется собственностью господина Ядугары сроком двадцать пять лет.
— Хе-хе... — подал голос судья. — Отличное приобретение, господин Ядугара! Свежая кровь! Ха-ха-ха! Свежая кровь!
От автора. Чистовик книги и все новые главы доступны только на https://litnet.com/book/99-mir-b95333
Глава 1
День у Луки выдался так себе. Сестрёнку снова поймали на базаре, когда она пыталась стащить у торговца пару яблок. Цена тем фруктам была медяк за корзину, да только, чтобы собрать на выкуп, матери пришлось всю ночь и весь следующий день без продыху стирать чужое белье. Хорошо хоть, её подруга, такая же прачка, заболела и передала матери своих заказчиков.
Из-за всего этого он ел только раз за два дня, когда мама, сама едва держащаяся на ногах, пожалев старшего сына-калеку, накормила его сваренной на скорую руку баландой из картофельной кожуры. Этим добром и прочими объедками приторговывал Неманья — хозяин единственной харчевни на весь квартал.
Чтобы помочь матери со сбором выкупа Лука с её помощью забрался в инвалидную коляску и медленно выехал из лачуги, где они жили, направляясь к храму. Паперть там всегда занята профессиональными попрошайками, но если сделать вид, что просто проезжаешь мимо, могут и подать.
Мать и слышать не хотела о том, чтобы позволить ему вступить в Гильдию попрошаек. Она всегда была и оставалась гордой женой гладиатора. Это сейчас они жили в лачуге на окраине города, в которую перебрались после смерти отца, но было время, когда у них имелся хороший дом почти в центре столицы, а для Луки, кроме сиделки, нанимали няню, обучавшую его грамоте и прочим наукам.
Отца звали Север, и он был сражён на Арене три года назад. Только его заработки профессионального гладиатора и позволили в лучшие времена приобрести инвалидную коляску для Луки.
Севера убил Свирепый Игнат, ставший после того шестикратным победителем Арены. Шептались, что не все с тем боем прошло чисто, но не в силах Луки было вернуть отца, что бы там ни говорили. Теперь кости Севера гниют в могиле, а Игнат открыл лучшую бойцовскую школу столицы.
Медленно, медленнее болотной черепахи, но Лука пересёк небольшой участок перед домом и выехал на улицу. Преодоление пяти метров заняло у него почти десять минут. Его тело парализовало сразу, едва он появился на свет, а может, он стал таковым ещё в утробе матери. Те немногочисленные мышцы, которыми он владел, позволяли контролировать только кисти рук: не так хорошо, чтобы удержать что-то тяжёлое, но достаточно, чтобы управлять колёсами инвалидной коляски.
— Смотрите, опять этот калека! — закричал один из тех парней, при виде которых Лука сразу разворачивался, чтобы дать деру.
Хотя выражения 'сразу' и 'дать деру' не имели к нему никакого отношения. Обычно его замечали и потом долго измывались, пользуясь беспомощностью. Особенно жестокими издевательствами выделялся Карим, сын владельца харчевни Неманьи. Вот как сейчас.
Лука крутил колеса так быстро, как мог, поскорее пятясь к дому. Он и отъехать-то успел всего несколько метров от двора... Но нет, не успеть.
Бултых! В зловонную лужу возле него, поднимая фонтан грязной воды, плюхнулся булыжник. Луку обдало так, что промокла одежда. Мальчик стиснул зубы и попробовал двигаться быстрее. Обиднее всего было за напрасный мамин труд, она всегда старалась одеть его в чистое перед прогулками.
Он развернул коляску. Карим со своей сворой близко не подходили, продолжая развлекаться закидыванием камнями — путь им преграждала все та же огромная глубокая лужа, разлившаяся от обочины до обочины. Многодневные ливни и паводок затопили дороги, и народ передвигался по краям тротуаров, где было достаточно мелко, чтобы не замочить ноги выше колен.
Следующие булыжники посыпались один за другим — разбрызгивая помои и грязь, ломая спицы колёс коляски и щедро наставляя синяки и ушибы Луке. Старшеклассники улюлюкали, гоготали, выкрикивали непристойности в его адрес и распалялись все больше, подзадоривая друг друга особо удачными бросками или оскорблениями.
Один из камней попал Луке в плечо. Вспыхнувшая боль не позволила ему продолжить отступление: правая рука, казалось, онемела. В глазах защипало от обиды. Как же он мечтал встать! Да хотя бы ползать! Он бы дополз до каждого и вгрызся зубами, и дело было не в боли, а в беспомощности.
Злость Луки была направлена на богов, если они есть, на несправедливость мира, на родителей... Отец потратил много денег, чтобы вылечить сына, но ни многочисленные знахари, ни редкие, специально привезённые из степей шаманы, ни профессиональные медики и врачи не смогли ничего поделать с его недугом.
Одна гадалка сказала, что на сына легли грехи родителей, врала, скорее всего, но Луке это почему-то запомнилось. Наверное, потому, что винить во всем родителей было проще всего. Вот же они, рядом...
Были рядом. Отца уже нет, мать сдаёт с каждым годом, а сестрёнка Кора закончит путь в борделе — в этом Лука был уверен. Легконогая, фигуристая для своих тринадцати лет, улыбчивая и без каких-либо моральных принципов. А ещё с вечно разбитыми коленками. Кора брала все, что плохо лежит, не боялась лезть в драку с мальчишками намного старше, а уж откуда она иногда приносила и за что получала дорогие вещи: косметику, побрякушки, новые платья... Лука не хотел и знать. Он любил сестру, она любила его, и этого ему было достаточно.
— Эй, калека!
Лука непроизвольно обернулся. В последнюю секунду жизни он увидел перед собой огромный, заслонивший солнце булыжник.
Глава 2
Эск'Онегут, один из межмировых вселенских странников, заканчивал свою жизнь на Земле двадцать первого века в теле российского студента, чьё имя звучало намного реже, чем его ник — Крастер. Студент последнего курса факультета журналистики Илья Пашутин в журналистику вовсе не стремился и поступил в институт только по настоянию родителей. Вернее, отца, бывшего военного, который поставил сыну ультиматум: армия или журналистика.
Илья выбрал последнее и... игры. Мир компьютерных игр так увлек Эск'Онегута, что с десяти лет он почти все время бодрствования проводил за компьютером. Для Эска это была девяносто восьмая реинкарнация, и, как каждый странник, от жизни к жизни он становился сильнее, набирая очки Тсоуи, что на безмолвном языке означает 'баланс поступков', определяющий влияние на вселенскую гармонию. Очки Тсуои можно было потратить на кручение Колеса.
А Колесо использовать, затрачивая очки Тсоуи, сколько угодно раз — только плати. На нем были размечены миллионы секторов. Много пустых, отрицательные, но имелись и очень мощные, дающие текущему телу сверхспособности: невероятную силу, высочайшую скорость, смертельные боевые навыки, магические и творческие способности...
Таланты, разбросанные по Колесу, могли выпасть одного из четырёх уровней от обычного до непревзойдённого — лучшего в мире. Эск смутно припоминал, как в одной из прошлых жизней выиграл в Колесе возможность стать невидимым. Ох и покуражился он тогда! О воре, в теле которого он прожил почти шесть лет, в том мире, наверное, до сих пор ходят легенды.
На Земле Эск узнал понятие, наиболее близкое к Тсоуи, — карма. Вот только карма, был уверен он, выдумка и профанация, ибо берет в расчёт поступки, измеряемые по мерке весов самого человека и вокруг него же. В Тсоуи же поступки странника оцениваются по влиянию на вселенскую гармонию, ведь каждое действие, каждое слово кругами на воде расходится в прошлое и будущее всей Вселенной.
В тело Ильи Эск попал, когда тому исполнилось четыре года. Мать не уследила, малыш попал под разогнавшиеся металлические качели во дворе дома на детской площадке. Невинная душа унеслась во вселенское хранилище — ожидать следующего перерождения, если оно будет, — а в тело маленького Ильи вселился Эск'Онегут. Так вышло, что он в тот миг как раз умер в предыдущем.
