Княженика_7

Тот всю жизнь за спиной у Мономаха провел, не вякая, знал ведь, что ничего ему не грозит, пока он при Мономахе. Он — старший из оставшихся в живых Святославличей — лучший щит от Олега для Всеволода и Владимира. Пока жив Давид, Олег никогда не станет старшим в роду.

Отобрал Святослав Всеволдович земли у Олега, старшего брата князя Игоря — а это уже:

Игорь, Всеволод и сын покойного Олега Святослав вытеснены на самый край Земли Русской, я тебе уже говорил об этом.

А дальше больше — дальше про "малое" — странные эти победоносные походы, начали

"се великое" — молвить.

А какова цена таким походам ты сама видишь.

Если такие силы половцев окружили полки Игоревы, значит, не было никаких блистательных побед Киева накануне, ложь это.

"А сами на себѣ крамолу ковати".

И теперь это даже не вина старого беспомощного Святослава, желающего быть великим, это беда всей Земли Русской — язычники со всех сторон приходят с победами на Русь.

И дальше в "Слове" об этом тоже будет. Слушай:

— О, далеко зашел сокол, птиц избивая — к морю! А Игорева храброго полку не поднять.

Кликнула по нему поминальный клич Карна, и Желя поскакала с огненным рогом, разметывая погребальное пламя по Русской Земле.

Жены русские горько всплакали, причитая: "Уже нам своих милых лад ни мыслию смыслить, ни думою сдумать, ни очами увидеть, ни злата-серебра их кудрей не потрепать никогда".

Там же, в полках, и молодые полегли, и старые — все...

— А Киев, братия, встонал тугою, а Чернигов — напастями. Тоска разлилась по Русской Земле, обильная печаль течет средь Земли Русской. А князи сами себе крамолу ковали, а поганые сами нарыскивали с победами на Русскую Землю и брали дань по беле от двора.

Слышишь, как опять про крамолы князей речь идет?

Про то, полки Игоря лежат, защищать теперь Русскую Землю некому, князья своими усобицами заняты и наступили времена, как в прошлом Руси, до Рюрика-оборотня, когда на эту землю хозары за данью ходили:

— А почему Киев стонет тугою, а Чернигов — напастями?

— Киеву, конечно, тяжко, но теперь, когда Северская земля беззащитна, и Чернигов стал открыт. Особенно с такими боеспособными войсками, как те, что Игорю из Чернигова навязали.

— Это же именно Игорь с Всеволодом, никто другой, — торжествующе стал переводить Ярослав, — два храбрых Святославлича, пробудили, подняли ложь, которую тогда усыпил отец их Святослав ГРОЗНЫЙ, ВЕЛИКИЙ, КИЕВСКИЙ!

Грозою великою притрепал: своими сильными полками и харалужными мечами. Наступил на Землю Половецкую, притоптал холмы и яруги, взмутил реки и озера, иссушил потоки и болота.

А поганого Кобяка из луки моря, от железных ВЕЛИКИХ ПОЛКОВ ПОЛОВЕЦКИХ, как вихрь, исторг. И пал Кобяк в граде Киеве, в гриднице Святославовой. Вот уж похунание — всем похухнанием похухнание. Помнишь, Алиса?

— Вспомнила. Но я из числа особо одаренных, так что лучше объясни по-русски.

— Объясняю по-русски, — оскалился Ярослав. — На всю Русь здесь сказано то, что и так все знают прекрасно.

Святослав — не грозный, не великий, он только мечтает быть грозным и великим.

Он всю жизнь то у одного седла ходил, то у другого, метался от князя к князю.

Он плохой полководец.

Он — заложник в Киеве, в клещах Рюрика и Давида. Киевская дружина вертит им, как хочет.

А здесь о нем написано именно старыми словесами — которые ложь! И сильные полки его — ложь! И харалужные мечи — тоже! И военные подвиги!

