24. У самого Черного моря

Степан аккуратно обмакнул хрусталь в пузырек. Подождал секунду — и сильно сжал осколок в кулаке. Скрипнул зубами, когда острые грани вспороли кожу. Кровь смешалась с медом, и на секунду острый медно-медовый запах шибанул в ноздри, как будто Нефедов стоял у открытой бочки. Голова резко закружилась, но старшина устоял на ногах, только чуть пригнулся.

А потом головокружение сразу закончилось, и Степан повернул голову. Разбитая дверь будки слетела с петли и громко, будто выстрелив в тишине, брякнулась на обломки кирпичей. В дверном проеме, и без того непроглядно черном, поднялась чья-то тень.

— Умеешь ты, Степан Матвеич, удивить, — в молодом голосе послышалась незлая усмешка. — Этому-то ты откуда научился?

— Мир не без добрых... — устало ответил старшина, вытирая носовым платком с кровоточащего кулака хрустальную пыль. Он не сказал слово "людей", и от будки долетел короткий смешок — тень оценила шутку.

— И верно.

— Здравствуй, Казимир, — Нефедов достал из кармана портсигар, постучал картонным мундштуком "казбечины" по крышке и закурил.

Казимир Тхоржевский задумчиво смотрел на звезды, и в глазах вампира, как обычно, тлели искры красно-медового цвета.

— А мед здесь особенный, — сказал он, вышагнув из двери под открытое небо. — Духовитый. Голову кружит, прямо как крепкое вино.

— Тут я не знаток, тебе на слово поверю. С вином как-то не дружу сызмальства, — пожал плечами старшина.

— Да и я теперь... не дружу, — хмыкнул Тхоржевский. — Что, Степан Матвеич, опять беда?

— Не без того. Хотя на этот раз больше твой совет нужен.

— Как скажете, товарищ старшина, — вампир развел руками и улыбнулся, но глаза оставались холодными и внимательными.

— Есть такое дело... Что можешь сказать за неживого, которого альвы называют Канриаш"Ар?

Казимир оскалил острые клыки в невеселой улыбке. "Надо же, как паренек за эти несколько лет изменился, — подумал Нефедов. — Заматерел бывший рядовой, когда через кровь прошел".

— Интересно... — сказал вампир. — Да, могу сказать. Конечно. Медоубийца. Или даже, скорее, "Тот, Кто Убивает через Мед". Хотя корявый перевод, все-таки. Откуда он здесь? Или...?

— Да вот, похоже, что не "или", а именно здесь, — ответил Степан. — Союзнички подсобили. Оказалось, что капитан американского торгового судна это с собой привез. Как Стража. За товары боялся, капиталист хренов.

— Идиот, — бесстрастно констатировал Тхоржевский. — Медоубийцу нельзя приручить. Один небольшой промах — и конец.

— Знаю. Но этот ушлый мужичок думал, что ему один только рейс так отходить, а потом знакомый колдун Канриаш"Ара обратно заберет и усыпит.

— Не забрал, я так понимаю? — вопросительно приподнял бровь Казимир.

— Верно понимаешь. Судно это застряло в Казачке с лопнувшим паропроводом. А потом началось. Когда бомбили, вся команда лыжи смазала, а капитана жадность подвела. Решил быстренько сбегать на борт, чтобы деньги из сейфа забрать. Там его осколком и приложило наповал.

— А Медоубийца остался возле тела.

— Так точно. И болтался там несколько лет, пока мы город обратно не отбили. Поэтому "Омаху"... судно это, никто разорить и не смог, все мародеры там и остались лежать. А в тот день, когда тюрингцы воду в Казачке закляли, что-то, видать, поломалось в заклятьи. Или ослабело оно. И воспользовался этим другой хитромудрый рыбачок, которому пасечник, сосед его, поперек горла стоял. Представляешь, обозлился этот рыбачок, что соседские пчелы у него сынишку зажалили, чуть не до смерти... А на самом деле? Его дурной сынок полез на пасеку и начал палкой ульи ворошить. Вот пчелы его и приласкали. А вместо того, чтобы как-то по-свойски с соседом поговорить или обиду загладить — решил он воспользоваться пьяной болтовней одного своего собутыльника...