В жизни до Земли он императорствовал на одной из периферийных планет Галактики, наслаждаясь всей полнотой власти и культом собственной личности. Лучшие самки, лучшие пьянящие и наркотические вещества, прекрасные блюда, исполнение любых прихотей — как самых извращённых, так и мельчайших...
Воистину, он стал худшим императором в истории той планеты, название которой в силу эффекта Затухания он уже не помнил. Немудрено, что его отравили.
Затухание — проклятие каждого странника. Эффект стирает память о прошлых жизнях, но знание о самом факте их существования сохраняется, как и воспоминания о последних минутах перед смертями. И чем ближе по счету прошлая жизнь, тем больше Эск помнил. До императорства он был великим музыкантом и певцом, исполнителем собственных песен, это он знал, но, разрази его гром, не помнил ни строчки из того, что тогда сочинил.
Память о годах императорства, девяносто седьмой жизни, сохранилась у Эска и в теле Ильи. Пресыщение властью было столь сильным, что на Земле двадцать первого века ему не хотелось ничего, связанного с этим. Изведав все доступные и недоступные радости жизни, которые были ещё свежи в воспоминаниях, на Земле Эск открыл для себя мир компьютерных игр. Осознав, что виртуальные миры, по сути, есть то, чем он и занимается, только в меньшем масштабе и с возможностью в любой момент сменить мир и виртуальное тело, Эск ушёл в них с головой.
И к концу своего земного пути в теле двадцатилетнего Ильи Пашутина своим бездельем и равнодушием к окружающему миру Эск заслужил минусовое значение Тсоуи. Мало того, что вся жизнь на Земле прошла без использования Колеса, так ещё и удачливость Эска стала отрицательной.
А если Фортуна повернулась к тебе задом, бесполезно выдавать пошлые шуточки. Эск'Онегут, для всех остальных Илья Пашутин, безвременно погиб, попав под машину, — торопился на семинар после бессонной ночи за компьютером.
'Черт, только не это! — подумал Эск, упомянув вполне себе земных чертей, потому что все ещё считал себя земным студентом. — Завтра же гильдейский рейд! Пропущу... Ванька будет недоволен...'
В следующее мгновение он перенёсся в другой мир и другое тело. Вот оно — его девяносто девятое перерождение. Его девяносто девятый мир.
Опять двадцать пять! Эск открыл глаза и попытался пошевелить конечностями. Они не слушались. Такое иногда случалось, если новое тело физиологически отличалось от предыдущего, но ведь геном был идентичным — таким же, человеческим. Казалось, с телом что-то не так.
Решив разобраться с этим потом, Эск погрузился во вводные данные.
Эск'Онегут, девяносто девятая жизнь.
Очки Тсоуи: −971 (значение отрицательное).
Рукав Ориона, Млечный путь, Солнечная система, планета Земля.
Вариация Вселенной: #ES-252210-0273-4707.
Итак, он все на той же Земле, только в параллельном пространстве. Это хорошо, переучиваться не придётся — как тогда, в теле восьмирукой рептилии. А вот то, что очки Тсоуи ушли в минус, это очень-очень плохо. За что такой минус? Он же ничего не делал, просто играл в компьютерные игры!
Возможность перерождения недоступна. Баланс очков Тсоуи должен быть выше нуля.
Право на перерождение с отрицательным балансом: исчерпано.
Право на разовое использование Колеса: доступно.
Эск мысленно выругался, помянув всех известных ему по прошлым жизням богов. Императором он ушёл в минус впервые за все перерождения, но был уверен, что отыграет очки Тсоуи в теле Ильи. Тогда он решил просто не делать ничего, что могло отрицательно сказаться на балансе. Как оказалось, за 'ничего не делать' Тсоуи карает жёстче, чем за все смертные грехи в теле императора...
Попав в тело будущего российского студента Ильи, Эск использовал право на разовое использование и крутанул Колесо, но выпал пустой сектор. Хорошо хоть, не отрицательный, могло выпасть какое-нибудь проклятие типа неизлечимой болезни или ограниченных умственных способностей. На большее очков Тсоуи уже не хватило, много было потрачено императором. Потрачено и утеряно.
Решив, что раз уж права на перерождение у него больше нет, то начинать жить надо как можно скорее, он вернулся в реальный мир и осознал, что лежит в какой-то глубокой вонючей луже. Запах от неё шёл кошмарный. Эск поморщился и сделал попытку встать, но у него ничего получилось.
Вода омывала половину лица, заливая глаза, нос, рот и ухо. Это было крайне неприятно.
Сделав усилие, могучий дух Эска вобрал в себя личность нового тела, включая все навыки и память, восстановил повреждения и на клеточном уровне исправил дефекты организма.
А потом он, пошатываясь, встал и оглядел свой новый мир.
У края лужи стояли какие-то чумазые подростки с изумлённо вытянувшимися лицами. Один из них — Эск-Лука понял, что это Карим, — выпучив глаза, заорал:
— Калека, ты что, научился ходить?
Память Луки Децисиму, четырнадцатилетнего сына погибшего гладиатора Севера, мальчика-овоща окончательно осела и структурировалась в разуме Эск'Онегута. Личность калеки была наполнена столь сильной яростью, что Эск, если можно так сказать, попятился, отступая перед первородным гневом беспомощного изгоя. Ему стало неуютно.
Черт! Да и устал он жить, ведь жизнь — это не только удовольствия, но и грусть, печаль, боль, голод, потеря близких, необходимость трудиться и что-то делать... Столетия, да что там, тысячелетия непрерывной жизни утомили странника.
И он, мысленно шепнув: 'Черт с тобой, живи. Я побуду зрителем', — передал бразды правления телом, системой Тсоуи и разумом бывшему калеке.
Лука, недоверчиво похлопав себя по бокам, по рукам и ногам, ощутил, что абсолютно здоров.
Он поднял голову и недобро взглянул на Карима.
Глава 3
— Карим вылечил калеку! — вдруг закричал Толстый Пит. — Волшебный бросок!
Шутку не поддержали. После последнего попадания Лука свалился с коляски и неподвижно лежал довольно долгое время. Они решили было, что тот умер, и собирались разбежаться, пока не появилась стража — маловероятно, но все же. Но калека встал!
Не веря своим глазам, подростки продолжали пялиться на Луку. Тот же не терял времени. Мнимым было выздоровление или нет, но неизвестно, когда это может закончиться. Мальчик, обтерев рукавом лицо, выбрался из лужи, подобрал пару булыжников, лежавших ближе всего и, неумело замахнувшись, бросил.
Камень пролетел метр и, поднимая кучу брызг, плюхнулся в лужу. Хулиганы удивились, а потом разразились хохотом.
Не медля, Лука бросил ещё один, и тот воткнулся в грязь рядом. Злясь на себя, Лука стал подбирать и бросать булыжники в тех, кто продолжал издеваться над ним даже сейчас, когда он владел телом, но не мог докинуть даже до середины лужи, на другой стороне которой умирали от смеха хулиганы.
Карим аж всхлипывал, держась за живот, а вместе с ним хохотали и остальные ребята. Громче всех надрывался Толстый Пит, правая рука Карима. Он подобострастно поддерживал вожака в любом начинании, ведь сын хозяина харчевни щедро делился с ним и другими ребятами недоеденными остатками с тарелок посетителей, а в этом районе столицы еда была самым ценным ресурсом.
Сколько раз Лука мечтал, что сможет поднять и вернуть брошенный в него камень! И вот... Будучи всю жизнь прикованным к постели, как и когда он мог бы научиться швырять булыжники? Был бы рядом отец... Да хотя бы Кора, вот уж кто легко и непринуждённо смог бы его научить, но сестрёнка находилась в застенках тюрьмы городской стражи, пока мама собирала деньги на выкуп.
