Ижорский гамбит Византийца

Я застегнул рюкзак и направился к берегу. Пахом Ильич рассуждал на ходу, догоняя меня:

— Вот ты говоришь, теоретически возможно. Значит, выманить на этот берег свея надо как карася, да вот только что в качестве наживки предложить?

— Давай думать, Ильич. Для строительства укреплённого лагеря, а затем и острога нужно три вещи. — Сказал я, немного сбавляя шаг, дожидаясь, пока новгородец поравняется со мной.

— Серебро, люди и жратва, — закончил за меня Пахом и протянул шишку.

— Спасибо за сувенир, но к чему это? — Недоумевая, поинтересовался у купца.

'На кой чёрт он собирает шишки на поляне? Зайди в лесок, там этого добра навалом. Точно, у Ильича что-то с головой случилось, как увидел работу принтера', — подумал я.

— Помнишь, — Пахом хитровато прищурился, — в Долгомостье, ложный склад с продовольствием делали?

— Помню, так в Смоленске шпион был, и мы знали о нём. А тут?

— Так в Новгороде почитай каждый торговый гость шпионит, да и среди своих, думаю, немало иуд сыщется. — Ильич перекрестился.

— Если Фаси точно будет знать, что здесь его ожидает большой запас провизии, приготовленный к отправке, куда-нибудь в Мухоморск, то... — шишка с хрустом раздавилась у меня в руке.

— И речку ежами у яра перегородить надо, дабы, как ты их назвал, интервенты пешочком пошли. — Внёс последнее предложение Пахом. — Строптивых под нож, а остальных в колодки.

После обеда, пока мы с Пахомом Ильичом исследовали фарватер Ижорки, наёмники валили в лесу деревья. Бензопилы не было, но лесорубы и простой двуручной пилой с топорами управились быстро. Сутки ушли на то, чтобы приготовить деревянные ежи и набить мешки камнем. Ещё двое на возведение навеса для ямы с зерном и домика у опушки, как раз на правом берегу кряжа , где была полянка. Остальное доделывалось без нас. Оставив Людвига с отрядом в устье Ижоры продолжать заниматься облагораживанием местности и 'охраной' продовольственного склада, мы спешно отплыли в Новгород. Предстояла большая комплексная работа.

Слух о том, что Пахом Ильич будет отправлять громадный караван в Любек и живо интересуется зерновозами, насторожила всех купцов, торгующих озимой рожью. Появившееся словно из воздуха зерно, грозило подорвать сложившиеся цены. Ожидаемые прибыли стали под вопросом. Из Ладоги дёрнули шесть недогруженных рожью ладей, но не в Клобжег, как было намечено, а в Колывань, где, вроде, опять-таки по слухам, ещё покупали по старым ценам. О зерне заговорили все и везде. Особенно в Новгороде, где цена ни с того ни с сего поползла вниз, как в небывало обильным хлебами позапрошлом году. Популярная тема не миновала и посетителей одного заведения. Недалеко от торговых рядов, в двухстах шагах от моста, возле Ярославова двора, в добротной харчевне шла степенная беседа двух горожан и пары торговых гостей. Находясь в подпитии, приказчики Пахома Ильича выбалтывали секреты хозяина.

— А что б заповедь за третной хлеб не платить, — Ваня глотнул из кружки, — эта стервь стерьвячая его в обход Новгорода в устье Ижоры свозит, там склад у него. Шестьдесят дружинников караван охранять будут. Во как.

Иван на пару с Ефремом пили пиво, заботливо подливаемое их новыми приятелями Гротом и Спиридоном. Информация о том, что их хозяин занимается контрабандой, всё поставила на свои места. Со слов приказчиков выходило, что Пахом Ильич не заплатил обязательный налог, взимаемый посадником при оптовой операции с оброчного хлеба. Обычно такой хлеб продавали монастыри, являющиеся крупнейшими землевладельцами и как обычно, скрывающие точное количество полученного урожая. Всё это означало одно: прокрутить в одиночку подобную аферу купец не в состоянии, есть поддержка. А если разговор шёл о третной части собранного урожая, то хлеба должно быть очень много, так как церковь в этом году участвовала в его продаже не более чем скромно. Оставалось выявить детали.

— Так неудобно там склад держать, неужто поближе не мог сообразить? В Альдейгюборге, к примеру? — Как бы сочувствуя недалёкому уму Пахома, поддержал беседу Грот.

— Подальше положишь — поближе возьмёшь. Что-то пиво у меня покончалось, пошли отсель Ваня.

Ефрем попытался приподняться с лавки, но тотчас был ласково усажен обратно.

