Княженика_7

После сытного обеда, в смысле ужина, мне, честно говоря, больше хотелось на диванчик сесть, ноги вытянуть и на печку полюбоваться.

Но двужильный Ярослав занял свое место за верстаком.

И я тоже.

— Мы закончили на том, что половцы побежали прочь неготовыми дорогами, ибо Игорь к Дону воинов ведет, — напомнил предыдущие строки Ярослав. — А ведь о бедах его грядущих возвещают стаи птиц по дубам, волки по яругам завывают, грозу навораживая, орлы клекотом зверей на кости зовут. Лисицы брешут на черленые, то есть алые, щиты. О, Русская земля! Уже ты за шеломянем!

— Очень, очень понятно, — буркнула я. — Ну ладно, брешут — я догадываюсь, лают по-лисьи, визгливо так, на щиты. Но что такое этот твой шеломянь?

— Это... — призадумался Ярослав. — Это возвышенность, цепь холмов. И в тоже время защита. Шелом — шлем, но ведь и холмы есть, на шлемы похожие. Шеломянь — гряда холмов, как шлемы воинов, стоящих плечом к плечу. То есть, полки Игоря вышли в Половецкое Поле. Русская Земля под защитой. Хоть и за холмами.

— Долго ночь меркнет, май же. Свет-заря потухла, мгла поля покрыла. Соловиный щекот, ну, пение, уснул, говор галичий утих. Русичи великие поля черлеными щитами перегородили, ищучи себе чести, а князю славы.

— Заночевали в степи, то есть? — уточнила я.

— Ну да. Уже в самой сердцевине половецких земель.

— А чего это ты сразу две цифры мне прочел? — с любопытством спросила я.

— А их смысла нет отделять, — важно ответил Ярослав. — Слушай лучше: с рассвета, в пятницу, наши потоптали поганые полки половецкие. Кстати, это у вас сейчас поганый...

— Значит, поганый, — подхватила я. — Поганое ведро, то есть ведро с помоями.

— А на самом деле, это языческий. А вовсе не с помоями. Степняков, которые перешли под руку русских князей, как те же черные клобуки, называют "свои поганые". Свои язычники. Потоптали, значит, полки и, рассыпая тучи стрел по полю, помчали красных девок половецких. Ну, то есть захватили, как добычу. Красных, значит, красивых. А с ними — с девками — и золото, и паволоки, и дорогие оксамиты.

— Бог с ними, с девками, — не совсем искренне сказала я, — что такое паволоки и оксамиты?

— Очень дорогие ткани, царьградские. Настоящее сокровище. Эту добычу, дорогую, себе взяли. Ну а та, что попроще: орьтмы — то есть накидки, япончицы — плащи и кожухи — тоже накидки такие, из войлока, от дождя хорошо спасают — этим всем стали мостить мосты по болотам и грязевым местам. Ну и всякими другими половецкими одеждами. Их узорочье, конечно, неплохое, но царьградскому вообще цены нет, поэтому-то на него и накинулись.

— Мародеры...

— Алиса! Я же тебе уже говорил — не мерь нас мерками своего времени! — взвился Ярослав. — В Поле за добычей ходят — а тут вдруг такая добыча. Не скот, не кони, как обычно. Золото, драгоценные камни, красавицы, одна другой лучше.

— Ладно, молчу, — решила пока не злить его сильно я.

А то обидится и уйдет. А мне ведь интересно, что там дальше, с девками-то. Раз мы с оксамитами разобрались.

— Черлен стяг, белая хоругвь, черлена челка, серебряное стружие — то есть знамя со всеми его частями — храброму Святославличу! Красивое знамя: древко красное, полотнище белое, навершие серебряное, а под ним кисть алая. Такое знамя над ханской ставкой выставляют. Вот его-то Игорю воины и поднесли. За мужество и воинскую удачу.

— Рановато... — опять не сдержалась я.

Словно меня кто за язык тянет!