Лука огляделся, но камней рядом больше не было.
— Эй, калека! Лови! — крикнул толстый Пит и бросил в него булыжником.
По привычке Лука неподвижно наблюдал за тем, как летит камень, но вдруг услышал в голове вроде бы свои, но чужие мысли: 'Подвинься! Прости, но я не могу на это смотреть!' — после чего его тело само собой принялось двигаться, сделало разворот и прогиб, уклоняясь. Камень пролетел мимо, едва не задев.
— Ничего себе! А ну, парни, пусть потанцует!
Цель стала подвижной, и это раззадорило хулиганов. Суетясь, они стали хватать что ни попадя и бросать в Луку. Но мальчик нашёл даже определённое удовольствие в том, чтобы не дать им попасть в себя. Не делая лишних движений, он легко уклонялся от всего, что в него летело.
'Надоело, — подумал Лука-Эск. — Моя очередь'. Меткими выверенными бросками он вывел из строя Натуса, сына торговца рыбой, Джамаля, чумазого остолопа с полным отсутствием проблесков интеллекта. Потом дошла очередь до Толстого Пита — булыжник размером почти с буханку хлеба угодил прямо в желеобразный живот, выбивая из лёгких весь воздух. Пит согнулся и рухнул лицом в лужу.
Лука подкидывал в руке очередной камень, раздумывая, в какую часть тела Карима его бросить. Тот заметался, не зная, то ли бежать, то ли помогать друзьям. В итоге он спрятался за Толстого Пита, вытащив того из воды, как бегемота из болота.
Лука прицелился. Из-за спины Толстого Пита высовывалось плечо Карима, в него он и швырнул. Камушек был небольшой, размером с перепелиное яйцо, но тем точнее вышел бросок. Наглый и задиристый шестнадцатилетний сын харчевника взвыл как девчонка. Глядя на это, его свора заохала, переглянулась и... побежала!
— Подождите меня! — завопил Карим и помчался за остальными.
Обернувшись, он сорвавшимся голосом прокричал:
— Ты труп, калека! Ты труп!
Чувствуя, как в груди зарождается нечто новое, Лука посмотрел ему вслед. Это было удовлетворение. Ему нравилось как послушно тело, как быстро бежит кровь по жилам, нравился клёкот выплеснутой, по-настоящему выплеснутой ярости. Ведь раньше он мог только беззвучно, чтобы не разбудить маму с сестрой, плакать ночами или скрипеть зубами и вращать глазами. Он не позволял себе истерик, не желая казаться ещё слабее, чем он был, а потому гнев копился в нем, давным-давно срывая крышу.
Сейчас он дал волю чувствам, и на место заполнявшего все гнева пришло тихое, умиротворённое удовлетворение. Эска позабавило происшествие, но и он чувствовал то же, что и Лука.
Все-таки у них было одно тело.
Тело, которое начало отчаянно болеть. Атрофированные мышцы, казалось, были шокированы запредельными нагрузками. Ноги Луки подогнулись, но он сумел не упасть. Шатаясь, мальчик добрался до коляски, поставил её на колеса и, превозмогая боль, выкатил из лужи. Едва сделав это, он тут же упал на сиденье, принял удобное положение и покатил в сторону дома.
В лачугу он заходил уже на своих ногах. Мать, не заметив его появления, продолжала тереть белье на стиральной доске. С её лба ручьём лился пот, но приходилось терпеть, так как руки были заняты. Сдувая с лица налипшие волосы, она продолжала стирку так остервенело, будто от этого зависела жизнь её детей. Хотя так оно и было.
'Срань Хорваца, куда я попал?' — подумал Эск, и та же мысль пришла в голову Луке. Мальчик посмотрел на место, где он прожил все последние годы, новыми глазами. Да и с другой высоты, честно говоря, с высоты своего роста.
Одна комната на всех. На одной половине плохо освещённого помещения все кровати, маленький обеденный столик, сундук со старым барахлом. Всю вторую половину занимает прачечная — повсюду развешено белье, в углу ютится гладильный стол со старым чугунным утюгом. В углу напротив стирает мать. Мыльная вода в тазу и вёдрах на полу уже черна от грязи, и вскоре матери предстоит тащиться за квартал отсюда к общественному колодцу.
Точно. Выжав белье, она слила воду в ведро, поставила таз на место и выпрямилась. Лука заковылял к ней:
— Мама...
Приска подняла голову, заметила стоящего (!) перед ней сына и свалилась в обморок, но Лука кинулся к ней, чтобы не дать упасть.
'Силёнок-то совсем нет', — заметил Эск, когда, не удержав тело матери, рухнул на мокрый пол.
Аккуратно удерживая женщину, он сел и погладил её по голове. Приска была очень красива, когда выходила замуж за отца, но последние годы совсем её подкосили. Лицо осунулось, под глазами набрякли мешки, волосы поредели, а грудь обвисла после рождения Коры. Но она оставалась привлекательной, хотя это было сложно заметить сразу.
— Мама, мам... — тихо шептал Лука. — Мама, очнись!
Он коснулся губами её лба. Приска открыла глаза. Лука встал сам и помог подняться матери.
— Не приснилось! Не приснилось! — глаза мамы наполнились слезами. — Лука! Сынок!
— Да, мам...
— Но как? — воскликнула женщина.
Лука рассказал ей все как было, разве что не упомянув, как стал бросать камни в ответ. В его версии событий хулиганы разбежались, стоило ему подняться.
— Чудо! Чудо! — не уставала повторять Приска, целуя и обнимая сына.
Слезы так и лились из её глаз, она была мокрой от стирки и пота, да и Лука только вылез из лужи. Обнявшись, они долго так стояли: Лука прижимал мать к груди и впервые смотрел на неё сверху вниз. Теперь он видел, как много у неё седых волос.
— Мама, я схожу за водой. А ты пока отдыхай.
— А ты сможешь? — Приска недоверчиво осмотрела сына с головы до ног.
— Я постараюсь. Буду носить по одному ведру, не переживай. Отдыхай, мам.
Лука отвёл её к кровати и усадил, а сам взял полное ведро и, сжав зубы, делая маленькие шажочки, понёс из дому, чтобы вылить в канаву грязную воду и принести чистой.
Эск, наблюдая за этим, подумал, что мальчишка надорвётся.
Пора крутить Колесо.
Глава 4
Возле изгороди Лука остановился и поставил ведро на землю. Пальцы ныли, предплечье стало свинцовым. Помогла бы смена руки, но в голове настойчиво бил звоночек, требующий внимания.
Затаившийся Эск мысленно ухмыльнулся: 'Ну же, пацан, давай, не тяни!'
Лука потёр глаза, проморгался и отпрянул от внезапно появившегося прямо в воздухе блока с текстом! Мальчик потянулся к буквам рукой, но ничего не ощутил. Они висели перед глазами и двигались, стоило ему повести взгляд. Текст всегда был в центре внимания Луки!
'Вот же дикарь!' — вздохнул Эск, но отобрать управление у Луки не решился. Уж больно хрупким было равновесие двух разумов, слитых в одном теле. В мальчике недостаточно духа, чтобы осознать невозможное и сохранить разум в случае прямого вмешательства Эска.
Выжатая на задворки сознания личность его истлеет быстрее, чем Эск произнесёт: 'Хорвац побери!' Хорвац'Онегут был его старым другом и в одной из жизней умудрился стать божеством в том же мире, где Эск прозябал в роли жреца местного Истинного, пока не сменил веру. В той священной для половины населения планеты войне Хорваца низвергли, но, в последующем пересекаясь в разных мирах, они сохранили дружбу. И присказки о Хорваце остались.
Пока Эск вспоминал былое, Лука совсем освоился и в очередной раз перечитывал написанное, непроизвольно шепча вслух:
— Лука Децисиму суть Эск'Онегут... Очки Тсоуи: минус девятьсот семьдесят один... Активировано право на разовое использование Колеса. Использовать? Да... Нет...