— Куда спешить? — Грот показал корчмарю за своей спиной два пальца, мол, срочно пару кувшинчиков пива к столу. — Вот уже новый кувшин несут, уважьте, купцы достопочтимые.

— Ну, коли так, то останемся, только мы не купцы, — Иван рассеянно посмотрел по сторонам, икнул и улыбнулся, завидев приближающийся кувшин с пенным напитком, — приказчики у Пахома Ильича в лавке.

— Сегодня приказчик, а завтра, глядишь, и хозяин уже своей лавки. Главное с нужными людьми дружбу вести. — Многозначительно заявил Спиридон.

Поучали прожженных торгашей торговые гости, не ведая, что приказчики Ильича только на торговле зеркалами за последний месяц наварили по сорок гривен на брата. И при желании давно могли заняться собственным бизнесом.

— А где в устье Ижоры склад разместить можно? — Грот налил из большого кувшина в свой глиняный стаканчик пива и поднёс ко рту. — Бывал я в тех местах, там и пристань-то поставить негде.

— А напротив дома убитого ижорца, — Ефрем сделал большой глоток и погладил себя по животу, — на правой стороне, на поляне.

Грот чуть не подавился, услышав сказанное. Ведь почти год назад именно он вспарывал живот пустившего их на ночлег местного кузнеца, прибивая к столбу его кишки, чтобы мучился казнённый подольше. А потом наблюдал, как муж сестры Спиридон, издевался над обезумевшей от ужаса ижоркой. Жертву они приносили, насколько удачно, покажет эта навигация.

— Пора мне, завтра с восходом домой ухожу. — Свей поднялся из-за стола, подмигнул Спиридону и попрощался с собутыльниками.

Пиво больше никто не приносил, и вскоре Иван с Ефремом покинули заведение. Поддерживая друг дружку и, напевая похабные песенки, они отправились в сторону Славенского конца. Так и брела парочка до тёмного переулка, где приказчиков словно подменили.

— Правду говорил Византиец. Если перед употреблением маслица съесть, то не опьянеешь. — Ваня смачно сплюнул на землю.

— А я вот масла не ел, хи... — Ефрем прыснул в кулак, и парочка весело поспешила к терему своего хозяина.

Пока мы осматривали побережье Ижорки, плотники сделали к терему Пахома Ильича пристройку в два этажа. Название этому сооружению дали кабинет. Хотя таковым являлась лишь одно помещение с неестественно огромным для того времени окном на верхнем этаже, все домашние, да и соседи не утруждали себя такими нюансами. Интерьер помещения в точности копировал один из рисунков, которые Ильич как-то подсмотрел у дочери, любуясь намалёванными красотками. Вместо большой лавки, способной разместить до шести человек, которую обычно мостили у стены, стояли две софы. Под комбинированную обивку была засунута пакля, немного жестковато, но в те времена, ни один король не мог похвастаться подобной мебелью. Кресло у стола, предназначенное для хозяина, в отличие от находившихся там стульев даже подлокотники имело мягкие, и размещалось таким образом, что вошедший в дверь посетитель встречался взглядом с сидевшим в нём человеком. На стене, сразу над подголовником, была прикреплена фотокарточка в рамке, где купец красовался вместе со своей командой на фоне ладьи. Большая часть стены, на которую падал свет с улицы была завешана ширмой, а вторая приютила два шкафа, стоящие как часовые возле окна. Правый содержал торговую документацию, состоящую в основном из подшивок бересты, и был высотою до потолка. Левый напоминал секретер с множеством отделений, на одной из створок которого висел на бечёвке тонкий срез берёзового бревна необычной для этой породы дерева формой. Детская подделка была приспособлена как доска с прикреплёнными на кнопки листочками из блокнота. Они были исписаны именами купцов, проявивших заинтересованность в рассказах приказчиков. Я сидел за столом, попивая квас, Пахом же прохаживался возле стены, заложив руки за спину, иногда останавливаясь возле стилизованного под гусиное перо чернильную авторучку, намереваясь что-то написать. Срок, когда шпион успевал донести вести до шведских берегов подходил к концу.

— На сегодняшний день, — выдержав паузу, заговорил Ильич, — Новгород покинули два торговых гостя: Спиридон и Грот.

— А что насчёт остальных? — уточнил я.

— Гаврила Алексич и Сбыслав Якунович согласились участвовать в нашей придумке, и купцы из этого списка, — снимая с берёзового круга два самых исписанных листка, — от них, так что можно пока не рассматривать. Ушкуйник Меша зело расспрашивал, когда караван в Любек тронется, свои услуги по охране предлагал. У него ватажка в сорок человек, шороху на Балтике наводит — будь здоров. Бандит, как ты говоришь. Но он свеев люто ненавидит, что-то личное. Впрочем, гадости надо ожидать из того места, откуда не ждёшь. Правильно?

