Сказка - ложь...

-И какого же цвета она сейчас? — засмеялся Костий.

-Не поверишь — двухцветная, рыже-черная, мода такая, говорит. Я после её походов к куафёру за сердце хватаюся и валерьянку пью!

-А Леший что?

-Леший-то? Да разборки устроил — подруга-то стародавняя.

-Не твоего ума дело, — ответила, — я, может, любовь свою встренула и интереэс завелся!

-Леший мужик простой, посмотрел на эту чуду-юду, сплюнул, сказал "Покеда!" и не появляется. А Вася отдувайся, поматросит и бросит, а ведь спинушка больная, кости скрипят, ноють к непогоде, эхх, дуры бабы. Совушка, не серчай, не об тебе речь. Охохо, — горестно вздохнул кот, — чисто дитя малое!! А ведь прощу дуру старую, когда приползет со слезьми!

-Костян, пустишь ли на постой, к тебе Ганька не сунется, да и моя дура крашена постесняется хулюганить! А я все хоть спокойно посплю.

-Вась, а ежели тебя в земли человеческие отправим? — Неожиданно спросила Совушка.

-Нашто это? — удивился кот.

-Да его Петрушку перевоспитываться отправим на учебу, а ты чисто простой кот будешь приглядывать за ним и нас предупреждать.

-Петрушку — нытика, ябеду? — Кот задумался, покачал головой, потом азартно потер лапы. — А согласный я, пусть эта красотка без меня с разбитым сердцем останется. Я посмотрю, кто её жалеть станет, ведь из-за ревности своей, со всеми девками русалками-кикиморками переср... ругалася, один я у ей как подушка, да и не нужен стал. — Кот всхлипнул, потом сказал: — Согласный я, только вы ему память замутите. Зачнет там хвалиться, что Кощеев сынок, оно совсем ни к чему. Пусть будет из простых, а я уж повоспитываю, у меня как раз накопилося желчи, Костян, не в обиде будешь?

-Нет!

-По рукам-лапам? Когда отправишь нас?

-Поживешь немного у нас, присмотришься к сынку, чтобы наперед знал, на что он способен, и отправитесь.

-Ну и лады!

Кот ушел, напевая:

"Прощай, Ягуся!! Я не вернуся!"

&nb -Совушка, мудрая моя подружка, как думаешь, будет ли толк от моей задумки?

-Мальчонке твоему однозначно надо со сверстниками пожить, твой же наследник, а каков он сейчас, слезы горькие! Знаю, у людей есть обычай, как научить дитя плавать — бросают на глубину, и не хочешь утопнуть — начнешь барахтаться и выплывешь. Вот и твоему Петрушке так надо, иначе путнего ничего не выйдет из него. Забавушка, Елисеева дочь, она справедливая и разумница большая, а что с лица не уродилась у такого видного батюшки, то прихоть богов людских. Я так предполагаю: скорее всего, она родилась, когда время их грозного Перуна было, тот, как часто бывает у него, затеял свару со своей Ладушкой, приревновал как всегда, вот и отмахнулся от народившейся крохи. Да видать устыдился и добавил разумности, а Лада красотой душевной щедро одарила.

Не стала Совушка больше ничего говорить про Забаву, а в душе крепко так понадеялась — углядит Костий в ней достоинства-то, вот бы славная пара случилась, всем на зависть.

-Когда дитятко отправлять станешь?

-Да сам хочу там побывать, разведать, так ли хорош этот средин, и на самом деле знания крепкие получают недоросли?

-Наведайся, наведайся, своим глазом увидеть, оно того стоит.

-Забавушка,— решительно вошла в домашний уютный кабинетик няня, — я ведь не посмотрю, что взрослая, крапивою настегаю! Сколько можно-то над бумагами сидеть? Вон Марья-Искусница и дело знает, и отдыху время находит, веселилась так-то с девушками на лужайке, и углядел ее добрый молодец Вэйр, свадьбу будут играть. Видела ли послание-то Марьюшкино?

-Какое? — не вникая в вопрос, спросила Забава.