Из маленького окна выглянула мама Луки:
— Сынок, что случилось? Как ты себя чувствуешь?
— Все хорошо, мам. Остановился передохнуть, с непривычки руки болят.
— Давай я отнесу... — начала Приска, но сын её перебил:
— Нет, мам. Я сам!
Сказано было твёрдо и уверенно. Мать покачала головой, но по мимолётной улыбке было понятно, что она не просто довольна — горда! Её голова исчезла из окна, а Лука вернулся к странному тексту.
Подумав с пару секунд, он ткнул пальцем в 'Да'.
Мир вокруг замер и затих. Текст исчез, а весь обзор заняла часть огромного колеса. Оно казалось вполне реальным, но было таким же миражом, как и текст до этого. Его плоскость уходила в обе стороны от Луки, заслоняя за собой все окружающее. В высоту оно возносилось далеко в небо, так что Луке был виден только один его сегмент, тот, что перед ним. Этот сегмент был зелёного цвета, и на нем огромными буквами значилось: 'Старт!'
Эск подкинул мальчику знаний, и Лука понял, что деления колеса бывают разных цветов.
Зелёный сектор только один, это стартовый, и если после вращения он выпадет снова, можно будет сделать ещё три вращения бесплатно.
Красные сектора приносят игроку болезни, увечья, снижение показателей и отрицательные таланты. Например, талант издавать адскую вонь. Таких мало, но зато каждый сегмент в несколько раз шире других.
Белые пусты и ничего не дают игроку, лишь сжигая попытку. Их больше трёх четвертей от всего количества.
Синие награждают полезными талантами, и чем насыщеннее цвет — от бледно-голубого до ультрамарина — тем выше уровень дара. Ультрамариновый сектор даёт востребованный в местном обществе талант, владение которым делает владельца непревзойдённым мастером, лучшим за всю историю мира.
Но самым желанным, и Лука хорошо это прочувствовал, ощущая азарт, является золотой сектор. Сияющий, отливающий в лучах солнца золотой сектор сверхспособностей. Каждая из них может нарушать законы физики и магии и действует вопреки всему. Полная неуязвимость безо всяких магических щитов и брони, телепортация в любую точку планеты, абсолютная невидимость, невероятная мощь и сила, позволяющая касанием пальца разрушать горы...
Шанс выпадения подобного сектора приближается к нулю при любом количестве вращений колеса, и каждый странник, заполучивший заветный сектор, добивался невероятных высот в том мире, где ему это удалось.
Существовал ещё фиолетовый сектор — единственный на все Колесо. По крайней мере, ходили такие слухи среди странников, но Эск никогда такого не видел, хотя испытывал фортуну много раз.
Озарение за озарением, идея за идеей, шаг за шагом — так Эск постепенно раскрывал перед мальчиком истинное положение дел, давал понимание того, что с ним произошло, чтобы рано или поздно добиться полного слияния и жить уже единой личностью.
Набрав полную грудь воздуха, Лука коснулся слова 'Старт'.
Медленно, чуть ли не скрипя, Колесо стало набирать разгон. Перед Лукой пронёсся стартовый сектор, сразу после которого шла череда белых, мелькнул золотой, снова много белых, красный, белый, белый, ещё красный, белый, белый, белый, голубоватый...
Колесо вращалось все быстрее и набрало такой разгон, что цвета секторов слились перед Лукой в одно смазанное пятно, ничего не было видно, Лука потерял контроль над телом, как и Эск. В момент вращения Колеса время останавливается во всей Вселенной, и только сознание игрока, закрутившего его, остаётся активным, чтобы воочию увидеть результат.
Лука потерял счёт времени, когда смазанное пёстрое пятно стало чётче, ещё чётче, а потом проявились и цвета убегающих секторов.
Ряд белых... Синий... Белый...
Колесо замедляло ход...
Глава 5
Лука разочарованно наблюдал, как Колесо замедляет движение. Скорость уменьшилась настолько, что все поле зрения уже несколько секунд занимал широкий красный сектор.
И мальчик, и Эск'Онегут, поселившийся в нем, умоляли Колесо поскорее проскочить проклятый красный. Лука уже и не думал о сверхспособностях, о талантах, ему хотелось одного: остаться здоровым. При любом другом сегменте он таковым бы и остался, причём с вероятностью выше девяноста семи процентов. Но красный мог принести что-то похуже паралича.
Сам странник иронично ухмыльнулся — так работает Тсоуи. Если тело носителя проклято, то недавнее выздоровление обернётся чем-то подобным — красным. Сектор слишком широк. Какой угодно другой уже проскочил бы.
Где-то вверху поля зрения замаячила граница сектора. 'Давай, давай', — молил Лука. 'Ну же! Именем всех богов заклинаю!' — мысленно рычал Эск, в ярости от перспективы провести последнее перерождение в теле дважды проклятого мальчика, а как иначе, если тот родился калекой и сейчас снова им станет?
Граница между секторами почти застыла перед лицом Луки. Следующим сектором после красного шёл фиолетовый, и подобный цвет странник видел впервые за все свои девяносто девять жизней.
— Так не бывает! Серьёзно? Боги, вы серьёзно? — ирония ситуации довела Эска, а вместе с ним и Луку, до истерики. Объявления результатов ещё не случилось, а значит, Колесо все ещё движется.
Эск принялся обращаться лично к каждому богу, в силу которых уверовал в прошлых жизнях:
— Жестокий Хорвац, Акатош Вневременной, Безликий Истинный, Боже Всемогущий, К'Тун Оскверняющий...
Он успел перечислить всех и пошёл по второму кругу, когда Колесо остановилось. Луке казалось, что граница между секторами находится точно меж его глаз, но Эск'Онегут ликовал: пусть микроны преимущества, но они решили в пользу фиолетового!
Право на разовое использование Колеса реализовано.
Результат вращения: фиолетовый сектор.
Награды:
— Эск'Онегут освобождается от эффекта Затухания, сохраняя весь накопленный опыт жизненных лет, начиная с текущего перерождения;
— Эск'Онегут сохраняет все приобретённые положительные таланты, сверхспособности и эффекты, начиная с текущего перерождения;
— при повторном выпадении фиолетового сектора Эск'Онегут получает право выбрать одну из утерянных сверхспособностей прошлых перерождений.
На Луку обрушился шум улицы. Он снова владел телом, а мир ожил. Мальчик морщил лоб, перечитывая непонятный ему текст.
Странник его устами расхохотался. Фиолетовый сектор — мифический фиолетовый сектор! — выпал ему в тот самый момент, когда ни одна из его наград никак на него не влияла. Уж лучше бы выпал самый захудалый талант, пусть даже умение играть на любом музыкальном инструменте! Можно было бы хотя бы зарабатывать вечерами по тавернам.
Эск'Онегут оказался в положении миллиардера, которому пообещали вечную жизнь и сохранение всех его денег тогда, когда уже заколотили и закопали гроб с телом внутри. Что толку от отмены Затухания, если это последняя жизнь? Отыграть минусовые очки Тсоуи, почти тысячу, между прочим, за жизнь в теле нищего подростка невозможно. В своих лучших перерождениях Эск зарабатывал несколько сотен, но никогда больше полутысячи.
Так что ни о каких новых талантах, которые бы с ним остались в будущих жизнях при повторном выпадении фиолетового сектора, речи быть не может. Потому что будущих жизней не будет, а на то, чтобы снова вращать Колесо, нет очков Тсоуи. Каких-то десять очков — цена на одно вращение — и их нет!
Пока Эск сходил с ума, Лука, с наслаждением почесав затылок, — не по привычке, а из-за того, что засалились грязные волосы, — взял ведро, схватив покрепче, и понёс к канаве. Впрочем, в канаву сейчас превратилась вся дорога, залитая не только многодневными ливнями и весенними паводками, но и бытовыми отходами жителей всего их нищего квартала.
