Геутанэ. Глава 6 - страница 3

Озуа тихонько раскачивался из стороны в сторону — и не замечал этого. Как не замечал тихого-тихого не то воя, не то скулящего стона, исходившего, казалось, из самого его нутра.

"Да любой из них чище и лучше меня! Это не я ими, это они мной брезговать должны!

"Лаааант! Ну как же я посмел?! Как я мог это сделать с тобой?! Как ты мог такое мне велеть?! Может... может, ты и не велел? Может, я просто сошел с ума? Или мне и вовсе все это почудилось?!"

Он широко распахнул глаза, словно надеясь разглядеть настоящую, свободную от недавнего кошмара, реальность. Протянул руки — на мгновение показалось, что рядом кто-то стоит...

— Лант! Лант, ты живой!

Он покачнулся, поспешно оперся рукой о камень — и почувствовал липкое...

"Кровь... как много крови! Это твоя кровь, Лант? Я... я убил тебя, да? Я — палач. Палачи убивают... мучают, а потом убивают... и эти... серые — тоже. Мучают и убивают. Значит, я и серый тоже. И меня казнят, наверное, вместе со всеми — если кто-то выжил... Это хорошо! Самому мне нельзя! А им — им можно. Это называется — правосудие. Я ведь заслужил, да?!"

Его подхватили под локти, грубо куда-то поволокли — он не сопротивлялся. С такими, как он, любой имеет право делать что захочет. Чьи-то руки вытащили его наверх, усадили на землю под забором и оставили в покое.

— Пусть ждет здесь. Всю эту пакость надо сжечь.

— Жмуриков тоже?

— Их — в первую очередь. Хотя... тех двух девок и полуалва надо, наверное, в город свезти — жертв пусть городские хоронят. Может, близкий кто найдется...

— Агась...

"Пакость... пакость надо сжечь. А что за пакость? Это я — пакость? Похоже... все палачи — пакость. Значит, меня сожгут...

Он привалился спиной к забору и принялся ждать. Во-первых, ему по сути это и велели делать — а ведь он теперь обязан их слушаться... А во-вторых, раз его собираются сжечь, глупо куда-то уходить...

"Лант, как же ты там? А вдруг ты еще жив?! Вдруг тебе можно помочь?! А я тут сижу... жду... А надо бежать! Вдруг получилось бы тебя полечить?! Хотя... этот твой друг — наверное, он и есть тот самый Кэссар, к которому мы ходили — он же меня к тебе не подпустит теперь... И правильно, конечно!"

В доме загудело пламя — быстро и почти весело. В окнах замелькали язычки пламени.

"Мне нельзя быть рядом с тобой, Лант! Нельзя... хоть я и должен — тебе я задолжал так, что и не расплатиться никогда в жизни. А ведь лучше всего будет, если ты меня больше не увидишь. Тебе лучше! Хоть не влипнешь больше во всякие... безобразия... Тем более у тебя теперь надежный спутник есть, кажется. Который вряд ли допустит, чтобы случилось что-то вроде того, что с тобой все время случается с тех пор, как мы познакомились!"

Разбушевавшийся прямо перед ним пожар, жадно разгрызавший балки и перекрытия, стены и двери, приковал к себе внимание полукровки не хуже циркового представления.

Горели, с жалобным хрустом ломались и рушились старые, изъеденные жучком кости заброшенной усадьбы — и вместе с ними скукоживались и обугливались его честь, память и жизнь... все, что дозволяло ему раньше улыбаться и дышать.

Он перестал раскачиваться — просто сидел, прислонившись спиной к каменной кладке забора, и смотрел в огонь. Жар, исходивший от ярящегося пламени, опалил ему ресницы и давно иссушил кожу на лице — озуа этого даже не заметил. Прошлое таяло, как таяли сейчас рамы без стекол, слизываемые языками пожара...

Вот и все... Разве можно ждать чего-нибудь хорошего после такого? Да он и не заслуживает хорошего... Лишь бы только Лант выжил... только б выздоровел... А он... а с ним кончено. И все...

