Долг перед народом, прежде казавшийся далекими словами и не более того, внезапно обретает плоть, и если подумать о нем всерьез, начинает сочиться кровью. Однажды тебя найдут, и ты обязана будешь сказать им: я знаю, где сын кровавого пса, я знаю имя, под которым он живет, я знаю, как подойти к нему, я служу ему, и он доверяет мне.

И — протестующий мамин голос: я не желаю для моей дочери судьбы наших шпионок. Я не желаю, чтобы она погибла в безнадежной борьбе за государство, которого больше нет...

Не важно, есть ли государство, а месть должна быть исполнена, никогда не забывай, что ты хуа.

Разве этого хотела для тебя твоя мать?

Она представляет, как открывает рот и говорит: я знаю. Я знаю, кто, и где, и как подойти к нему.

Она бежит к учителю, и непочтительно хватает его за рукав, и бормочет, задыхаясь:

— Учитель, я не хочу быть хуа. Ни за что... Учитель, что мне делать?..

Он оборачивается к ней, на лице его тревога:

— Так, замолчи. Дыши. Дыши, я сказал, как я тебя учил? Как на тренировке, да. Вот так. Теперь говори.

Теперь слова не приходится выталкивать из горла, но все равно они норовят застрять, будто цепляются за зубы.

— Я ни за что не хочу быть хуа.

Учитель внимательно смотрит на нее.

— Что случилось? Тебя нашли сестры? Что они потребовали от тебя?

— Нет... нет, учитель. Никто меня не находил. Просто...

— Договаривай.

— Просто я узнала, кто такой господин глава, и если сестры найдут меня... что мне тогда делать, учитель?

...Проще всего было бы убить ее, тогда она не выдаст. Она сидит в своей комнате, сложив руки на коленях, и ждет. Если ей прикажут умереть, она умрет. Потому что за главу она отдаст все... когда стало — так? Когда ей не жаль стало жизни — за его жизнь? Пусть он скажет хоть слово — и она сама, своими руками... Сейчас господин Тринадцать вернется и огласит ее приговор, она готова, она даже с радостью...

Вот и учитель возвращается. Сейчас...

— Если за тобой придут, союз Цзянцзо защитит тебя, — говорит он. — И собирайся, мы уезжаем в столицу.

Союз Цзянцзо взял ее проблемы на себя... но в ответ она должна послужить союзу Цзянцзо. Но поскольку это означает послужить главе, и значит, она пригодится ему живой... От одной мысли, что она может быть полезна господину Мэй Чансу, у нее начинает сильнее биться сердце, и хочется сесть за цинь и снова попробовать сыграть мелодию, которая по-прежнему ноет у нее в груди и по-прежнему не хочет переплавляться в ноты, уже сколько раз пробовала, и всё никак.

...Они уезжают в столицу, а господин глава остается. Она не увидит его долго — неизвестно, сколько. Однажды они встретятся, но сколько пройдет времени? Может быть, годы.

Она берет цинь и решительно направляется к его комнатам. Хотя бы насмотреться перед отъездом. Это лицо, эти глаза, эта усмешка. Эти тонкие пальцы, привычные к кисти, эти плечи, которые куда шире, чем кажутся, но худые и слабые, и эта бледная кожа... перед глазами мелькает жуткое видение — с теми кистями, вонзенными в грудь, — и мысль: я бы вытащила их одну за другой, осторожно, чтобы не причинить боли, и смешала бы травы, те, что смешивала тетушка Дяогань, когда лечила поротые спины слугам... и дыру от каждой кисти аккуратно намазала бы темно-зеленой травяной кашицей, и разгладила бы пальцами, и... у него, наверное, гладкая кожа, и если я проведу кончиками пальцев... ладонью... В висках начинает стучать, и она разворачивается и бежит к себе.

Ни за что она не пойдет к нему. Вдруг он увидит ее смятение и, не дай Небеса, поймет ее волнение, и что именно ее волнует... кто... что ее волнует он сам? Ни за что. Ему незачем знать.

Она сидит в своей комнате, положив пальцы на струны, но не играет, а губы ее шевелятся. Я помню, что я хуа; но ханьцы числят род по отцу, а мой отец из ханьцев. Если я не хочу быть хуа, я могу ею не быть. И если я не буду хуа... я не знаю, как правильно. Но ради господина главы я могу всё. Правильно оно или неправильно, как-нибудь разберусь потом. Просто если он хочет чего-то от меня, я сделаю это.