-Ах ты, — нянька сдернула с ее с места, — вот я батюшке скажу, что согласная ты за принца заморского замуж пойтить, пусть будешь хоть двадцать пятой женою, зато не станешь так-то вот сидеть над бумагами, глаза слепить!

-Ага, и буду много есть и много спать, и стану как Селиван-бочонок, и так сарафан самый большой Малица шьет, все девки дворовые худей меня, сколько раз уже женихи обознатушки, за меня кого угодно принимаючи? Да и Вэйр-то, может, и жених хоть куда, но умчит Марью в даль дальнюю, он дракон и жить среди людей никак не сможет, и когда еще Марья сможет родных навестить?

-То не женихи, зайцы косоглазые, — заворчала нянька, — под носом не видят! Да я, будь мущщиной-то, за одни глазоньки твои ясные полюбила тебя накрепко!!

-Не мущщина ты, да и глазоньки мои ясные только тебе да батюшке и дано видеть-то. И не верю я про принца-царевича-королевича давно уже, не родился еще на свет белый суженый мой. Сама же видела, что выпало в том гадании, чепуха всякая, и даже старец не обозначился.

-Девонька, — ахнула нянька, — так когда это случилось-то, почитай, годов десять назад? Сейчас-то точно по другому может случиться, спробуем? Я мигом!

-Ага, еще скажи, в бане в печку задом? Нет, нет и нет!

-Ох, дождешься ты, дева, старого да хромого Апрошку, сказывают, овдовел, паршивец, в который раз!

-Я теперь сама могу выбирать, взрослая стала! Не нужен мне постылый муж, лучше я возле вас девкою-вековухою.

-Ох, как в народе сказывают: злее нет осенней мухи, да девки-вековухи.

-Ну, как стану злою, так и пойду за какого-то Апрошку! — сняв уродливые очки, посмотрела Забава на няньку своими глазищами, что твои бездонные озера или чисто весеннее небо.

Дано было видеть няньке только ярко голубые глаза племянницы, да волосы цвета созревшей пшеницы, коса у Забавы была такая у одной на все княжества! Ох и завидовали ее косе, да никакие травы и настои не помогали другим девам заиметь такую же красу.

-Чего поведаю тебе, явились женихи-то, оба, княжонок-то, знать, медов хмельных перебрамши, затребовал жбан рассолу ядренова и сидит в 'Кляче' с самого приезду, морщится да на своих спутников покрикивает, а что к Никишке завалился на простой-то, сказывают наши ухогреи — проиграмшись сильно он. Батюшка и прогнал, очень большую надежу имеет понравиться он тебе — красавец ведь, писаной, а с разумною женою и образумится, глядишь.

-И ты в такое поверишь? — фыркнула Забава.

-Да как жа, про Устина-то только глухой и не слыхивал, второй-то с имечком смешным... как его? -нянька задумалась, — а, — она хихикнула, — Насрулла, уж больно грозен, да глаза, сказывают, дикие, вроде огонь в них проскакивает, колдун, поди, какой?

-Посмотрим, — нахмурилась Забава, — ох, как не ко времени они заявились, урожай наливается, надо объехать, все самой посмотреть. Ладно, постараюсь побыстрее с ними встретиться, да отказать.

-Может, заморский-то и неплохой, ошиблись наши-то?

— Столько лет надеялась нянюшка, вот-вот явится добрый молодец, не царевич-королевич, а душевный, ладный собой, пусть даже из купцов каких, да только все наезжали никудыки или вдовцы, и не видел никто за неказистою внешностью души-то красивой, да разума славного.

&nb На следующий день к Елисею явились посланцы и Устина, и Насруллы. Княже, уже с утра успевший переговорить с дочкой, отвествовал важно:

— -То, что ваши хозяева заинтересовались моей дочкой, и хорошо, да вот не вовремя немного. Сваты обычно после сбора урожая заявляются, когда уже все припасы заготовлены, народ к зиме приготовился и закрома не пустые. Сейчас же только-только плоды наливаться собрались, дел невпроворот, княжество наше невеликое, да хозяйского глазу требует — я прибаливать стал, вот Забава Елисеевна и мотается по деревням, полям и лесам — прикидывает и просчитывает, какая зима-то случится, хватит ли на всех жителей припасов али подкупать придется? Негоже оставлять своих людей полуголодными, да присмотреть надо, чтобы в лесу здоровые деревья не вырубали, чего зря дубравы наши изводить, с коих пор повелось — сами ездим-смотрим, отмечаем для порубки засохшие деревья — у нас строго с этим. Вот и посудите сами, как время дорого, знаете же — день, он год кормит!

