— Я уже успел познакомиться с его родителями. И все равно, у меня такое чувство, что даже Барсик знает о нем больше, чем я, не говоря уже о тебе, — мерцающий бросил на меня взволнованный взгляд. И я счел за лучшее пока не уточнять, действительно ли он теперь тоже называет Барсима Барсиком, как прозвал светлого командора Андрей.
— И как они тебе? — осторожно спросил я, подозревая, что реакция мерцающего на мой рассказ о прошлом нашего психолога может быть более чем непредсказуемой. Ирирган — мерцающий. Всем известно, какими вспыльчивыми и резкими они могут быть.
— Отвратительно, — почти прошипел он и сразу же добавил. — Не понимаю, как Андрей может их любить.
— Но он любит, правда?
Ирирган быстро кивнул, снова глядя в пол перед собой.
— В этом мире многие дети, лишенные нормальной родительской любви и ласки, вместо того, чтобы ожесточиться и возненавидеть нерадивых родителей, напротив, всей душой тянутся к тем, кто не хочет или просто не способен им её дать.
— О чем ты? — Ирирган вскинул голову и впился в мое лицо цепким взглядом.
Положив подбородок на переплетенные перед лицом пальцы, я вздохнул и мягко попытался объяснить так, чтобы по возможности сгладить его реакцию.
— Его нервная система на самом деле может быть нестабильна. Думаю, сегодняшний обморок, — я ведь правильно понял, он у вас на глазах сознание потерял? — дождавшись кивка, я продолжил, — Так вот, в нем нет ничего случайного. Во-первых, скорей всего, до этого он уже испытывал небольшой дискомфорт в определенных ситуациях, — я с вопросом посмотрел на своего секретаря. То, что он сказал мне на это, надолго повергло меня в шок.
— О, да. Когда на нас напали, и ему пришлось взять управление в свои руки. Когда мирил командоров и помогал им разобраться в собственных чувствах друг к другу. Когда возился с коммандос, которые решили начистить друг другу лица только за то, что Барсик провел ночь в комнате Мурки. А потом еще футбол и Вини со своими глупыми шуточками, из-за которых Иля его чуть на лоскутки не порвала...
Повисла неловкая пауза. Похоже, я все же немного староват для таких потрясений и новостей.
— Ирирган, ты ведь не хочешь сказать, что все это он успел за какие-то три недели?
— Хочу. И, если можно, лучше называй меня Ир. Без мерцания мое имя Ириргавирус, но с Иром я уже как-то свыкся, — он улыбнулся мне, и я понял, что впервые вижу его неподдельно искреннюю улыбку.
Я, наконец, узнал его, своего бессметного секретаря, без которого я все это время был как без рук. Улыбаясь в ответ, я пообещал себе сразу же после общения с Иром и Андреем найти командоров и обо всем их как следует расспросить.
Но улыбка быстро сползла с лица мерцающего. Он посерьезнел и уточнил:
— Так что там 'во-вторых'?
Помедлив, я принялся рассказывать то, что успел узнать.
— А, во-вторых, ему двадцать три и он учится на последнем, старшем курсе. Всего цикл обучения составляет пять лет, школу они заканчивают в среднем в шестнадцать-семнадцать... — я снова посмотрел на Ира, но быстро понял, что истинный возраст нашего психолога для него не новость. Очень интересно.
— Куда-то пропадают два года, так? — спросил он меня, наткнулся на мой взгляд и, подозрительно потупившись, отвел глаза. — Я только два дня назад узнал. Еще даже колокольчикам не говорил. Не представляю, что сделает Иля, когда узнает, что Андрей умирает и ничего с этим делать не хочет. Он прямо отказался как-либо продлевать свою жизнь ради нас. Но ведь тогда он даже на выпускном у колокольчиков побывать не сможет!
— Тебя это так волнует? — осторожно уточнил я у него.
— А тебя нет? — тут же довольно резко бросил он. Да, его волновало. И очень сильно.
— Уже нет, — обронил я и внимательно на него посмотрел.
Ир насторожился.
— Ты... что-то сделал?