— С того самого американского судна, надо думать?

— Точно. Старшего помощника. Чифа, или как там он у них называется... Этот самый старпом тут болтался, поскольку все деньги пропил и никак не мог наняться на другое судно, чтобы домой податься. От безделья и по пьяни чиф нашему рыбаку за бутылкой самогонки рассказал о капитанском Страже. Покойничек-то, как оказалось, шибко своему старпому доверял. Так доверял, что даже книжечку ему показал с нужными Словами Силы. После того, как капитан погиб, старпом эту книгу, конечно, себе захапал, вместе с прочими вещичками. Ну, слово за слово — и обиженный сосед стал просить его эту книгу продать. А старпом, хоть и забулдыга — ни в какую. Ну, тогда рыбачок не стерпел, прирезал американца и в балке закопал. Такая вот история. Пропал старпом, как и не было. Искали, конечно, да где там найти...

Сосед, который книгой завладел, сначала ее прятал, а потом решил пустить в ход. Все верно рассчитал — кто в нынешней неразберихе будет думать, отчего какой-то пасечник помер? И пустил. Только криво, потому что как следует разобраться в чужом языке глупость не позволила. Так и получилось, что Канриаш"Ар все окрестные пасеки и опустошил. Точнее, опустошил бы, да, похоже, обычный кот ему помешал. Спугнул, что ли.

— Больше всего я не люблю дилетантов, — брезгливо сказал вампир.

— Слова умные знаешь, — одобрительно покивал Нефедов. Потом тяжело взглянул на собеседника. — Сам-то, рядовой Тхоржевский, давно всему научился? Или у тебя там, за дедовской пазухой, день за год идет?

Казимир дернулся, но смолчал и опустил голову.

— Ладно. Забыли. Я о другом, — двинул ладонью старшина, будто разрубая что-то невидимое. Он прошелся туда-обратно по отливающей белым дороге, под подошвами ботинок скрипели мелкие камешки.

— Как Медоубийцу кончить, чтобы малой кровью?

— Ты сам уже ответил. Кот, — кратко ответил Казимир Тхоржевский, и рассмеялся, глядя на удивленное лицо старшины. Нефедов хотел что-то сказать, но вампир поднял ладонь.

— Погоди, Степан Матвеич. Я сейчас не шутил. Честно говоря, я даже удивлен немного, потому что для Охотников это не сильно сложное задание. Просто — хлопотное оно. Больше всего эта тварь боится не оружия, не колдунов и не боевой магии. А кошек. Почему — неизвестно. Может потому, что кошка — единственное из животных, кто совсем не боится Медоубийцу и сразу на него бросается? Не знаю... А вот из кошек Канриаш"Ар больше всего боится котов определенной породы. Таких... на тигров они похожи, точнее описать не могу. Сразу слабеет и хочет сбежать. Вот тут его и бей. Лучше сразу на всю катушку, чтобы он не успел опомниться.

— Похоже, знаю я, где такого кота взять, — сам себе прошептал Степан, но Казимир его, конечно, услышал.

— Это хорошо, но еще не все. У всех твоих бойцов должны быть особые обереги. Смотри, я сейчас покажу.

Тхоржевский нагнулся и прямо пальцем начертил в дорожной пыли странный геометрический рисунок. Старшина пригляделся и кивнул.

— Это знакомо, — сказал он. — Как же. Джеббал Заг, конечно, сволочью был редкой, как мне говорили, но Знак его до сих пор действует исправно.

— И это знаешь? — во взгляде Казимира мелькнуло уважение. — Непростой ты человек, Степан Нефедов. Если еще человек, конечно... Я тебе нужен?

— Спасибо, Казимир, — Нефедов протянул вампиру руку и пожал холодную и твердую ладонь. Улыбнулся. — Принести меда не попрошу, здесь у самих полно.

Оба рассмеялись, потом Тхоржевский повернулся и вошел в будку. Старшина еще несколько минут постоял на перекрестке, глядя в черный проем. Потом посмотрел на ладонь. Порезы уже почти затянулись, осталась только сухая корка крови.

— Если еще человек... — пробормотал он и зашагал прочь.

