Дикая Дика

Повезло мне неслыханно — мать попалась хоть и крайне истеричная, зато на удивление отходчивая, так что утром уже спокойно завтракаем за общим столом, спокойно намазывая тосты клубничным варением и потягивая горьковатый кофейный напиток из лишившихся блюдечек чашек. Как ни странно, присутствует за завтраком и Данная — дует крепкий чай, спрятав ледышки глаз за прикрытыми веками. Морщусь в его закоченевшую рожу, припоминая вчерашний конфуз, а он, разумеется, и бровью не колышет, чурбан дубовый!

Ђ Даннакия, — начинает отец, откладывая блокнот, в котором делал пометки по работе, — мы с твоей матерью обсудили положение дел и пришли к выводу...

Уже чую беду! Чтоб мои милейшие родичи что-то там обсуждали, да ещё и к единому мнению приходили — неслыханное дело! Ой, что-то будет, будет что-то, точно говорю! В нарастающей панике рыскаю глазами по обеденному залу, ища, за что тут можно зацепиться, спасая обречённую душу, но как назло натыкаюсь только на взгляд Даннаи — смиряющий и уничижающий взгляд живого мертвеца. Шиплю сквозь сомкнутые губы и стремительно отворачиваюсь, чтобы с вызовом глянуть в спокойное лицо продолжающего говорить отца.

Ђ Пока шумиха вокруг твоей персоны не уляжется...

Ђ А бурю ты устроила такую, — грозно встревает мать, с особой ожесточённостью вмазывая варенье в хлеб, — что сплетни ещё полгода ходуном ходить будут!

Когда обо мне беседуют в таком тоне, предпочитаю молча выжидать. Может быть, я вздорная и взрывная, но, когда то необходимо, вполне могу держать норов в узде. Вот и сейчас сижу, дура-дурой, и как сопливая школьница выслушиваю нравоучения и порицания. Всё бы ничего, да только обязательно ли в столь интимный момент присутствие здесь нахохлившегося стервятника в двубортном плаще? Хотите учить и оскорблять — валяйте, снесу, не стеклянная... Но терпеть унижение на глазах этого олуха — уж увольте! Бросаю в мать короткий хмурый взгляд, и та, оскалив зубы, впивается в тост.

Ђ В общем и целом, — продолжает прервавшийся было отец, — через месяц ты отправляешься в колледж.

Ђ Что?! — Вскрикиваю в неподдельном ужасе.

Недонесённый до рта кусок хлеба вырывается из моих пальцев и совершает замысловатый пируэт в воздухе, приземляясь у правого локтя Даннаи. Хмурый тип лишь еле заметно скашивает в ту сторону глаза и отхлёбывает ещё чая.

Ђ Прочь из города! — Гаркает уточнение мать, насилуя следующий тост. — Чтоб духу твоего тут не было! С глаз долой — из сплетен вон!

Ђ Никуда я не поеду! — Отрицательно мотаю головой, рассыпая тщательно уложенную прическу по плечам и спине. — Даже не надейтесь!

А они и не надеялись, не думали о моих чувствах и желаниях! Тут вообще мало кто обращает внимание на точку зрения вечной спорщицы Даннакии. Сказано — сделано! Запихнут в поезд, и визжи себе сколько влезет. Иногда отец может быть крайне жесток, а уж о мамочке и говорить нечего... Нахохливаюсь и хмурю брови, не желая распинаться в присутствии всяких там виновников моих бед! Вот сейчас он доцедит свой гадкий чаёк, свалит по неотложным делам, и я разойдусь не на шутку — ещё узнают мои родители, что значит, к мнению дочери не прислушиваться! Что это за дела такие — хорошего человека из дому выставлять из-за одного единственного дурацкого поступка?!

Видя мое недовольство, отец как всегда вставляет любимую свою страшилку — грозится выдать замуж за первого встречного. Но, видимо, этой ночью папочка не выспался, потому что избитая фраза сегодня утром приобретает ужасающий оттенок, обзаводясь конкретным именем жениха.

Ђ Будешь спорить, — рявкает он, сотрясая стол кулаком, — прямо сейчас замуж выдам... за Дана!

