Дорога во тьму

Дорога во тьму

"В такую ночь повеситься, а не сидеть, мёрзнуть в маршрутке... Чёрт, как холодно. Выпить бы чего для сугрева..." Будто в ответ или подтверждая, по окну, за которым сидел, съежившись, молодой темноволосый мужчина, издевательски швырнуло горстью ледяного дождя, которым был богат конец октября. Пассажир вздрогнул от беспорядочно прогрохотавшего перестука и натянул на лоб вязаную шапочку, в очередной раз угрюмо размышляя, не лучше ли было выждать и найти работу в родном городе, чем соглашаться на долгие поездки туда и обратно в районный городок... А вообще, не лучше было бы остаться в общежитии, куда его сегодня пригласили на день рождения одного из коллег?.. Олег тут же улыбнулся, вспоминая, как прошёл уютный вечер в кругу коллег: больше часа с азартом обсуждали различные решения одной математической задачки... Правда, те же воспоминания заставили слегка устыдиться: недавно звонил однокурсник, сказал — есть возможность устроиться в политехнический лицей в родном городе. Значит, придётся распрощаться с интересными коллегами. И ещё неизвестно, какими будут те, с кем работать на новом месте... Резким порывом ледяного дождя вновь пробарабанило по крыше маршрутки... Олег вздохнул и попытался думать позитивно — так, как рекомендуют психологи: "Но ведь что-то хорошее есть и в этой ситуации? Ну, холодно — так осень же. Зато на последнюю машину успел всё-таки! И ближе к одиннадцати буду дома! И буду спать не в чужой постели!"

А через миг, слетевший с сиденья и лишённый равновесия, Олег ахнул от неожиданности, судорожно дёргая руками, чтобы ухватиться хоть за что-то — как и другие закричавшие от неожиданности пассажиры, повалившиеся друг на друга, а то и на пол. Никогда не думал, что сердце может так больно бить — в ломкий такт рывкам машины. Никогда не думал, что можно так испугаться — до тошноты... Соседи суматошно вопили, в темноте цепляясь за всё, за что только можно: оказывается, старенькая маршрутка резко затормозила, а потом резко же поехала по дороге юзом — видимо, по наледи, что успела образоваться за последние минуты дождя. Водитель, грузный мужик под сорок, заставил-таки машину замедлиться, а потом и замереть на обочине.

— Что... там, водитель? — сипло спросила женщина с большими сумками, сидевшая прямо за водительской кабиной, отчего и врезалась лбом в перегородку.

— Ща посмотрю, — недовольно буркнул тот, включив свет в салоне. Буркнуть-то водитель буркнул, а уверенный голос дрогнул. Неизвестно, как остальные, но Олег сообразил: мужик тоже натерпелся страху за секунды круговерти по скользкой дороге.

Следом за водителем выбрались на дорогу покурить два бритых налысо парня в свободных куртках, похожих на бушлаты, что подчёркивалось широковатыми джинсами. Потом, шёпотом посовещавшись, вышла парочка — высокий тощий юноша, в куртке и джинсах, и девушка, которая прятала лицо под капюшоном, а фигурку — в плаще-пуховике... Женщина с сумками вздохнула, глядя в заледеневшее стекло, отражавшее лишь тёмный жёлтый свет салона. Ей, наверное, тоже хотелось выйти, поразмять ноги. Но сумки требовали внимания, и она снова вздохнула, поёжившись. Ещё одна пара — в годах — негромко обменялась репликами и решила подождать в салоне маршрутки. Мужик, в мятой куртке, с нахлобученным на голову капюшоном, сидевший напротив Олега и свалившийся во время торможения на колени, теперь громоздился на своём месте, явно приноравливаясь снова приклонить голову к стене и погрузиться в дрёму.

— Очень уж холодно... — донеслось до Олега.

Последний пассажир, мужчина в длинном пальто и в высоких, толстых, благодаря меховой опушке (Олег невольно позавидовал), ботинках, недовольно покряхтел, ворча про себя: "Осталось-то всего ничего — каких-то пятнадцать километров!", но тоже не выдержал, вышел — покурить.

— Молодой человек, закройте за ним! — попросила женщина с сумками. — Вы там легче, а у меня груз!..

Олег поднялся, выполнил просьбу и снова сел, подняв плечи и стараясь таким образом удержать тепло. "Говорила Ленка — надень в дорогу сапоги! — угрюмо думал он. — Нет же, надо выпендриться!.. Приехал бы в техникум в сапогах, переобулся бы, а потом снова... Сейчас бы не психовал из-за холодрыги..." Вскоре он не выдержал. Тёмно-жёлтый свет внутри был слишком тяжёлым, давящим, и Олег выбрался на дорогу. Дождь вроде как перестал, и на угрюмом небе косматые чёрно-серые тучи мчались наперегонки, ненадолго позволяя плоской тарелке бледно-жёлтой луны недовольно выглядывать в редкие просветы. Первым делом Олег, снова скукожившийся уже из-за пронизывающего промозглого ветра, нашёл водителя — спросить, надолго ли встали. Правда, спрашивать не пришлось: возле того, лениво переругиваясь, уже высились парни в "бушлатах". Из их разговора Олег понял, что водитель и сам не знает, надолго ли они застряли здесь.

Потом парни почти одновременно обернулись посмотреть через дорогу. Олег машинально глянул туда же. Не сразу, но сориентировался. Новое городское кладбище. То есть оно так только называется — новое. А на деле действует уже лет двенадцать, если не дольше. И сразу сообразил, о чём подумали эти двое. Через кладбище идти — до пригорода, до его ещё оживлённых вечерних улиц, — всего два километра. Точней, даже не через кладбище, а огибая его по асфальтовой дорожке вдоль ограды. Выйти на дорогу напротив и спокойно дойти до первой попавшейся остановки. А там — любое такси.

