Ветер из Междуморья. Книга 1. Джай

Командир нагнулся было за оружием, и тут же отхватил палкой по носу, а следом в пах. Хпок взвыл от злобы и бессилия, согнулся пополам, разражаясь страшными проклятиями. Междуморец выпрямился, оперся на палку. Стоит и лыбится во весь рот...

Воины заволновались. Руки непроизвольно тянулись к рукоятям мечей, но угроза командира, и отсутствие каких-либо знаков об отмене прежнего приказа, удерживали доблестных вояк от активных действий.

Хпок снова попытался взять в руки меч, и на этот раз междуморец позволил: стоял неподвижно, глядя, как командир, красный от гнева, поднимает клинок и, перехватив рукоять двумя руками, становится в стойку для атаки.

Но стоило Хпоку выдвинуться вперед — и междуморец, скользнув смазанной тенью, оказался у того за спиной. Трактирщик не успел уловить взглядом его движений и ударов, и лишь звон вновь выбитого из рук командира меча дал понять, что музыкант с деревянной палкой снова победил опытного вояку с острой железкой.

Ту ярость, что читалась сейчас на лице Хпока, сложно было описать словами. Он шипел и плевался, казалось, кипятком — что тот чайник на плите. Нагибаться за своим мечом не стал, а выразительным движением глаз дал понять одному из своих, чтобы подал ему валявшийся на полу кинжал — тот самый, который недавно был у горла междуморца. А, получив, наконец, в руку лезвие, которым можно было исполосовать ненавистного врага, разъяренным медведем пошел на междуморца. Музыкант пятился. Княжеские вояки выстроились плотной стенкой, не давая тому проходу, но и не вмешиваясь в поединок. Но междуморец лишь улыбнулся, плавным танцующим движением скользнул влево, затем прямо и вправо. Он нанес несколько быстрых, неопасных, но болезненных ударов — и вот уже в который раз командир оказался безоружным и избитым.

— Ты что, тоже боевой?.. — белея от досады, кричал Хпок.

— Эх, не скроешь от вас ничего... — ответил менестрель, наиграно вздыхая.

Трактирщик слышал, что боевые Мастера, не учась никогда, удивительно ловко сражаются с мечом, слышал и про Одаренных лучников. Могут Мастера вот так и с секирой, и с копьем, и с кинжалом, но чтобы со... шваброй? Нет, такого он не слышал.

Один из бойцов — совсем молодой, обнажил меч.

— Вон! — рявкнул Хпок. — Все вон из трактира!!! Пошли отсюда!

Он ревел и брызгал слюной, чуть ли ни пинками выпроваживая своих ребят из зала. Музыкант наблюдал. Мастер Адонаш смеялся. Монах, кажется, задремал.

Междуморец стукнул Хпока палкой по макушке, так как тот снова попытался поднять меч. Капитал взвыл, его ярость, так и не нашедшая выхода, сникла до какой-то почти детской обиды. Теперь, когда его не видели подчиненные, он обрел способность мыслить более-менее здраво, понимая, что двоих боевых Одаренных не одолеть дюжине обычных солдат. Он потер ушиб, заругался последними словами, а закончив бранную тираду, сдавленно произнес:

— Хватит... Мы уйдем! Уйдем, ладно! Что тут поделаешь с двумя Мастерами!.. Брось ты эту палку!..

Хпок опять нагнулся, чтобы взять меч, а междуморец вновь ударил его.

— Да что ж такое! Смарг тебя сожри! Я только возьму свой меч и уйду.

— Потом возьмешь, — сказал междуморец, — когда мы покинем это место.

— Назови свое имя, — хмуро попросил Хпок, уже стоя в дверном проеме. — Я должен знать, кто меня обезоружил.

— Тафин Довирдос, — весело ответил междуморец, и трактирщик заметил, как на губах Мастера Адонаша появилась ухмылка. Монах же поднял на музыканта округлившиеся глаза.

Хозяин от души радовался, что легко отделался: ничего не разбито, ни искорежено и кровь не придется отмывать с мебели и с пола, только швабра пострадала.