Мальчик слил туда грязную воду и, определившись с направлением, побрёл к общественному колодцу.
Эск тем временем перебирал варианты, просчитывал вероятности, решал, что делать, и ничто из придуманного не давало ему ни единого шанса. Неподъёмным грузом тянули в пропасть грехи позапрошлой жизни, когда он сжёг все, что было, и ушёл в минус, а бездействие прошлой повысило отрицательный баланс.
Он обречён влачить существование в не самом дружелюбном и развитом мире, причём без каких бы то ни было талантов и способностей. В конце этого скорбного жизненного пути странник закончит существование навсегда. Он закончит. А Лука?
В сознании забрезжило понимание и, разгораясь все сильнее, дало Эску — нет, не надежду, — но ощущение правильности пути. В его — Эск'Онегута! — грехах не было вины и без того несчастного мальчика. А значит...
Надо решаться сейчас, пока не стало страшно! И тогда частица его сущности останется жить на многие, он на это надеялся, жизни. Лишь бы пацан не подвёл и оправдал его ожидания.
Эск глубоко вздохнул и непроизвольно закрыл глаза. Через биение сердца он активировал Исход.
Эск'Онегут, девяносто девятая жизнь.
Очки Тсоуи: −971 (значение отрицательное).
Выбрано развоплощение с последующим слиянием с личностью Луки Децисиму (первая жизнь), жителя локации 'Рукав Ориона, Млечный путь, Солнечная система, планета Земля. Вариация Вселенной: #ES-252210-0273-4707'.
Луке Децисиму будет передано положительное наследие Эск'Онегута.
Глаза, закрытые Эском, привели к тому, что Лука споткнулся, потерял равновесие и упал. Он попытался подняться, но снова рухнул в грязь. Голову пронзила острая боль, но тут же исчезла, чтобы снова проявиться в другой части черепа. Череда болевых вспышек продолжалась несколько минут, и когда Лука подумал, что лучше умереть, чем терпеть такое, все прекратилось.
Мальчик убрал руки от головы, прислушался к ощущениям, но все было нормально. Он неуверенно сел и увидел перед собой блок с текстом. Он дублировался в голове собственными ясными мыслями и шёпотом его же голоса.
Лука Децисиму, отныне ты странник.
Живи достойно Тсоуи, соблюдай баланс и гармонию в жизни, и после смерти ты переродишься в одном из миров бесконечной вселенной.
Лука'Онегут, первая жизнь.
Очки Тсоуи: 0.
Рукав Ориона, Млечный путь, Солнечная система, планета Земля.
Вариация Вселенной: #ES-252210-0273-4707.
Возможность перерождения: доступна.
Право на разовое использование Колеса: доступно.
Наследие Эска, включая награды фиолетового сектора, стало личным опытом и знаниями Луки, так что на этот раз он не стал перечитывать текст, все поняв сразу.
Лука улыбнулся. Сейчас он натаскает матери воды, потом вытащит Кору из тюрьмы, а потом...
Потом он ещё раз закрутит Колесо.
Глава 6
Насвистывая что-то очень задорное и мелодичное, то, что всплыло из памяти Эска, Лука вернулся домой с полным ведром чистой воды. У колодца никого не было, видимо, у многих ещё не иссякли запасы дождевой воды, набранной во время ливней.
Не единожды сменив руку, держащую полное ведро, мальчик дошёл до дома, но ни разу не остановился, чтобы отдохнуть. Он с наслаждением прислушивался даже к болевым ощущениям в мышцах уставших рук, спины, да всего тела, ибо боль значила, что он вообще чувствует — живёт!
С наследием странника Лука осознал, что Карим убил его, разбив голову большим камнем с заострёнными краями. Вселение Эск'Онегута позволило ему выжить, а лень, жалость и скука странника — сохранить личность в теле. Первичное восстановление при вселении странника моментально залечило все полученные раны и ушибы. Хорошо, что до встречи с мамой Лука догадался смыть кровь водой из бочки во дворе. Для стирки та вода не годилась, но для бытовых нужд — вполне.
У двери он остановился. Из дома доносился незнакомый приглушенный голос. Слух Луки после полного оздоровления стал идеальным и позволил разобрать каждое слово.
— Признай, Приска, что у тебя нет ни единого шанса выплатить виру, — размерено вещал чей-то вкрадчивый голос. — Ты хочешь, чтобы твоего сына отправили на рудники?
— Ты бредишь, Неманья, — устало и тихо произнесла мать. — Все знают, что Лука увечный от рождения. Как он мог покалечить твоего сына?
— Хочешь сказать, что Карим мне лжёт, женщина? Мой сын никогда не лжёт! Твоё отродье сломало ему ключицу! Оплатишь лечение и выплатишь штраф.
— Сколько?
Лука почувствовал в голосе матери обречённость. Семьдесят пять серебра за Кору ещё даже не были собраны...
— Семь золотых. Никаких отсрочек. Плати сегодня, сейчас же!.. — Неманья умолк, хмыкнул и добавил: — Или заходи ко мне после полуночи. Отработаешь!
Мать промолчала, и отец Карима принялся уговаривать:
— Приска, послушай... Будешь старательной и послушной, и, может быть, я скощу долг. Что скажешь?
Ответила ли что-то мать, Лука не расслышал, но о том, зачем хозяин таверны пригласил её к себе, он знал наверняка, не маленький. Самому об этом пока только мечталось в беспокойных и потных снах, но мама и жирный Неманья в одной постели? Жаль, отца нет рядом, чтобы...
Зато есть он! Разозлившись на самого себя, он ворвался в дом, когда Приска уже решилась на то, чтобы согласиться. Неманья уже успел забраться ей под юбку.
От ярости у Луки расширились глаза. Тяжело дыша и сжав кулаки, он закричал:
— Отвали от мамы, мерзавец! Убери свои грязные руки!
— Шустрый пацан, — тавернщик ухмыльнулся, но руки убрал. — А что скажет она сама? Приска, что ты скажешь?
— Она скажет: 'Вон из нашего дома!' Мама к вам не придёт, и не мечтайте! Ваш сын и его друзья сами закидали меня камнями и чуть не убили! Голову разбили!
— Надо же, — изумился Неманья. — И правда, ходить начал. А я думал, врёт мой сорванец, выдумал все. А оно вон как... Что ж, и где же твои синяки? Есть чем слова подтвердить?
Лука потянулся руками к виску, чтобы раздвинуть пряди волос и показать рану, но замер, вспомнив, что все исчезло.
— Они... зажили, — сбивчиво произнёс он. — Я не вру...
— Так я и думал. — Неманья перевёл взгляд на Приску: — Что решила?
Та украдкой бросила взгляд на сына, и усталое равнодушие к ударам судьбы, покорность, с которой она была готова принять грядущие унижения, смущение от этой готовности — все сменилось гордостью.
Впервые за многие годы она увидела в Луке черты своего мужа Севера Децисиму, храбростью, великодушием и мечом завоевавшего положение в обществе и её сердце.
— Мой сын ответил за меня. Нет!
— Ну, нет так нет, — легко согласился Неманья.
Грубо сдвинув плечом мальчика, он прошёл к двери, но остановился, подумал и развернулся.
— И все-таки... Это... Я что мыслю... — корчмарь прищурился, осмотрел Луку с ног до головы. — Как? Вот так просто взял и пошёл? Не в храме, не у лекаря, а сам? Неужели, чтобы излечить калеку, потребовалось просто хорошенько врезать ему по башке? Надо бы запатентовать эту идею! — он расхохотался. — Ладно, живи, пацан... пока. Приска, к вечеру не принесёшь деньги — я отправлю-таки твоего ублюдка на рудники. Ты знаешь, у нас, Ковачаров, слово крепче дуба!
Уходя, он громко хлопнул дверью.
В тот же миг перед Лукой всплыла строчка:
Очки Тсоуи: +1.
