Джинкс

На глазах у меня проступили слезы гордости от принятого тогда мужественного решения — а ведь мне было всего пятнадцать!

— Господи! — выдохнул кто-то рядом, и я с трудом вернулся на полянку у леса. Рядом с Аннели восхищенно тряс головой тот самый печальный потрепанный парень в костюме. Новые воспоминания теснились в мозгу, словно пытаясь уложиться в аккуратные паллеты. Человеческая психика чертовски пластична. Она умеет выкарабкиваться из таких пропастей, что вам и не снилось. Вот только это не всегда хорошо.

— Поднимитесь, Оскар! — громогласно закричал экстрасенс. Я скрипнул коленями и встал. Тело было как чужое.

Гром аплодисментов. Бежит ко мне, раскинув руки, как в кино, Аннели, светлые волосы парят на неслышном ветру, на лице — недоверчивая радость. На заднем плане играет торжественная музыка, как на телешоу, видны ошеломленные лица зрителей, какие-то смутно знакомые девушки, плачущие от счастья...

— Они встретились! — прокомментировал очевидное Бальзамо. — Случилось чудо! Брат и сестра нашли друг друга!

Сестренка ткнулась лицом мне в грудь, я нырнул носом в ее роскошные волосы... Странно, почему они не рыжие? Ведь я помню ее рыжей...

Помню ли?

— Что-то невероятное! — не сдерживаясь, воскликнул скучный тип, что сидел рядом с Аннели. — Какие способности! Этот человек — настоящий волшебник! До чего же славно у него все получилось!

...И тут, как говорится в известной книге, с глаз моих спала пелена.

Громовые аплодисменты.

— А? — непонимающе сказала Алиса, задирая голову и старательно морща лоб. — Что это было-то, Саш? Что за сеанс одновременного гипноза? Да как убедительно-то... я прямо увидела все эти землетрясения, улочки, аэродром... И ты прямо героем себя вел... то есть не ты, а Оскар этот...

— Позже, Алиска, — сказал я железным голосом, отлепляя девушку от себя. Вот так, значит. Вот так раз. Раз так вот... Сейчас нужно быть очень осторожным, парень. Представь, что ступаешь по тонкому льду, под которым тебя ждут внимательные пираньи. Ты имеешь дело с человеком, способности которого равны твоим или превосходят их. У тебя почему-то получилось выстоять в первый раз, но второй можешь не выплыть. — Стой пока с дурацкой улыбкой, играй роль.

Твердым шагом я подошел к экстрасенсу, сидевшему на крайней лавочке и утиравшему пот с по-ленински высокого лба.

— Весьма вами благодарен, сеньор, — голос у меня был как у типичного Оскара, золотого болвана с рыцарским мечом. — Благодарствую от чистого сердца. Я наконец нашел сестру, которую потерял... много лет назад. Я уже давно утратил всякую надежду...

Будем надеяться, что легкая дезориентация и замороженная мимика — обычное дело для пациентов этого недоброго Айболита.

Сам Айболит, кстати, лыбился устало и чуть напряженно. Непросто ему даются такие штуки, сразу видно.

— Не знаю, как и благодарить...

— Пустое, друг мой, — выдохнул Бальзамо. Напряжение из взгляда ушло, теперь все снова послушно катилось по его рельсам. — Две тысячи евро — и мы в полном расчете. Надеюсь, не в тягость: мне просто нужно немного поправить здоровье.

Серьезно? Все заканчивается вот так просто? Ради дурацких денег, на которые даже машину не купить? Вот так он и работает — маленький мошенник с большими способностями?

Тут мне пришло в голову кое-что. Неужто здесь есть и третий игрок? Пожалуй, Греция еще способна меня удивить.

— Держите, сеньор, — я выгреб из бумажника несколько желтеньких двухсоток и еще что-то мелочью. — Вот, тут восемнадцать сотен: все, что есть. Это самое малое, что я могу для вас сделать теперь. Самое малое!

Сквозь расходящуюся толпу я протолкался обратно к Алисе, вокруг которой уже столпились и хлопотали остальные девчонки.

