Этика бессознательных

— Угу, — произнес он.

— Вот и ладненько молодой человек, — бомж улыбнулся. — А теперь прежде чем пригласить вас в свое скромное жилище, давайте представимся.

— Меня Сашкой зовут, погоняла нет, как-то не прилипло, — произнес Саша, вытирая щеки от заблудившихся слез. — А как вас зовут я знаю.

— Оба-на! — удивленно воскликнул бомж, — а откуда это собственно?

— Ну, вы же сосед мой бывшей, Семен Иванович, учитель...

Бомж засмеялся, от удовольствия даже немного присел и захлопал ладонями по бедрам.

— Вот уж глупости! — он отмахнулся, — Неужели я похож? Приглядитесь.

Саша подумал, что соседа-то он не помнит, так как это Варька внимательно из окон выглядывала и с соседками шуршалась, а ему было, честно говоря, насрать. Да и не мог это бомж на какого-то учителя быть похожим. Это его пальто. И тараканы в волосах. Брр.

— Да нет, — потянул Саша, — как-то не очень.

— И действительно не похож, — бомж улыбнулся, — хотя должен признать доля вашего Семена Ивановича во мне есть. Но она мала, мала... Я бы даже сказал ничтожна мала. И то она появилась во мне, оттого что один из его бывших учеников изобразил его в своем похабном романчике, как маньяка.

— В смысле?

— Да считает себя парень писателем, вот и пишет чушь о своем учителе. На самом деле, этот господин мухи не обидел бы. И умер уже давно.

— А... — протянул Саша.

— А меня зовут Серафим, — бомж протянул ему руку.

Саша её пожал и еще раз представился:

— Саша.

— А вот Саша вы или нет, молодой человек, пока неизвестно. Вы же только родились. А имя это уже прошлое. Надо смотреть в будущее. Я так тебе скажу — имя к само придет. Может быть во сне. Может еще как. Я тебя пока салагой называть буду...

— А в глаз? — поинтересовался обиженный Саша.

— Ну или молодым, — пошел на попятную Бомж Серафим.

— Кгм... — не согласился Александр.

— Эх... Тяжело с тобой, Сашенька, — пробормотал бомж, — С другой стороны для меня это не принципиально, скорее тебе это должно быть важно. В общем, — указал на голубятню, — прошу в мой архетипный дворец.

Дверь, которую обычно припирали двумя гвоздиками, стояла около входа, если так можно выразиться, распахнутой. Серафим, нагнувшись, вошел вовнутрь. Саша, не раздумывая, последовал за ним.

Что может поместиться в будки два с половинной метров в ширину и почти четыре в длину? Целый мир. Разглядеть его, правда было тяжело, из-за того что в лишенной окон будке царил сумрак. Только узкая полозка света проникающую в дверьной проем и малосильная лампочка, что и не светила, а как бы тлела. Внешне она не казалась надежный убежищем: щели в крышн, где-то и палец просунуть можно, покосившаяся, доски гнилые. Однако, попав в голубятню, Саша даже в полумраке понял, что видимость обманывала. Пол был в целом ровный, если не считать небольшого холмика у самого входа. Все стены были плотно обклеены страницами из глянцевых порнографических журналов, так что ветер не смог бы прорваться через эти обои. В некоторых местах парочки, соединенные в процессе вульгарной плотской любви, образовывали какие-то удивительные комбинации с соседями приклеенными рядом. Саша, не отходя от света, попытался разглядеть одну композицию, на которой кто-то так ловко поработал ножницами, что создавалось впечатление, что молодой блондин совершает насилие прямо над тремя поизносившимися шлюхами.

— Это художник старался, — заметив интерес гостя, пояснил Серафим, сам при этом пытаясь зажечь керосиновую лампу, стоящую на большом ящике посреди помещения, — я тебя с ним познакомлю вечером. Вот у кого тебе учиться надо, как быть культурным человеком.

— Ну, старик, ты и фантаст! — пробормотал Саша, присвистнув.

— А то! — согласился старик.