— Экспериментальная технология протыкания пространства-времени. Не был бы ты на ножах с Лучистым, мог бы узнать массу полезного. Он талантлив, как бы не был тебе неприятен в плане личных качеств.
— Он собирался силой меня поцеловать, только затем, чтобы убедиться, что я — это я! — воскликнул Ир негодующе.
— Да. А в итоге тебя поцеловал Андрей. Но, судя по всему, твое мерцание было совсем не против.
— Я и сам теперь совсем не против, если он меня поцелует, — вдруг огорошил меня мой секретарь и, резко встав, отошел к окну.
Встал ко мне спиной. Если бы он все еще был эльфом, уши бы у него покраснели, но нет, судя по всему, у мерцающих смущение было схоже с человеческим, поэтому он таким нехитрым способом попытался спрятать от меня свои пылающие щеки. Мальчишка! Но я не ожидал от него такого, совсем не ожидал. Ведь мне было прекрасно известно, как свысока он смотрел на женщин, не говоря уж о мужчинах, в которых всегда видел потенциальных соперников и не упускал случая принизить всеми доступными ему способами. Поэтому они так и не смогли сойтись с Лучистым, несмотря на то, что я возлагал большие надежды на их плодотворный тандем. Оба были гениальны в своих областях, но так и не захотели научиться работать вместе.
— Ир — это не смертельно, как мне кажется.
— А мне кажется, ты подобные отношения никогда не одобрял.
— Разумеется. Мне еще не хватало, чтобы наши студенты раньше времени узнали об этой стороне жизни.
— Не успев завести потомство, так? — он глянул на меня через плечо.
— Ирирган?
Мерцающий снова отвернулся к окну.
— Значит, Андрей угадал. Но ты, похоже, не учел, что у темных такие связи в порядке вещей. Они вообще предпочитают любить существ одного с ними пола.
— У них другое отношение к семье и браку. Несмотря на всю свою любовь, они не забывают о потомстве.
— Это да, — Ир вздохнул. — Командоры теперь вместе. Судя по всему, тебе еще никто не донес сию новость.
— В том самом смысле вместе?
— Да.
— И Андрей, как я понимаю, им в этом поспособствовал?
— Они счастливы. Только ты прав. У Мурки взрослая дочь и, вполне возможно, есть еще дети, а Барсик... — он запнулся, вздохнул, махнул рукой. — В общем, ты понимаешь.
— Понимаю и еще поговорю с ними. Но мы, как мне казалось, говорим с тобой об Андрее.
— Да, продолжай, — бросил мне секретарь.
Я мог бы осадить его за этот повелительный тон, но не стал, осознав, что мой славный мальчик весь на нервах. Будь он моим сыном — я бы обнял его, но теперь я даже не уверен, что он сирота, как значилось в его документах при поступлении. Почему-то эта мысль меня огорчает, хотя должна бы радовать. Ведь тогда он знал тепло семейного очага, а не провел детские годы в одиночестве и отчаянии.
Поэтому я остался сидеть на своем стуле.
— Они пробовали его лечить.
— Кто? — он недоуменно посмотрел на меня через плечо.
Пришлось покачать головой и пояснить во всех подробностях.
— Андрей в последнем, одиннадцатом классе был серьезно увлечен одним мужчиной. Тот был намного старше его. Поэтому, когда его собственный отец, узнав об их связи, попытался выкинуть его на улицу, он объявил, что уйдет жить к своему старшему любовнику. Тогда вмешались бабушка и мама. Андрея поселили тут, в квартире бабушки. Она тоже жила вместе с ним и под её неуемным присмотром Андрей жил почти год. При этом, после окончания школы из-за нервотрепки с родителями он, будучи достаточно умненьким, пропустил вступительные экзамены в ВУЗ — высшее учебное заведение, и ушел в колледж — в их стране это средняя ступень образования между школой и университетом. Но нормально доучиться и получить диплом ему не дали. Он все еще назло всем встречался с тем мужчиной, когда родители решили, что это болезнь и её нужно лечить. Нашли какого-то шарлатана, называющего себя доктором и без зазрения совести зарабатывающего на этом. В их мире подобное случается сплошь и рядом. Вообще, это очень жестокий и циничный мир. В общем, опуская подробности, из-за его лечения мальчик впал в кому на месяц. Очнулся, с горем пополам получил диплом и все же поступил в тот вуз, в который хотел. Этой отдельной квартирой родители от него откупились, заглушая собственное чувство вины.