— Придётся вызывать эвакуатор, — хмуро сказал водитель, с трудом разогнувшийся. — Что-то с тормозами. Дальше на таких не поеду. — И монотонно, без эмоций, выругался.

"И шарф не взял, хотя Ленка напоминала..." — сморщившись от безнадёги, вспомнил Олег.

Глянул в одну сторону, в другую... На ночной дороге попутку поймать — никаких шансов... Среди водителей в такое время и в таком месте дураков нет.

— А чё ты ваще тормознул? — спросил водителя один из парней.

То помолчал и пожал плечами. Сплюнул.

— Почудилось... что-то...

Парни поглазели ещё немного на водителя, потом обернулись к малочисленным пассажирам, скучившимся у маршрутки. Один сказал с ленцой, но бескомпромиссно:

— Мы это... через кладбище. Так быстрей. Кто с нами?

Олег представил: не мокрое, а насквозь пропитанное холодной влагой место, нашпигованное могилами, тесно жмущимися друг к другу своими низкими оградками, и почти каждая обзавелась кустами. Нет, время, конечно, осеннее, но этот ледяной дождь... Идти между могилами — мгновенно промокнуть так, что потом, как сейчас чудилось, вовек не отогреться... Да ещё слякоть. Глина тяжёлыми пластами налипнет на обувь. Пожухлая, набухшая влагой трава простегает по штанинам... Он снова посмотрел на свои дурацкие ботинки. Забраться снова в маршрутку, забиться в угол и съёжиться, сохраняя остатки тепла. Не фиг куда-то лезть... Зубы ляскнули, едва он представил, что всё же пойдёт с парнями по слякоти...

Будто услышав его последние мысли, один из бритых парней сказал:

— Там дорожка есть. Асфальт. Типа, через всё кладбище. В момент дочапаем.

— Я пойду, — сумрачно сказал мужчина в длинном пальто. — Только не через, а вокруг. Мотаться по самому кладбищу — делать нечего, что ли...

— Но через — быстрей... — начал тот.

— Зато тамошняя дорога знакома, — проворчал тот и повернулся к водителю. — Ну, что? Никак? Ждать придётся?

— Придётся! — буркнул водитель.

— Мужчина, подождите нас! — торопливо попросила пожилая женщина, а её муж, тощий белобрысый мужик в лёгкой куртке, поспешно направился к маршрутке. — Мы только сумки возьмём из машины!

Парни сделали ещё одну попытку уговорить всех пойти прямиком через кладбище. Олег пригляделся: на обочине той стороны, где кладбище, само место упокоения скрывал высокий ряд деревьев и кустов. Снова вздрогнул: идти через этот ряд — уже фантастика! Пока десяток шагов сделаешь — промокнешь не хуже мертвецов, которые сейчас наверняка плавают в своих гробах. Брр...

Появился пожилой муж с сумками, и женщина заторопилась к нему взять одну. Потом, почти сразу за ним, вышел мужик в мятой куртке и, прислушавшись, заявил, что тоже готов идти вокруг кладбища. Пока они уточняли, в какую сторону идти, парни плюнули и, заметая краем штанин льдистую мокреть с дороги (Олег мысленно застонал от прочувствованной им промозглой сырости, тяжело мотающейся на чужих ногах), направились через дорогу.

Юная парочка перешепталась, и девушка тоненько закричала:

— Эй, подождите! Мы с вами!

И двое, взявшись за руки, побежали следом за парнями.

Олег посмотрел на группку пассажиров, уходящих к дорожке вокруг кладбища, потом на молодёжь, пробормотал:

— Самоубийцы...

И юркнул в маршрутку, тщательно закрыв за собой дверь. Свет горел только в кабине водителя, который тоже забрался в кабину и сейчас яростно тыкал в кнопки мобильника.

— Молодой человек! — позвала женщина с сумками. — А где все?

— Пошли через кладбище, — усмирив стук зубами, отозвался Олег.

— Господи Боже мой!.. — ахнула пассажирка. — Хотелось им в такую непогоду!

И снова замолчала, очевидно вслушиваясь в разговор водителя, который дозвонился-таки до эвакуатора. Поводя плечами, Олег тоже попытался уяснить, о чём речь. Ничего не понял. Но водитель закончил беседу и обернулся к салону.

— Час-полтора! — бросил он и ссутулился.

Понятно без лишних слов. Сидеть в холодной старой маршрутке час-полтора. Если не больше. Сидеть и прислушиваться к постепенно замерзающим без движения ногам. К судорогам, которые вот-вот начнут выворачивать пальцы. И это тогда, когда можно пойти активным шагом и через минут десять почувствовать, как тепло начинает приводить в себя, как начинаешь чувствовать себя человеком... Нет, сидеть — это точно самоубийство.

Он встал и пошёл к входной двери.

— Вы куда? — удивилась женщина с сумками.

— Пойду пешком.

Водитель проворчал что-то невнятное, но напрямую ничего не сказал.

Олег быстро выскочил из маршрутки и захлопнул дверь. Пусть он теперь вне машины, но впускать лишний холод вовнутрь не собирается, слишком хорошо зная, каково мёрзнущему человеку. Вдохнул влажный воздух, пробравший ознобом до костей и, вздёрнув воротник куртки, поспешил за парнями и той парочкой. Он намеревался пройти какое-то время по кладбищу, а потом покричать, чтобы его подождали.

