Баловень судьбы (второе продолжение)

Тут занавес стал раздвигаться, а ведущий поспешил уйти со сцены, которая изобразила внутренность гостиной в доме сельского сквайра. В кресле зрители увидели хозяина лет шестидесяти, а перед ним женщину ему под стать с вызывающим выраженьем на лице, которая начала говорить:

— До чего вы упрямы, мистер Хардкасл! Кроме нас во всей Англии нет никого, кто не ездил бы изредка в Лондон стереть с себя ржавчину! Наши соседки мисс Хогс и миссис Грисби трутся там каждую зиму по месяцу и наводят на себя лоск!

Воистину! — взревывает мистер Хардкасл. — Трутся они там по месяцу, а набираются тщеславия и жеманства на целый год! В мое время столичные сумасбродства ползли к нам как улитка, а нынче летят быстрее дилижанса!

— Осточертели вы мне с воспоминаньями про то время! В итоге мы живем в старой развалине, которая смахивает на гостиницу — с той разницей, что никто в нее не заезжает!

— Но Дороти, вспомните: это было время, когда мы встретились и полюбили друг друга! Четверть века назад!

— Вечно вы меня старите, мистер Хардкасл! Мне было всего двадцать, когда я родила Тони от мистера Ламкина. Прибавьте к двадцати двадцать — сколько получится?

— Сейчас посчитаем: к двадцати прибавить двадцать.... Ровно пятьдесят семь лет.

— Ложь, ложь! Тони еще не достиг сознательного возраста!

— И никогда не достигнет с теми мизерными знаниями, что он у вас получил.

— Это неважно. Ламкин оставил ему приличное состояние. На полторы тысячи фунтов в год он сумеет прожить и с теми знаниями.

— Его знаний хватает лишь на всевозможные проделки и озорство.

— Таков уж его нрав. Зато согласитесь, мой дорогой, у мальчика есть чувство юмора.

— Если прибивать к полу башмаки лакея, подражать в любой час суток иерихонской трубе и щекотать служанок почитается смешным, то да, юмор у него есть.

(За сценой раздается рев трубы).

— А вот и ваше любимое произведение, — с ехидцей говорит мистер Хардкасл.

В комнату, ухмыляясь, входит молодой повеса в верхней одежде и манит к себе мать.

— Тони, радость моя, куда это ты собрался?

— Меня ждут в деревне, в "Трех голубях".

— Так я и думал, — вмешивается мистер Хардкасл. — Трактир, давно насиженное местечко.

— Но Тони, — тревожится мать, — Подумай, в каком низком обществе ты проводишь время!

— Не такое уж и низкое: сборщик налогов Дик Маггинз, коновал Джек Слэнг, шарманщик Аминадаб и жонглер Том Твист. Все парни при деле, с откровенными бездельниками и пьяницами я не вожусь. Но ма, мне нужно немного денежек....

В общем, пьеса в исполнении артистов Королевского театра Лондона вполне увлекла Антона Вербицкого, побывавшего во многих московских театрах и видевшего различные изыски: от Виктюка до Богомолова. Здешние артисты глубоко вжились в свои роли и буквально жили на сцене, заставляя поверить в реальность происходящего и своих зрителей — несмотря на глубокую социальную разницу между ними.

А в пьесе тем временем появились очень взыскательные к мужчинам юная Кэт и Нэвилл (племянница миссис Хардкасл), ожидающие приезда лондонцев Марло и Гастинга (первая — незнакомого ей жениха, а вторая — тоже жениха, но вполне знакомого), Тони же встретил лондонцев в трактире и направил их в свой дом, выдав его за гостиницу, а мистера Хардкасла — за ее управляющего, выживающего из ума. Истинные джентльмены Марло и Гастинг повели себя в "гостинице" по-хозяйски, чему хозяин стал очень удивляться, но терпеть в силу старинных законов гостеприимства.

Случайно Гастинг встречает мисс Нэвилл, удивляется ее появлению в гостинице и радуется, но его подруга открывает ему глаза. Тотчас они соглашаются, что мистеру Марло открывать глаза нельзя, ибо у него есть две особенности: быть развязным с дамами полусвета и очень смущаться в присутствии порядочных дам. С открытыми глазами он точно убежит от смущенья в Лондон и тогда крах ожидает и Гастинга с Нэвилл. Оба они поддерживают Марло в убеждении, что они находятся в гостинице, в которую вот-вот зайдет Кэт.