Пахом открепил последний листок с именами подозреваемых и положил на стол, зачитав шесть имён.

— Подожди, Спиридон... где-то я слышал это имя.

Попытался вспомнить текст 'Житье Александра Ярославовича'. Наконец-то в памяти возник отрывок, где один из воевод Ульфа Фаси как раз носил подобное имя. Вот только как торговый гость может оказаться воеводой?

— Так нашего епископа зовут, может про него?

Ильич налил из кувшина квас и залпом осушил стакан.

— Не, я про другого Спиридона, тот, что с Гротом. Чует моё сердце, этот гадёныш точно станет участвовать в затее северян.

— Ну, тогда будем считать, что Грот и есть тот шпион, который нам надобен. Более некого, да и времени уже нет.

Пахом распахнул окно и, высунувшись почти наполовину, крикнул:

— Ильюшка, ходь сюды. Беги в лавку, да передай Ефрему, чтоб на пристань сгонял, пусть разнюхает, с каким товаром свейский торговый гость Грот ушёл.

* * *

Спиридон загрузил воск в долг, под честное слово свояка и расписке старосты церкви святого Петра, почти не торгуясь. Что показал Грот тощему как гвоздь готландцу, после чего тот выдал гарантийное обязательство, бывший псковский боярин не знал, да и не хотел утруждать себя. И так слишком много проблем навалилось на него в последнее время. К чему думать об векселях, если при удачном стечении обстоятельств новгородский вощанщик сам будет умолять его забыть про какие-то долги. Это русским купцам под страхом громадных штрафов, готландцы отказывали в товарном кредите, а свею брать в долг можно. Устроившись на сундуке, он пренебрежительно посмотрел на своего компаньона. Грот начал строить планы, как только шнека отчалила от перевалочного причала Ладоги, и мостки с слишком дорогими грузчиками и жадным до серебра лоцманом оказались далеко за кормой.

— Мы продадим Ульфу хлеб для ледунга (ополчение, а не налог), заберём серебро и отправимся на юг, в Венеции у меня есть друзья, тебе там понравится. Ты когда-нибудь был в Венеции, Спиридон? Нет? Эх, там такие девки, такое вытворяют...

— У них что, поперёк, а не вдоль как у всех?

— Вроде нет.

— Отож и оно, так что не мели ерунду. Мы ещё ничего не имеем. Фаси не безмозглый идиот, пока он не увидит зерна, мы не потрогаем ни единой марки. — Спиридон сплюнул за борт, причём неудачно, ветер сыграл злую шутку, и слюна угодила прямиком на бороду свея.

— Что-нибудь придумаем, одно то, что мы ему расскажем, уже требует награды, не будь я хитёр, как Локи.

Грот вытер бороду рукавом и захотел плюнуть на свояка в ответ, но передумал. Во-первых, против ветра — мог и не доплюнуть, а во-вторых — боялся. Спиридон, чья мать была воинственной свейкой, а отец — псковским боярином, обладал нечеловеческой силой рук и взрывным характером. Мог и ударить в ответ, посчитав плевок за оскорбление. Да так, что мало не покажется.

— Не на того мы ставку делаем, Грот, не на того. К Ярославу Владимировичу нам надо. Он законный князь Пскова, и скоро там такие дела начнутся... А у Фаси не будет удачи, нутром чую.

Спиридон поковырялся щепкой в зубах и снова плюнул. Грот уже не смог вытерпеть издевательства свояка, подскочил к обидчику и выпалил со злостью:

— Тебе что, заняться нечем? Ты б ещё против ветра помочился.

— Захочу, так и помочусь. Половина шнеки моя. — Спиридон схватил Грота за грудки, но сразу отпустил, почувствовав острый кончик ножа на своём животе.

— Но, но, но! Остынь! Князь Герпольт, у коего ты в боярах числишься — просто пешка в руках Дерптского епископа, он ведь уже отписал ему Псков, вместе со всеми землями. Что, не знал? Кто ставит на изменников — всегда в проигрыше.

— Выходит и я изменник? — Спиридон сжал запястье свояка, и выпавший из руки нож воткнулся в палубу.

— Да! Ты продал свою отчину под Изборском, но сделал это за серебро. Разве не так? Ой, чуть не забыл, был и личный мотив. Забыл? Так напомню, ты настолько ненавидишь лишившего тебя всего Ярослава Всеволодовича с его выкормышами, что готов был зарезаться, дабы им худо стало. — Грот сбросил руку со своего запястья и оттолкнул от себя слегка растерявшегося Спиридона. — Но теперь у тебя новая родина, истинный бог и, запомни, тот, у кого полный кошель марок, сам может выбрать себе отчизну и как жить.