Дорогу перешёл, как какую-то границу.

Между чем и чем?

Хотел героически хмыкнуть или свысока усмехнуться, но получилось лишь коротко шмыгнуть носом...

Как и ожидалось, полоса деревьев и кустов встретила той ещё зябкой мокретью. Олег старался идти мелким, но быстрым шагом, чтобы поскорей согреться. Прикинув время, он сообразил, что в тусклом свете луны, то и дело пропадающей в облачных косматинах, четверо далеко не могли уйти. И заторопился, чтобы присоединиться к путникам. Что ни говори, а вместе идти по такому месту... Он сумел даже ухмыльнуться сжатыми от напряга, дрожащими губами и вспомнить парочку анекдотов про призраков или мертвецов, ну, типа, которые в конце ехидной истории спрашивают: "А чего нас, мертвецов, бояться?"

Полосу деревьев прошёл довольно быстро. По ходу дела Олег обнаружил, что парни даже здесь шагали не просто наобум. Выбирая путь поудобней — посуше, он заметил, что под ногами стелется узкая тропа. Идти по ней — идти по кисельной грязи, но сбоку от неё народ уже протоптал запасную дорожку — приминая всё ещё торчащие травы. Шагать стало легче. И Олег прибавил скорости.

Перед металлической кладбищенской оградой он постоял с минуту, озираясь в неверной темноте. Слева нашёлся пролом, через который Олег свободно пересёк изгородь и который подсказал, как именно прошли те четверо. Озираясь, он сообразил, что идти и в самом деле лучше напрямую, потому что эта часть кладбища недавняя. Здесь нет даже кустов, и легко издали разглядеть путников, а потом и позвать их. А те наверняка остановятся, чтобы дождаться его.

Приглядываясь, куда поставить ноги в подозрительно хлюпающих ботинках, он — где бегом, а где — перепрыгивая плохо видные без луны лужи, заспешил вперёд. От старания и напряжения согрелся очень скоро. Лясканье зубами прекратилось, и Олег почуял, как под курткой становится тепло. Теперь можно даже не обращать внимания, что обувь, вполне возможно, по прибытии домой придётся выбросить. Пытаясь отвлечься от неприятного пути, старательно думал о подруге, но все мысли сворачивали на то, что Ленка, кутаясь в жаркий сухой плед, сидит сейчас у телевизора или у компьютера и пьёт горячий чай. Горячий, ёлки-палки!.. А ещё... Ещё можно не сидеть, а лежать в постели, под одеялом, прижавшись друг к другу или в обнимку... Ну-у... лучше не думать об этом!.. Напоследок мелькнула мысль: если на весах нынешние друзья-коллеги и Ленка, то лучше выбрать её. С ней теплей и уютней... Вот теперь он сумел усмехнуться: "Да ты мещанин, батюшка!"

Угрюмая луна на мгновения скрылась за бегучими тучами. Те неслись уже ниже, чёрные, тяжко взбухшие — явно с дождём... Олегу показалось — за две-три могилы впереди мелькнули тёмные фигуры. Обрадовался: ну вот, и орать не надо, чего он очень боялся — неудобно же, неприлично для интеллигентного преподавателя техникума! Хотя среди тех четверых его учеников не наблюдалось, но мало ли... И он прибавил шагу, собираясь догнать путников и уже ближе к ним позвать, чтобы подождали. И, только дойдя до второй могилы — с высоким памятником-плитой, он вдруг сообразил, что фигуры с места и не двигаются. Заметили его? Ждут? Он бегом пробежал нужное расстояние. Следующая плита его спрятала — придётся обходить: могила, свежая и пока лишённая оградки, осыпалась-обливалась глинистой землёй. Легче встать ближе к ней, на насыпанный вокруг битый кирпич вместо дорожки, и так пройти дальше.

Ничего. Сейчас он присоединится к четвёрке путников и пойдёт с ними, дружески болтая по дороге обо всём подряд. Или помалкивая. Но вместе всё равно спокойней...

И, почти вылетев к фигурам, внезапно окаменел, забыв вдохнуть. Только инстинктивно отступил, прячась в чёрной тени памятника, который только что обходил.

Потом-то сообразил, что его остановил странный звук — протестующее тоненькое мычание и какая-то возня.

Два парня, тех — в широких штанах, прижимали к могильной плите перед памятником слабо дёргающуюся девушку. Точней — один прижимал, одновременно закрывая ей рот, второй — расстёгивал свои штаны, стоя у раскинутых коленей девушки. Олег машинально оглядел видимое пространство: поодаль от плиты медленно возилась ещё одна фигура, которая пыталась встать с земли и не могла, заваливаясь снова набок.

В мозгах щёлкнуло: парни-широкоштанники избили-вырубили дружка девчонки, а её саму распялили на плите, собираясь попользоваться лёгкой добычей.

А через мгновения Олег вспотел. Смутно белеющий на тёмной плите треугольник обнажённого живота и распяленных ног — неожиданно отозвался сильным желанием в его собственном паху. Рука невольно потянулась книзу. Осознав, что делает, — мысленно ахнул. "Ты что — садист? — начиная прерывисто дрожать от ошарашивающего возбуждения, спросил он себя. — Если у тебя на такую... такое... если у тебя... Мотай быстро назад и начинай орать, звать их, будто только что подошёл! Они испугаются свидетеля, подумают, что я не один, и прекратят насилие! Сбегут! Слышишь, ты?! Быстро! Иди! Назад!" И не мог подчиниться собственным рациональным мыслям, не мог отвести глаз от беспомощно вздрагивающего тела, пришпиленного к плите. "Ты же учитель, преподаватель! Скотина!.. Ты должен ей помочь! Ты мужик, в конце концов, — или где?! Помоги ей, сволочь, пока есть время и возможность!"

