Книга 2. Часть 5

— Поня-ятно. — Протянула Лада. — Но, мне кажется, что работа подождет. В конце концов, я соскучилась. Сильно!

Возражать в таком вопросе? Я еще не настолько сошел с ума, чтобы своими руками развязывать гражданскую войну в собственном доме.

К просмотру прессы я смог вернуться только поздним вечером. Не могу сказать, что нашел там что-то выходящее из ряда вон, но чем больше газет я читал, тем больше крепла во мне уверенность, что кроме Порты и Руси, на территории Румынии действует еще кто-то... и, вполне возможно третьей стороной, список участников не ограничивается.

Придя к такому выводу, я отложил в сторону последний прочитанный листок и, вздохнув, принялся за отчет, который и занял все мое время до самого утра.

Правда, перед тем как отправиться в присутствие, я решил нанести визит человеку, чья информированность иногда просто потрясает.

— Доброе утро, Заряна Святославна.

— А, Виталий Родионович! Доброе, доброе. — Покивала Смольянина, когда я появился на пороге ее кабинета. — Ну что, поведаете мне в подробностях, о своем путешествии? Слышала, вам пришлось вернуться в Хольмград, раньше, чем предполагалось?

— Можно и рассказать. — Следуя молчаливому предложению хозяйки дома, я присел на диван. Говорю же, осведомленность графини просто поразительна. — Никак, вы уже и с Ладой пообщаться успели?

— Ну разумеется. — Снисходительно кивнула Смольянина.

— А с Мекленом Францевичем? — Улыбнулся я.

— Как раз вчера вечером беседовали. — Вздохнула хозяйка дома, и тут же вернулась к интересующему ее предмету. — Виталий Родионович, не томите, рассказывайте все в подробностях. А я велю подать чай... с вашими любимыми медовиками.

— За такой подарок, я расскажу вам всю мою жизнь, любезная Заряна Святославна.

Удивительно, но беседа со Смольяниной не затянулась надолго. Так что, уже через час я смог ее расспросить об интересующих меня вопросах, в частности, о румынской кампании и слухах о смерти Эльзы-Матильды... Вот только, к моему сожалению, конкретной информации я здесь так и не получил... кроме того, что торговый дом Варбургов внезапно сократил поставки голштинского сырья для производств, принадлежащих Фридриху Гогенштауфену, герцогу Швабскому. Поговаривают, старый Варбург, после смерти маркизы, заимел зуб на ее семью. Не доверяет он рыжему герцогу, ох не доверяет.

А что там за производства, кстати говоря?

— Керосин, Виталий Родионович, светильная жидкость. Нет, не только он, конечно, но... это самая прибыльная часть заводов Фридриха. В Европе, разве что очень богатые люди могут себе позволить иметь в доме накопители, а прочие вынуждены пользоваться различного рода техническими ухищрениями... И керосиновые лампы, там, в ходу, посеместно.

— Понятно... — Протянул я, жалея, что у меня не было возможности хорошенько расспросить Эльзу-Матильду. Керосин... Я вздохнул, и замер, не донеся до рта вкуснейшее медовое пирожное. Керосин! Керосин — нефть... нефть — Плоешти. Приехали.

Вот так... И здесь не обошлось без "черного золота". Черт, но как же все сложно-то, а! Думай голова, думай!

— Виталий Родионович! — Смольянина дернула меня за рукав.

— А?

— Ну, наконец-то, Виталий Родионович! Неужто, медовики оказались столь вкусны, что вы потеряли разум? — Улыбнулась хозяйка дома и обернулась на звук приоткрывшейся двери. — Что тебе, Людмила?

— Телефон. Просят Виталия Родионовича. — Тихо проговорила горничная, не переступая порог кабинета.

— Извините, дражайшая Заряна Святославна. — Я развел руками, поднимаясь с кресла.

— Понимаю, Виталий Родионович. Служба, есть служба. — Кивнула Смольянина. — Ну что же, идите. Но вечером, жду вас с супругой на ужин.

