Одновременно с этим зашевелились под покрывалами и другие тела. Первым поднялся мужик лет сорока, выпотрошенный словно куропатка. Оставшиеся внутренности вывалились через дыру в брюхе и упали на покрытую мелким пеплом площадку. Показались двое подростков. Тела настолько изуродованы, что трудно было определить даже их пол. Третий ребенок... оказался и не ребенком вовсе. Это была женщина... без головы...
Впавший в ступор Шторн очнулся, когда мертвец потянулся к девушке. Но прежде чем он успел что-либо предпринять, она сама почувствовала что-то неладное, замолчала на полуслове, резко обернулась, увидела восставшего покойника и пронзительно закричала. Мертвец схватил ее за волосы, но девушке удалось вырваться. Она отпрянула назад, но споткнулась о поленницу дров и растянулась на земле.
Покойники тут же окружили ее со всех сторон.
Шторн вцепился в посох левой рукой, а правой провел так, словно пытался оттолкнуть от себя нечто мерзкое, противное. Плотным воздушным потоком мертвецов отбросило от несчастной певуньи, разметало погребальные костры, сломало несколько стоявших поблизости от площадки деревьев. Шторн подскочил к девушке, помог ей подняться. Бедняжка, дрожа всем телом, с перекошенным от ужаса лицом, прижалась к цанхи, вцепилась в его рубаху мертвой хваткой.
Мертвецов разметало по роще, но убить их повторно оказалось совсем не просто. Один за другим, поднимаясь с земли, они сошлись перед площадкой и поперли всей гурьбой на своего обидчика.
— Не бойся, я не дам тебя в обиду,— спокойно сказал Шторн и спрятал девушку за своей спиной. После чего опустил левую руку на посохе немного ниже, а правой — растопыренными пальцами — несколько раз ударил наотмашь. Такое впечатление, словно по местности прошлись огромной безумно острой невидимой глазу косой. Мертвецы рассыпались на куски, на землю упали порубленные деревья на всем протяжении рощи до самого частокола. И даже на земле остались глубокие борозды, будто бы оставленные плугом. Куски плоти — все что осталось от членов дружной холмской семьи, — продолжали подрагивать в траве, источая жуткое зловоние.
— Уходим отсюда, быстро!— Штрон схватил девушку за руку, но было поздно.
В рощу ворвалась толпа сельчан. Взволнованных людей, одетых во что попало, вооруженных топорами, палками, серпами, вилами, ножами, камнями, становилось все больше. Истошный вопль перепуганной певицы поднял всю деревеньку. Передние ряды замерли, глядя выпученными глазами на то, во что превратилась священная роща, на разоренное кострище, на останки людей, знакомых им не первый год. Сзади напирали отставшие.
— Что здесь произошло?— спросил выступивший вперед трактирщик, обращаясь к Шторну.
— Неупокоенные,— коротко ответил тот, кивнув на куски тел.
— Ты лжешь!— крикнул кто-то из толпы.— Они были чистыми, а деревню охраняют Стражи. Духам ни за что не попасть в священную рощу.
— Кто ты такой?— спросили у цанхи.— Люди, кто он такой? Кто-нибудь знает его? Что он делал в священной роще? Что он тут натворил?
— Это ты их так?— прищурившись спросил Скадер. Кажется, он уже догадался, кто перед ним стоит.
Но прежде чем Шторн успел что-либо ответить, вперед выбился тщедушный мужичок с лицом пропойцы. Он и сейчас был навеселе, а потому особенно возбужден и криклив.
— Это все она, сучка смазливая!— заверещал он, тыча пальцем в сторону прячущейся за спиной Шторна девушки.— Не хотел я об этом говорить, думал отдастся ... э... одумается. Но теперь я не буду молчать. Это она во всем виновата. В прошлом годе видел я, как она оживила мертвую крысу. Думал показалось спьяну, ан нет. Цапнула меня тварь за палец. Так я ее топором, топором. А она все равно убежала. А теперь, видно, решила вернуть своего ненаглядного пастушка.
— Рута?— вопросительно посмотрел на девушку трактирщик, он же староста деревни.— Это правда?
