Дорога во тьму

Но мелькнул с дороги живой жёлтый свет, изуродованный кляксами-ветвями... Маршрутка! Он кинулся на этот свет — на спасительный, тёплый огонь фар. И — снова отчаянно вскричал что-то неразборчиво хриплое, краем глаза уловив, как серый поток, пожравший всех беглецов, свернул вместе с ним к той же дороге!

Параллельно ему.

Наперегонки с ним...

С перерастающим в грохот суховатым топотком.

Собственный крик смолк. Да и сил на него не осталось.

Ведь каких-то несколько шагов... Долгих шагов...

А там — быстро распахнётся дверца, которой можно грохнуть и закрыться...

Серый поток, гудящий тупым шорохом и множеством лёгких стукотков, метельным порывом свистнул вокруг Олега на обочине, взяв его в кольцо. Перерезав путь к дороге, заставил остановиться. И замер, мгновенно затихнув... Он стоял на обочине, на мягком, податливом под ногой песке, задыхаясь. Смотрел. Нет, пялился, чувствуя, как глаза выпирают из глазниц... Потом сипло выдавил из себя:

— Нет... Вас... нет, нет!..

Но из бешено вертящегося вокруг него потока мелких, невообразимо знакомых, но яростно отвергаемых сознанием предметов, едва ощутимо белеющих смутным фосфором, лишь деликатно выкашляли:

— Кхи... кхи...

Олег облизал губы, топчась на месте, чувствуя головокружение и ощущая кровожадные взгляды невидимых глаз, спиной понимая, что именно прямо сейчас случится. Поток постепенно вздыбится быстро крутящимися стенами бешеного колодца — и упадёт на него всем скопом, и тогда... Покосился в сторону дороги. В стремительно пропадающих просветах беспощадного потока, не веря себе, отметил зашевелившиеся тени у маршрутки и, уловив их движение, закричал, ужаснувшись за жизни тех, кто вышел из машины:

— Назад! Назад!

Крик будто подстегнул поток разрозненных и разнокалиберных предметов, которые всё пытались внутри воронки собраться в нечто узнаваемое, но общим движением снова превращаясь в единое целое. И этот колодец, чьи вертлявые стены были сцеплены неведомой силой, валом обрушился на него. В первые секунды, придавленный поначалу беспорядочной тяжестью, он самонадеянно решил, что сумеет разбросать эту мелочь: ведь они, высохшие от старости, рассыплются от одного прикосновения к ним, но... Но почему-то клыки и когти на лапах... Они будто сварены из металлической арматуры! И самое страшное — их было слишком много! Слишком много!

Он защищал голову, вскрикивал, когда эти маленькие черепа клыками вгрызались в ноги и в руки. Пошатнувшись, он ахнул и взвыл, когда тяжёлые кости уродливо вытянутой грудной клетки (Господи, без лап или ног! Всего лишь — остов!) прыгнули сбоку на спину и на плечо и съехали, кончиками гнутых рёбер впившись в тело, раздирая куртку — и кожу вместе с ней... Только бы не упасть... Только бы не упасть!..

Потом сбоку прыгнули сразу несколько ещё сохранившихся скелетов и заставили-таки его рухнуть под своей тяжестью. Олег упал и до хрипоты закричал от пронзившей боли, когда множество зубов впились в пальцы, в бока, раздирая его, вбивая в него смерть. Тело начало гореть от невыносимой боли, и он всё больше крючился — лишь бы не добрались до лица! Он защищал лицо так, словно, доберись непостижимо ожившие кости до него, — и ему самому конец... И в эти мгновения Олег отчётливо, до утробного ужаса вдруг понял, что хочет жить! Что именно сейчас, вот в сию минуту, его могут убить — нет, уже убивают! — и это в то время как ему-то хочется жить!! А самое главное — убить его хотят мертвецы! Его, живого!..

Эта мысль вздыбилась внутри него, обжигая. Одновременно, пусть и ускользающе, сквозь бешеную защиту от клыков и когтей, вертясь и подпрыгивая всем телом на дороге, чтобы сбросить с себя подвижную тяжесть костей, наседавших сбить его с ног, Олег видел картинку: он-то упал, но двое у машины так и стояли; так, с испуганными воплями и размахивая руками, и глазели на происходящее. А мёртвые почему-то не рвались к этим живым, хотя вот они — близко-о... "И пусть! — внутренне рыдал от ужаса Олег, отмахиваясь от кости, чуть не въехавшей ему в глаз. — И пусть не доберутся!"

А с ним продолжали (вдруг догадался он) играть! Но то ли специально, то ли нечаянно — он и сам не понял — однако от прокуса в локоть (видимо, попали в болевую точку) Олег дёрнулся всем телом и на инстинктах — в сторону. А потом сообразил, что сумел — сумел! — перевернуться в сторону маршрутки. Сбросив при этом своих мелких, но приставучих убийц!.. Пусть и на время... Сумасшедшая надежда вспыхнула и заставила его катиться и дальше! Остовы и черепа грызли и кололи его, наскакивая всей сворой и мешая самим себе. Но прокусы нечеловеческих клыков становились реже, как терзания и окаменевшими когтями, — кости не успевали впиваться! И теперь, когда сознание, благодаря отчаянной попытке сбежать, в движении немного прояснилось, он услышал прорвавшиеся сквозь костяной перестук и свирепый рык далёкие-близкие вопли:

— Сюда! Сюда!! К нам!!

"Почему... они сами... не помогут... Если — к ним..."

"Но ты же сам не хотел..."