Связав эту информацию с тем, что произошло до этого, Лука понял взаимосвязь двух событий. Кивнув самому себе, он подошёл к матери, поставил на пол ведро с чистой водой, которое все это время держал в руках. Тыльной стороной ладони утёр слезы с её щёк и обнял. Крепко прижал к себе, осознавая, что они одного роста. Мать разревелась в голос:
— Что будет, сынок? Что теперь будет?
— Никто ему не поверит, мам. Посмотри на мои руки — они тоньше тростинки. Как я мог сломать ему ключицу? Господин судья — разумный человек, он не поверит их россказням.
— Да, конечно, он справедлив...
Приска совсем успокоилась, когда Лука напомнил ей о незаконченной стирке и Коре, которая томилась в тюрьме. Рудники ей не грозили, но если не выплатить вовремя выкуп, её могут отправить в воспитательный дом. Последний срок — завтра, и, спохватившись, Приска бросилась к тазу.
— Мама, давай я помогу. Развесить белье?
— Я сама, сынок. Надо вскипятить котёл, наносить чистой воды...
В этих хлопотах пролетел день. Лука носил туда-сюда воду, дрова со двора, развешивал и снимал бельё, подавал его матери для глажки, помогал с укладкой. Мышцы жгло, они словно налились кислотой, но мальчик терпел, вспоминая, что раньше мать делала все это сама.
В сумерках они уложили готовое чистое белье в корзины, каждая из которых принадлежала отдельному дому, пользующемуся услугами мамы.
Приска не уставала воздавать хвалу всем богам за сына, а когда Лука собрался вместе с ней идти разносить бельё, восприняла это уже как само собой разумеющееся. В доме появился мужчина!
И тем острее стало её безысходное горе, когда в лачугу вломились городские стражники во главе с маленьким злым констеблем, оторванным от ужина:
— Лука Децисиму! Ты обвиняешься в покушении на жизнь Карима Ковачара! Взять его, ребята!
Глава 7
Напоследок стражник дал ему пинка под зад. Лука споткнулся о порог камеры и проехался пузом по склизкому полу. Лязгнув замком, охранник запер дверь и торопливо удалился доедать остывший ужин.
— За что тебя, сынок? — донёсся из темноты чей-то низкий хриплый голос.
Лука напряг зрение, пытаясь рассмотреть место, где оказался, но не смог ничего увидеть. Лунный свет, падавший сквозь крохотное зарешеченное окошко, освещал только небольшой участок пола.
Мальчик счёл за лучшее не отмалчиваться перед человеком, назвавшим его сыном, и ответил:
— Кинул камнем в сына трактирщика и сломал ключицу. Так говорят.
— А на самом деле?
— Кинул камнем в ответ. Он убежал. Сломал ли я ему что-нибудь, не знаю. Но, надеюсь, сломал — он тот ещё подлец.
Невидимый собеседник расхохотался. Смеялся он густым утробным гоготом, и казалось, что от этого звука дребезжат даже прутья клетки. Успокоившись, узник вышел на свет, приподнял подбородок Луки пальцем, вгляделся, сверкнул белками глаз на тёмном лице и мягко спросил:
— Как тебя зовут, малой?
— Лука Децисиму. А вас?
— Терант, так меня звали там, откуда я родом. Здесь у меня нет имени, но не будем об этом. Сколько тебе, десять?
— Мне четырнадцать.
— Что? Какого Двурогого? Четырнадцать! Надо же! Боги, что за генетическое отребье в Империи?
— Мама говорит, ругаться плохо, — Лука отвечал просто, чтобы поддержать беседу, еле стоя на ногах. — Поминать богов всуе — плохо. Поминать Двурогого...
— Плохо! Я знаю, малыш. Но, клянусь совершенными генами сияющей Тайры, в жизни не видел такого тощего подростка! Выглядишь слабее моей дочки, а ей всего семь!
— У вас есть дочь?
— Есть... Была... Неважно! Как тебя ноги держат, Лука Децисиму? У тебя же все кости наружу!
— Отец говорил, надо всегда стоять, даже если тебе отрубили ноги. А ноги у меня есть, — ответил мальчик и рухнул на пол.
Он мог сколько угодно терпеть голод, но каждому надо хотя бы иногда заправляться.
Когда Лука очнулся, оказалось, что он лежит на какой-то подстилке, а под головой у него что-то мягкое. Сосед по клетке подложил ему под затылок свою ладонь, огромную и мясистую.
— Голоден?
Лука моргнул в ответ, не имея сил даже открыть рот.
— Тогда потерпи, — белки глаз Теранта погасли.
Он положил ладонь свободной руки Луке на лоб. А потом сжал голову мальчика так, будто хотел расколоть её как орех.
Мальчик взвыл, но из него не вырвалось ни единого звука. Его парализовало. Терант тоже молчал, не дыша. Лука пытался вырваться, но тело не слушалось.
От ладоней Теранта волнами шёл сильный жар. Он пульсировал, проникая в голову, а оттуда распространяясь по всему телу.
Обнаружено внешнее воздействие! Фиксируется принудительное пополнение энергией. Преобразовано для дальнейшего использования: 64%... 66%... 68%...
На восьмидесяти процентах Терант отвалился и тяжело, хрипло задышал.
Через несколько биений сердца жадно втянул воздух и сам Лука. Он с упоением наслаждался каждым вдохом спёртого, влажного смрада подземелья.
Открыв глаза, мальчик удивился, как ясно и чётко он теперь видит. Вообще в нем забурлили силы, много сил, хотелось бегать, прыгать, что-то делать. А ещё исчезло чувство голода. Напрочь.
В метре от него лежал Терант. Кожа его казалась абсолютно чёрной, словно она поглощала свет, но отблески в покрывавших его каплях пота делали мужчину видимым. В голове Луки заворочался похожий образ и слово 'ке-хар'... С подобным Теранту отец как-то дрался на Арене. Кажется, это и был ке-хар.
— Терант?
— Да, малыш. Ожил?
— В жизни себя так хорошо не чувствовал! Как вы это сделали?
— О... Дай отдышаться... — Терант сел и утёр лоб. Луке показалось, что мужчина похудел. — Что ты знаешь о мире, сынок?
— Э... Я не ходил в школу, но знаю, что мы живём в столице Империи. Император Маджуро Четвёртый управляет страной.
— Хм... Ладно, допустим. Знаешь ли ты, кто управляет миром? Кто такие раканты, кхары, олаки?
— Я не знаю таких слов... — Лука задумался. — Кхары, точно! Вы кхар? Мой отец дрался с кхаром, он был такой же, как вы!
— А что находится за пределами Империи, знаешь?
— Ничего. Только вода, а за ней край мира и великое ничто, куда низвергаются струи мирового океана. Так меня учила няня.
— Сынок, мир намного больше. Ты знаешь, что такое проценты?
— Это части целого. Один процент — это часть целого, поделённого на сто частей.
— Вся ваша Империя — это меньше одного процента всех жителей мира.
— Чушь! — не удержавшись, воскликнул Лука. — Все знают, что Великая Империя — это весь мир!
— Великая Империя, сынок, это резервация, — Терант произнёс незнакомое слово, но Лука понял. — Послушай.
Кхор откашлялся, прочистил горло и, воздев указательный палец, начал говорить:
— Первая семья — семья Ра'Та'Кантов. Про гены я тебе объясню позже, но запомни сразу: у Первой семьи совершенные гены. Безупречные. Эталон человеческой расы. Сто процентов совершенства!
— Они идеальны?
— О да, сынок! Они идеальны. Те же, кто немного не дотягивают до идеала, но всячески к этому стремятся — раканты. Их очень мало, но им принадлежит все. Семьи ракантов управляют всем миром, но каждая — своей частью. Семья отвечает за свою территорию перед Первой. Они поделили между собой и сферы экономики...
— Экономики? — и снова Лука понял значение, но успел спросить раньше.