Превращаюсь в картонку — плоскую и серую. Медленно-медленно поворачиваю голову в сторону с бухты-барахты наречённого мужа, совершенно не понимая, что хочу увидеть на его лице. Ужас? Ехидство? Недоумение? А какая, собственно, разница, что я там ожидаю разглядеть? Всё равно на лице этом ничего и никогда не бывает! Вот и на этот раз там всё, как всегда, — холодные глаза, острый клюв и грубая линия рта. Он даже чаем не поперхнулся! Глотает горячий напиток размеренно и безо всякого трепета. Даннае по барабану, что ляпнул отец... Ему вообще всё на свете до фонаря!

Ђ Не надо. — Произношу одними губами, возвращая взгляд к лицу отца. — Я всю жизнь хотела учиться.

Только скрывшись в пустующей гладильне, соображаю вдруг, в какую влипла переделку. В бешенстве мечусь по комнате, скидывая на пол стопки постельного белья и полотенец, пиная тяжёлые утюги и сдвигая с пути узкие гладильные столы. Что за ерунда?! Какой еще колледж?! Там нет моих уличных приятелей! Там целыми днями заставляют читать умные книги! Там следует носить косу и отутюженные манжеты! Отец совсем умом повредился — меня отправлять в колледж?! Племенную лошадь поселять в коровнике! Заколачивать соловья в деревянном ящике! Сажать розу на болоте! Тьфу ты, что за чушь я несу?

Подскакиваю на месте, испугавшись вдруг резкого хлопка за окном. Распахиваю створки и перевешиваюсь через подоконник. Так и есть! Данная палит по бутылкам, расставленным на деревянном брусе загона... Ненавижу! Ненавижу этого мерзавца! Чтоб ему в бездну огненную провалиться! Чтоб его пёс наш покусал! Чтоб он... Не нахожу, чего бы ещё от всей души пожелать своему любимцу, выскакиваю из окна на крышу навеса, пробегаю по гремящей черепице, придерживаясь одной рукой за стену, спрыгиваю на дощатый помост, а оттуда — в траву, и что есть духу несусь к целящемуся в очередную стекляшку парню.

В синих глазах не вспыхивает огонёк, и не меркнут блики — взгляд Даннаи остаётся абсолютно безучастным, покорно разжимаются длинные пальцы, позволяя мне выхватить отделанную костяными пластинами рукоятку огромного револьвера. Локтём отпихиваю стрелка в сторону, сжимаю обе ладони на рукояти и, не целясь особо, спускаю крючок. С оглушительным звоном ударяет боёк по капсюлю, щёлкая, прокручивается барабан, освобожденная из тисков гильзы пуля со свистом проносится по узкому дулу — чувствую вибрацию, толчками проскакивающую по металлическому корпусу до моих пальцев, — из отверстия тонким язычком выскальзывает пороховой дымок, и меня сильнейшим ударом в локоть и плечо отшатывает на шаг назад. Вот это отдача!

Расставленные на заборе бутылки остаются целы — пуля проходит мимо. Над ухом чуть слышно цокает языком Данная, побуждая меня вскинуть горящие гневным огнём глаза вверх и отметить про себя, что вышедшая промашка здорово меня бесит. Стискивая зубы, плюю на отдачу и несколько раз подряд спускаю крючок, со всей силой упершись ногами в ходящую ходуном землю. Я меткая! Я ещё какая меткая! Треклятая жестяная трещотка с патронами!!! Одна бутылка всё же решает надо мной сжалиться и сама собой опрокидывается навзничь, разлетаясь в соколки от жёсткого соприкосновения с нижним брусом забора. Рычу со злости, отшвыриваю за спину совершенно растрепавшиеся волосы, пошире расставляю ноги и, прицеливаясь как можно точнее, опять остервенело жму на спусковой крючок, скрежеща зубами и сводя брови на переносице. И как этот придурок так ловко управляется со своей бесовской цацкой? Она же дергается в руках, словно только что снятая с крючка рыбёшка!

В какой-то момент краем глаза замечаю опущенный на меня снисходительный взгляд, приводящий в откровенную ярость, и слышу угрюмое бормотание:

Ђ Дикая Дика.

Рычу ещё громче! Дикая, говоришь? На, смотри, что такое настоящая дикость! Разворачиваюсь с револьвером в вытянутых руках и направляю глазок дула точно в нос нависающему надо мной Даннае. Изгибаю губы в зловещей ухмылке, возвожу надломленные брови под застилающие лоб рыжие пряди, сверлю полыхающим взглядом вечно осунувшееся болезненного цвета лицо и злорадно сиплю в синие стеклянные глаза:

Ђ Страшно?