Таясь и коротко дыша, Олег быстро развернулся отбежать и закричать... И вновь оцепенел, оглянувшись.

В глубокой, знобящей тишине кладбища, будто в пустом громадном подвале, раздалось отчётливое, чудовищно невозможное хихиканье, от которого по пальцам Олега наэлектризованными мурашками прокатилась нервная судорога. Кто-то, кому принадлежало узкое, вытянутое горло или узкие, вытянутые челюсти, прохихикал совсем близко. Или... Не хихикал? Деликатно и быстро прокашлял, чтобы обратить на себя внимание? Типа: "Кхи-кхи-кхи!"?

Парни у плиты с распяленной девчонкой тоже застыли, повернув головы куда-то вбок. Когда хихиканье затихло, рука того, кто первым собирался оприходовать девушку, скользнула снова к штанам. В наступившей вкрадчивой тиши нервно взвизгнула "молния". Второй аж дёрнулся — и, видимо, забыл зажимать девушке рот. Та плачуще вскричала:

— Помогите!

И снова резко замолчала после хлёсткого звука. Ударили по лицу?.. Олег, всё ещё прячась за "своей" плитой, открыл рот, чтобы дыхания не было слышно в этой вымораживающей тишине. Показалось или нет, что он услышал нарастающий непонятный звук?.. Он снова приготовился крикнуть, позвать, чтобы парни вроде как его подождали. Но впереди снова началось движение.

Первый крутанул головой и что-то быстро сказал второму. Через секунды оба рванули от могильной плиты — куда-то вдаль, вперёд...

Напряжённо прислушиваясь, Олег уловил странный топоток, потрескивающий и сливающийся в долгий единый шорох. Впечатление, что о-очень легковесные существа в огромном множестве помчались к нему... Нет, мимо — чуть впереди, через ряд могил, как раз перед плитой, где лежала девушка. Та всё ещё слабо двигалась, пытаясь встать... Бежать бы к ней и её дружку, однако... Ноги Олега враз стали чугунными. Чем дольше он вслушивался, прячась за широкой плитой, тем ощутимей становилось, что неизвестные существа приближаются чуть ли не лавой. И он выпяливал глаза, не в силах моргнуть, в ту тьму, откуда, по его прикидкам, должна вылететь вся орава. Кого только... А топоток теперь уже точно превратился в беспорядочный оглушительный шелест...

Луна в очередной раз спряталась в чёрные облачные космы.

Олег вздрогнул. Мимо плиты, на которой лежала девушка (та всё никак не могла перевернуться набок), по вязким сейчас натоптанным дорожкам, где лежал парнишка, пронёсся жуткий чёрно-серый поток чего-то неразборчивого. Этот поток одним краем своим взлетел на плиту с девушкой и чуть расширился с противоположной стороны, на узкой тропке между рядами могильных плит, — будто громадная змея в длинном прыжке распахнула крылья-клобук. С тем же хаотичным суховатым стукотком, подняв настоящий ветер и ни на секунду не замедлившись, поток излился в ночь и пропал следом за сбежавшими парнями.

Олег слушал затихающий шорох множества легчайших ног (или... лап?) и не мог понять, то ли тот прекратился, то ли ещё шелестит. Слышит ли он его по-настоящему? Или в ушах звенит уже эхо пропавшего потока? Пришлось сглотнуть, чтобы убрать распирающее давление в ушах. Тихо. Во всяком случае, тихо здесь.

Он заставил себя выйти из-за своего убежища и подбежать к плите. Прикусив от напряжения губу, приподнял девушку так, чтобы она села на краю гранита. Правда, та, видимо, здорово испугалась и потеряла от страха сознание. Оттого и сидеть сама не могла. Но Олег, постепенно приходящий в себя от недавнего жутковатого... ну... явления, счёл её обморок за благо. Мысли о собственном возбуждении уже не пугали. Он суматошно поставил девицу на ноги, держа её под мышки, чтобы не свалилась назад. И, всё-таки радуясь, как последний дурак, что белые трусики остались на ней, постарался быстро натянуть на неё холодные мокрые джинсы, нервно взглядывая в сторону пропавшего потока и смущённо и ненужно ругаясь: "Дура! Небось, всё себе отморозила!" Влажные джинсы на прохладной коже липли, артачились, не желая подниматься, и Олег, махнув рукой, потянул книзу край длинной куртки на ней: "Хоть задницу прикрою, а потом пусть сама себя в порядок приводит!" Больше всего мешала голова обморочной: она то и дело падала, заваливаясь в сторону, и Олег, уже вполголоса ругаясь, поправлял её в капюшоне и сообразил наконец просто затянуть трясущимися пальцами шнурок ей под горло.

Наконец он пристроил девушку сидеть у подножия плиты и побежал к её дружку. Тот лежал неподалёку. "Ишь, уткнулся в землю — помогай ему, блин, поднимай..." За пару шагов до парнишки Олег вдруг встал на месте: только очертания того, что лежало на земле, подсказывали, что перед ним человеческая фигура. Причём очертания, мягко говоря, размытые. Ничего не понимая, Олег шагнул ещё, присел на корточки и с недоумением дотронулся до плеча парнишки. Краем луны, тут же снова сбежавшей в тучи, осветило куртку, насквозь мокрую и странно взлохмаченную, словно её старательно резали множеством ножниц и лезвий. Но мокрую не от дождя. Ушли-то из маршрутки, когда дождь затих. Сухие были... Олег вынул из кармана мобильник и включил встроенный фонарик. Влажные пальцы, которыми он дотронулся до плеча лежащего, отсвечивали чёрным. Нет, тёмно-алым. Это... кровь?..