Девушка взглянула на него, словно только что увидела, отчаянно замотала головой... и разрыдалась.
— Да, она это, она!— взвизгнул мозгляк.— На вилы ее, стерву!!!
— Рута...— из толпы выглянул седеющий мужчина с печальными глазами.
— Папа!— надрывно крикнула девушка, но мужчина уже скрылся за спинами впереди стоящих.
— Хватайте ее, люди!— продолжал неистовствовать деревенский юродивый.
Но на пути шагнувшей вперед толпы встал Шторн. Настроен он был решительно.
— Остановитесь!— сказал он зычно и выставил перед собой руку. Толпа замерла, словно наткнулась на невидимую стену.
— А ты чего ее защищаешь?!— оскалился выдавленный вперед мужчина. Судя по комплекции и огромному молоту в руках — деревенский кузнец.— Ты кто такой будешь?
— Да какая разница?!— перебил его деревенский горлопан.— Он с ней за одно. Бей их!!!
Из толпы в голову Шторну вылетел камень. Но цанхи успел вскинуть руку, и булыжник резко остановился. Он провисел в воздухе одно мгновение, после чего упал в траву.
— Цанхи...Он цанхи...— пронеслось по толпе.
— Еще один ублюдок.— Глаза крикуна гневно сверкнули.— Это он уничтожил священную рощу, надругался над памятью наших родных и близких. Бей его, люди!
Многие не хотели связываться с цанхи, остальные же кипели праведным гневом и рвались в бой. В результате с места двинулась вся толпа, заставив Шторна попятиться. Из толпы вылетел еще один камень. Шторн не успел отреагировать, и схватился за онемевшее плечо.
Нерешительность цанхи и полученная рана ободрили сельчан, и они, ощетинившись примитивным оружием, ринулись в атаку.
— Бей нелюдей!!!
Шторн перехватил посох здоровой рукой, взмахнул им и вонзил в землю. В воздухе что-то тонко лопнуло, будто порвалась стальная струна, по ушам нападавших ударило пронзительным писком. Побросав вилы, топоры и палки, они зажали кровоточащие уши, повалились на землю, оглашая рощу душераздирающим криком. Те, кто оказался ближе к выходу, ринулись к воротам и дальше — вглубь деревни.
Рута страдала вместе с остальными. Зажав уши ладонями, она кувыркалась по траве рядом с верещащим горлопаном. Шторн был единственным человеком, которому звук не причинил вреда. Он помог девушке подняться и, поддерживая ее под локоть, повел прочь из рощи. Чтобы добраться до ворот, пришлось обходить ползающих, рвущих траву и царапающих от боли землю сельчан.
В деревне было тихо. Те, кому удалось сбежать из рощи, спрятались в своих домах.
— Ты как, в порядке?— громко спросил Шторн девушку, направляясь к деревенским воротам. Рута перестала биться и покорно плелась следом за цанхи.
— Да... да...— глухо ответила она — совершенно отстраненно.
Шторн заметил в ее волосах гребень, почувствовал исходящую из него Силу.
Вот оно что!
У ворот не было видно ни бесстрашных собак, ни бравых стражников. Створки заперты массивным деревянным бруском. Не останавливаясь, Шторн махнул рукой, и засов сорвало со скоб, отбросило в сторону. Круговым движением кисти руки он распахнул ворота.
Девушка вдруг остановилась.
— Тебе нельзя здесь оставаться,— с сожалением заявил цанхи.
Немного подумав, Рута решительно шагнула к выходу...
Они шли всю ночь, направляясь на юг. В основном молчали. Лишь изредка Шторн задавал вопросы, а она на них отстраненно, но чистосердечно отвечала.
— Ты знала, что ты цанхи?
— Да.
— Давно это у тебя началось?
— Да, еще в детстве... За что? За что мне все это?! Я хочу быть нормальным человеком!!!
— Ты помечена Даром, и с этим ничего не поделаешь. С этим можно и нужно жить. Ты не одна такая. Есть у меня знакомый в Сандоре — Фамор Фрамес. Ему... не повезло так же, как и тебе. У него страшный Дар, страшнее твоего. И ничего — жив-здоров.
