Замок белого пера (пишется +32 глава)

Вчерашняя Айна выкинула бы смущающие мысли из головы, вернулась бы к беззаботному и безоблачному существованию, в котором нет места печали и тревоге. Но сегодняшняя не могла. Что-то надломилось во мне этой ночью.

* * *

Скоро солнце сядет. Пускай из помещения, где я сейчас, его и не видно, но я это чувствую. Глаза уже начали слипаться. Совсем скоро я просто свернусь калачиком в каком-нибудь углу поуютнее и засну. Но мне много времени не нужно, я успею. Призраки все на кухне, я проверила. Меня никто не увидит.

Рука, пальцы которой сжимали дверную ручку, заметно подрагивала, костяшки побелели. Но я войду в эту дверь. Я должна. Я не могу иначе.

За дверью — темная лестница. Придерживаясь за стену, я медленно спускалась по ней, ступенька за ступенькой, подсвечивая себе тусклым огоньком свечи, прихваченной из кладовой. Всегда удивлялась, зачем нам свечи. Призраки прекрасно видят в темноте, а я в темное время обычно попросту сплю, и свет мне без надобности. Но иногда тайком тягала свечки из кладовой, задергивала шторы поплотнее и подолгу смотрела на пляшущий огонек, пока свеча не догорала до конца. Перед глазами потом еще долго плясала тень этого огонька, а в душе разливалась ласковая теплая щекотка. Сейчас, на этой темной страшной лестнице, пляшущий огонек казался единственным другом. Улыбнувшись ему, я ступила на ровный каменный пол гулкого помещения. Лестница закончилась.

Темно, сыро, гулко. Стены комнаты скрываются в тенях, которые местами становятся еще гуще. С трудом преодолевая дрожь в ослабевших коленях, я направилась к одному из таких темных пятен. Пятно оказалось нишей, в глубине которой что-то белело.

Рука, охваченная неимоверной слабостью, поднимается с трудом. Я не хочу видеть того, что собираюсь увидеть. Но я должна.

Огонек свечи метнулся вбок и замер. По пальцам потек горячий воск, но я не обратила на него внимания. Стояла и смотрела в неестественно бледное лицо, спокойное и безмятежное, с закрытыми глазами.

Мое лицо.

-5-

Только ветер знает, каких усилий мне стоило сдержаться и не выдать свои чувства, готовясь ко сну. Улыбаться, изображая безмятежное настроение, мило перешучиваться с Магдой. Не знаю, удался ли мой обман. Если и нет, то призрачная подруга сделала вид, что не заметила, в каких я расстроенных чувствах.

Стоило горничной удалиться, как я поспешно вскочила и упала на колени, вытаскивая из-под кровати коробку с перьями. Коробка из-под платья. Какая насмешка.

В подвале было полно тел. Они стояли в нишах, расположенных через равные промежутки в стенах той жуткой комнате. Или, скорее, это была не комната, а галерея, уходящая в бесконечность. Не знаю точно, как далеко она простирается: я не смогла себя заставить пройти дальше, чем на пару десятков шагов. Прекрасные и холодные, как фарфоровая кукла, что сидит в библиотеке на каминной полке. Когда первый ужас прошел, и я смогла соображать, то рассмотрела: в нише была не я. Девушка, очень похожая на меня, с такими же длинными белыми волосами. Только волосы эти чуть завивались на концах, мои же всегда были исключительно прямыми. Глаза закрыты, и их цвет не узнать, но и в чертах лица, приглядевшись, можно было уловить отличия. Чуть уже скулы, чуть длиннее нос, более волевой подбородок. И все же, мы были похожи. Не как две капли воды, но как сестры. И такие сестры, такие похожие и неуловимо разные, стояли в каждой из ниш. Холодные. Неподвижные. Мертвые.