Оцепенение охватило его целиком и постепенно перекинулось и на мысли. Они стали вязкими, тягучими и медленными, а через какое-то время и вовсе закрутились в одну-единственную. "Вот и все, Райан Вадев... вот и все..."

Его снова подхватили, забросили в седло, зачем-то связав за спиной локти — он что, похож на того, кто собирается убежать? Или просто его опасаются?

Наверное, кто-то еще видел, как он там внизу... Ланта...

Привел людей спасать его друга, а сам... этого же друга... своими руками...

Ему было все равно. Пусть делают, что хотят.

Глаза нещадно болели — то ли непролитые слезы жгли веки, то ли просто близость огня иссушила их до того, что воздух казался чем-то едким... Ныли заломленные руки, пытались жаловаться сердце, голова, легкие... Тело отчаянно старалось обратить на себя хозяйское внимание. Вотще. Ничего этого он не замечал. Потому что снова и снова он тянул на себя проклятую, липкую от крови палку, снова и снова замедлял свои движения, чтобы Ланту было больнее. И опять зачерпывал тряпкой черную ядовитую жидкость, мучая своего друга. И вновь, как тогда, слышал не терпящий прекословий голос Ланта: "Не спорь... Времени мало..."

Этот голос звенел в голове, то стихая до едва слышного шелеста, то приобретая гулкость набата. Может быть, ему бы захотелось потерять сознание, чтобы это закончилось. Но он не мог хотеть — для этого надо было все-таки хоть что-то соображать...

Какие-то звуки пытались пробиться сквозь призрачный, заслоняющий мир голос его друга. Они тревожат, раздражает, но не настолько, чтобы он попытался прислушаться... Лант важнее! Он ведь тоже что-то говорит... что-то неразборчивое... это озуа, наверное, никак не может расслышать толком, а ведь надо! Он должен, в конце концов! Вдруг Лант пытается сказать, как ему дальше-то? Может, он его хочет прогнать? Или... что-то про жизнь, наверное... он ведь забрал у Ланта жизнь, он помнит! Ему говорили... Забрал жизнь, и Лант, наверное, умер. И что-то хочет сказать, а у него звенит в ушах от всяких помех...

Подручные Скерола Заречника вылили на его нового "ищейку" три ведра ледяной воды, прежде чем убедились, что и это тоже не помогает. Горе-работник в себя не приходил и общаться не желал. Глаза пустые, взгляд мертвый, лицо без единого признака мыслительной деятельности. Ни на пощечины, ни на воду, ни на запах солей мальчишка не реагировал.

— Он не прикидывается?

— Похоже, что нет... свихнулся...

— Да с чего?!

— Ну ты ж там был? Видел, чего они с людьми творили?

— Видел. Но я-то не свихнулся...

— Ну а он вот... товось... Не все ж такое выдержат...

— А Дяде мы что скажем?! Что пацан спятил и к работе не пригоден?!

— Ну а что ты предлагаешь?

Предложений не последовало. Скерол объявился раньше.

— Ну что тут?

— Да вот... я вот мню, что прикидывается он...

— А я уверен, что свихнулся взаправду.

Скерол вздохнул. Подошел к "ищейке" и долго вглядывался в ничего не выражающее лицо. Тихонько пощекотал перышком шею и щеку, хмыкнул и вздохнул:

— Давно он такой?

— Да мы его таким в усадьбе нашли — там, где камень для убийств лежал... сам весь в кровище, сидит и туды-сюды, туды-сюды... Мы его оттудова вытащили, противления не встретили, даже когда вязали. Ничего не говорил, все время молчал. Где оставляли, там и сидел, бежать или спрятаться не пытался. Боли не чувствует, похоже — Унь ему в ляжку щепку загнал, так даже не дернулся...

— За глазами смотрел кто в этот момент?

— Я смотрел, внимательно. Да и Унь тоже. Я не видал, чтоб зрак дрогнул...

— Не дрогнул, — честно признал Унь, настаивавший на версии притворства.