Медленно и устало он качает головой, смотря мимо дула в моё раскрасневшееся лицо. Топаю ногой в полнейшем возмущении и верещу, вверх-вниз размахивая пушкой, точно указкой:

Ђ Думаешь, промажу с расстояния в пять сантиметров?!

Снова покачиваются клинки тёмных прядей, слегка прищуриваются ничего не выражающие глаза, и я захлебываюсь бешенством:

Ђ Считаешь, не смогу пальнуть в человека?! Да я сейчас в таком состоянии, что...

Ђ Патроны кончились. — Спокойно перебивает Данная, запуская руку в карман кожаных штанов.

В грандиозном недоумении наблюдаю за тем, как он тягучим неспешным движением извлекает оттуда горсть патронов и протягивает их мне на раскрытой ладони. Пялюсь на серебристую горку смертоносных железок широко раскрытыми глазами, руки сами собой плетьми повисают вдоль тела. Он что, совсем сумасшедший? Взбешённой женщине патроны давать! Сдурел?! Или реально считает, что я не выстрелю?.. Ну, конечно! Я же для него просто капризный ребенок! Сопливая девчонка, не умеющая держать в руках револьвер! Белоручка, которой служанки сопли подтирают! А вот и ошибаешься, плешивый пёс! Мы не лыком шиты! Вскидываю ему в лицо серьезный взгляд и, презрительно фыркая, швыряю на протянутую ладонь с патронами огромный револьвер. Пошёл он к черту, проклятущий Данная Олиш! И без него есть масса желающих нервы мне повытягивать! Одергиваю сбившееся на груди платье и широкими шагами удаляюсь в дом, даже не оборачиваясь на этого упыря. У самых дверей слышу очередной хлопок выстрела и почти что слитый с ним воедино звон разлетающегося вдребезги стекла... Ух, ненавижу!!!

Через несколько дней мать совершенно забывает о случившемся в воскресение, теряет бдительность, и у меня появляется шанс улизнуть в город. Я подготовилась заранее! Только-только встало солнце, а я уже на ногах! В полной амуниции — брюки, туника, поясной платок — валяюсь под одеялом, дожидаясь пока стихнут в коридоре шаги сторожа, совершающего утренний обход дома. Вот тявкнул на дворе пёс — значит, сослуживец его отправился на прогулку по территории. Можно вставать! Подпрыгиваю на кровати, в озорстве хлопая ладонью по массивной кисти, подвешенной на самой верхушке балдахина, укрывающего кровать. Долгожданная свобода! Свершилось! Вдруг до слуха доносится стеклянное дребезжание. Замираю, стоя на кровати с поднятыми над головой руками. Знаю этот звук — то открылась балконная дверь в соседней комнате. А вот и чеканные широкие шаги, сопровождающиеся стуком подбитых каблуков на каменных плитах. Шелест листьев плюща, вьющегося по решетке, разгораживающей балкон на секции, — по листве скользнули пальцы, или задело её плечо в рукаве плаща. А я-то надеялась, что встала первой... Вот ведь зараза! Теперь придётся ждать, пока Данная уйдет на задний двор стрелять по бутылкам.

Тихонечко стекаю с кровати и, шаркая спиной по стене, подбираюсь к огромному окну. Один быстрый взгляд на балкон. Так и есть — стоит на своей половине, опершись локтями о перила и слегка склонив голову набок. Тёмные волосы распущены и неровными прядями стелятся по шее за воротник, расслабленные кисти тонких рук перекрещены и свешиваются за поручень. Ко мне Данная повернут затылком, потому выражение лица не видать... Хотя, какое у него может быть выражение, кроме как никакого? Хмыкаю и отворачиваюсь от окна, сползая по стенке на пол. А что, если?.. Да нет, зачем оно мне надо? Но если подумать... Мне, конечно же, совершенно безразлично! Мне абсолютно не интересны его дела! Мне глубоко плевать, где он пропадает целыми днями! Но всё же... Почему бы не проследить за ним сегодня, раз всё равно иду в город? Так хоть цель появится, и не придётся праздно шататься, со скуки считая ворон... Решено!