Когда она входит в дом, то Нэвилл сводит ее с Марло, тот мнется и мекает, не поднимая глаз и все более раздражая Кэт, и она покидает его. Нэвилл рассказывает ей, что Марло принимает ее дом за гостиницу, а отец твердит о бесцеремонности с ним этого Марло. Тогда Кэт прикидывается буфетчицей, попадается ему на глаза, и этот джентльмен по привычке начинает заигрывать с такой милочкой и, конечно, лапать. Она вырывается за счет того, что ее платье остается в руках наглеца, и бежит к двери в одной короткой сорочке, сверкая голыми ногами и руками. То есть происходит первое из обещанных молвой женских обнажений, которое зрители-мужчины встречают лавиной аплодисментов.

Кэт теперь понимает, что его стеснительность с ней в качестве дамы можно и нужно преодолеть. Отец собрался уже указать горе-зятю на дверь, но дочь его притормозила, пообещав, что Марло под ее руководством исправится. Тем временем Гастинг и Нэвилл, до совершеннолетия которой еще долгих три года, собираются устроить побег с последующим браком. Но драгоценности Нэвилл (все ее состояние) хранятся в шкатулке у миссис Хардкасл, а их хотелось бы прихватить. Тони, которого мать прочит женить на Нэвилл, а ему этого страсть как не хочется, решает им помочь, выкрадывает шкатулку и передает Гастингу. Тот просит Марло положить драгоценности в его карету, а Марло решает, что в сейфе у хозяйки гостиницы они будут сохраннее — круг замкнулся.

Миссис Хардкасл гневается на свою племянницу и решает отвезти ее этим же вечером под опеку старой родственницы, взяв в качестве верхового сопровождающего Тони. Гастинг впадает в депрессию, но Тони делает ему успокаивающий знак и отбывает с матерью. Тем временем в доме появляется отец Марло и ошибка его сына выясняется. Тот просит прощения у мистера Хардкасла и оба старых приятеля начинают сватать ему Кэт. Но Марло уперся: дочь Хардкасла он толком не разглядел, зато очень пленился его бедной родственницей. Ему эту родственницу присылают, и она вволю над ним измывается, в то время как их отцы сидят за ширмой.

В это время Тони, который кружил вокруг усадьбы несколько часов, появляется внезапно перед Гастингом и зовет его в парк, к пруду, в который он загнал карету с матерью и ее племянницей. Нэвилл, полагая, что ее никто не видит, снимает платье и тоже в рубашке бредет по воде, внезапно падает, а когда выходит на берег, на нее падает луч прожектора и вся ее фигура под мокрой рубашкой оказывается видна зрителям. Зал опять разражается аплодисментами, а Нэвилл бежит к кустам, где ее хватает в объятья Гастинг.

Миссис Гастинг платье снять не решается и бредет к берегу в нем. При этом она не узнает своего парка, а подбежавший Тони уверяет, что они находятся в Разбойничьей пустоши. Тут в парк приходит Хардкасл, которого жена с испугу принимает за разбойника и предлагает ему в обмен на жизнь деньги, часы и, в конце концов, саму себя. Муж ее образумливает и тут мать обрушивается с криками на беспутного сына.

Наконец, наступает финал, в котором две пары молодых обретают счастье, а Тони узнает, что он уже три месяца является совершеннолетним и тоже радостно хохочет. Все удаляются, и мистер и миссис Хардкасл остаются одни.

— Вот и остались мы с тобой одни, моя старая Дороти, — умиленно говорит муж.

Но тут его жена встает разгневанно с кресла и, говоря: "Сколько же ты будешь считать меня старухой!", срывает с себя платье и остается полностью обнаженной перед залом, который только сейчас осознает, как еще хороша эта взрослая женщина. Мужчины взрываются аплодисментами, а занавес начинает медленно сходиться, оставляя во все более сужающейся щели прекрасную в своей наготе актрису.