— Будем, обязательно будем. — Ответил я, уже стоя у двери. И вздохнул. — Если, конечно, не произойдет что-то экстраординарное.

Как я и думал, звонил мне никто иной, как князь Телепнев, вот только вместо ожидаемого вопроса о том, где носит его подчиненного, глава Особой канцелярии сухо уведомил меня, что ждет к часу в присутствии, непременно при параде. Пришлось возвращаться домой, чтобы переодеться. Впрочем, не могу сказать, что Ладе это не понравилось, особенно когда я заметил, что до времени визита у нас есть не меньше четырех часов. В результате, в канцелярию я собирался в жуткой спешке, но прибыл в срок.

По крайней мере, увидав меня в приемной, Толстоватый бросил взгляд на часы и одобрительно хмыкнул, после чего протянул тонкий платок и посоветовал привести себя в порядок, благо еще минут пять у меня есть.

Проскользнув в уборную, я взглянул в зеркало и, моментально поняв, чему так ухмылялся приятель, принялся ожесточенно оттирать след губной помады на щеке. А здешняя помада, это такая штука, что без усилий не сотрешь.

В общем, в кабинет шефа я явился чистый, но с горящей алым цветом правой щекой, словно пощечину схлопотал. Правда, князь, похоже, даже не заметил этого моего конфуза и, коротко приказав следовать за ним, шагнул к выходу.

— А доклад? — Спросил я.

— Отдайте Венту Мирославичу. — Глянув на папку в моих руках, мотнул головой Телепнев.

У дверей канцелярии нас уже ждал экипаж, который, стоило нам разместиться на диванах, рванул вперед так, будто лошадей кто-то накормил закисью азота.

— Виталий Родионович, надеюсь, ваши приключения не повлияли на подготовку к экзамену? — Осведомился князь, когда наш экипаж выкатил на Словенскую набережную.

— Смею надеяться, что не повлияли. — Пожал я плечами.

— Замечательно. Честно говоря, не хотелось бы нарушать собственное слово и уговаривать экзаменаторов... — Вот тут до меня дошло, отчего князь был столь хмур и резок.

— Так мы... — Начал я, и был тут же перебит скупым кивком собеседника.

— Именно. Мы направляемся в Аттестационный кабинет, где вы пройдете испытания на чин.

— С чего вдруг такая срочность? — Подивился я.

— Сегодня эти испытания проходят выпускники Высших Государевых курсов. А вечером, в Детинце состоится принесение вассальной клятвы. Государь решил, что это лучший повод для вашей с ним встречи.

— Хм. А ничего, что по идее, я должен бы проходить эти испытания лишь на исходе лета, а сейчас едва июнь закончился? — Возмутился я.

— Отвечу вам словами Государя. — Усмехнулся князь. — Ежели он, и в самом деле, столь умен и ретив, то два месяца будут лишь напрасной тратой времени... В одном, Государь прав. Выделять вас еще больше, чем это уже было проделано за прошедшее время, бессмысленно, и ничего, кроме еще одной головной боли и шепотков в обществе о незаслуженной протекции, вам не принесет.

— Ну да, а то, что я сдаю экзамен на чин, не окончив обучения и едва вернувшись из путешествия, это ничего? — Пробурчал я, но Телепнев меня услышал и еле заметно усмехнулся.

— Так ведь, всему свету известна ваша стремительность в делах и развлечениях, дражайший Виталий Родионович. Так что, поохают, поахают, но примут. А вот отдельного испытания, могут и не простить... Так как? Говорить мне с экзаменаторами?

— Идите к дьяволу, Владимир Стоянович! — Фыркнул я, мысленно удивляясь витиеватости, с которой князь пытался взять меня "на слабо". Хотя... Почему пытался? Взял уже.

— Что ж. Тогда, я остановлю экипаж у здания Аттестационного кабинета, и удачи вам... князь Старицкий. — На этот раз улыбка у Телепнева получилась куда более искренней, да и настроение, кажется, уверенно поползло вверх.