— -Знаем, батюшка Елисей, да вот невтерпеж стало княжичу, решил ожениться, да на разумной деве, а кроме Забавы Елисеевны, разумнее и нету, — отвествовал посланник Устина.

А посланник Насруллы что-то неразборчиво пробормотал себе под нос.

-Что ты говоришь?

— -Да я тоже не одобряю спешку, но кто нас, мелких людишек слушать станет? — льстиво произнес он.

Не знал посланник, да и никто из челяди княжеской тоже, что Елисей речь понимает иноземную, была у него знакомая, побывавшая в тех местах — полетела сизокрылой голубкою, прельстилась на сладкие речи иноземца-красавца жгучего, в любви вечной клявшегося. Да попала на невольничий рынок, там вот и узнала, что красавец-то ездил по многим странам и княжествам, да и влюблял в себя наивных, верящих в человеческую порядочность дев молодых, сманивал их с собою, а там и продавали их старикам богатым. Евстолии, знакомой князя, несказанно там повезло, купил её старый иноземец, ох как она убивалась, как проклинала красавца-то, а старик знай вел её, как козу какую, на веревке за собою, да покрикивал, ругался, знать, по-ихнему.

А привел в дом-то большой, да богатый, велел пожилым слугам отмыть-накормить Евстолию, да потом и на разговор вышел. Сказал так — тогда на весчанском наречии:

-Мне рабыня не требуется, я в свое время долго жил у вас — объездил с товаром все ваши княжества, даже в Кощеевом царстве умудрился побывать. И была у меня там лада-ладушка, да вот не сложилось у нас — не отдал её отец за иноземца неверного. Собрались было бежать с ней вместе, да братья — четверо догнали, ладушку мою тут же увезли, а меня... меня даже бить не стали, связали и бросили, сказав: — "Суждено тебе выжить — выживешь, а нет, значит, кысмет такой твой".

А младшенький-то брат сильно дружен со мною был, вот и оставил незаметно ножичек небольшой, сумел я к утру освободиться, да возблагодарить всех — и ваших, и наших Богов. Уплыл вскоре домой-то, больше никуда уже и не ездил, а вот ладу не могу позабыть.

— Сегодня тебя увидел, как по сердцу полоснуло, может, ты из её рода, уж очень похожа. Ну, да будет время узнать про твой род подробнее. Одно скажу — числиться будешь у меня в девках для услады. Я тебя не трону, да раз купил, значит, только для услады ты и нужна. Учи язык, обычаи, нет у меня наследников, посмотрим, что можно сделать для тебя, слуг не бойся — они верные.

-

Вот так и случилось жить Евстолии в чужой земле. Порядочным оказался иноземец Бурхан, да и прожив там с полгода, многое поняла и увидела дева весчанская. Ох, несладко приходилось многим в неволе — и били, и перепродавали их, совсем больных и постаревших увозили к полудиким людям пустыни, оттуда возврата не было. Евстолии хозяин сумел-таки жениться на ней. Поскольку родственников у него, как ни странно, не осталось совсем, да и не последним человеком был он в своем уртае, стала Евстолия мужневой женою, да зваться Фарахой — радостью то есть. Язык их освоила в совершенстве, по их законам, после смерти мужа жене дозволялось удалиться на родину, вот и вернулась Евстолия через десяток лет, жила скромно, не выпячиваясь.

— Елисей давно к ней дорожку протоптал, люба она ему стала. Вот и нахватался от неё иноземских слов-то, сейчас кой чего понял сам, остальное доскажет сидевшая в потайной комнатенке и внимательно слушавшая посланника, Евстолия, она-то и разобрала, что бормотнул он:

— -Ишак облезший, говорил — спешить не надо, ритуал проводится после сбора урожая, выкручивайся теперь!