— Ты запоминай все непонятные слова, я объясню их позже. Слушай дальше. Большая часть людей — олаки. Это обычные граждане, специалисты в своих областях: учёные, юристы, ремесленники, коммерсанты, обслуга... Всех их объединяет несовершенство генов. Они более чем на десять процентов не соответствуют эталону.
— А вы кто? Кхар?
— Да. Наш вид создали искусственно. Армия, силовые и охранные организации, стражники и бойцы, спортсмены и телохранители — это мы.
— Как-то наша стража не похожа на вас.
— Ваша стража — никакие не кхары. И они, и ты, и все жители Империи — это съяры.
— Съяры?
— Прости, сынок. То, что скажу дальше, не мои слова, я просто процитирую то, что повторял тысячи раз. — Терант снова откашлялся и заговорил жёстко, чеканя каждое слово: — Во всем мире вы генетическое отребье. Отщепенцы. Изгои. Раканты блюдут ценность любой человеческой жизни, однако не признают права съяров на пользование какими бы то ни было природными ресурсами планеты и достижениями цивилизации. Во избежание порчи генома человечества единственно допустимым местом пребывания каждого съяра является так называемая Империя.
— Почему Империя не атакует этих ваших ракантов? Мощь и сила...
— Сынок, вся ваша мощь и сила — это палки-копалки, сделанные из дерьма. У вас ничего нет. И живете вы на острове, откуда до ближайшей цивилизации три тысячи километров по буйному океану. Вы обречены.
Лука долго молчал, снося старый фундамент мировоззрения и возводя новый. Теранту он поверил безоговорочно, интуитивно, а интуиция ему от Эска досталась высочайшая. У него остался только один вопрос:
— А как ты попал сюда, Терант?
— О, а я не сказал? Видишь ли, преступникам не место на блаженной и благословенной земле ракантов.
Глава 8
С лежанки Теранта давно раздавалось мерное дыхание спящего человека, а Лука все не мог уснуть. Наследие Эск'Онегута — знания и опыт странника — затаилось на задворках сознания и проявлялось только в нужный момент и крайне малыми дозами. Как, например, с теми новыми словами, которые мальчик услышал от кхара.
Поэтому то, что рассказал Терант, потрясло Луку, и он ещё долго пытался представить, что это за мир, в котором нет голодных и больных. Самодвижущиеся повозки и сияющая кожа ракантов, о которых живописал кхар, казались ему намного менее удивительным, чем отсутствие голода и болезней.
— Вы, съяры, живете в выгребной яме человечества, — сказал Терант. — И все хорошее, что есть у ваших власть имущих и знати — обычная контрабанда нашего хлама, собранного на помойке.
'Какой долгий день! — подумал Лука. — И сколько всего произошло! Ещё утром я был парализованным калекой и мечтал о корке хлеба. Потом вдруг умер, воскрес и научился ходить! А теперь я в клетке с пришельцем кхаром и узнал о мире больше, чем за всю жизнь! А утром будет суд за то, что я сломал ключицу Кариму! Удивительно!'
О том, что произойдёт после суда, он легкомысленно не волновался. Что бы с ним ни случилось в дальнейшем, хуже того, что было, уже не станет.
Он снова попытался уснуть, поворочался с боку на бок, наслаждаясь каждым движением только обретённого тела. Одна только возможность легко, просто протянув руку, почесаться, приводила его в радостное изумление.
Молодая кровь и энергия, перелитая Терантом, бурлили. Лука вскочил и стал мерять шагами камеру. Что-то он упустил, но что?
Колесо!
Стоило ему вспомнить о Колесе, и перед ним снова появился текст, дублирующийся его собственным голосом в голове.
Лука'Онегут, первая жизнь.
Очки Тсоуи: 1.
Активировано право на разовое использование Колеса.
Использовать?
Лука замер, вчитываясь, а потом уверенно нажал 'Да'.
Колесо в этот раз выглядело иначе: может, потому что он был в темной камере подземелья, а может, потому что это было первое его вращение в ипостаси странника. То огромное, уходящее в звёздные просторы колесо с тысячами тысяч секторов исчезло, вместо него появилось небольшое, размером с поднос.
Оно, казалось, зависло в воздухе в метре от мальчика, а каждый его сегмент был подсвечен изнутри. Большая часть Колеса светилась чистым, безупречным белым, но встречались и узкие разноцветные сегменты, причём фиолетового среди них Лука не обнаружил, как не было и красных с золотыми. Почти везде сплошной белый и оттенки синего, сливающиеся с доминирующим цветом.
Из кладовки знаний Эска пришло понимание: уровень Колеса повышается с каждым использованием, увеличивая его возможности по изменению странника. Сначала Лука об этом пожалел, а потом успокоился — зато никаких красных секторов! В одной из жизней Эску выпала неизлечимая болезнь. Так он стал нулевым пациентом пандемии, уничтожившей цивилизацию, — заражённые были крайне агрессивны, а успокоить их можно было лишь повреждением головного мозга, что довольно непросто в мире без дистанционного оружия. Такого, как, например, в предпоследней жизни Эска.
Лука оглянулся. Терант продолжал спать, и дыхание его было все таким же размеренным. Свет Колеса не освещал ничего и существовал только в голове мальчика. Поняв это, он успокоился и, глубоко вдохнув, запустил вращение.
Стартовый зелёный сектор сменился серией белых, мелькнул бледно-голубой, а потом что-то различить стало невозможным. Колесо разогналось.
'Все-таки не очень удобно, — подумал он. — Ничего не разобрать. Вот бы крупнее сделать...'
Колесо чутко отреагировало, и его размеры увеличились раз в десять. Теперь в пестроте секторов Лука мог вычленить цвета, отличные от белого, и, кажется, мелькнул даже золотой?
Мальчик заскучал, глядя на однообразие слившихся секторов и слыша только гудение Колеса — будто шмель залетел в дом и бьётся о стены в поисках выхода на свободу, — но когда показалось, что шмелю, а вместе с ним и Луке, вечно томиться в темноте камеры, вращение замедлилось.
Проскочив массу белых секторов, один насыщенно-синий и пару голубоватых — с талантами разной силы, — указатель остановился.
Лука уставился на тоненький, сияющий золотом, сектор и не поверил своим глазам. Всплывшее окошко с результатом поверить заставило, но ждал он совсем не того.
Право на разовое использование Колеса реализовано.
Результат вращения: золотой сектор.
Награда:
— Лука'Онегут получает сверхспособность (в применении к текущему телу и миру существования) 'Метаморфизм'.
Метаморфизм? Лука Децисиму надеялся, что ему выпадет талант с какой-нибудь редкой профессией, умением, с которым можно не пропасть в Империи, но это?
Лука'Онегут, тем временем, радостно потирал руки. Вспомнилась какая-то ассоциация из земной жизни — пианино? Фортепьяно? Неважно.
Эску не довелось получить эту сверхспособность, но он видел её в действии. Умение управлять всеми процессами в теле силой мысли — это, как и красота, страшная сила! Знавал он одного когтистого странника, покрывшего свой скелет и кости редким сплавом...
Метаморфизм
Первый уровень способности.
Возможность управлять своим телом на базовом уровне: контроль температуры, расхода энергии, иммунной системы, обмена веществ, ускоренное восстановление, регенерация тканей и органов, обострённое восприятие.
Импульсивно Лука собрал ладонь в кулак и ударил в каменную стену камеры. Уже внутренне сжавшись от неминуемой вспышки боли, он захотел, чтобы его кулак стал прочнее камня. Железо прочнее камня!
Трансформация невозможна. Недостаточно железа в организме!
Приглушенный стук маленького кулака о камень сменился оглушительным воплем, разбудившим Теранта.
Глава 9
Разбитый в кровь кулак зажил за остаток ночи. Когда именно это произошло, Лука не понял. Проснувшийся Терант, совсем как отец — суровый на Арене и мягкий дома — погладил мальчика по голове:
— Не могу обещать, что все будет хорошо, но одно знаю точно: после самой темной ночи всегда наступает рассвет. Ложись спать, малой, и не думай о том, что случится завтра. Ложись спать.