— Никакой конспирации, — пожурил я их. — По легенде мы же теперь вас знать не знаем, ведать не ведаем. Трогательное воссоединение давно забытых родственников. Наше счастье, что этот парень Бальзамо сейчас влюбленными глазами изучает мои драгоценные купюры и не обращает внимание на жестокий мир вокруг. Его любовь к цветным бумажкам нам на руку.

— Саша, что это было? — строго поинтересовалась Славя. Ее темная челка тревожно топорщилась, словно кусты, за которыми таился снайпер. — Я почувствовала... что-то. Что-то очень сильное!

— Спасибо за исчерпывающую характеристику, Славяна Батьковна! — порадовался я. — Это именно оно: "что-то очень сильное", сокращенно "шточесил"! Звучит как беспощадное средство народной медицины, но сейчас не об этом. Окиньте своими орлиными взглядами это неудавшееся поле боя и найдите мне шустренько эдакого рыцаря унылого образа, дядьку средних лет, в костюме, с усами. Он еще рядом с Анн... тьфу ты, с Алиской рядом сидел.

— Видела его буквально минуту назад, он почти сразу на берег пошел, — доложила Мику.

— Ну замечательно же! План такой: сейчас мы пулей подлетаем к нему, учтивейшим образом призываем поужинать в нашей теплой компании, после чего...

— Для начала тебе стоит рассказать, что только что учудил этот мерзкий итальяшка, что мы чуть было не породнились самым неестественным образом, почему все вдруг пришло в норму, и зачем нам этот второй дяденька, — сказала Алиса. — Я вижу, что ты понимаешь в происходящем больше меня... больше нас всех, а это нечестно.

— Несправедливо, — пискнула Лена.

Я досчитал до одного, внимательно рассмотрел утыканное звездами небо, трижды кашлянул не хуже Федора Шаляпина и сделал лицо, как у мраморного Давида за авторством скульптора Микеланджело. Правда, раньше я всегда думал, что это Аполлон.

— Это был джинксер. Или, как говорят в Одессе, джинксёр. Слышал я про них.

— Джинн... кто?

— Джинксёр.

— А что такое джинк? Ну, который... это.

— О, — сказал я. — Остроумие — это славно. Тебе никогда не говорили, что твое чувство юмора обратно пропорционально твоей же красоте?

— Что? — немедленно вскипятилась Алиса. — Намекаешь, что я некрасивая?

— И прямо пропорционально уму, — добавила безжалостная Славя, доброжелательно улыбаясь накрашенными без меры губками. — Правда, чаще встречается термин "отбойник" или "мастер сглаза". В общем, это человек, которому патологически не везет.

— Не совсем так, — я помахал перед курносым носиком Славяны скрюченным пальцем. Народ вокруг начинал потихоньку расходиться, поэтому требовалось категорически поспешать. — Это человек, у которого всегда получается нечто противоположное желаемому. Скажет он "хоть бы дождь пошел!" — и устанавливается адская жара, которой не припоминают старожилы. А если захочется, скажем, жары...

— Наступает слякоть, — закончила Лена. Ей, нашему вечному и прекрасному меланхолику, эта концепция была, видимо, особенно близка. — Или снег идет.

— Или землетрясение, — внесла свою лепту Алиса. — То есть как мы, только наоборот. А кстати, как нас тогда назвать, которые что хотят, то и получают? Или, скажем, этого твоего Дона Бальзамо?

— В той книжке, что я читала, их называли "топорами", — сказала Славя. — Вроде как прорубают дорогу к своим желаниям, поэтому.

— И что, там... в этой твоей книге... они между собой воевали?

— В основном даже не подозревали и существовании друг друга. Воспринимали проявления своей силы за естественную удачу... или неудачу.

— Вот как тут! — хищно ощерилась Алиса. — Экстрасенс-то нас уже почти убедил в идиотской легенде про потеряшек... А тут этот неприметный мужичок, значит...

— Да, завопил "ни черта себе, как у него здорово получается!", или что-то вроде того, и...