И никаких ВЕЛИКИХ ПОЛКОВ ПОЛОВЕЦКИХ не было, когда они Кобяка поймали.

И казнить Кобяка — глупость. Потому что был смысл его убивать только в том случае, если бы они, и правда, разгромили великие полки половецкие.

А так они только раздразнили все Поле, обиду кровную нанесли.

И кони половецкие ржут за Сулой.

Я же тебе говорил, что Игорь — настоящий полководец, которого все Поле Половецкое знает, а Святослав — не полководец.

Он не умеет с половцами дело иметь, никогда не умел, и до самой смерти не научился. Ни воевать с ними по настоящему не мог, ни мира толком заключать не умел. Подражал только сильным князям, летописей начитавшись. А то, что это плохо для обороны Руси, о которой на словах великий князь только и думает — до него не доходило никогда!

Точно также он потом Кувтундея, берендея не из последних, союзника русских оскорбил, когда того оговорили.

Такую обиду нанес — что Кувтундей людей своих поднял и в Поле увел, потому что он Святославу не холоп, не раб и не колодник.

И начал Кувтундей на Русь вместе с половцами ходить, зная, как бывший друг, все ходы и выходы. Сколько Рюрик в Поле к половцам послов слал, уговаривая Кувтундея забыть обиду и вернуться — потому что понимал, что этого воина лучше на стороне Руси иметь, нашим щитом, нежели половецкой саблей. Клялся, что никакого вреда ему не будет, город на Роси подарил — еле-еле загладил Святославову обиду.

А вы, как дети малые, что поиграние, что похухнание, что посмеяние принимаете за чистую монету!

Я думала, что он про мои листки и не вспомнить больше, не тут-то было, Ярослав дернул их на божий свет и прочел с лютой яростью:

— И ты еще удивлялась, почему я смеялся тогда... Теперь, надеюсь, не удивляешься? Скажи мне, Алиса!

— Не удивляюсь, — буркнула я. — Давай дальше.

— Обрати внимание, кто славу Святославу поет: немцы да венецианцы, греки и моравы, сплошь торговые гости.

Им плевать на оборону Руси, им главное — чтобы караваны по Днепру до укрепленного Киева прошли целыми, да пошлины торговые поменьше были, а для этого нужно Святослава с его великими подвигами лестью задобрить, а Игоря, который из-за киевской лжи и черниговской помощи отборные, лучшие в Руси полки на Каяле положил, — охаять.

Наши же — молчат.

— Ну а пока торговые гости Святослава великого грозного киевского славят, Игорь князь пересел из золотого седла в седло кощеево. То есть, сделался пленником. Забралы городов в унынии, веселие поникло.

— Что такое "забралы"?

— Укрепления, крепостные стены. По ним, поверху, дозорные ходят. Стяги князя на них стоят. Забралы, заборолы. Когда князь под стенами города с врагами бьется, жители стоят на заборолах и смотрят. Если пал князь с дружиной — падают и стяги его на стене, поникают. Как и веселие.

— А почему седло кощеево? Кощей Бессмертный — это из сказки.

— А ты вспомни эти сказки, — пришел, слава хоббитам, в веселое расположение духа Ярослав. (А то я его уже и побаиваться слегка начала, уж очень он разошелся). — Где Иван кощея находит? В заточении, в цепях. Кощей — это знатный пленник, глава коша половецкого, воин. Опасная и дорогая добыча, за него богатый выкуп дадут, такой, какой ни за кого другого. Поэтому и стерегут, ведь чуть что — и кощей сбежал, только его и видели. Да еще девушку Ивана прихватил.

— А почему, все-таки, в начале похода Игорь говорит о том, что гибель лучше плена, а потом попадает в плен? — вырвался может быть и дурацкий, но зато волнующий меня вопрос. — Почему он плен гибели предпочел?

— Ничего он не предпочитал! — возмутился Ярослав. — Алиса, ты просто не понимаешь!