Саша водил пальцами по фотографиям угадывая: а что вот здесь, а тут куда и, главное, что

— А не жалко? Там же с другой стороны тоже фотография, — поинтересовался Саша, поддев аккуратно одну и них за край, чтобы убедиться.

— А что делать? Не обертку же использовать?

— А что? Даже газеты экономней.

— Да какой?! Эффект не тот, — Серафим махнул рукой, — Истлевать быстро будет. Они что по своей сути? Однодневки. Для употребления здесь и сейчас. Новости интересны миру только пока они живы, а стареют они быстро. То ли дело эти фотографии. Тут интерес мира почти никогда не ослабнет. Идеальное укрытие внутреннего мира. Мир никогда такое не сожрет. И не прогрызет щели в мое гнездо.

— Ага, — согласился Сашка, хотя если честно понял мало что во всей этой мистики.

— Это между прочим мое открытие! — гордо сообщил Серафим и указал рукой на, сделанный из ящиков и досок, диван, — падай. Тут до вечера — тьфу.

И сам на кровать сел. Сашка на минутку задумался о том, как её можно пронести в узкую дверь, да решил не забивать себе голову. Он сел на импровизированный диван. И все-таки внимательно огляделся. Кроме стен, ящика (типа стол), кровати и собственно дивана в голубятни также присутствовали три ящика поменьше, видимо типа стулья, и огромный на все противоположную стену стеллаж с клетками, в которых раньше содержались голуби, а теперь всякие нужные для жизни вещи — ножи, чашки, еще одна керосиновая лампа, какие-то кульки. Самое странное, что чемодана притащенного из бывшей Сашкиной квартиры нигде не было.

Саша посмотрел на Серафима. Тот сел по-турецки, поджав под себя ноги, глаза закрыл. Саша тоже постарался как-то поудобней устроиться. Сначала ноги вытянул да неуютно стало — упирался в стол. Поза эмбриона показалась ему глупой, и он перевернулся на спину. Да тоже как не так себя почувствовал. В результате просто сел: ноги прямые, спина прямая, две линии пересекаются под углом девяносто градусов.

— Что вертишься? — спросил Серафим приоткрыв один глаз.

— С непривычки.

Бомж кивнул.

— Ты просто подумай о том, что привычки нет. — проговорил он и сам остался доволен своими логическими построениями, — Ладно. До вечер недалеко, но не сидеть же просто так?

Серафим полез в большой карман и достал оттуда какую-то книжку в мягкой обложке.

— Берегу специально для особых случаев, — пояснил он, — С собой носить приходится. Оно и понятно. Это не просто мусорный детиктивчик какой-то, это Кафка, Замок. Слышал о таком?

Саша пожал плечами. Может и слышал. Серафим открыл книгу и вырвал оттуда две страницы, которые положил на стол. Книгу конечно обратно спрятал.

— Ты кто у нас дипломированный?

— Инженер, — хмуро сообщил Саша. Не любил он вопросы о своем образовании, как собственно и саму учебу.

— Просто инженер? — уточнил Серафим и, не вставая с кровати, достал из ближайшей клетки диск.

— По холодильным установкам.

— Сочувствую, — вздохнул бомж и попросил, — подай, там под кроватью молоток должен быть.

После недолгих поисков Саша протянул ему молоток. Серафим взял в одну руку молоток, а в другой покрутил диск.

— А это тоже не 'любовь-морковь', а Рахманинов.

Саша кивнул. Это типа Бах. А Серафим, легко поломав диск пополам, положил его на ящик и расколол его молотком на четыре части. Потом еще на восемь. А потом начал яростно лупить по диску пока не превратил его в маленький холмик крошки.

— Вот. А Рахманинов это сила скажу я тебе. Он у меня единственный был. Не слушают люди его, может быть и выбрасывали, да нет ни у кого. Ценишь?

Саша с сомнением посмотрел на бомжа.

— Ценю, — на всякий случай подтвердил он.

— И правильно! — сказал Серафим и бросил молоток обратно. Саша без заметных усилий поймал и аккуратно засунул его под диван. А хозяин продолжал, — а теперь еще больше ценить будешь.