— Испортил малину этому пухлому упырю. И до кучи спас нас, оставив теми, кто мы есть. Ты прав, Саш. Свой ужин в компании нас, таких красивых, он заслужил.

— И еще скромных, — пробормотал я, отходя от этого безумного сборища богинь и амазонок.

* * *

— Вот чего я не пойму, Саша, — сказала Мику, звонким голоском прерывая слаженное чавканье дюжины челюстей, — так это зачем ты в шикарном ресторане посреди Греции заказываешь азиатские блюда? "Момо" это твое...

— Исторически оно скорее тибетское, — сказал я, облизываясь сытым тигром. — А причины особой нет. Как не было ее у греческого владельца этого ресторана, стоящего посреди полуострова Пелопоннес, называть свое детище английским именем "Паркерз". Вот пусть теперь и расплачивается за космополитизм.

Разговор за отдельным столиком происходил, как легко догадаться, в упомянутом элитном ресторане, на просторной веранде, выходящей как раз на берег моря. То есть залива, конечно — километрах в тридцати виднелись черные вечерние вершины Беотии — Парнас, Геликон, еще что-то... У дверей дежурили предупредительные официанты: они получили твердый, как алмаз, намек, что с чаевыми проблем не будет.

— Расплачиваться-то будем как раз мы, — уместно заметила Алиса. Она выбрала себе какой-то чахлый салат и энергично занималась сейчас им. — А еще точнее — ты.

— Деньги — мусор, — сказал я снобским голосом. — А вот ты со своим вегетарианским вкусом и закосом под ЗОЖ сейчас откровенно палишься. Спрайт, который ты, то ли рыжая, то ли нет, то ли сестра, то ли любовница, сейчас увлеченно хлещешь, не очень хорошо сочетается со всей этой зеленью с южных склонов Олимпа, сыром пармезан и прочим.

— Со спрайтом, как с майонезом, все становится вкуснее, — заявила рыжая не-сестра, опустошая очередной стакан. — А у них тут, как в американских ресторанах, "бесконечный рефилл", так что и вовсе грех жаловаться. Кстати, как тебе это аутентичное тибетское "момо"?

— Отчасти похоже на пельмешки, — сказал я, закидывая сметаной вторую порцию, томно вздыхающую в бамбуковой пароварке. На кухне повара-титаны, изнемогая, сражались с кипятком и пламенем, готовя третью, завершающую. — Только значительно вкуснее. Травки тут разные, телятинка нежная...

— В следующий раз, как окажемся в Москве, нужно будет завалиться в "Хату номер пять", — мечтательно сказала Алиса. — И будем баловать себя шотами — по десятку на человека! Там набухаться в хлам можно реально намного дешевле, чем где-либо еще. А еще картошка фри вкусная.

— Особенно после десяти шотов, — подтвердила Славя. Она прятала саркастическую улыбку под темной челкой и казалась строгим представителем Галактической Империи на разухабистом ужине повстанцев.

— Кстати, о шотах, — сказал я, решительно отодвигая пароварку. Вокруг, если не считать серебристого позвякивания близких волн и шороха падающих в отдалении звезд, стояла почти полная тишина. — Хотя нет, не о них. Господа, я собрал вас здесь, чтобы мы могли вдоволь поговорить с господином Конрадом Божичем, нашим недавним спасителем и урожденным джинксером, прошу любить и жаловать!

Я царским жестом указал на другой край стола, где тихо и незаметно разбирался с порцией куриного филе в панировке, плавающей среди целого озера сырного соуса, случайный сосед Алиски на представлении мерзавца Бальзамо. Он поднял взгляд от тарелки, смущенно улыбнулся нам и близоруко заморгал.

— Интересно, почему мы про него раньше не вспомнили? — задумчиво сказала Славя. — А! Ну да, ему же наверняка хотелось почувствовать себя в центре внимания, поэтому-то и получилось в результате ровным счетом наоборот. Понятно.

— Мне — не очень, — мягко сказал Божич. У него был угловатый балканский акцент, а длинные курчавые волосы делали его похожим на какого-то советского полковника в фантазиях режиссеров фильмов категории "б". Владимир Ученко, кошмарный похититель ядерных боеголовок, наездник на подводных лодках! Примерно так. — Честно говоря, причина вашего... интереса ко мне — до сих пор загадка.