Карета действительно остановилась у высокого особняка лишь для того, чтобы высадить меня у широких и крепких дверей, после чего, извозчик хлестнул лошадей и те, только что не встав на дыбы, рванули экипаж, увозя шефа куда-то по его шефским делам. Ну и ладно.

Я огляделся по сторонам и, поднявшись на высокое крыльцо, решительно потянул на себя тяжелое медное кольцо, заменяющее дверную ручку. Мощные железные петли тихо, почти неслышно скрипнули и я оказался в самом настоящем людском муравейнике. Кажется, такого стопотворения я не видел еще с "того света".

Отыскать в этом сумбуре место, где проходят испытания, оказалось довольно легко. Я просто открыл первую попавшуюся дверь и, не дожидаясь пока все сидящие за конторками клерки скрестят на мне взгляды, обратился к стоящему у огромного шкафа детинушке, на телесах которого вицмундир восьмого класса, только что по швам не трещал.

Поначалу, недовольный тем, что его отвлекли, дядечка скривился, но заметив нашейный знак ордена, подобрался и заговорил довольно любезным тоном.

Получив у него нужную информацию, я вежливо... очень вежливо поблагодарил чиновника и отправился на третий этаж особняка, где уже собралось порядочное количество людей, явно дожидающихся своей очереди перед высокими двойными дверями, ведущими в аудиторию, где заседала аттестационная комиссия.

Честное слово, если бы не возраст большинства присутствующих, а у некоторых, возраст уже основательно проредил шевелюру, или побил ее серебром, я бы решил, что оказался среди обычных студентов, ожидающих экзамена. Нет, здесь никто не листал судорожно конспекты, не бросался к выходящим из аудитории, забрасывая их вопросами: "ну что?" и "ну как?", но вот ощущения... да... та же тревога и сосредоточенность во взглядах, нервные движения и отрешенность. Хм. Вот не думал, что когда-то еще придется окунуться в экзаменационные треволнения...

— Старицкий, Виталий Родионович. — Представился я, оказавшись в аудитории, перед длинным столом, за которым устроилось аж пятеро экзаменаторов. Сидящий передо мной мужчина, что-то писавший в журнале, поднял голову, и я улыбнулся. — Добрый день, Боримир Вентович!

Советник Сакулов вздрогнул, и еле слышно застонал. М-да, чую, это будет весёлый экзамен...

Глава 3. Между струйками, между струйками...

В толпе из добрых трех десятков чиновников, выдержавших сегодня испытания на чин надворного советника и, соответственно, претендующих на личное дворянство, я ждал своей очереди и рассеяно оглядывал приемную. Кстати, к моему удивлению, далеко не все экзаменовавшиеся сегодня, были приглашены в Детинец для принесения вассальной клятвы. Уж не знаю, с чем это связано, но... по размышлении, я вынужден был признать, что если бы личного дворянства удостаивался каждый без исключения чиновник, достигший седьмого класса, то через полвека, пол-Руси будет фанфаронить, рассылая визитки с личным гербом. И пусть даже только десятая часть из них сможет впоследствии дать своему роду потомственное дворянство, такое увеличение привелигированного сословия может привести исключительно к взрыву, даже с учетом того, что в этом мире никому и в голову не пришло подписывать рескрипты "О вольности дворянской", и здешняя "элита" вся поголовно служит. А кто не желает — платит тягло... так называемый, "боярский кошт", своеобразный налог. Но, боярам, с их гонором, платить какие-либо налоги претит. Еще бы, ведь это уравнивает их с другими сословиями. Вот они и идут на службу, дабы урону чести боярской не нанести, да... Что, правда, не избавляет их от денежных трат, поскольку, как я узнал у того же Толстоватого, все служилые бояре, чьи рода занесены в Бархатную книгу, отчисляют немалые суммы в организованное Государем, Военное общество, причем размеры отчислений зависят от величины принадлежащих им земель.