Он разделил кучку бывшую когда-то музыкальным диском на две неравные части и насыпал их на вырванные страницы. Осторожно скрутил самокрутки, облизал краешек, приклеил, завернул оба конца и задумался. Наконец, вспомнил, в какой продукта меньше и протянул её Саши.

— Ты вообще куришь?

— Не дурь, — заявил Саша, но самокрутку взял.

— Это правильно, — легко согласился Серафим и достал зажигалку.

Закурили, затянулись. Самокрутка не тлела как сигарета из той жизни. Она пылала. Этим жаром она напомнила Саше мать. Хотя это был только дым. Дым, который нагло лез в нос, мешал дышать. Чтобы хоть как-то вздохнуть Саша затягивался опять, и теперь горячий дым рвался ему в глотку будто пытаясь залезть во внутрь. Он пытался его выдохнуть, но тот сопротивлялся, цепляясь за зубы, язык, небо. Он пытался затянуться еще раз, чтобы протолкнуть застрявший дым новым, но бесполезно. Саши уже решил, что сейчас задохнется, когда огонь добежал до его губ и самокрутка неожиданно потухла. Саша выплюнул бычок и запрокинул голову. Он жадно втянул воздух ноздрями, надеясь, что в помещении осталось еще хоть немного дыма.

— Кафка, — послышалось бормотание Серафима, — рах... рах... рах... нинов...

Саша изнеможенно закрыл глаза и...

Глава четвертая,

Мальчики в начищенных до блеска лакированных туфлях, в смешной школьной форме: короткие шортики, белые рубашки; но почему-то без голов, а кто и без туловища по третью пуговицу, молча кружили вокруг Саши. Сам Саша, держа перед собой молоток и томик Кафки, стоял на голубятни и отмахивался. Вот самый толстый мальчик попытался прильнуть к нему телом, но Саша ловко взмахнул молотком и трупик отлетел от него, нелепо кувыркаясь в воздухе. Воспользовавшись тем, что внимание Сашино отвлеченно, слева подкрался смуглый мальчик, но потрусил Саша перед его носом Кафкой и тот летит прятаться за деревом. Так Саша отбивался долго, а может и недолго кто поймет — пустой двор, серое небо, монотонно и скучно: молотком, Кафкой, Кафкой, молотком. И усталости не чувствовал. А мальчики все кружили и кружили: то сжимая круг, то разлетаясь. Неизвестно сколько бы продлились эти непонятные маневры, когда бы во двор буквально не вбежала хромоногая Сашина соседка Алевтина Федоровна.

Появление её во дворе не сопровождалось громом и молниями. Она просто вбежала через низкую арку, с тряпичную сумку в одной руке, а зонтиком в другой, но парящие вокруг Саши мальчики замерли.

— Сволочи! — сообщила она всем, — Домой, сволочи! Разлетались! Стервецы.

Трупики испуганно заметались.

— Я вам покажу, как хулиганить! — закричала она совсем уж истошно и в конце даже сорвалась, будто поломанная музыкальная шкатулку взвизгнула: — Не потерплю!

Этим она привела Сашиных мучителей в полное расстройство и замешательство. Также молча, как и во время нападения, они взвились в небо и исчезли.

Алевтина Федоровна махнула им вслед зонтиком и подковыляла к месту битвы. Посмотрев снизу на Сашу, она только кивнула о чем-то. Саша осторожно присел не краешек крыши, подложив Кафку под задницу.

— Добрый день Алевтина Федоровна, — поздоровался он.

— Отчего вдруг добрый? — поинтересовалась соседка и положила зонтик в сумку.

'Ну, вот и приняли ножны меч, так и не вкусивший крови злодеев', — подумалось откуда-то Саше, но в вслух эти пошлости он говорить не стал, а вместо этого ответил на вопрос своей спасительницы.

— Ну как так? Просто хороший день.

— Ирод — ты, — подозрительно проговорила соседка, — День, как день, с чего вдруг такие страсти.

— Ирод, — согласился зачем-то Саша.

— Ага, конечно ирод, — подтвердила бабка и спросила, — Тебе картечь нужна?