Глава сорок шестая. Встреча с мисс Кортни.

Находясь под впечатлением от спектакля, Антон спускался по лестнице из амфитеатра, чуть отстав от временных приятелей, и вдруг ему навстречу из ложи вышла дочь Элизабет Кортни (в шикарном темно-синем бархатном пальто и шляпке с перьями павлина) и взглянула на него в упор. Он машинально поклонился (как и в первый раз!), тоже посмотрел ей в глаза (с восхищеньем, что там говорить!) и, отвернувшись, продолжил было путь, но был схвачен за плечо мужской рукой. Стряхнув эту руку, Антон резко повернулся и увидел того самого франта, взирающего на него с бешенством.

— Кто это? — вдруг грубо спросил франт у мисс Кортни. — Твой предыдущий дайвер (исследователь глубин, а на сленге ебарь)?

— Я не знаю, — пробормотала девушка, краснея.

— Зато он тебя знает! — вскричал франт, схватил ее за подбородок и вздернул его вверх.

Этого Антон стерпеть уже не мог: крепко схватил наглеца пальцами за нос и потянул в сторону от девушки. Тот взвыл, вырвался из захвата и нанес почти вслепую опасный свинг справа. Но Антон был уже начеку, легко уклонился от удара и, когда наглец чуть провалился вперед, нанес ему основанием левой ладони встречный удар снизу вверх под переносицу, отправляя в аут. После чего встряхнул рукой, компенсируя последствия удара, повернулся к растерянной девушке и спросил:

— Вы, мисс Кортни, приехали сюда в собственной карете?

— Нет,— скорбно ответила дева.

— Тогда позвольте мне побеспокоиться о доставке Вас домой?

— А что будет с Верноном?

-Этот грубиян полежит, придет в себя и, надеюсь, забудет о знакомстве с Вами.

— Для чего Вы вмешались, сэр? — горько спросила мисс Кортни, спускаясь рядом с Антоном по лестнице.

— Он не достоин Вас, мисс, — твердо заявил Антон. — И вряд ли будет достоин любой другой леди.

— Он сын барона Вернона и уверял, что мечтает сделать меня своей женой....

— Быть женой подлеца — несчастная доля. Вы же так прекрасны, что женихи для Вас тотчас сыщутся.

— А Вы разве не подлец? — повернулась к нему девушка. — Спите без зазрения совести с моей матерью!

— Элизабет Кортни так решила, и мне ее было не переубедить.

Тем временем они вышли на улицу, где Антона поджидали Генри, Джордж и Винс, но он махнул им рукой (в ответ на удивленно поднятые брови) и пошел дальше, к подъехавшим к театру каретам.

— Вы помните карету Вернона? — спросил он у мисс Кортни.

— Да, вон та, с баронскими вензелями. Кучера зовут Бердок.

— Подойду к нему: вдруг он согласится отвезти Вас домой?

— Без сына барона? Это невозможно.

— Все же я попробую, а Вы подождите здесь. Кэбы, увы, в Лондоне пока не появились, а наемные кареты весьма редки, — сказал не вполне понятно французский дипломат (справлялась доченька у матери об утреннем госте, справлялась).

Подойдя к указанной карете, Антон изобразил голосом пьяного и сказал:

— Эй, кочмэн, довези меня до дому, плачу шиллинг!

— Пошел прочь, пьянь, — лениво сказал кучер.

— Тогда за два шиллинга, слышь?

— Отвали, я сказал, а то кнутом перетяну! — сказал грозно кучер и свесился немного вниз, чтобы осмотреть наглого мистера. И тотчас свалился на подставленное плечо Антона, получив в лоб нунчаками. Антон же засунул кучера внутрь кареты за сиденье, связал его для верности шнурком (в кармане редингота чего только не имелось!), вылез наружу и поманил даму к себе. Подсаживая ее в карету, он сказал извиняющимся тоном:

— Простите меня за Вашего невольного спутника. Но не оставлять же его здесь, без своего экипажа....

После чего влез на козлы, взял вожжи и кнут и щелкнул им по спинам застоявшихся коней. Те вздрогнули и повлекли карету по направленью к Стренду.