Ещё не веря себе, Олег машинально вытер пальцы о прибитые дождём травы, а потом о штанину своих джинсов. Затем попытался взяться за плечи лежащего и перевернуть парнишку, пока не сообразил, что именно поворачивает... Впрочем, нет. Он даже не знал, как это назвать. Плечей под пальцами нет. Сквозь дыры куртки лежащего начали вываливаться грязные мягкие ошметья; в свете мобильника мутнели вялые шнуры, неравномерно наполненные чем-то, что мерзостно вываливалось из разрезов; обломки чего-то твёрдого и тускло-белого, что сознание упорно отказывалось идентифицировать, хотя... Как будто сеть с уловом... По мокрым рукам пробежал чувствительный вечерок — и от резко шибанувшей по носу вони мочи и свежего дерьма, как от внезапного удара, Олег чуть не упал назад. Быстро-быстро напрягся и вскочил на ноги, подсвечивая себе мобильником. Попятился...

Не желая, яростно не желая, но глянул на голову парнишки. "Шея какая-то длинная..." — сомневаясь, что всё правильно увидел, решил он. Ночь будто обмахнула зрение сумеречными тенями, и пришлось крепко зажмуриться, когда перед глазами, вызывая тошноту, закачалась земля, а вместе с нею дрогнули и ноги.

"Хватит! Тащи девчонку к маршрутке, пока!.." Что — пока, не придумал, мысль увело в жуткую темь неизвестности. Но наметившееся конкретное дело привело в себя. Резко развернувшись, он в два широких шага бросился к могильной плите и поднял девушку на руки, впопыхах пристроив её голову себе на плечо, лицом к своей груди (чтобы, не дай Бог, не увидела своего дружка!), чтобы не заваливалась. Глянул вперёд: кладбище располагалось на покатой равнине, так что линия горизонта стала ориентиром, чтобы вернуться к дороге. И поспешил к дороге, стараясь не думать о влажном фарше, оставшемся за спиной, но не умея остановить судорожного, заикающегося дыхания, которое слишком громко разносилось по гулкому пространству кладбища.

Оскальзываясь на глине и нервничая, он, стиснув зубы, думал только о том, что в машине остались двое, которые могут помочь. И ему. И девушке. И, если девушка придёт в себя, она не будет одна (и он тоже), когда узнает о том, что случилось с её парнишкой...

... А что случилось? Когда Олег в мыслях сворачивал на оставленного на кладбище парня, сознание протестовало против невнятного отпечатка в памяти. Хотя он помнил, что видели глаза и прочувствовали пальцы. И всё чаще думалось: а может, он всё неправильно понял? Может, он оставил лежать на промозглой земле живого человека? Человека, которому требуется помощь?

Запыхавшись от неудобной тяжести на руках, но ободряясь: "Не настолько уж и тяжела! Зато я совсем согрелся!", Олег начал себя уговаривать: "Вот дойду до машины, оставлю её там на попечение водителя и той тётки с сумками — и вернусь, ещё раз проверю парнишку... У водителя наверняка есть фонарь получше, да и аптечку захватить можно. А может, и водитель со мной пойдёт..." Но воображение отказывалось вспоминать парнишку, а подсовывало бестолковый, исполосованный мешок с жидким месивом из переломанных костей и вырванных кишок, перелитых чёрной кровью...

Пришлось считать шаги, чтобы не думать... Не видеть...

И чуть не споткнулся, резко встав на месте. За спиной раздался болезненный вопль. Тут же стих. Потом — ещё один, подальше. Только второй был с отчаянными, заполошными, испуганными вскриками, словно кто-то отбивался от... Олег повернулся к деревьям, к дороге и прибавил шагу. "Не-ет! Нет, на кладбище я не вернусь!" — думал он, чувствуя, как леденеет от напряга и как где-то глубоко внутри молится, чтобы крики не заканчивались, потому что, если они прекратятся... И замер на полушаге, не веря ушам. Застыл, прислушиваясь к ночи...

Тишина. Крик... обрубили. Будто на погреб плотно уложили крышку, не пропускающую звуков. Разве что размеренно и суховато падает дождь с ветвей.

Машинально оборачиваясь, чтобы проверить себя: а вдруг он попросту оглох? — он сначала ощутил, а потом заметил, что голова девчонки, которую он судорожно прижимал к себе, постепенно снова скользит по его плечу — в сторону, вместе с капюшоном, и он не успевает поднять руку, чтобы поправить... В следующий миг он сам чуть не завопил от ужаса: девичья голова, сначала чуть повиснув на длинных волосах, зацепившихся за ворот куртки, выпала из капюшона и с глухим стуком упала у его ног, затем чуть откатившись. Повисли и закачались развязавшиеся кулиски...

Враз отупев, он с минуту стоял, покачиваясь сам, словно убаюкивая полегчавшее тело на руках, но не в силах оторвать остолбенелого взгляда от неровного кругляша в метре от своих ног... Голова с волосами. Лицом вбок, будто стыдно, и потому не хочет смотреть в глаза живого...

— Она... — прошептал он и запнулся, сглотнув.

Руки внезапно заледенели, и её тело едва не шлёпнулось тут же, перед ним. Олег изо всех сил прижал к себе девчонку — всё ещё отказываясь воспринимать происходящее как реальность. "Она же тёплая! Она тёплая!!" Постоял, вздрагивая, глядя на голову, а потом начал кивать...