От этого невыносимого раздрая: могли бы помочь — не надо! — он рассвирепел. Что-то полыхнуло перед глазами, которые до сих пор заливало кровью...

"Не-е-ет!.. Не дождутся-а... Рук не сложу-у!.."

Кости, вновь собравшись в бешено крутящееся и прищёлкивающее колесо, заступали ему дорогу. Кажется, они поняли, что человек пытается продраться из безжалостной мясорубки и что ему это, кажется, всё-таки удаётся. Они кидались на него, вгрызались в него — и резко отпускали, забавляясь. Но, прижимая ладони к лицу, хрипя от боли и одновременно озверело рыча, иной раз всем телом давя неожиданного врага, пиная, сбивая вонзающиеся в ноги челюсти, Олег вкатился на саму дорогу, где убийцы внезапно от него отстали. И здесь его в четыре руки, с криками и плачем живые пытались покатить дальше — видимо сообразив, что вдвоём не в силах его поднять. Он слабо покачал головой на них, на водителя и женщину, чтобы перестали его двигать, оставили в покое... Женщина упала рядом с ним на колени, заливаясь слезами, и только заикалась, не в силах сказать ни слова, а водитель всё бормотал и бормотал, подвывая: "Господи Иисусе Христе!.. Господи Иисусе Христе, помилуй нас, сжалься над нами... Господи..."

Олег с трудом оглянулся.

Серый поток с бесконечным дребезжащим бряканьем утекал в темноту под кладбищенскими деревьями. Но в этом утекании не было растерянности или злобы промедления. Поток удалялся быстро и решительно, будто вспомнил о деле, которое надо выполнить немедленно.

Попытавшись встать, Олег ощутил себя ледяным мешком, набитым ледяными осколками, взрезающими тело изнутри. Живые помогли сесть. Он сумел поднять руки и взглянуть на ладони. Мокрые. Чёрные от крови. Ничего не видно. Ничего не чувствуется.

Живые подтащили его к машине и, усадив в кабине, бережно застегнули на нём ремень безопасности. Женщина села у окна, чтобы поддерживать слабое, израненное тело. Водитель, постоянно оборачиваясь на чёрную стену деревьев, шёпотом ахал, что машина уже в порядке и что можно покинуть страшное место, и обещал немедленно отвезти Олега в первую попавшуюся больницу...

Олег тупо смотрел в ветровое стекло, и жёлтые полосы света на дороге, бегущие впереди, гипнотизировали его. Одна мысль — замкнутым кругом: "Никогда ничего подобного не слышал об этом месте... Никогда ничего..." Адреналин медленно таял, уступая жгучей боли. Он понимал, что ещё немного — и просто не сумеет удержаться от крика. Но пока чисто умозрительно его преследовал идиотский вопрос: останется ли в нём до приезда в больницу хоть капля крови?.. Вскоре он бездумно, сам того не замечая, качал головой, глядя вперёд, на две смутные световые полосы, удирающие от маршрутки и то и дело пропадающие, когда тьма влезала в сознание...

И внезапно застыл. Медленно повернулся к боковому окну.

Женщина вполголоса пожалела:

— Потерпи, милок... Ещё немного, ещё чуть-чуть — доедем. Помогут...

А он смотрел в окно, открыв рот и постепенно частя дыханием.

Водитель быстро скосился туда же и немедленно прибавил скорости.

Женщина с недоумением оглянулась. Сиплый, неразборчивый писк — всё, что она сумела выдавить из себя.

По обочине параллельно машине нёсся тот самый серый поток. Нет, уже не просто параллельно. Рванул на опережение.

— Может... мимо! — хрипло взмолился водитель.

Теперь маршрутка мчалась в хвосте потока, будто пытаясь догнать его.

Но поток ушёл далеко вперёд. И остановился, вертясь безумным колодцем-торнадо. Водитель вздрогнул. Вздрогнули его руки. Олег прикусил губу: думает остановиться? Затормозить? Но машина продолжала ровно лететь по дороге. И оставалась пара секунд, чтобы проехать мимо кладбищенского ужаса.

Женщина завизжала.

В ветровое стекло врезался округлый предмет. Мёртвые глаза девчонки уставились на сидящих в кабине, волосы беспорядочно чёрным ореолом облепили мокрое стекло вокруг лица, разрезанного, вдавленного в осколки — Олег буквально слышал, как они хрустят, пока голова съезжает, прежде чем... Водитель утробно икнул — и истошно заверещал, отдёрнув руки к груди. Олег суматошно попытался перехватить руль... Машина крутанулась на наледи, и неловким, неуправляемым движением её начало беспощадно заносить к обочине. Стёкла зазвенели и зазвякали под барабанящим напором прорывающихся в машину костей.

Последним милосердием мелькнул перед фарами маршрутки дорожный столб...

... Маленький собачий скелетик вяло оглянулся на тихую машину, уткнувшуюся в столб, и застыл мокрыми пустыми глазницами на покорёженной двери. Во влажном ночном воздухе послышался то ли кашель, то ли хихиканье: "Кхи-кхи-кхи..." Кости, исследовавшие внутренности машины, копаясь в них муравьями на дохлом теле, в несколько вихрей вылетели из разбитых окон и собрались в единую, глухо потрескивающую цунами-вертушку. Скелетик с неожиданно ломкой грацией попрыгал в сторону кладбища. Костяное цунами последовало за ним. Вскоре непостижимо живые скрылись в темноте деревьев, и только монотонный дождь безнаказанно проникал в мёртвую машину, смывая чёрную кровь с неподвижных тел...