— Мы же договаривались, чтобы без огня, — произнес боевой Мастер, кивнув в сторону огонька, выпущенного междуморцем в драке. Тот так и висел под потолком.

— А это не огонь, — возразил менестрель, — это для отвлечения внимания. Ну... и плата за обед...

Междуморец с той же молниеносной быстротой, с какой управлялся он с палкой, ссыпал в кожаную сумку пироги из миски со стола, бросил туда же баранью ногу, недоеденную монахом, оправил лепешки, козий сыр, оплетенный бутыль с вином. Трактирщик только и успевал, что моргать, перебегая глазами с его сумки на стол и обратно. Менестрель положил обоим спутникам руки на плечи и их окутал туман, в котором потрескивали суетливые искорки.

Троица исчезла.

— Кто это такой? — после затянувшегося молчания раздался перепуганный голос одного из купцов.

Трактирщика из окаменелости, вызванной высшей степенью удивления, вывела мысль, что странные пришельцы не заплатили за обед ни одной дрянной монеты!

— Смарг их побери!.. — заорал он, отбрасывая тряпку и спеша к столу, где только что сидели наглые гости. Хрупкая надежда, что те оставили там хотя бы огонек... хотя бы жар — медную монетку... еще теплилась в нем. Но нет! Ни искры, ни пламени!..

"Огонек!" — вдруг вспомнил трактирщик, обернулся и уставился на потолок, где все еще висел сияющий шарик, ярко освещая закопчённые балки и мохнатую от пыли паутину под ними.

Трое купцов уже стояли прямо под этим местом. Их пронырливые умишки успели сообразить, что это может быть такое. Трактирщик боялся поверить.

Он, ругаясь, растолкал, алчно поигрывающих желваками и сверкающих жадными глазами, торгашей, протиснулся между ними, тяжело влез на стол — поди, не юнец уже. Можно было и Борка послать, но... нет! Он достанет это сам!

Трактирщик раздраженно стянул облепившую ему лоб паутину, чихнул от пыли, потянулся, чувствуя, как хрустнули кости, но таки достал огонек.

Теплый, сияющий, как солнце! Перл Огненосца! Точно — он! Такие штуковины стоят дороже, чем чистой воды алмазы! Он расхохотался!

— Я богат!.. Я богат! К смаргу трактир!.. Я богат!.. Я новый князь!.. Храни тебя Мастер Судеб, Тафин Довирдос, кем бы ты ни был!..

Трепетно зажав огонек в ладонях, трактирщик огляделся, думая, как слезть со стола без помощи рук. В конце концов, он спрыгнул, ухнул от боли, прошедшей от пяток выше по костям до самого копчика. Сделал несколько некрепких шагов, пытаясь удержать равновесие, это удалось — он выпрямился, торжествующе осклабился, скривившимся, будто от кислятины, купцам, и, так и не разжимая рук, пошел наверх, крича по дороге Борку:

— Выгоняй всех взашей! И закрывай трактир! Я богат!..

На стоянке

1188 год со дня основания Города Семи Огней. Завалонская долина.

— Тафин Довирдос? — протянул Адонаш. — Джай, ты хотя бы запоминаешь имена, которыми называешься? Это уже двенадцатое на моей памяти за последний год.

Мастер Адонаш потянулся, прислонился к дереву, зевнул.

— Не двенадцатое, а тринадцатое, — исправил его Скайси, усердно натиравший зеленой жижей косичку на макушке. Его руки от этой гадости тоже были зелеными, словно у жабы.

Джай задумчиво разгрыз хрящик бараньего ребрышка, мясо уж давно было съедено, но он продолжал обгладывать косточки. После приключений в Бирской корчме есть хотелось так, будто с утра во рту не было ни маковой росинки, несмотря на сытный завтрак и плотный обед перед тем, как началась драка. Хорошо хоть спутники его сыты, и все сметенные со стола остатки достались ему.

— Конечно, запоминаю, чтобы не повториться, — ответил он.

— И зачем это тебе? — Адонаш заложил руки за голову и прикрыл глаза.

— Не люблю славы. Не хочу, чтобы меня запомнили...

— Тогда тебе нужно было родиться в центральной Тарии, иметь нормальный цвет волос, а то твоя седина и лицо, как у мальчишки, волей-неволей наводит на мысль о наличии Дара...