В истории Фамора Фрамеса было не все так радужно, как пытался представить Шторн Ганеги, но девушке незачем было об этом знать.
— Кто был... тот парень? Твой возлюбленный?
— Да. Да, я любила его — больше жизни. А в роще... как затмение какое-то нашло. Я не соображала, что я делаю. Я ведь прекрасно понимала, что его уже не вернешь. Мне очень жаль, что так получилось.
— Тебе придется сдерживаться и контролировать свой Дар, если ты не хочешь снова попасть в неприятную историю.
— Нет, больше никогда в жизни. Нет!— вырвав из волос гребень, она швырнула его под ноги, желая растоптать. Но Шторн остановил ее, поднял гребешок с земли, сдул с него пыль и вернул в волосы красавицы.
— Никогда не принимай поспешных решений. Как знать, может быть когда-нибудь тебе еще пригодится этот Дар...
— Тебе есть куда пойти? Я могу укрыть тебя на некоторое время в селе, где живут мои жена и сын.
— Нет, спасибо, я пойду к тетке по материнской линии. Она живет в небольшой деревушке Осорт, что рядом с Вархаром.
Шторн сунул руку в мешок, достал кошелек, вытащил из него пару монет, а остальное отдал девушке.
— Вот, возьми, на первое время хватит.
— Нет, я не могу, я и так перед вами в долгу...
— Бери-бери, до Вархара долгая дорога.
— А вы куда идете?
— В Сандору. Так что до Аскона нам с тобою по пути...
Глава 2
Если я еще и сомневался в том, что оказался в недалеком прошлом, то все сомнения пропали, когда я, выбравшись из заброшенного колодца, расположенного на заднем дворе чьего-то запущенного владения, вышел на площадь Кувена... Впрочем, нет, это все еще была площадь Высокого Столба, а о том, кто такой Кувен, знали лишь немногие жители прибрежного Катлара, пока что не уничтоженного всеразрушающими волнами моря Дитенгаар. И в центре площади на месте памятника будущему предводителю сопротивления могуществу Мастеров все еще стоял черный обелиск, пронзавший небо острой иглой. О том, как он выглядит, я раньше знал лишь по изображению на пимперианском барельефе. А теперь стоял перед ним, видел воочию, прикасался ладонью к его холодной гладкой поверхности.
Потом я шел по городу — невредимому, нетронутому буйством духов. А ведь еще утром Сандора лежала в руинах, и горожане оплакивали родных и близких, ставших жертвами Мастера-Тени и его полчища центальской нечисти. Сейчас же мне навстречу попадались все больше беззаботные, довольные жизнью люди, спешащие по своим делам и даже не подозревающие о том, что очень скоро Варголез с головой окунется в братоубийственную войну.
Я шел не спеша и думал, думал, думал. О том, почему я оказался в прошлом. Было ли это нелепой случайностью? А может в этом каким-то образом был замешан могущественный Аведер Сафери? Не знаю. Думал о Герике, исчезнувшей на моих глазах. Нет, она не умерла. Она еще просто не родилась. И осознание этого меня, хоть и не радовало, но все же утешало. Думал о том, что же мне теперь делать? Мало того, что я оказался в прошлом, так еще и утратил возможность оказаться по ту сторону Центальских ворот. Недоумок Канеж пытался украсть офаран, за что и поплатился. Но и я лишился кристалла, без которого мне не открыть эти проклятые ворота. Что это значит? Снова начинать поиски офарана? Вот только где?
Аведер Сафери! Я вспомнил о том, что мой кристалл прежде находился в его коллекции... Хотя нет. Нет его там еще. Он попадет в руки Сафери спустя некоторое время, после того, как Штрон Ганеги добудет его на Гонготских болотах. А сейчас он находится где-то на северо-западе Кудомского леса, там, где все еще правит Вечное Зло.
Ох, как все это сложно...
А еще я думал о том, какие грандиозные перспективы встают передо мной теперь, когда я оказался в прошлом и своим вмешательством мог изменить будущее... Мог ли?