— Да, я понял... — пробормотал он и медленно опустился на корточки — положить обезглавленное тело так, чтобы оно соприкасалось с головой на земле. Потом аккуратно расправил одежду на девушке, раздражённо морщась, что так и не сумел натянуть джинсы и оставляет тело в оскорбительной наготе, пусть не сразу видной постороннему глазу.

Поднялся, понимая, что его не столько волнует мёртвая девушка, сколько странная тишина на кладбище. Тишина, наполненная бесшумным движением и невидимой, но жуткой жизнью... Кровь била в виски — болезненным стуком умирающих часов. Контрастом — редкой, бесстрастной капели с веток деревьев... Он неуверенно потоптался рядом с лежавшей девушкой, глядя то на неё, то на деревья, за которыми машина, люди и безопасность... И снова бросился на колени перед телом, мысленно наплевав на грязь. Стараясь не глядеть на голову, оставшуюся на земле, Олег снова усадил девушку и принялся яростно впихивать её холодеющее тело в джинсы, время от времени приподнимая его и тряся, чтобы влезло. Это надо!.. Надо сделать!.. Уже мягче опустил одетое тело на землю — снова ближе к голове, под которую подстелил капюшон и с лица которой подобрал волосы. Встал. Оглянулся на кладбище — туда, где стихли два вопля.

— Четверо... — прошептал он, чтобы услышать себя и понять: происходящее реально. — А вокруг кладбища пошли тоже четверо. Но там мужики — они отобьются. Наверное... Надо... — Он споткнулся на слове. — Надо предупредить водителя. И ту женщину... Надо.

Слово, на котором он зациклился, заставило вновь инстинктивно оглядеться.

До полосы деревьев между кладбищем и дорогой недалеко. Олег медленно зашагал к чёрному ряду, который высился перед ним огромными неровными воротами. С небес снова заморосил ледяной дождь. Но больше беспокоило ощущение, что он кое-что потерял. Слишком легко шёл. И от этой потери внутри пустота и холод... Когда дошло, что таким образом он вспоминает об оставленной между могилами девушке, Олег только скривился от злобы и прибавил шагу.

Происходящего с собой он не замечал. Точней замечал, но не сразу соображал, что делает. Сначала он считал шаги. На двадцатом поймал себя на том, что оглядывается на могилы — очень цепко. Что-то ищет. Что? На тридцатом будто нажал кнопку выключателя. Или насупленная луна с трудом вылезла из-за туч и облила кладбище дрожащими тенями, выпятив ближайшие предметы... Пришёл в сознание. Понял. Он ищет здоровенную палку. А вокруг только кресты. Крестом не помашешь. Неудобно. А держать в руках оружие, да поувесистее, очень хочется. Идти не так страшно.

Потом снова прочухался. Оказывается, стоит под холодным мелким дождём, прислушиваясь. И ждёт хоть какого-то звука с той стороны кладбища, куда ушли другие четверо. Признаться себе, что, затаив дыхание, ждёт суматошных отчаянных воплей, не сумел... Но там молчали.

По ногам пошла такая ломающая судорога, что Олег зашипел от боли и заторопился идти к маршрутке, в которой хотя бы сухо!.. Злобно кривясь, он бежал, наступая будто переломанными косточками стопы по всему подряд, не разбирая в смутной темноте: по лужам — так по лужам! Обратной дороги он не помнил — помогало лишь, что бежал к деревьям... Незнакомый путь во тьме оказался опасней, чем он думал. Ноги то и дело скользили. Снова считая торопливые шаги, он намечал себе ориентиры: "Добегу до того памятника, а потом — найду ещё что-то запоминающееся..." Мысли о чём-то конкретном успокаивали.

Перед третьим памятником-ориентиром на него бросилось что-то чёрное, узкое и... округлое!.. Бросилось не просто на него — ему под ноги! Собака?! Олег шарахнулся от нападавшего невидимки, заскользил — постыдно чуть не свалился, когда нога поехала на глинистом ошмётке и он потерял напрочь равновесие. И только страх упасть заставил машинально вцепиться в ближайшую ограду и, хрипя и задыхаясь от внезапного страха, узнать свалившийся с соседней могилы и застывший перед ним торчком кладбищенский венок, тощий от давности...

Дальше шёл, сдерживая себя, и внимательно приглядывался ко всему, что приближалось к нему. Но всё равно ахнул до болезненного сердечного боя, едва не наткнувшись на крест с навешенными на него мокрыми лентами: ветер заставлял их шлёпать по сторонам, словно всплёскивая руками.

Дождь прекратился. Ветер погнал клочья туч, то стягивая их с луны, то снова таща на неё... Идти стало легче, и Олег снова заспешил.

Влетев в полосу деревьев, широкими прыжками добежал до той самой асфальтовой дорожки, по которой ушли пассажиры, — и ошеломлённо попятился: они бежали ему навстречу и, срывая голос, пронзительно кричали. А следом мчалось нечто серое, в мелькающую крапинку — суховато трещащее цунами, которое вот-вот вздыбится!..

Немыслимо сильным прыжком Олег бросился с дорожки на пожухлую чёрную траву и, увязая в ней, вздымая грязные брызги из-под неё, рванул к дороге. Не в силах оторвать взгляда от бегущих, он сам отчаянно закричал, когда человек, последним бежавший за спинами остальных, рухнул — так резко выбросив вперёд руки, словно его ударили под колени или в спину. И был погребён серой лавиной... Упал второй — нет, вторая!.. Олег застонал от бессилия и отвернулся, на бегу суматошно обшаривая глазами всё вокруг в диком, иррациональном желании даже сейчас найти хоть что-то напоминающее палку. Хотя бы палку!.. С ней в руках не так страшно-о...