— Нет у меня никакой седины, — возразил Джай, запивая съеденную лепешку водой из бурдюка. — И это у Скайси лицо мальчишки, а не у меня.

— Это еще не так бы притягивало взоры, — продолжал, не обращая внимания на его слова, Адонаш, — будь у тебя светлые глаза, а то ты черноглаз, что годжиец... Тот, кто видит тебе впервые, сразу думает об Одаренных. Притом считает, что тебе уж больше ста пятидесяти.

— И что ты хочешь этим сказать?

— А то, что ты обладаешь весьма приметной внешностью, и выдуманные имена тебе не помогут.

— Обычная междуморская внешность.

— Ну да... — смеялся Адонаш, — Но, насколько мне известно, междуморцы обычно торгуют или, — он кивнул на лютню, — играют, а не дерутся с капитанами, создавая при этом Перлы Огненосца.

— Так что ты посоветуешь? Перекрасить волосы? Одолжи этой твоей зеленой гадости, Скайси!

Скайси не одолжил.

— Кстати, что ты сделал с той палкой — ее должен был разрубить в щепки меч этого... как его... Хпока?

— Укрепил...

— И, скажи на милость, как ты с деревянной палкой пробуждаешь Силу Мастера Оружия? Дерево ведь — не железо — не поет!..

— Понятия не имею... — Джая заботило сейчас лишь то, как утолить терзающий его голод.

— Джай — хотя бы, это твое настоящее имя? — не отставал Адонаш, обычно он не такой болтливый.

— Они все настоящие...

— А как же! — Мастер Меча, разослал одеяло, улегся, подложив седло под голову. — Прямо вижу, как твои родители, держа тебя на руках, произносят скороговоркой все тринадцать имен, а в конце добавляют — Джай, а потом обижаются на родичей, что не запомнили, как же они назвали сына.

Скайси громко рассмеялся, тряся при этом головой, отчего косичка его задергалась, разбрызгивая зеленую жижу. Джай увернулся от летящей в его сторону густой капли, та шмякнулась о круп лошади Адонаша и растеклась по серой шерсти, оставляя ярко-зеленый потек.

— Нет, зеленый мне не пойдет, — задумчиво произнес он, следя за процессом.

Тем временем солнце окончательно скрылось за горизонтом. Адонаш перестал болтать — значит уснул. Скайси тоже укладывался, заворачиваясь в одеяло и растягивая косичку на камне у изголовья, чтобы сохла. Он красит ее в такой едкий зеленый цвет уже с месяц, до этого щеголял с желтыми волосами, а когда они только познакомились — с оранжевыми... Хочет пройтись по радуге? Джай мало знал о всех тонкостях монашества и обычаях именно этого монастыря с Хребта Дракона.

Джай доел сыр — пересоленый, но чем солоней во рту, тем слаще кажется вода. Закусил свой обильный ужин кислым лесным яблоком. Рот связало терпкостью неказистого фрукта. Джай скривился, забросил далеко в кусты недоеденный огрызок, стал вглядываться в веселое пламя. Хорошо, что он дежурит первым — сон все равно не идет.

Джай поднял выкатившийся из костра и уже остывший уголек, и стал задумчиво чертить им по светлой плоской поверхности торчащего из земли камня, под которым расположился.

Глаза... Большие... горячие, изящные дуги бровей, нос, губы... овал лица... завитки волос... Это лицо он рисовал часто. Женщина. Кто такая? — не знал... Но каждый раз в последний год, когда ему выпадает возможность изобразить какое-нибудь художество, он в первую очередь рисует ее. И сожри его эфф, сожги его кивел, удави его кафтайф, если он знает, почему!.. Он вгляделся в нарисованные глаза, казавшиеся живыми в отблесках костра.

— Кто ты такая? — прошептал он тише, чем шелестит трава.

— Кто ты такой, Джай? — раздался негромкий голос Адонаша. И вовсе тот не спит, хотя глаза закрыты. — Столько лет с тобой знаком, но кто ты такой, так и не понял. Вот сейчас только подумал: все, что я о тебе знаю, это то, что ты междуморец, чаще всего называешься Джаем, по крайней мере, для друзей, можешь быть Мастером любого Пути, а иной раз и нескольких одновременно. Больше ничего... Кто же ты такой?