— Сколько? — на всякий случай спросил Саша, хотя не на столько его вставил Рахманинов, чтобы забыть, что молоток картечью не заряжают.

— Ну, я даже не знаю, — протянула Алевтина Федоровна, смешно погладив живот. Потом расстегнула курточку и запустила руку под платье. Пошуршав там она достала полную горсть железных горошин и показала Саше, — пятерка.

— Эх, да пока не нужно, — заявил он.

— Ну смотри. Во мне много, — и немного промолчав, начала вспоминать, — Ведь в меня заряд почти целиком попал. Потом он выстрелил еще раз над моим трупом, в старика. Тот упал. Он прошел в коридор и выстрелил мне в спину, я попыталась скрыться. Два заряда. Упала и, захрипев, испустила дух. Он перешагнул меня. Я поскуливала в углу, прикрывая внука, и приняла заряд в бок. Картечь прошила меня и посекла младенца. Я плакала и наблюдала как вместе с кровью из дитя выходит дыхание. Умерла я через два часа не в силах пошевелится. А он уже давно рылся в гостиной. Услышав шорох, он открыл дверцу бельевого шкафа и приставил мне ко лбу дуло обреза и нажал на спусковой крючок. В этот момент я пыталась наброситься на него сзади и повиснуть на нем, чтобы хоть как-то помочь мужу выбраться из одеяла. Он крутанулся на месте, и я отлетела, при падении ударившись затылком об какой-то угол. Когда он, наконец, превратил моего мужа в кровавое месиво, я не дышала, но он все равно потратил на меня два патрона. Тогда...

Саша запустил в Алевтину Федоровну молотком. В старуху он попал, но молоток в ней сначала застрял, а потом утонул. Старуху засмеялась, как-то неестественно. Саша выставил перед собой книгу и зажурился. Смех её оборвался. Саша посмотрел вниз. Старуха стояла молча, насторожена прислушиваясь к чему-то внутри. Молчали минут пять. Потом она посмотрела на Сашу и спросила:

— Тебе молоток не нужен?

Саша выронил книгу и закричал. Вторя ему где-то далеко раздался чей-то крик. Через мгновение раздалось еще два крика поближе. Тотчас целый хор закричал в соседнем дворе. Открылись несколько окон многоэтажки и выпустили еще парочку криков. И понеслось. Казалось кричали все, везде где застала их волна криков, наполняя пространство всем возможным диапазоном: от женского визга до баса прапорщика. Саша заткнулся и прикрыл двумя руками рот. Он вскочил на ноги и пригнувшись постарался занять на крыше самую середину. Без его крика общий (уж не вселенский ли?) тоже постепенно затих.

— Ну, нет, так нет, — спокойно произнесла Алевтина Федоровна, — И незачем так орать.

Оглядевшись, она подобрала Кафку и с достоинством удалилась. Саша насторожено смотрел её в след. Только когда она скрылась за старой вроде бы даже фанерной дверью третьего подъезда, он с некоторым облегчением вздохнул.

— А когда прилетят голуби? — услышал Саша за спиной детский голос.

Он резко обернулся и потеряв равновесие упал на крышу. Голубятня скрипнула, затряслась, но устояла. Перед Сашей стояла девочка лет восьми, в тонком и слишком легком для осени платьице, со связанными спереди тонкой бечевкой руками. Она осторожно приблизилась к Саше и толкнула его босой ножкой.

— Ты же не голубь? — спросила она, поджав губки.

— Нет, — покачал Саша головой, но на всякий случай уточнил, — пока не голубь.

— Жаль, — простодушно заявила девочка.

— Жаль, — легко согласился Саша и поднялся.

— А когда они прилетят? — опять спросила она.

Саша пожал плечами.

— Это ты их прогнал?

Он задумался.

— Ты плохой, — девочка вздохнула, — а хороший дядя обещал показать мне голубей, лошадку, мультик, воздушный шарик, живую звездочку и большую черепаху. А у тебя ничего этого нет...

— Нет, — опять согласился Саша.

— Может у тебя есть конфетка, пирожок, мячик, цветное стеклышко, билет на Мадонну, оловянная кукла, хомячок?