— Чего?

— Во-первых, Игорь говорит о гибели в бою, а не о самоубийстве. Согласна?

— Согласна.

— А ты попробуй в бою князя убить. Да тем более, любимого дружиной. Он и сам — отличный воин, который так просто под чужой меч не подставится. Свои его защищают изо всех сил.

Только когда свои предают, когда удар в спину — как Изяслава, как Ярополка — тогда погибель.

А половцам сейчас тоже убивать русского князя особо не с руки — князей всегда стараются в плен взять, это же выкуп.

При этом плен для князя — более позорен, чем почетная смерть. Но тот же Святослав, великий князь киевский, был в половецком плену, когда под Ростиславом ходил. Всякое в жизни бывает.

— А Святослав мутный сон видел в Киеве на горах. Там, где у великого князя дворец. "Этой ночью с вечера, — говорит, — окутывали меня черным погребальным покрывалом на кровати тисовой. Черпали мне синее вино с горем смешанное, сыпали мне из пустых тулов поганых толковин великий жемчуг на лоно и нежили меня. А пока меня нежили, уже и доски без князя — без конька — стоят в моем тереме златоверхом. Был он теремом — стал гробом. Всю ночь с вечера бусовы вороны взграивали у Плесенска на болони, у киянской дебри, поднялись с криком — и унеслись к синему морю.

— Тулы — я помню — это стрелы хранить. А кто такие поганые толковины?

— А те самые купцы, которые его нежили льстивыми речами. Святослав, хоть и из тех, кто про малое "се великое" молвит, а тоже наконец-то понял, что сам себе могилу вырыл, доверяя купцам, ходившим в Поле.

Совсем недавно они посредничали при выкупе половецких князей, взятых Святославом врасплох, а теперь принесли вести о том, что Игорь в плену.

И вот уже в синем заморском вине — горечь, а из пустых тулов не стрелы на половцев, сыплются жемужины-слезы на погребальное покрывало, потому что он, Святослав, лишился своего единственного полководца, на силу которого опереться мог, младшего по отношению к нему Ольговича.

Другим князьям он — грозный киевский князь — не указ. Своих сил у него почти нет — Святослав в далекий Корачев вынужден за людьми ездить.

В Чернигове родной брат Ярослав, который и раньше-то все норовил у возов отсидеться, пока другие воюют, а теперь — и подавно со старшим братом, который в его мир с половцами влез, как медведь в дупло, в раздоре.

Теперь в Святославовом тереме доски-то без кнеса — а кнес — это верхняя доска, которая всю крышу держит. Без князя, то есть, без Игоря. Все развалилось.

А торговая любовь — не искренняя.

Нет теперь у Святослава полков Игоревых — те же самые купцы, которые ему лживую славу пели, у Плесенска, у киевской дебри на болони в гавани сели на свои суда — и унеслись вольными птицами, ищи-свищи.

Но это он понимает, когда один.

А когда на люди выходит — тут уж голоса киевская дружина подает.

Слушай сама:

— Отвечали бояре князю: "Уже, княже, туга — доля тяжкая — их задумку пленом обернула: ведь два сокола слетели с отчего златого стола черниговского поискать града Тьмуторокани, а еще любо им было испить шеломом Дону. Лихо понеслись. А вот уже у соколов крылышки-то резвые опали из-за половецких сабель. А самих их опутали в путины железные.

Слышишь, кто о граде Тьмуторокани говорит?

Игорь, или киевская, Ольговичей никогда не любившая, дружина?

Здесь под деланным сочувствием ядовитые стрелы высовываются. Дескать, вот они, какие — Ольговичи младшие, понеслись на быстрых крыльях Тьмуторокань дедову искать. Тут-то их гордый полет и прервали половецкие сабли.

И вот эти слова, в надменном Киеве сказанные, у вас без всякого стеснения прямо Игорю приписывают! Почему?!