— Что ж... похоже, что спятил... Возни с таким... и еще ж не факт, что придет в норму... — Скерол беззлобно пнул полукровку в бок и покачал головой. — К бесам его. Даже если и придет — коли он так на кровь реагирует, то пользы от него не сказать, чтоб много ждать пришлось... Вы там, в усадьбе-то, пошарили? Нашли чего интересного?

— О да! Вон там, в возке лежит, еще не разгрузили. Шесть корзин! Чешуй много, да и каменьев те набрали нехило. А потерь у нас всего пятеро, и те все живы, поправятся...

— Ну... значит, мы не в минусе. Сделку я отменяю, будем считать, что он наводчиком поработал. На шесть корзин чешуи и камней. Уберите его со двора, орлы, незачем ему тут валяться. Корзины — в счетную клеть, пусть счетовод оприходует и мне доложит после, сколько чего. Если у кого что к рукам прилипло по дороге, рекомендую сдать. А то и доли не получит, и липучую ручку потерять может.

— Да, Дядя! — поклон вооруженных головорезов был почтительным и полным уважения. Эдак не всякому аристократу кланяются!

Могучий Унь взвалил на плечо все такого же равнодушного к жизни полукровку, вынес на улицу и, отойдя подальше, попросту свалил в кусты под чьим-то забором. Ну а куда его еще, верно? Иных-то указаний дадено не было...

* * *

ЛАНТ

Больно.

Больно. Всё время больно.

Никогда мне еще не было так плохо... выходит, я просто не знал, что такое боль... хоть и был ранен...

Я не могу так больше... не могу... у меня нет сил, чтобы и дышать-то как следует... а я должен удержаться, не сломаться, не пожелать, чтобы часть моей жизни, и магии, и чего-то там еще — досталась сектантам... мне нельзя... нельзя...

Грудь горит... как от раскаленного железа... может, это оно и есть — я ведь ничего не вижу. Тьма...

Умереть бы скорей...

Эйл не должен стремиться к смерти! Это грех! Нельзя, ведь нас слишком мало... но ведь это не самоубийство... я просто слишком устал. Я просто уйду туда, где меня ждет Клавьер — мой дед, погибший на людской войне, спасая людей...

Я мечтал быть таким, как ты.

Нужно держаться. Нельзя пожелать, чтобы часть меня — моей жизни, моей магии — досталась им! Пока удавалось. Долго, очень долго. Словно полжизни я уже лежу на этом камне...

"Ты только захоти мне помочь", — говорит младший жрец, благообразный, седой человек — ни за что не скажешь, кем он на самом деле является. Если не видеть ножа и крючьев в его руках...

"Тебе станет легче", — почти сочувствующий тон. "Отдай, и мы перестанем ломать тебе кости"...

"На какое-то время", — говорит другой и широко улыбается. А я думаю — сколько уже таких бедолаг, как я, видело эту улыбку?

И ненависть помогает держаться. Еще небольшая вечность, наполненная болью. И еще...

...А их главного я всё-таки убил! Того, ко погубил мою Габи... Убил... всадил клинок в живот... и еще раз... ему не выжить, ведь у него нет Райана, который может вытащить умирающего...

И сознание того, что я всё-таки отомстил, тоже помогает мне держаться.

Тьма.

Тьма и боль... и гул...

Голоса. Я не разбираю слов, и это, должно быть, хорошо — мне просто нужно выдержать, не отпустить ту часть меня, что готова сорваться — и уйти в жадные руки с медальонами... Голоса... тревожные, слова падают, как камешки по голове... горячие такие... как же жарко... сколько мне еще осталось?!

"Нет..." — шепчу я. "Нет..."

Не получите. Я не пойду вам навстречу. Не пожелаю помочь. Что бы вы не делали... твари...

Клавьер бы держался. И я... тоже должен...

И вдруг холод — такой благословенный холод! Как дружеская рука на лбу... И становится легче. И медальоны уже не тянут из меня жизнь... я их почему-то не чувствую.

Может, жрецы ушли? Надо же и им тоже... иногда прерываться...

Или я просто умираю — наконец-то!

Нет! Не ушли... Мерзкая, какая-то тошнотная боль, хруст костей... что же осталось от моих рук?!