— Рановато, — на диво не стал злиться Ярослав. — Потому что все это очень похоже на приманку, западню. А теперь давай посмотрим, кто как себя вел.

Он отложил "Слово", пододвинул ближе к лампе "Историю..." Татищева. Потом, видимо, передумал. Придвинул первый том Полного Собрания Русских Летописей. А не второй, как обычно.

— Давай сначала посмотрим, что написали в Суздальской летописи, которую вы зовете Лаврентьевской. Во Владимире и Суздале Святославличей сильно не любят, они же там, за лесами, все из себя Мономашичи. Что они об этом походе рассказывают?

То есть не успели Святославличи первую победу одержать, как три! Алиса, ТРИ! дня на радостях пили беспробудно и бахвалились, что мол, братья наши ходили со Святославом великим князем и бились с половцами, зря — взирая — на Переяславль, не смея от его стен отойти, а мы сами в землю половцев пришли, самих избили, а жен полонили.

Здесь из всего вранья наглого только две правды: то, что славные победы великого князя Святослава совершены совсем неподалеку от наших крепостей, его могучее войско пойти за Хорол не рискнуло, а князь Игорь с малыми силами дошел до сердца Поля Половецкого. По меркам нашего времени — это называется нанести обиду.

Всеволод Юрьевич, князь владимирский, в Половецкое Поле ни разу не ходивший, войска не водивший; за Землю Русскую не стоявший; за лесами сидящий в полном благополучии, даже против болгар своими силами не рискующий воевать, у великого князя киевского помощь выпрашивающий, — руками своих крючкотворов выставил Святославличей пьяницами и глупыми хвастунами. И попытался еще больший клин вбить в трещину, и так между Ольговичами пролегшую. Ему ведь это только на руку!

А ведь когда Андрей Боголюбский прогнал своих меньших братьев прочь со двора, его, Всеволода, и Михалка, они у нас в Чернигове укрылись, получили и защиту, и кров. За чужими спинами отсиживаться, да со своими воевать, волости под себя подгребая — вот здесь Всеволод в первых рядах.

Ярослав брезгливо отодвинул летопись.

— Дремлет в поле Ольгово храброе гнездо. Далече залетело. Не было оно порождено ни для обиды соколом, ни для обиды кречетом, ни для обиды тобою, черный ворон, половчин-язычник!

— Про эти обиды ты мне из летописи читал?

— Соколы — это Ольговичи старшие. Кречет — Всеволод владимирский. Ну и черный ворон, старый Гзак. Давай на сегодня остановимся, раз Олегово хороброе гнездо в поле дремлет. Мне нужно с силами собраться. Завтра ведь у них битва и полный разгром. Такое надо на свежую голову рассказывать.

— Хорошо, — кивнула я. — Завтра, так завтра. Я ничего на верстаке трогать не буду, пусть так и лежит.

Ярослав немного поправил книги, поднялся, чтобы идти к выходу. Выглядел он очень усталым, словно последняя вспышка ярости, когда он Лаврентьевскую летопись читал, все силы у него забрала. Надо же, какие они обидчивые, древние русичи. Восемьсот лет прошло, а такое чувство, что попадись ему тот летописец, Ярослав бы его придушил, не задумываясь, за обиду своих драгоценных Ольговичей.

Я тоже устала. Над моей головой сегодня и молнии сверкали, и солнце тьмою покрывалось. И половцы бежали к Дону неготовыми дорогами.

Но один вопрос упорно вертелся на языке.

Вертелся, вертелся, да и соскочил почти без моего участия, только Ярослав за дверную ручку взялся.

— А почему девок помчали? А куда их помчали? А зачем?

Ярослав повернулся ко мне и ухмыльнулся.

— Подхватили, на седло закинули и помчали, — насмешливо сказал он. — Не скажу, куда. Что же, по-твоему, старых бабок мчать? Тоже мне, наслаждение.

— А почему красных?