Пока я размышлял о хитроумии правителя, придумавшего этот щадящий боярское самолюбие способ отъема у них денег, рядом со мной нарисовался неприметный человечек в темно-синем вицмундире со скромным серебряным шитьем младшего кабинетского служащего, и тихо попросил меня идти за ним.

Ожидавшие приема чиновники покосились в нашу сторону, но и только. Я кивнул и двинулся следом за секретарем. Миновав несколько извилистых коридоров, мы спустились по лестнице на пару пролетов вниз и, пройдя по открытой галерее, оказались у довольно невзрачной двери, за которой, как оказалось, меня уже ждал секретарь Государева Кабинета, Эдмунд Станиславич Рейн-Виленский, так поразивший меня при нашем знакомстве, своим сходством со знаменитым Железным Феликсом... Да и здешняя ипостась Дзержинского тоже была не так проста... Чуть ли не второе лицо в государстве, между прочим.

— Добрый вечер, Виталий Родионович. — Тихим, невыразительным голосом проговорил человек, из-за интриг которого, меня против моей воли сделали самым настоящим самозванцем.

— И вам того же, Эдмунд Станиславич. — Отвесив короткий поклон, отозвался я, демонстративно не обращая внимания на предложенное тайным советником кресло. — Чем обязан?

Рейн-Виленский вздохнул и, потеребив острую бородку, покачал головой.

— Полно вам, Виталий Родионович. Садитесь, нам нужно поговорить. — Несмотря на мягкость тона, в темных глазах моего собеседника явственно мелькнул стальной блеск, и я решил попридержать коней. Ссориться со вторым лицом в государстве, мне сейчас не с руки, так что... Устроившись в предложенном кресле, я воззрился на своего визави. Помолчали.

— Внимательно вас слушаю, Эдмунд Станиславич. — Я решил прервать воцарившуюся в этой маленькой, но уютной гостиной, тишину.

— Хм. Что ж, начнем, пожалуй, с истории вашего путешствия по Варяжскому морю. Поведаете мне о своих приключениях? А то, отчеты, это все-таки, немного не то. Послушать живого человека всегда намного приятнее, не находите? — Неожиданно усмехнулся Рейн-Виленский.

— Отчего же? — Я пожал плечами. — Сухие строчки действительно, куда скучнее, чем повествование участника событий. Извольте...

Рассказ о наших приключениях на море и суше занял у меня больше часа. А Эдмунд Станиславич оказался замечательным слушателем. Он ни разу меня не перебил, хотя, я замечал, что время от времени, лежащее на столике перо вдруг подскакивало и начинало что-то строчить на подложенном листе бумаги. Очевидно, вопросы по теме, так сказать.

Мои подозрения оправдались. Стоило только завершить рассказ и смочить пересохшее горло принсенным все тем же служащим яблочным соком, как из Рейн-Виленского посыпались вопросы, а через минуту к нему присоединился еще один голос, обладатель которого, выйдя из-за моей спины, заставил меня подпрыгнуть на месте.

— Государь. — Вылетев из кресла, я поклонился, на что Ингварь Святославич ответил коротким кивком.

— Садитесь, господин Старицкий, садитесь. У нас будет долгая беседа... — Проговорил великий князь, и я послушно вернулся в кресло... естественно, дождавшись, пока потомок Рюрика и Гостомысла устроится в своем, чуть в стороне от Рейн-Виленского.

И снова вопросы, ответы, вопросы, вопросы... В какой-то момент, мой взгляд расфокусировался и сознание поплыло, словно кто-то вколол мне средство из "особой" аптечки. Впрочем, это неважно, а важны только вопросы, на которые я должен отвечать... честно, правдиво... точно... точно. Это неправильно. Не важно... Важна только правда... честно... точно... Почему? Нет, это не мои мысли..., я должен... должен...

— Вы желали смерти маркизе Штауфен? — Тон государя взлетает до отвратительного визга, а лицо искажается, словно отржаение в кривом зеркале.

— Да.

— Вы убили маркизу Штауфен? — На миг мне показалось, что крутящийся в ладони тайного советника медальон сбился с ритма...