Я скривил рот на манер античной трагической маски. Официант, наверняка подсчитывая в уме грядущие богатства, рванулся ко мне, как голодная птица.

— Он не знает, — сказала Лена. — Не догадывается!

— "Хот джинджер!" — сказал я. — Извиняюсь, девчонки, это я не вам: это я официанту. Имею желание употребить этилового спирта — непростая задача выдалась нам нынче; а ведь ночь только начинается! Есть мнение, она будет небезынтересной!

— Да у нас каждый следующий день интереснее другого, — сказала Алиска, капризно кривя пухлые губки. — Так и задумаешься — неужели через месяц-другой мы будем воевать с пришельцами из иных миров?

— Всенепременно! — решительно заключил я. — Причем они, скорее всего, будут женского пола — такое имею ощущение! И кстати, что-то я не слышу стонов и возражений по поводу этих блестящих перспектив? Ну, кроме твоих. Что, может, устроим по этому поводу всенародный плебисцит?

Наступившую тишину разрезал отчетливый скрип мозговых шестеренок. Я пытался сообразить, правильно ли употребил слово "плебисцит".

— Единогласно. Тогда вопрос к уважаемому господину Божичу: неужели за всю вашу наверняка интересную и полную невероятных авантюр жизнь не случалось ничего... подобного? Необычного? Выходящего за рамки?

Пепельного окраса серб, похожий, как и многие сербы, на пьющего вторую неделю русского, нахмурил лохматые брови.

— Помилуйте, Александр! История моей жизни скучна, словно вы купили ее в этом своем сельском магазине — как он называется, "сельпо"? Я бывал в России, давно, правда...

— Сам факт, конечно, не тянет на подвиг, — сказал я. — Но что-то героическое в нем все-таки есть. А кроме России, вы, как минимум, посетили еще и Грецию — колыбель цивилизации и дом всемогущих богов — да продлит их дни сладкозвучный Орфей!

— Очень недорогая и доступная практически каждому опция, — вздохнул Божич, не обратив внимания на мой приступ полезного безумия. — Сербия и Греция — соседи, мы очень похожи: бедные, страдающие... но все равно жизнерадостные.

— Не такие уж греки и бедные, — сказала Лена, вступая в разговор и смущаясь от этого больше обычного. — Вон, в заливе, сколько красивых яхт и лодок...

Подскочил официант, выдал мне гигантский стакан, в котором можно было бы устроить джакузи для Лены и Слави. Или нет, для Лены и Мику — она все-таки более худенькая. Я на полминуты присосался к напитку: бурбон "с верхней полки", мед, имбирь или имбирный сироп, лимонный сок — а недурно на вкус, честное слово! Надо бы почаще приобщаться к эдаким полезным достижениям пытливой человеческой цивилизации.

— И у вас, значит, — сказал я, отдышавшись и утирая пот, — никогда не возникало подозрения: отчего это вокруг меня происходит столько дерьма, да и в целом не везет как-то по жизни...

Это выглядело как электрический разряд, будто я был глуповатым домохозяином, сослепу ткнувшим ключом в щиток и получившим мгновенную ответку на три метра до ближайшей двери. Что-то такое промелькнуло в глазах у серба.

— Ваши слова оскорбительны, — тихо сказал он, кашлянув. — Но правдивы. Судьба всю жизнь словно смеется надо мной... Я всегда старался смотреть на вещи весело, с оптимизмом, относиться к людям хорошо, поддерживать позитивный тонус. Но получалось всегда наоборот. Получалось только плохое.

Мы переглянулись. За столиками вокруг продолжало царить сдержанное кредитоспособное веселье, в море ходили редкие асимметричные волны от лодок, на темном небе мигал габаритами, судя по звуку, вертолет. А рядом с нами сидел поникший немолодой человек с тенью на простом печальном лице. Человек, чья вина только в том, что он не может, не умеет получать желаемого. Словно перед его носом кто-то опустил прозрачную, но непреодолимую стену.