На каждой из них красовалось прекрасное белое платье. У кого-то длинное и пышное. У кого-то покороче, облегающее. Помимо цвета, эти платья объединяло еще кое-что, от чего становилось нестерпимо жутко. Перья. Все платья были сотканы из белых перьев. Теплых и живых наощупь. Да, мне хватило смелости потрогать и кожу девушек, и перья их платьев. Проводя рукой по теплой шелковистой поверхности платьев, я чувствовала, как перышки жадно тянутся к руке, пытаются ластиться, но тут же с сожалением отступают. Я 'не своя'. А им очень не хватает 'своей'. Своей кого? Хозяйки, которая была до меня и точно так же любовно складывала подарки ветров в огромную коробку из-под платья? Вернее, в коробку для платья. Интересно, когда наступит пора шить мое? Перьев в коробке набралось почти доверху. И Магда с Гансом говорили, что скоро наступит время. Мое время.

Чувствуя, как нестерпимо слипаются глаза, я в последний раз провела рукой по перьям, зарылась пальцами в их ласковую глубину. Указательный палец что-то кольнуло. Черныш, проказник. Тычется в ладонь, не желая отлипать. Времени уговаривать его не было, и я просто сжала капризное перо в руке, поспешно закрыла коробку, и забралась в кровать, нырнув в мягкую темноту одеяла и сна.

* * *

Темнота отступает, неохотно расползаясь по углам неуютного помещения, наполненного шорохами и стеллажами с книгами. Библиотека? Наверное. Хоть и совершенно не похожая на ту, что в нашем Замке. Книги, кажется, перешептываются между собой, и от этого становится еще более жутко.

— И что? Ты это сделал? — неприятный, чуть более высокий, чем хотелось бы уху, мужской голос.

— Я не смог, — а этот, приятный и низкий, я узнала.

И замерла в ужасе. Сердце бухнуло в груди, бок закололо от воспоминания о боли, причиненной коварной жалящей стрелой. Захотелось сорваться и со всех ног помчаться прочь. Только на этот раз нет у меня ни изящных копыт, ни даже ног. Кажется, я — призрак в собственном сне.

— Это же единорог, как можно? — тем временем продолжил знакомый голос.

Из-за стеллажа вышли двое мужчин. Один жутко долговязый, весь какой-то худой и нескладный, с алыми угольками глаз, сверкающими из-под неряшливо свисающей челки. Второй — с уже знакомыми вишневыми глазами. Стоило поймать взгляд этих жутких глаз, как я оцепенела, не в силах пошевелиться или вдохнуть. Впрочем, в том состоянии, в котором я сейчас нахожусь, дышать вовсе и не обязательно.

Нечто, какая-то непреодолимая сила потянула меня за руку. Я не сопротивлялась — попросте не могла. Глаза стремительно приближались, затягивая меня в свою тьму, расцвеченную редкими кровавыми искорками. Весь остальной мир смазался, смялся в водовороте этой тьмы, становясь неважным.

— Поосторожнее с такими речами. Если Мастер узнает... Ты же не хочешь снова проходить обряд?

— Не узнает, если ты не скажешь... — Эти слова были последним, что я услышала, погружаясь в кроваво-искристую тьму.

* * *

Ветер не будил. Я встала сама, нехотя выбралась на террасу, ежась от утреннего холода. Странно. Никогда раньше не было такого, чтобы я мерзла при свете солнца. Перышко лежало на парапете террасы, терпеливо меня дожидаясь. Ветер колыхал вершины деревьев внизу, но подниматься ко мне, чтобы поздороваться, отказывался. Обиделся, что ли? За что, интересно?

Черныш запутался у меня в волосах — видимо, ворочаясь во сне, я разжала ладонь — и выбираться оттуда отказывался. Даже от расчески уворачивался. Так и притаился в волосах, на затылке, у шеи. Бороться с ним не хотелось. Я снова, как обычно, опаздывала на завтрак.

А после завтрака я, не стесняясь больше призрака горничной, вытащила коробку с перьями из-под кровати, вооружилась нитками, ножницами и отрезом тонкой, почти прозрачной, шелковой ткани и приступила к работе.

Рано или поздно мне потребуется это платье. Так почему бы не начать прямо сейчас?

Магда лишь головой покачала и едва слышно вздохнула, увидев, как я, высунув язык от усердия, одно за другим нашиваю перышки на легкую невесомую ткань.

Работа предстоит долгая и кропотливая. Но я справлюсь. Спешить некуда, да я и не хочу.

Просто так надо.