Давным-давно, в прошлой жизни, я интересовался загадками времени и даже пришел к выводу о том, что изменить будущее НЕВОЗМОЖНО. Раньше это были лишь теоретические прикидки, теперь же, по воле случая, я сам являлся частичкой будущего, оказавшейся в прошлом. Для меня оно — свершившийся факт. Уверен, оно — это будущее — уже занесено в непостижимые анналы великой вселенской книги бытия, а значит, изменить его невозможно.
Что в таком случае произойдет, если я вмешаюсь в привычный ход событий? Думаю, тем самым я создам параллельную ветвь реальности, которая будет мирно сосуществовать с основной.
Да, думаю, что так оно и будет. К тому же я УЖЕ нарушил ход событий. По моей вине в живых остался один из покойников. Гван. И кто знает, к чему это приведет в будущем?
Мы расстались с ним еще у колодца. У меня к нему была масса вопросов, а он спешил избавиться от странного — если не сказать больше! — незнакомца, очень напоминавшего умалишенного.
Ладно. Сам уж как-нибудь разберусь...
Некоторая часть моих запасов, например, меха и фляги с водой, остались в подземелье. Понадобятся — я знал, где их искать. А таскаться с этим барахлом по городу мне не хотелось. Я взял с собой лишь самое необходимое. Оружие снова пришлось укутать в тряпье, потому как я опять оказался в городе, в котором действовал запрет на несанкционированное ношение колюще-режущих предметов больших размеров. Правда, теперь я снова остался без средств к существованию...
Кто же знал, что так получится?
У меня в кошельке позвякивало всего лишь несколько монет, правда, золотых. На первое время хватит. А там видно будет.
Куда я шел? Не знаю, у меня пока что не было определенной цели. Сначала я подумал, что не мешало бы встретиться с Аведером Сафери. Прояснить, так сказать, ситуацию. Но пришлось отказаться от этой затеи. Наше недавнее знакомство ничего хорошего не принесло и привело к тому, что мы имеем на данный момент. А теперь ситуация стала еще более запутанной. Так что... Возможно, мне все-таки придется с ним встретиться, но не сейчас. Потом.
Были у меня ... хм... в будущем и другие знакомые: Винеар, Арсиги, Жагридер. Вот только на этом временном отрезке они меня знать не знали. Да и не факт, что кто-нибудь из них находится сейчас в Сандоре.
Беспрепятственно покинув Верхний Асхонел, я оказался в Нижнем. Кое-что здесь, конечно, измениться за последующие тридцать с лишним лет, но в основном места были легко узнаваемы.
Я не удержался, сходил на Крутую улицу, к дому Герики, перекинулся парой слов с соседями. Они мне указали на сорванца, месившего пыль перед домом. Я улыбнулся: через шестнадцать лет этот ребенок станет отцом Герики...
Забавно...
Потом я спустился с холма и оказался на рыночной площади.
Здесь, как всегда было людно и шумно. Чтобы попасть к торговым рядам, мне пришлось пройтись вдоль лавок, размещенных на первом этаже окружавших площадь домов. Вот тут-то я и заметил первые, совсем не характерные для будущей Сандоры черты.
— А вот кому "Жаркие угольки"?! Налетай, покупай! "Жаркие угольки" Мастера Пинелора! Горят не гаснут, и в доме вашем ясно!
Перед лавкой стоял огромный толстостенный котел, доверху наполненный пышущим жаром углем. Но это были не простые угольки. Жаркие. Я слышал о них... в будущем. Их создавал Мастер-ремесленник Пинелор. Когда-то в прошлом — обычный работяга, пережигавший уголь где-то на задворках Сандоры, а нынче преуспевающий делец, создавший имя и капитал на торговле необыкновенным углем. Его продукция в отличалась большей жароотдачей и не гасла на протяжении нескольких дней. Таким образом горсть "Жарких угольков" заменяла целую поленницу дров, но стоила при этом дешевле. Покровительствуя Пинелору, король Сарэн запретил вырубку Сандорского леса, в котором он охотился, и дела у цанхи пошли еще лучше.