Опять голоса, гул... один голос, кажется знаком, он звенит, ввинчивается в голову...

-... я оплачу всё! Ваши услуги, мэтр, сиделок, снадобья — всё... Только скажите...

— ... будет. Но не знаю... восстановление... Рано еще. Вы говорите... уход...

— ... всё, что вы скажете! Прошу вас... всё, что можно...

— ...конечно. А сейчас прошу меня не отвлекать. Сложный перелом...

Голоса стихают, а боль в руке вдруг вспыхивает ярче, достигая висков, и у меня вырывается стон.

Опять ломают? Почему-то руки было жаль... Хотя не понадобятся мне руки уже...

Мысль с трудом, еле-еле ползала внутри головы, как сонная муха...с острыми как гвозди лапами... Перелом, восстановление... Это что — лекарь?! Разве я не в усадьбе сектантов? Или это они меня решили подлечить — продлить удовольствие?

Снова боль... теперь другая рука... и тяжелое чье-то дыхание, вздохи...

Я пытаюсь вспомнить, что недавно слышал — слова жужжат и не хотят задерживаться, чтобы я мог осознать смысл... Переломы, уход... услуги... оплатить услуги... Снадобья... И что-то не дает мне покоя. Что-то важное, от чего зависит моя жизнь! И это нужно поймать, я должен вспомнить!

Боль мешала. Сознание, кажется, возвращалось — но от этого ощущение очередной сломанной кости я просто не смог вынести. Вздрогнул, застонал — и тут услышал такой родной голос! Невозможный здесь и сейчас... хотя почему? Если я уже не в усадьбе, то как раз весьма вероятно, что без Кэса не обошлось... Одуванчик... Кажется, это вправду ты!

— Лант! Мэтр, он стонал сейчас... он приходит в себя?

— Ммм... кажется, да... Что-то быстро. Жаль, я надеялся успеть побольше...

— Это... из-за обезболивания, да? — голос Кэса рвется.

— Да, я уже говорил, что с этим проблемы... А мучить его дальше, когда он в сознании... Не думаю, что это уместно. Если бы хоть настойка уже подействовала, так ведь нет...

Мучить? Мэтр, кто бы ты ни был — ты всё-таки не знаешь, ЧТО это такое... Я тоже раньше не знал...

Веки тяжелые, кажется, откроешь глаза — и боль хлынет в голову, как вода из прохудившегося кувшина...

Но я всё-таки должен... Кэс! Здесь Кэс! Я должен в этом убедиться, потому что если я ошибаюсь, то... лучше мне и вовсе не приходить в себя... Кэс — это надежда. И жизнь.

Кажется, у меня получилось.

Всё мутное, как на запотевшем стекле. Свет. Фигуры. Две. Запах трав... и крови...

— Кэс, — удается прошептать мне. Только так тихо, что я сам себя не слышу...

— Он что-то сказал! Мэтр, Вы видели?! — воскликнул Кэс.

— Да, кажется... — чьи-то пальцы дотронулись до моей шеи, нащупывая артерию и пульс. — Наверное, на сегодня хватит... Угрозы жизни нет, а много боли — это плохо. Даже если это лечение.

Пусть уж лучше сразу... Всё равно ее не будет больше, чем уже было... Мне нужно лечиться. Я должен выжить!

И тут у меня в голове — ясно-ясно! — прозвучал другой голос. "Я тебя сейчас полечу, ты будешь жить!" "Лант, ты с ума сошел?! Это же больно..."

Рэни! Я вспомнил...

Я ведь решил отдать тебе... всю накопленную боль, всё, что сдерживал и не пускал... чтобы ты жил... хоть немного подольше... Удалось ли мне?

Ты спас меня в Таурге... и сейчас, выходит, тоже? Рэни! Где же он?

— Райан... — шепчу я, но меня не слышат. Не понимают. — Кэс!

— Лант! Лант, ты слышишь меня?! Мэтр, он нас понимает?

— Не знаю... по идее, должен, да... Просто нет сил нормально отвечать. Ничего страшного. Скоро он отдохнет, и вы наговоритесь. Не нужно с этим спешить.

1234