Добравшись без приключений на Честер-стрит, Антон помог мисс Кортни выйти из кареты, подвел ее к крыльцу дома и спросил:

— Ну что кучер, очнулся?

— Да, — сказала девушка и передернулась от отвращения. — Он так стал ругаться!

— Но видеть он Вас не мог? Вы с ним не говорили?

— Нет, нет.

— Ну и хорошо, — заключил Антон. — Спокойной ночи, мисс Кортни.

После этого он вновь влез на козлы, доехал по переплетенью улиц до Темзы, достал нож и перерезал шнурок на руках у кучера. Тот лежал в темноте во время этой операции тихо-тихо, и даже когда Антон отходил от кареты, он не услышал вслед ругани.

Глава сорок седьмая. Досада миссис Кортни

В следующую среду Антон появился в обеденный час в доме миссис Кортни, держа в руках горшочек с цветущей пурпурной орхидеей.

— Какая прелесть, — восхитилась Элизабет. — Это же орхидея! Я видела их только в оранжерее герцога Девоншира! Но ведь они очень дорого стоят! Где Вы ее взяли, Антуан?

— Случайно повезло, — улыбнулся Антон. — Потолкался в тавернах Ист-Энда и авансировал одного похмельного морячка, чей корабль только что пришел из Вест-Индии.

— Так он что, продал Вам этот цветок за гинею?

— За 50 гиней, май дарлинг.

— Боже мой! Выбросить такие деньги! Впрочем, мне будет теперь чем похвастать перед знакомыми дамами. Вы душка, Антуан!

И виконтесса Кортни изволила подставить губки излишне галантному французу, вероятно, думая про себя: "Лучше бы ты мне подарил эти гинеи!"

Во время обеда Элизабет сочла нужным поблагодарить мсье Фонтанэ за помощь, оказанную ее Фрэнсис — но при этом так скривила губы, что не нужно было умения читать мысли для осознания подтекста: "На кой черт ты влез туда, куда было не надо!". Тем не менее, после обеда они оказались в постели, где дама стала отдаваться с натуральным ожесточением и, наконец, свалилась с мощного мужского тела, сказав:

— Ты натуральный сон оф бич (сукин сын), Фонтанэ, и я сегодня хотела заездить тебя до изнеможения — но изнемогла сама. Скажи, в чем секрет твоей мужской силы?

— Люблю я это дело, — изрек Антон, хитро улыбаясь и вспоминая известный анекдот из своего времени. И вдруг спросил:

— Имя Френсис дано неспроста? Она, что, дочь де Флери?

— Не тяни свои грабли к моей дочери! — взъярилась миссис Кортни. — Что за поганцы вы, французы! Мало вам интрижки с дамой, дай еще огулять ее дочь! И та тоже хороша: принялась выпытывать у меня сведенья о "том мсье, из театра". Прокляну обоих!

— Но как Вы не побоялись дать такое имя при муже? — гнул свое Антон.

— Он утонул во время моей беременности, вот я и решилась, — нехотя ответила Элизабет.

— И не побоялись будущих сплетен?

Тут Элизабет посмотрела на любовника снисходительно и сказала:

— Вы еще молоды, Антуан, и не знаете, что сплетни необходимы светской даме. Ко мне приглашения погостить посыпались градом, а претенденты в любовники дрались и на дуэлях и на кулаках! Даже принц Уэльский стал поглядывать в мою сторону и однажды пригласил на контрданс! Впрочем, в ту пору его интересовали, в основном, актрисы. Зато теперь он без ума от леди Джерси, которая как раз мне ровесница и даже пять лет как бабушка. И что он в ней нашел? Надо будет ее Вам показать, чтобы Вы нас сравнили....

— Но мне нет хода в Бэкингемский дворец, — напомнил Антон. — Ибо я вовсе не дворянин.

— А театры на что? Она ходит туда как всякая любопытная и жадная до развлечений женщина. Обычно со своим мужем, но иногда бывает в кругу принца и его клевретов. Обещаю подгадать ее следующее посещение Друри-лейн или Ковент-Гардена и явиться туда с Вами.

— Ни в коем случае, Элизабет, — строго сказал Антон. — Мне нельзя афишировать знакомство с Вами.