* * *

Пасечник Дмитро Ковалевский замотал головой так, что Санька Конюхов, стоящий рядом со Степаном аж присвистнул — "гляди, оторвется!"

— Васька нужен? Не отдам! Он же мне жизнь спас! Да меня жена со свету сживет, если я такого кота отдам!

— Не боись, Дмитро, — весело сказал Конюхов. — Он у нас как сыр в масле будет кататься и сыром заедать, точно тебе говорю! Чтоб я так жил!

— Да на что он вам? — изумленно спросил пасечник. — Мышелов, конечно, знатный, и соседским котам спуску не дает, а кошки от него уже столько нарожали... Так ведь простой кот же, а вы...

— А мы Охотники, — веско сказал старшина Нефедов. — И дело у нас охотничье. Не скрою, Дмитрий Петрович, опасное дело. Затем и нужен твой кот.

Дмитро, окончательно растерявшийся от того, что его назвали по отчеству, тяжело вздохнул и почесал в затылке. Нефедов крепко взял его за локоть и сказал, не отрывая взгляд светлых глаз от лица пасечника.

— И за твоего брата мы тоже заплатим, с лихвой. Больше ничего не скажу, извини. А кота вернем в целости, слово даю.

— Если за брата, — построжел пасечник, — то берите. С Дарьей своей я поговорю, она поймет. Сейчас, погодите малость.

Он скрылся в доме и через несколько минут появился, неся на руках огромного полосатого кота. Чесал его между ушей и бормотал:

— Ну что, Василий? Надо, значит надо... Ты уж того... на своих-то не кидайся.

Кот сидел спокойно, но, когда хозяин подошел к Охотникам, начал тревожно ворочать лобастой башкой и пару раз мяукнул. Мяуканье было хриплым и басовитым.

— Точно, тигра ты и есть, — согласился с котом Конюхов. Нефедов протянул руку.

— Цапнет! — предупредил пасечник опасливо, но кот вдруг притих и послушно подставил старшине голову.

— Не цапнет, — спокойно отозвался Степан, глядя в янтарно-желтые глаза с узкой щелью зрачка. Василий потерся лбом о жесткие пальцы старшины, привычные к ножу и спусковому крючку пистолета.

— Ишь ты, — удивился Ковалевский. — Сроду такого не было!

— Иди-ка сюда... оп-па, — Нефедов взял на руки тяжеленного кота, поудобнее подпихнул его под пушистый зад. Василий тут же удобно устроился, уцепившись передними лапами за прочную ткань комбинезона старшины на плече. Кивком Степан поблагодарил хозяина, и все трое вышли за ворота пасеки. Безмолвный Дмитро смотрел им вслед.

До самой базы отряда кот ни разу не мяукнул. Он вообще спал на плече у старшины, который старался ступать мягче и ровнее, старательно обходя кочки.

На базе у Круглой бухты Нефедова и Конюхова встретил хмурый Никифоров, который сидел прямо на земле и старательно выстругивал какие-то дощечки, шириной в ладонь и длиной в пол-локтя. Увидев кота, которого старшина сгрузил с плеча прямо на стол, бурят просветлел и заулыбался.

— Пш-пш-пш! — на бурятский манер позвал он кота. Василий, который по-хозяйски этот самый стол обнюхивал, подошел к нему, и, не теряя достоинства, позволил себя почесать и погладить. Никифоров глянул на Степана.

— Это хорошо, — коротко сказал он. Потом подал одну дощечку старшине. На гладком дереве, глубоко врезанный, виднелся знак Джеббала Зага. Нефедов одобрительно кивнул, потом сказал:

— Идем утром, когда рассветет. Втроем. Остальные пусть отдыхают, это же не Куликовская битва какая-нибудь... Ты, я и Конюхов. И он, — указал на свернувшегося клубком кота, которому повар Аникей Павлович уже подсунул осколок глиняной миски со сметаной.

— Тогда вчетвером, — отозвался колдун и снова принялся строгать.

Утро было хмурым и прохладным, словно и не было теплой и ясной ночи с луной в полнеба. Трое шли быстро, не останавливаясь почти до самого пирса. Безмятежно урчащего Василия старшина заботливо упаковал в вещмешок, оставив торчать только голову. Кот, на удивление, не сопротивлялся и никаких попыток выкарабкаться из тесного мешка не предпринимал, будто знал, что здесь ему безопаснее всего.