Ох, и насторожился князюшка! Его Забавушку, мало того, что иноземец, хитрой нации, так ещё и дочку на какой-то ритуал, ишь, паршивцы!

— Евстолия же решала, говорить или нет князю, что в посланнике том едва признала она того самого красавца — да только голос и остался прежним, так-то-старый, потасканный, какой-то весь мерзостный... брр.

  -Ходили слухи, что непрост ненаследный Насрулла, еще в бытность мою там поговаривали, очень злобен уродился парнишка-то, с детства любил издеваться над беззащитными домашними животными, пока не покусала его песчаная собака. Год лежал после этого пластом, думали уже домовину готовить, да явился из пустыни неприметный, худенький такой мужичонка, он и пообещал Солнцеликому правителю, что выздоровеет его сын. Да заранее оговорил — платы возьмет немного, а вылечившегося Насруллу пусть отец отпустит с ним в обученье. Уставший от проделок, потом годичного лежания полуживого сына, Солнцеликий — чего там было солнцеликого, разве что рожа блином да лоснилась, — согласился. И поднялся на ноги Насрулла. Отдали его в обученье, а потом, по его появлению в доме родном и начались всякие непонятные происшествия. То нашли удушенного конюха, то захлебнулась пившая воду служанка. Сначала-то не придали значения этому — нелепые смерти и все, а потом и дошло до обслуги — умирали как раз те, кто хоть когда-то отвешивал Насрулле подзатыльники за жестокость. Понять-то поняли, а как объяснить Солнцеликому, не пойман, он не вор.

А среди слуг смерти-то и прекратились, как отрезал кто. Но внезапно скончался от укуса сроду не водящейся во владениях змеи-жагобы, старший брат, наследник и любимец отца — непонятно как могла она появиться, ведь обитала-то только в жарких песках. Потом две старшие сестры, тоже отлупившие когда-то Насруллу за дело, умерли неожиданно.

Видать, задумал он вместо Солнцеликого свой зад на нефритовый трон пристроить. Похоже, научил тот лекарь, или кто там разберет, как его называют, Насруллу всякому колдовству, уж очень глаза у него... — Евстолия задумалась, — не знаю, как сказать... какие-то даже не звериные! Довелось ныне возле лавки мясника увидеть его, очень нехороший взгляд у него. Поверь, Елисей, не к добру он у нас появился! И этот, Меджик, жалко не прибил никто за загубленные души-то девичьи, возле него, дерьмо, оно к дерьму и липнет. Надо как-то по-хитрому отказать Насрулле-то, может, заболеть Забаве-то?

-Ох, как не к месту эти женихи!

-Посоветуйся с дочкой, она дева разумная, может, что и придумает!

Елисей, устав от дум, всю ноченьку прокрутился ужом, а под утро и сморил его сон. Приснилась ему в кои-то веки дева речная, мать родная, которая все эти годы и ни разочку не вспомнила про дочку-то.

. -И чего это ты, краса, снишься мне?

-Подзабыл ты меня, Елисеюшка, подзабыл, да я не в обиде, только будь очень осторожен в разговорах с принцем. Две сущности в нем и обе жутковатые!

-Да как же деточку уберечь от этой напасти-то?

-Хоть я и не воспитывала дочку, не помогала, не объявлялась, но на поругание не отдам. Найдешь поутру проснувшись, у изголовья пузыречек занятный. Никому, ни единой душе не обмолвись о нем, капни Забавушке в её липовый чай, строго три капли, она и заболеет, да тяжело. Как уедут эти два ... оглядись внимательно, не подкупили ли кого из челяди, а я принесу другой пузыречек, вот и пойдет на поправку дочка твоя. Но смотри, береги её, выдай замуж за первого посватавшегося. Этим ты её от жуткой участи спасешь, запомни все накрепко. Никому, даже верной Агашке не проговорись, все будут искренне горевать, никто и не заподозрит ничего.

А с Евстолией-то оженись, не приду я к тебе, нельзя дочке на глаза появляться. Стыд душу грызет, да и какая из меня мать получилась бы!