Подскакиваю на ноги и резво утыкаюсь носом в стекло... Ушел! И когда успел? Как же так?! Нельзя его упустить! Бросаюсь к двери и, собрав волю в кулак, тихонечко приотворяю её, высовываю голову наружу, прислушиваюсь. Порядок! Его шаги гремят по лестнице. Мне ещё предстоит выждать, пока этот одержимый стрелок отработает положенный барабан патронов. Но я терпеливая, когда дело того стоит. Потом вылезу в окно гладильни, перемахну через забор и нагоню его на перекрестке. До этого места он всегда доходит — мне это видно с балкона. Не уйдёшь, голубчик! Всё про тебя вызнаю!

В мальчишечьем наряде меня бы и мать родная не узнала... при первой встрече. Сейчас-то терракотовые брюки, бежевая туника, малиновый поясной платок с длинной бахромой и бесформенная серая кепка ей уже примелькались и моей истиной личины не скрывают. Ну, так то — мать! А это — Данная, которому я известна только в облике наряженной в пышные платья прелестной модницы с аккуратно уложенными рыжими локонами. Ничего не опасаясь, в открытую шагаю за ним по главной улице, насвистывая себе под нос и крутя одной рукой длинный хвост пояса.

Погодка стоит чудесная — сейчас бы на рыбалку смотаться или в лесу погулять. И что с того, что Пит всё ещё наказан? Один он, что ли, может составить мне компанию? Но как-то скучно складывается любое предприятие без участия главного моего товарища — остальные ребята не такие лихие и по большей части даже трусливые. Вот с Питом мы характером сошлись — два вихря! Иногда меня всерьёз сожаления одолевают... Почему ему только шестнадцать? Был бы постарше — давно бы сбежали вместе на поиски приключений! Путешествовали бы по городам и весям, ночевали у собственноручно разведенного костра, охотились на дичь в дремучих лесах, ловили рыбу в горных озерах... Уплыли бы за море и увидели неизведанные страны, про которые пишут в романах. А, может быть, и ещё какую-нибудь открыли! Потерпели бы кораблекрушение и попали на необитаемый остров! Сразились бы с парой-тройкой злобных пиратов, попробовали ром, посмотрели на огромных попугаев!.. Да, мечты-мечты... Ну и к чёрту их! Мне и без того вскорости предстоит путешествие. Чем колледж не тропический остров, населённый жестокими корсарами? Он самый...

За размышлениями упускаю момент, когда Данная сворачивает с широких проспектов на глухие извивающиеся змейками улочки бедных кварталов. Спохватываюсь и озираюсь по сторонам. Слева и справа нависают над головой обшарпанные стены ветхих домишек, абы как облепленных балкончиками с дощатыми перилами. Между стоящими друг против друга домами натянуты бельевые верёвки, трепыхаются на ветру застиранные до дыр тряпки, скрипят покосившиеся оконные ставни в пятнах облупившейся краски, ползут по разбитой брусчатке обрывки газет и сухая солома. Тихонько вскрикнув, перескакиваю с ноги на ногу, переступая через откуда ни возьмись выскочившую на дорогу потрепанную курицу, и прижимаюсь спиной к сто лет не белёному крыльцу. Задираю голову и жмурюсь на полосу неба, глядящего в щель между крышами близко посаженных домов. Конечно же, всегда знала, что в нашем городе есть столь удручающего вида местечки, но ноги упорно не желали меня сюда заносить. В этих закоулках не ровен час и на беду нарваться. Ножи я метаю отлично — постоять за себя смогу! Но на рожон лезть глупо, право слово.

Гулко отбивая уверенный шаг, Данная спешит впереди, ловко маневрирует между расставленными на пути ящиками, корзинами и потерявшей всяческий вид домашней утварью. Людей здесь куда больше, чем в центральной части города — снуёт туда-сюда чумазая ребятня, кряхтят дремлющие на ступеньках старики и старухи, галдят бранящиеся женщины, гогочут подвыпившие мужчины, зычно требуя чего-то от жён и прикрикивая на капризничающих малышей. Улица наполнена сварливым кудахтаньем и сиплым лаем, шипят повздорившие кошки, и галдит восседающее на крышах вороньё. Не по себе мне как-то, хоть и не назову себя домашней девочкой, чуждой городских реалий. Что могло понадобиться Даннае в этом гиблом месте?