Крыть было нечем, и Спиридон только скрипнул зубами.

— Чёрт с тобой, идём к твоему ярлу. Только сначала я на амбары с хлебом хочу посмотреть.

— Разумеется. Я даже с тобой пойду.

— Куда ты денешься, — Спиридон ещё раз плюнул, но в этот раз ветер пощадил свея, — но попомни мои слова, не всегда надо вставать на сторону того, кто сильнее.

Возле места, где предположительно должен был находиться амбар с зерном, кружившая над головами крупная стая птиц, однозначно подтверждала сделанные ранее выводы. Грот со Спиридоном только руки ещё не потирали: пташкам с неба виднее, где зёрнышко поклевать. Помимо этого, в некогда глухой и непролазной чаще от реки и вглубь леса вытоптанная земля, отсутствие хвороста и пеньки срубленных деревьев. Всё прямо кричало о длительном присутствии людей, но косвенные улики лишь раззадорили авантюристов. Для полной уверенности в своих догадках оставалось увидеть своими глазами, как вышла неувязка. Потеряв осторожность, Грот вышел на протоптанную тропу, задел ногой натянутую поперёк бечёвку и чуть не схлопотал стрелу в лоб. Спас Спиридон, толкнувший свояка в самый последний момент. Вскоре незваных гостей обстреляли из лука, а многочисленные голоса: 'Лови татей', заставили шпионов ретироваться. Сомнений в значимости охраняемого объекта больше не возникало. Решив не искушать судьбу, они бросились со всех ног к Неве и в дальнейшем прибывали в уверенности, что только благодаря внезапному грому с дождём погоня отстала. О потерянной шапке старались не вспоминать. За всё приходиться платить и хорошо, что отделались малой толикой. Через четырнадцать дней шнека с торговыми гостями благополучно пристала к шведским берегам.

Ярл Ульф Фаси внимательно выслушал Грота. Более того, позволил себе улыбнуться, оценив его потуги по продаже информации, как шутку. Со стороны это выглядело забавно. Словно опытный мошенник, наблюдая за неуклюжим напёрсточником, ставит тому наименьший балл в профпригодности, при этом высказывая одобрение за проделанную работу. То есть похвалил за составленный план местности устья Ингрии и назначил Спиридона, как бывшего боярина, ответственным за снабжение войска продовольствием. Тем самым подтвердив известную поговорку: ярл не жадный, ярл — справедливый. Так сказать, предоставил все карты в руки, давая возможность проявить себя на местах. Тратить занятые в Висби марки на закупку еды Фаси не собирался, он даже в Ижору идти не хотел, обстоятельства вынуждали браться за то, что могло принести в будущем славу и богатство. Строительство крепости было подгадано к сбору урожая и дани, иначе в малозаселённой области не выстоять. А пока до него ещё предстояло дожить, и запас хлеба, о котором рассказал Спиридон с Гротом, оказался очень кстати. Весь поход готовился впопыхах и надеяться на снабжение большого войска извне — не совсем разумно, а данные Эриком Картавым обещания не оставить экспедиционный корпус голодным — всего лишь слова. Страна переживала далеко не лучшие времена, и случись что-нибудь, к примеру, внезапный интерес датчан к приграничной области, как наступит крах. Если у тебя пожар в сенях, ты не станешь помогать соседу, доить корову. Побежишь за водой, и сам на помощь звать будешь. Об этом и о многом другом, поздними вечерами Фаси размышлял, выходя к Белой скале, на которой по преданиям, когда-то предсказывал судьбу по рунам знаменитый Бьёрн из Хоги. В прошлом году он был здесь вместе со своим другом Гунгиром. Тот тоже гадал и предсказал смерть Ульфа в этом десятилетии, если тот не совершит угодный богам поступок. Не являясь рьяным поклонником Христа, Фаси в предсказания верил и всё чаще рассматривал этот поход, как исполнение завета пророчества. По крайней мере, желал, чтобы это было так. Отщепив изрядный кусок от побережья новгородцев, он, как датчане в Колывани, мог закрепиться там. А потом, угрожая набегами, да что там набегами, просто перекрыв реку и, взимая пошлину, существенно пополнить свою казну. Именно свою, а не Эрика. Зная о планах Орденцев развивать успех в сторону Востока, Фаси со своей крепостью становился значительной фигурой, как минимум на пару лет, в перспективе... кто знает, может, и снилась мечтательному шведу корона герцога Новгородских земель. И если это не поступок угодный богам, то что тогда надо сделать?