— За него отвечаем все. Если увидите, что коту плохо и мне тоже кранты — тогда сначала спасайте кота, а я как-нибудь сам разберусь, — сказал Нефедов перед отправлением. Подумал и добавил:

— Хотя, если все делаем правильно, то никого спасать и не придется.

Уже потом, вспоминая тот день, Никифоров разводил руками и огорченно говорил:

— Я нож тупил, строгал деревяшки... Знал бы — лучше бы подушку с собой взял, поспал бы прямо на берегу!

На борт "Омахи", ржавой грудой поднимавшийся из воды, лезть не стали. Не хватало еще блуждать в мешанине гнутого взрывами, зазубренного металла. В упор глядя на судно, Нефедов молча достал из кармана костяную пластинку, издающую душный, резкий запах меда и липнущую к пальцам. Вечером, когда пластинку отдал старшине Ласс, он произнес всего несколько слов.

— Не подходи к нему близко. Это дело миур"саур (3), не твое.

— Постараюсь.

Сейчас Нефедов в самом деле собирался сдержать обещание и зря не сделать ни единого шага. Поэтому он достал липкий амулет, посмотрел сначала на Никифорова, потом на Конюхова — и сломал податливо хрустнувшую кость точно пополам, по глубокой борозде пропила.

Небо над "Омахой" словно бы стянулось, завернувшись по краям, как полыхающий багровым цветом свиток. Ржавый борт лопнул по шву, выстрелив заклепками, вода у пирса вскипела и исчезла, обнажив дно, покрытое частями скелетов и отдельными костями. Мир вокруг Нефедова стал ненастоящим, мертвенным, и старшина чувствовал, как сквозь истончившиеся стены этого мира на него смотрят неисчислимые и невыразимые взгляды, от которых кровь превращается в ледяную кашу. Он переживал такое ощущение много раз, но всегда — будто в первый, ощущая, как кровь течет из носа по губам и капает с подбородка. Боевая магия "Маятник" приморозила пальцы к обломкам костяной пластинки, но Степан, чувствуя, как на каждое плечо словно взвалили по тяжеленному мешку, медленно встал на одно колено и дернул завязку армейского "сидора".

Василий вылетел из вещмешка полосатой молнией, метнулся вперед и заорал так, словно был не котом, а, как минимум, живым корабельным ревуном. А впереди, из развороченного борта "Омахи", медленно, пришибленное ударом магии, лезло что-то отвратительное, рвущее мозг болью, клубящимся комком когтистых щупалец оставляющее зарубки на плитах пирса. Лезло — и запах гнили, крови и меда становился невыносимо тошнотворным, лез в горло, не давал дышать.

Кот заорал еще раз, и вдруг неживой дернулся назад, а ледяные иглы боли разом пропали из головы старшины. Василий стрелой понесся вперед, яростно завывая, но старшина Нефедов, пока еще человек — оказался быстрей кота. Одним движением, превратившись для Конюхова и Никифорова в размытый силуэт, Степан увернулся от когтей и зубов полосатого миур"саур и спеленал его по всем лапам.

Окоченевший, мертвый мир вдруг будто бы пошел вперед, двинулся с протяжным стоном. Кровь из носа у Нефедова потекла еще сильнее, а деревянные дощечки, висящие у всех троих на шее, затлели и стали обугливаться.

Медоубийца взвыл, пятясь и подергиваясь маревом, будто в жаркий день, когда горячий воздух плывет над каменистой дорогой. Под ухом у Нефедова выл Василий, и через все это безобразие, удерживая кота, яростно, сражавшегося с вещмешком, старшина заорал, разбрызгивая капли крови с губ и подбородка:

— Давай!

Никифоров вскинул руки.

Три Знака с треском взорвались, не причинив вреда тем, на чьих шеях они висели. Пропитанные магией деревянные осколки полетели вперед. Мимо цели не прошел ни один. Плывущим взглядом старшина успел заметить, что Конюхов, припавший к земле, оттолкнулся и прыгнул. В мареве блеснул его нож.