Но мелькнул с дороги живой жёлтый свет, изуродованный кляксами-ветвями... Маршрутка! Он кинулся на этот свет — на спасительный, тёплый огонь фар. И — снова отчаянно вскричал что-то неразборчиво хриплое, краем глаза уловив, как серый поток, пожравший всех беглецов, свернул вместе с ним к той же дороге!

Параллельно ему.

Наперегонки с ним...

С перерастающим в грохот суховатым топотком.

Собственный крик смолк. Да и сил на него не осталось.

Ведь каких-то несколько шагов... Долгих шагов...

А там — быстро распахнётся дверца, которой можно грохнуть и закрыться...

Серый поток, гудящий тупым шорохом и множеством лёгких стукотков, метельным порывом свистнул вокруг Олега на обочине, взяв его в кольцо. Перерезав путь к дороге, заставил остановиться. И замер, мгновенно затихнув... Он стоял на обочине, на мягком, податливом под ногой песке, задыхаясь. Смотрел. Нет, пялился, чувствуя, как глаза выпирают из глазниц... Потом сипло выдавил из себя:

— Нет... Вас... нет, нет!..

Но из бешено вертящегося вокруг него потока мелких, невообразимо знакомых, но яростно отвергаемых сознанием предметов, едва ощутимо белеющих смутным фосфором, лишь деликатно выкашляли:

— Кхи... кхи...

Олег облизал губы, топчась на месте, чувствуя головокружение и ощущая кровожадные взгляды невидимых глаз, спиной понимая, что именно прямо сейчас случится. Поток постепенно вздыбится быстро крутящимися стенами бешеного колодца — и упадёт на него всем скопом, и тогда... Покосился в сторону дороги. В стремительно пропадающих просветах беспощадного потока, не веря себе, отметил зашевелившиеся тени у маршрутки и, уловив их движение, закричал, ужаснувшись за жизни тех, кто вышел из машины:

— Назад! Назад!

Крик будто подстегнул поток разрозненных и разнокалиберных предметов, которые всё пытались внутри воронки собраться в нечто узнаваемое, но общим движением снова превращаясь в единое целое. И этот колодец, чьи вертлявые стены были сцеплены неведомой силой, валом обрушился на него. В первые секунды, придавленный поначалу беспорядочной тяжестью, он самонадеянно решил, что сумеет разбросать эту мелочь: ведь они, высохшие от старости, рассыплются от одного прикосновения к ним, но... Но почему-то клыки и когти на лапах... Они будто сварены из металлической арматуры! И самое страшное — их было слишком много! Слишком много!

Он защищал голову, вскрикивал, когда эти маленькие черепа клыками вгрызались в ноги и в руки. Пошатнувшись, он ахнул и взвыл, когда тяжёлые кости уродливо вытянутой грудной клетки (Господи, без лап или ног! Всего лишь — остов!) прыгнули сбоку на спину и на плечо и съехали, кончиками гнутых рёбер впившись в тело, раздирая куртку — и кожу вместе с ней... Только бы не упасть... Только бы не упасть!..

Потом сбоку прыгнули сразу несколько ещё сохранившихся скелетов и заставили-таки его рухнуть под своей тяжестью. Олег упал и до хрипоты закричал от пронзившей боли, когда множество зубов впились в пальцы, в бока, раздирая его, вбивая в него смерть. Тело начало гореть от невыносимой боли, и он всё больше крючился — лишь бы не добрались до лица! Он защищал лицо так, словно, доберись непостижимо ожившие кости до него, — и ему самому конец... И в эти мгновения Олег отчётливо, до утробного ужаса вдруг понял, что хочет жить! Что именно сейчас, вот в сию минуту, его могут убить — нет, уже убивают! — и это в то время как ему-то хочется жить!! А самое главное — убить его хотят мертвецы! Его, живого!..

Эта мысль вздыбилась внутри него, обжигая. Одновременно, пусть и ускользающе, сквозь бешеную защиту от клыков и когтей, вертясь и подпрыгивая всем телом на дороге, чтобы сбросить с себя подвижную тяжесть костей, наседавших сбить его с ног, Олег видел картинку: он-то упал, но двое у машины так и стояли; так, с испуганными воплями и размахивая руками, и глазели на происходящее. А мёртвые почему-то не рвались к этим живым, хотя вот они — близко-о... "И пусть! — внутренне рыдал от ужаса Олег, отмахиваясь от кости, чуть не въехавшей ему в глаз. — И пусть не доберутся!"

А с ним продолжали (вдруг догадался он) играть! Но то ли специально, то ли нечаянно — он и сам не понял — однако от прокуса в локоть (видимо, попали в болевую точку) Олег дёрнулся всем телом и на инстинктах — в сторону. А потом сообразил, что сумел — сумел! — перевернуться в сторону маршрутки. Сбросив при этом своих мелких, но приставучих убийц!.. Пусть и на время... Сумасшедшая надежда вспыхнула и заставила его катиться и дальше! Остовы и черепа грызли и кололи его, наскакивая всей сворой и мешая самим себе. Но прокусы нечеловеческих клыков становились реже, как терзания и окаменевшими когтями, — кости не успевали впиваться! И теперь, когда сознание, благодаря отчаянной попытке сбежать, в движении немного прояснилось, он услышал прорвавшиеся сквозь костяной перестук и свирепый рык далёкие-близкие вопли:

— Сюда! Сюда!! К нам!!

"Почему... они сами... не помогут... Если — к ним..."