Кхар не знал о Колесе, о странниках и о той награде, проверить действие которой стремился мальчик. Поняв все по-своему, он просто пытался утешить.
Лука лёг и мгновенно уснул. А теперь, проснувшись, пытался собрать воедино все отрывочные и многочисленные воспоминания вчерашнего дня.
— Как ты, малой? Хотел бы я пожелать тебе доброго утра, но... Здесь, как я понимаю, завтраками не кормят, — сказал Терант. — И верно, зачем кормить тех, кто уже сегодня будет принадлежать новому хозяину?
Лука потёр глаза, зевнул, потянулся и пожал плечами. Поесть хотя бы раз в день было за счастье. К тому же никто его кормить не обязан. Но почему бы не помечтать? Вот сейчас заслышатся шаги стражника, который подойдёт к двери их камеры и бросит сквозь прутья чёрствую корку хлеба! Это стало бы прекрасным началом нового дня!
— Двурогий! — воскликнул Терант. — Ты только посмотри на это! Почти натянул и не заметил!
Только сейчас мальчик увидел, что одна нога кхара прикована не к цепи, а к очень тонкому, тоньше нити, бесцветному поводку. Его сложно было заметить, но если обратил внимание, то уже не отведёшь взгляда — уж больно красивы редкие всполохи отражённого света. Словно поймали солнечный луч и засадили внутрь поводка.
— Знаешь, что это? — спросил кхар.
Лука покачал головой.
— Это струна. Подобные струны — то немногое, в поставках чего раканты не отказывают вашему императору. Прочнее железной цепи и легче бельевой верёвки! Это порождение Двурогого вживается в плоть, срастается с нервной системой прикованного. Рискнувший её натянуть или оборвать — безумец, чьи нервные жилы будут выдернуты из тела, а смерть наступит раньше, чем он успеет вскрикнуть.
Послышались шаги стражника и звон связки ключей. Лука встрепенулся: неужели принесли поесть?
— Лука Децисиму, на выход! Живо!
Мальчик растерянно обернулся к Теранту.
— Будь сильным, — кивнул кхар на прощание. — Помни, что говорил твой отец.
Понукаемый стражником, Лука прошёл в обратном направлении тот же путь, что и вчера, когда его привели, однако у лестницы стражник повёл его не к выходу из подземелья, а в другой коридор. Все камеры, встречавшиеся им по пути, были забиты народом. Хромые, кривые, уродливые, в язвах и струпьях — заключённые отлично вписывались в историю Теранта о генетическом отребье Империи. Присмотревшись к лицу стражника, Лука заметил, что и с ним не все в порядке — низкий лоб, бельмо на глазу...
— Че зыришь? — рявкнул страж и влепил затрещину. — Давай-давай, двигай булками, салага!
Его кривые почерневшие зубы, всегда казавшиеся Луке обычным и нормальным явлением в его мире, вдруг перестали представляться таковым. Наследие Эска вновь проявило себя с неожиданной стороны.
'Ну и урод!' — подумал мальчик, но попробовал завязать начавшееся общение.
— А что будет с ним? — спросил он.
— С кем?
— С кхаром, с которым я сидел.
— С черным? Или казнят, или выкупят, чтобы дрался на Арене.
— А кто выкупит?
— Хватит болтать, мелюзга! Вот привязался!
Стражник дал пинка, и Лука ускорил шаг, чтобы не упасть, потирая ушибленное место. Всплыл текст о полученном уроне и регенерации повреждённых мягких тканей, а через биение сердца боль ушла.
Наконец они достигли другого крыла и по лестнице поднялись на улицу. Просторный закрытый двор тюрьмы был полон зрителей, зевак и родственников тех, над кем будет вершиться суд.
Судья — скрюченный старец, едва сдерживающий желание уснуть прямо за столом, что-то прошамкал. Стоящий рядом глашатай громогласно объявил:
— Именем императора! Жизнь именуемого Рахимом Даришта объявляется собственностью Империи отныне и до конца его дней. Раб Даришта приговаривается к отработке своих многочисленных злодеяний против народа Империи на Олтонских рудниках!
Осуждённый, повязанный струнами по рукам и ногам, заревел:
— Судья — продажная тварь! Отсо...
Мгновенно образовавшаяся куча-мала вскипела на том месте, где стоял несогласный с приговором Даришта. Стража увлечённо месила бунтаря, пока тот не перестал вообще издавать какие-либо звуки. А потом два здоровенных охранника, подхватив тело за ноги, утащили его со двора.
Судья посмотрел в свои записи и снова то ли что-то прошептал, то ли просто зевнул, но глашатай встрепенулся и подал знак. Стражник пихнул Луку в спину и вытолкал в центр двора.
— Обвиняемый в нанесении телесных повреждений Кариму Ковачару несовершеннолетний Лука Децисиму приговаривается к штрафу в пятнадцать золотых! Из них семь — претензия господина Ковачара, семь — штраф в пользу Империи, и один золотой на судебные издержки! — раздался звонкий голос глашатая. — Обвиняемый! В состоянии ли ты или твоя семья уплатить штраф здесь, сейчас и в полном объёме?
— Лука! — послышался голос матери, а следом раздался ясный и чистый голос Коры. — Братишка! Сам стоит! Чудо!
— Мама! Кора! — обрадовался Лука и бросился к родным, но споткнулся о вовремя выставленную ногу стражника. В толпе засмеялись.
Судья недовольно посмотрел в ту сторону, где стояла семья Луки, и сделал знак рукой. Его мать и Кору вытащили и поставили пред мутны очи вершителя судеб.
Кора все ещё счастливо улыбалась, видя брата здоровым, а не беспомощным, как всю его жизнь.
— Имя!
— Приска Децисиму, господин судья! — едва сдерживая слезы, ответила мать. — Лука не виноват! Мой мальчик до вчерашнего дня и рукой пошевелить...
Судья чуть приподнял указательный палец, и глашатай визгливо заорал, обрывая речь Приски:
— Отвечать по существу! Женщина, ты в состоянии уплатить штраф за ублюдка?
— У меня нет таких денег, — прошептала Приска.
— Я найду! Достану! Дайте день! — Кора кинулась к судье, и тот отшатнулся.
Девочку схватили стражники, но она продолжала вырываться.
— Убрать! — скомандовал глашатай, и женщин увели, не слушая их криков и плача. — Кто из присутствующих желает приобрести четырнадцатилетнего Луку Децисиму в полную собственность сроком на пять лет?
Толпа загудела, обсуждая характеристики мальчика. Глашатай обеспокоенно оглядел толпу, наклонился к судье, выслушал и изменил условия:
— Пятнадцать лет! Кто из присутствующих желает приобрести четырнадцатилетнего Луку Децисиму в полную собственность сроком на пятнадцать лет?
Люди затихли, оглядываясь друг на друга. Раздался чей-то кашель, и поднялась рука.
— Пожалуй, я заберу его. На двадцать пять лет, если позволит господин судья...
Судья благосклонно кивнул, а Лука увидел своего будущего хозяина — сухощавого смуглого мужчину с орлиным носом. На первый взгляд Лука дал бы ему лет сорок, но потом всмотрелся в покрытое морщинами лицо, старческие пятна на руках и добавил ещё двадцать.
Покупатель отсчитал монеты и, не вставая с кресла, протянул глашатаю. Тот мигом оказался рядом, принял деньги и торжественно прокричал:
— Именем императора! Жизнь именуемого Лукой Децисиму объявляется собственностью господина Ядугары сроком двадцать пять лет.
— Хе-хе... — подал голос судья. — Отличное приобретение, господин Ядугара! Свежая кровь! Ха-ха-ха! Свежая кровь!
От автора. Чистовик книги и все новые главы доступны только на https://litnet.com/book/99-mir-b95333
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