— Если б я сам знал... — рассмеялся Джай. — Я — это я.

— А сколько тебе лет? — подключился, тоже притворяющийся спящим, Скайси.

— И, в самом деле, сколько? У тебя ведь не заметно будет седины... Впрочем, зуб даю, что тебе еще нет и ста.

— Ты бы зубами не разбрасывался, — усмехнулся междуморец, — Услуги Целителя знаешь, сколько стоят?

— Но ты же сам можешь исцелить!

— Я — могу, а ты — нет. А расце-е-енки...

— Что? Не поможешь другу бесплатно?

— Я бы помог, но ты ведь знаешь, что устроили мне Тхолинские Целители, когда я в их городе уж не помню кого, бесплатно исцелил. Они даже пообещали нанять боевого Мастера, чтобы тот отрезал мне что-нибудь жизненно важное, лучше всего голову, если я еще кого-нибудь исцелю задаром.

— Ага... Помню... Они меня уговаривали с тобой покончить, предлагали целых тридцать пламеней. — Скайси присвистнул — целое состояние. — Любому Целителю известно, что предупредить легче, чем лечить, вот они и хотели предупредить твое бесстыдное бесплатное целительство во вред их славной гильдии.

— Вот как? А я и не знал...

— Так что придется тебе исцелить меня из благодарности.

— Ты, Адонаш, как я вижу, спать не хочешь, может, будешь первым караулить? Или ты, Скайси?

В ответ — тишина...

Гипок

1188 год со дня основания Города Семи Огней. Завалонская долина. Западный лес.

— Может, переместимся? — снова заныл Скайси и хлюпнул носом. Вид у него был довольно жалким: дождь, не прекращающийся уж большую часть дня, намочил его серый балахон, и тот лип к щуплому телу, капюшон совершенно не спасал. Косичка размокла, зеленая краска (гораздо менее стойкая, чем оранжевая или желтая, используемые для покраски ранее) растеклась по лицу, делая его зеленовато-призрачным. Испачкались зеленью и одежда Скайси, и его пегой мерин по имени Вершок, выло ступавший, хлюпая по грязи и лужам. Адонаш осклабился, обгоняя его на ладной серой кобыле:

— Не хнычь, Скайси! Нечего теперь хныкать, раз решил с нами идти!

— А я не хнычу... Просто неразумно как-то — мокнуть под дождем, когда мы вмиг могли бы оказаться в теплом сухом месте. Отчего тебе, Джай, нас не переместить?

— Не люблю я этого. Появляешься среди людей — они пугаются. Кричат: "Призрак! — мол, — колдун! Смарг недобитый!" — отшучивался Джай. — А если еще ты с этакой зеленой пикой перед добрыми людьми возникнешь из неоткуда, так они нас палками забьют.

— Кстати, зачем ты этот свой хвостик крысиный красишь в зеленый? — Адонаш не испытывал никакого дискомфорта из-за дождя, несмотря на то, что по лицу и плечам, по крупу лошади бежали веселые и не очень теплые струйки воды. — С желтым, сожри меня эфф, тебе было лучше!

— Такова клятва, — пробурчал зеленый мокрый монах — ну жаба жабой! Сколько ж он краски намостил на эту свою косичку?

— Клятва? — Адонаш поднял бровь.

— Обычай такой. Каждый монах, прежде чем начать полноценное свое служение должен бродить по свету, постигая истины. Мы окрашиваем волосы в оранжевый, и ходим так, пока не получаем откровение об огне.

— Об огне... — эхом повторил Адонаш, кивая с понимающим видом.

— Да. И тогда можно окрашивать волосы в желтый, пока не получить откровение о радости. А когда получишь — в зеленый, чтобы познать природу жизни всякого творения.

— Так, стало быть, откровение об огне и о радости ты уже получил? — спросил Джай, чтоб отвлечься: он был не в восторге от холодных потоков, хлещущих из разверзшегося неба. Но, в конце концов, он сам этот дождь и вызвал.