"Но ты же сам не хотел..."

От этого невыносимого раздрая: могли бы помочь — не надо! — он рассвирепел. Что-то полыхнуло перед глазами, которые до сих пор заливало кровью...

"Не-е-ет!.. Не дождутся-а... Рук не сложу-у!.."

Кости, вновь собравшись в бешено крутящееся и прищёлкивающее колесо, заступали ему дорогу. Кажется, они поняли, что человек пытается продраться из безжалостной мясорубки и что ему это, кажется, всё-таки удаётся. Они кидались на него, вгрызались в него — и резко отпускали, забавляясь. Но, прижимая ладони к лицу, хрипя от боли и одновременно озверело рыча, иной раз всем телом давя неожиданного врага, пиная, сбивая вонзающиеся в ноги челюсти, Олег вкатился на саму дорогу, где убийцы внезапно от него отстали. И здесь его в четыре руки, с криками и плачем живые пытались покатить дальше — видимо сообразив, что вдвоём не в силах его поднять. Он слабо покачал головой на них, на водителя и женщину, чтобы перестали его двигать, оставили в покое... Женщина упала рядом с ним на колени, заливаясь слезами, и только заикалась, не в силах сказать ни слова, а водитель всё бормотал и бормотал, подвывая: "Господи Иисусе Христе!.. Господи Иисусе Христе, помилуй нас, сжалься над нами... Господи..."

Олег с трудом оглянулся.

Серый поток с бесконечным дребезжащим бряканьем утекал в темноту под кладбищенскими деревьями. Но в этом утекании не было растерянности или злобы промедления. Поток удалялся быстро и решительно, будто вспомнил о деле, которое надо выполнить немедленно.

Попытавшись встать, Олег ощутил себя ледяным мешком, набитым ледяными осколками, взрезающими тело изнутри. Живые помогли сесть. Он сумел поднять руки и взглянуть на ладони. Мокрые. Чёрные от крови. Ничего не видно. Ничего не чувствуется.

Живые подтащили его к машине и, усадив в кабине, бережно застегнули на нём ремень безопасности. Женщина села у окна, чтобы поддерживать слабое, израненное тело. Водитель, постоянно оборачиваясь на чёрную стену деревьев, шёпотом ахал, что машина уже в порядке и что можно покинуть страшное место, и обещал немедленно отвезти Олега в первую попавшуюся больницу...

Олег тупо смотрел в ветровое стекло, и жёлтые полосы света на дороге, бегущие впереди, гипнотизировали его. Одна мысль — замкнутым кругом: "Никогда ничего подобного не слышал об этом месте... Никогда ничего..." Адреналин медленно таял, уступая жгучей боли. Он понимал, что ещё немного — и просто не сумеет удержаться от крика. Но пока чисто умозрительно его преследовал идиотский вопрос: останется ли в нём до приезда в больницу хоть капля крови?.. Вскоре он бездумно, сам того не замечая, качал головой, глядя вперёд, на две смутные световые полосы, удирающие от маршрутки и то и дело пропадающие, когда тьма влезала в сознание...

И внезапно застыл. Медленно повернулся к боковому окну.

Женщина вполголоса пожалела:

— Потерпи, милок... Ещё немного, ещё чуть-чуть — доедем. Помогут...

А он смотрел в окно, открыв рот и постепенно частя дыханием.

Водитель быстро скосился туда же и немедленно прибавил скорости.

Женщина с недоумением оглянулась. Сиплый, неразборчивый писк — всё, что она сумела выдавить из себя.

По обочине параллельно машине нёсся тот самый серый поток. Нет, уже не просто параллельно. Рванул на опережение.

— Может... мимо! — хрипло взмолился водитель.

Теперь маршрутка мчалась в хвосте потока, будто пытаясь догнать его.

Но поток ушёл далеко вперёд. И остановился, вертясь безумным колодцем-торнадо. Водитель вздрогнул. Вздрогнули его руки. Олег прикусил губу: думает остановиться? Затормозить? Но машина продолжала ровно лететь по дороге. И оставалась пара секунд, чтобы проехать мимо кладбищенского ужаса.

Женщина завизжала.

В ветровое стекло врезался округлый предмет. Мёртвые глаза девчонки уставились на сидящих в кабине, волосы беспорядочно чёрным ореолом облепили мокрое стекло вокруг лица, разрезанного, вдавленного в осколки — Олег буквально слышал, как они хрустят, пока голова съезжает, прежде чем... Водитель утробно икнул — и истошно заверещал, отдёрнув руки к груди. Олег суматошно попытался перехватить руль... Машина крутанулась на наледи, и неловким, неуправляемым движением её начало беспощадно заносить к обочине. Стёкла зазвенели и зазвякали под барабанящим напором прорывающихся в машину костей.

Последним милосердием мелькнул перед фарами маршрутки дорожный столб...

... Маленький собачий скелетик вяло оглянулся на тихую машину, уткнувшуюся в столб, и застыл мокрыми пустыми глазницами на покорёженной двери. Во влажном ночном воздухе послышался то ли кашель, то ли хихиканье: "Кхи-кхи-кхи..." Кости, исследовавшие внутренности машины, копаясь в них муравьями на дохлом теле, в несколько вихрей вылетели из разбитых окон и собрались в единую, глухо потрескивающую цунами-вертушку. Скелетик с неожиданно ломкой грацией попрыгал в сторону кладбища. Костяное цунами последовало за ним. Вскоре непостижимо живые скрылись в темноте деревьев, и только монотонный дождь безнаказанно проникал в мёртвую машину, смывая чёрную кровь с неподвижных тел...