— А некрасные и так не куда не денутся, на своих скрипучих телегах в полон поедут. Красную же девку умчать — дело стоящее.

— А какие они, красные девки?

— Красивые. На тебя похожие! — рванул дверь и скрылся в темноте Ярослав.

Заперла за ним.

А потом долго ходила по избушке, задрав голову, и потолок разглядывала. Хорошо я его, все-таки, покрасила.

Красивые, значит.

Ну ладно.

Ладно-ладно.

Наврал ведь. Он же у нас красавец-князь, а я что, я обычная.

На седло, говорит, подхватили, и, говорит, помчали, не скажу, говорит, куда...

Ладно.

Не могу я столько улыбаться, у меня сейчас за ушами треснет!

Красивые девки половецкие!

А, может быть, и да...

Надо волосы помыть, чтобы завтра быть во всей красе.

И остаток вечера я провела, почти застряв головой в моей чудесной, новенькой кухонной раковине.

Утром выяснилось, что волосы высохли не так хорошо, как я надеялась. Пришлось их долго мокрой расческой расчесывать.

И, все-таки, как здорово, что я столько уроков в воскресенье сделала! Потому что сейчас мне совсем не до школы.

До прихода Ярослава я успела сварить картошку и сделать салат. Рис, кукуруза, лук репчатый, яйцо, курица отварная и майонез. С голоду не помрем.

Так с этим хозяйством закрутилась, что пропустила, когда Ярослав в избушку зашел. Так и знала: кухня до добра не доведет!

— Начинаем? — коротко спросил меня Ярослав.

— Начинаем! — быстро выкинула я очистки и яичную скорлупу в ведро. — А с чего?

Ярослав раскладывал, раскрывал книги. Что-то прикидывал.

— А давай-ка вернемся назад, — сказал он. — Посмотрим, какие записи сделали о первой удаче похода. Суздальскую летопись мы уже читали. Вот слушай, что в татищевской "Истории" сохранилось:

— Ага, — обрадовалась я. — Молодые князья за девками помчались?

— Давай отцепимся от красных девок половецких, — попросил мягко Ярослав. — Посмотри, о чем тут написано: пришли они к реке. А их лучники половецкие встречают, по стреле пустили — и назад. Это старый прием заманивания. Игорь не поверил, Всеволод не поверил. А молодые — купились. И вместе с ними, что странно — опытнейший воевода Ольстин, который только-только из Поля вернулся. Не будь здесь Ольстина, старого, бывалого, молодые не пошли бы за реку. А тут — "не приняв повеления от старших". Почему? Это же не мелочь.

— И почему?

— Потому что старший был среди них. Младшие ушли:

Богатая добыча молодым окончательно головы закружила, сил они не рассчитали.

— А куда старшие смотрели? — возмутилась я.

— Алиса, невозможно все предусмотреть. Слушай дальше:

— Враг приходит в город, пленных не щадя, потому что в кузнице не было гвоздя... — сказала я мрачно, вспомнив стихотворение Маршака.

— Я же тебе говорил, что Святославличи своих не бросают, — не менее мрачно сказал Ярослав. — Игорь с Всеволодом чувствовали, что дело неладно, но Ольстин увлек молодых за реку, там они наткнулись на богатую добычу, обрадовались, что честь свою отстояли, в боевом запале коней утомили. И все — пока кони не отдохнут, с места не сдвинешься. И дело обстояло просто: либо бросить Святослава с его полком на верную смерть, он же всего-навсего племянник, либо уж всем вместе до конца держаться. Они выбрали второе: все вместе. До конца.

— Другого дня вельми рано, то есть, назавтра о наступлении дня возвестили кровавые зори. Черные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца, в тучах трепещут синие молнии. Быть грому великому! Идти дождю стрелами с Дону великого. Тут копьям приламаться, тут саблям потручать о шеломы половецкие на реке на Каяле, у Дону великого! О Русская Земля! Теперь — только ты защитой...