Я ждал взрыв, ведь Ир был мерцающим. Но его не последовало. Мой секретарь все так же неподвижно стоял у окна. Вот только, когда он заговорил, мне по-настоящему стало его жалко. Я ведь со всем моим опытом спокойно пережил все это, но ему, с его, как мне хотелось бы верить, благородными понятиями о чести и совести, было очень нелегко смириться с такой историей жизни Андрея.
— Я знаю, что говорят о моем народе. Не скажу, что все это неправда. Зерна истины среди слухов есть, и их немало. Но... — он резко повернулся ко мне, завел руки за спину и уперся ими в подоконник. В глазах его плескалась неподдельная боль. — У нас нет ничего более ценного, чем наши дети. Я уже рассказывал и командорам и остальным... У нас, как бы вам всем не хотелось верить в другое, нет своего государства. Мы живем среди вас, притворяясь вами. Так интереснее. Да и привыкли мы так жить. Но, если у кого-то появляется возможность родить ребенка, они бросают все и уезжают в Чащу Лис. Спокойное, хорошо охраняемое и скрытое от внешнего мира место. Там рождаются дети, там они воспитываются до определенного возраста, пока не научатся правильно мерцать. Только тогда семья возвращается к своим мерцаниям и переезжают туда же, откуда они уехали. Только теперь с ними возвращается из длительного отпуска подросший ребенок. Как правило, внешне не старше двадцати пяти лет.
— Но на самом деле они старше?
— Да. Но я не о том сейчас. Понимаешь... — он запнулся, потом продолжил. — Детей холят и лелеют, так как всегда есть опасность того, что их первые мерцания окажутся неправильными и полностью поглотят саму их суть. Мы можем в мерцании обрести любую магию, но на самом деле наша стихия — вода. Мы такие же изменчивые, как она, с легкостью принимающая форму сосуда, в которую её налили. Но от изменения формы она не меняет своей сущности. Маленькие мерцающие эту сущность по недомыслию изменить могут. И в Чаще Лис есть место, где целую вечность в отдельных камерах живут те дети, которым уже не вернуться.
— Что значит, не вернуться? Ир? — его рассказ взволновал меня. Я и помыслить не мог, что у их расы все может быть так непросто.
Он тускло улыбнулся мне.
— Как я уже сказал, наша стихия — вода. Они становятся ею. Маленький источник, возникающий словно из ниоткуда. Как правило, он бьет в метре от земли прямо из воздуха. Эта вода никуда не течет — в нескольких сантиметрах над землей она просто исчезает. Такой вот маленький фонтанчик, в который превратился неправильно мерцнувший в первый раз ребенок. Поэтому ты понимаешь, как мне дико, что они... они сделали такое с собственным сыном? Ты понимаешь? — он чуть не плакал в этот момент, вопрошая отчаянно и горько. А я был так огорошен его рассказом, что не сообразил подойти к нему, что, наверное, непременно сделал бы, но не успел.
— Ир, — раздался со стороны двери хриплый голос Андрея, я обернулся к нему, но человек уже прошел в комнату, приблизился к мерцащему и неожиданно крепко, без предупреждения и лишних слов, обнял его.
Я различил его едва понятный шепот:
— С ума сошел — в пограничном состоянии откровенничать?
Я не поверил собственным ушам, но был вынужден поверить глазам. Ир уткнулся лицом ему в плечо. Рвано вздохнул, стискивая человека в ответных объятиях. Потом, через несколько секунд, ослабил хватку и Андрей тут же отстранился, позволив мне увидеть его преображенное лицо. Стрелки, словно вытатуированные в уголках глаз, и совсем не такие длинные, как у эльфов, хоть и заостренные на концах уши — вот каким был истинный облик мерцающего.
— Ты был в пограничном состоянии и не кинулся на меня? — вопрос сорвался с губ быстрее, чем я успел остановить себя.
Ир дернулся в руках Андрея, посмотрел на меня и криво усмехнулся.
— Мы давно уже не такие безудержные, как принято считать.
— Ну да, конечно, а кто меня чуть не придушил при первом знакомстве? — ворчливо протянул Андрей, отступая от него и плюхаясь на освобожденный мерцающим стул. Он хитро посмотрел на растерявшегося от такого заявления Ириргана и улыбнулся ему.
Мерцающий возмущенно открыл рот, но я успел первым.
— Он, правда, пытался?
— Ага, — Андрей повернулся ко мне и улыбнулся своей бесхитростной открытой улыбкой. Не парень, а находка. Я заинтересованно посмотрел в ответ. Психолог принялся пояснять. — Наша мерцающая недотрогость решила, что я его чуть ли не насиловать собрался. И это после того, как он сам ко мне в постель спать забрался.
— Не на полу же мне было ложиться! — тут же возмущенно бросил Ир.
— В твоем распоряжении был целый диван в гостиной.
— Без подушки и одеяла?
— А как же твое амплуа настоящего воина, который может хоть на земле в сорокаградусный мороз спать?
— Когда это у меня было такое амплуа? И ты сам меня поцеловал!
— Ага. В нос. Только затем, чтобы ты не расслаблялся!
'Какие же они оба еще мальчики', — отстраненно подумалось мне. С самого начала их дружеской перепалки у меня все никак не получалось стереть с лица глупую улыбку. Не думал, что мой юный секретарь может быть таким живым и открытым. Поэтому, стоило им обоим замолчать, я рискнул спросить:
— Ир, а ты всегда такой или изначально был ближе к тому Иру, которого я знал?
— Был, — хмуро глянув на Андрея, ответил Шутвик, хотя, фамилия у него, наверное, тоже другая. Пока я думал об этом, мерцающий продолжал, — Это он меня извратил, — и кивнул на Андрея.
— Ты еще скажи: совратил, — насмешливо бросил тот.
— И скажу!
— Это кто еще кого совращает? — прищурившись, уточнил Андрей. И снова вмешался я:
— Думаю, оба хороши. А теперь, возможно, вам обоим будет интересно, почему вы смело можете признаваться колокольчикам, сколько тебе, Андрей, на самом деле лет?
— И даже сколько жить осталось? — тут же встрял Ир.
— А вот сколько ему осталось, я не поручусь.
— Та-а-а-ак, — протянул Рахманин, причем в его тоне отчетливо сквозило недовольство. — Это что же получается, пока я тут бедных Ирчиков стращаю, без меня меня уже женили?
— На ком? — ледяным тоном после паузы уточнил Ир.
— Это у них расхожая фраза, — попытался сказать я, но Андрей перебил:
— Ты же хвастал, что после общения с моим переводчиком все-все знаешь?
— Запамятовал! — почти прорычал в его сторону мерцающий. Удивительно, и не боится наш психолог так его доводить.
— Я ведь говорил тебе — что-нибудь придумаю, — примирительно начал я. — Сначала в этом не было необходимости, но, когда ты проявил себя во время нападения на университет и не был дома, пока лежал в лазарете, мы с Лучистым запустили обратный отсчет.
— Обратный отсчет до чего? — настороженно уточнил Андрей.
— До того момента, как прокол пространства-времени войдет в конечную фазу.
— Конкретнее! — требовательно бросил Ир, сгорающий от нетерпения. Странно, но он мне нравился таким. Наверное, я бы хотел лучше узнать его в этом новом для меня качестве. Пришлось пояснять.
— По идее, вы оба, я ведь правильно понял, что в последнее время вы оба тут живете? — они закивали. Я улыбнулся: догадка оказалась верна, и продолжил. — Так вот, вы должны были уже заметить, что, несмотря на то, что в этом мире семидневная неделя, а в нашем — восьмидневная, этот лишний день куда-то пропадает, нет?