Даже если он хочет для меня судьбы шпионки. Одна только разница — это не ради сестер хуа и народа, это ради главы.

Позже она узнает, что на пути, на который ее поставили глава и ее учитель, она сможет отомстить тому, кто убил ее отца и погубил ее семью — от этого на сердце станет радостнее. Но выбирала она, не зная об этом.

Просто выбирала между народом матери и мужчиной — и выбрала.

...Они с господином Тринадцать едут в столицу. Стук копыт и скрип колес, песни, которые они играют в придорожных гостиницах для посетителей — и нелишнее упражнение, и небольшой заработок, и никакой связи с союзом Цзянцзо, какое отношение к нему имеют бродячие музыканты? Гомон столичных улиц, крики зазывал и торговцев, суета и толкотня. Веселый квартал, дом, увешанный цветными фонарями, вывеска: "Сладкие звуки". Музыкальный дом, где отныне она будет служить — и применять все известные ей искусства со всей известной ей изощренностью. Исполнять музыку, завоевывая сердца знатных господ, знающих в этом толк; и быть красивой для гостей, и принимать некоторых из них особо, и со всеми быть милой и любезной, и вовремя цитировать классиков и поэтов, и когда надо — спрашивать, когда надо — передавать сплетни, а когда надо — внимательно слушать.

Это нужно господину главе.

Когда-нибудь они встретятся, и он увидит, какой она стала. Она больше не голенастый подросток, только и умеющий, что робеть и краснеть да неумело перебирать струны циня. Теперь она красивая женщина, известная музыкантша, у ног которой лежит столица, и сам великий князь Цзи захаживает в "Сладкие звуки" ради ее игры. Теперь она повела бы себя с ним совсем иначе... и, может быть, он понял бы, какое сокровище выросло здесь, под крышей музыкального дома, для него?

Время от времени она играет его тему, которую безуспешно пытается подобрать который год, теперь пьеса звучит гораздо лучше, чем раньше, и все же она не завершена. Иногда Гун Юй думает с досадой, что ее пьеса — не о господине главе. Это не он, это ее мечты о нем, а он не такой... Какой он? Она сидит над инструментом, вспоминает его бледное лицо, и усмешку, и голос, от которого кружится голова, и представляет, как он увидит ее — теперь, когда она выросла, — и поймет, что она красива. И талантлива. И умна.

И что она любит его.

Полюбит ли он ее? Может быть, он наконец оценит?..

Господин Тринадцать не сидит на месте и время от времени отправляется странствовать — и, разумеется, часть времени проводит в цзянху. Он возвращается с новостями и с указаниями главы. Вызывает к себе Гун Юй и передает: кем следует поинтересоваться, какие вопросы задать, а какие ни за что не задавать, но осторожно выяснить окольными путями. Гун Юй выслушивает, кланяется: будет исполнено. И спрашивает:

— Как здоровье главы, учитель?

Учитель вздыхает — он видит ее насквозь и знает причины ее интереса — и отвечает подробно. Хворь главы не оставляет его надолго, зимой он снова был тяжело болен, но потом пошел на поправку и сейчас уже чувствует себя совсем неплохо. Его пользовал лекарь Янь, не волнуйся, он хороший врач. Гун Юй кивает — она давно уже навела справки о лекаре Яне, ему можно доверить здоровье господина главы, но, может быть, кое-какие травяные смеси... Гун Юй собирает рецепты, вспоминает те, что слышала еще от тетушки Дяогань в "Лилиях и маках", и у каждого лекаря, какой встречается ей на жизненном пути, немедленно начинает выпытывать: а чем вы, к примеру, лечите кашель? А если мокрота с кровью? А если ледяная лихорадка? А если... Нет, я не могу показать вам пациента, это я так, интересуюсь, а болеет мой дядюшка в провинции, но если вы расскажете, чем вы снимаете жар во время приступов...

Она ищет везде, докуда может дотянуться, даже ходила к гадалке: что могут означать такие-то симптомы для человека, рожденного в год металла? Та раскладывала гадательные палочки, капала воск, жгла перья и желтую бумагу, катала по столу цветные бусины и сыпала из горсти просо; наконец сказала: белый металл и желтая земля — один из лучших союзов, держись его, девушка, он принесет тебе счастье. А здоровье-то? — воскликнула Гун Юй. — Со здоровьем-то как? — но оказалось, что со здоровьем все будет хорошо, если в окно на заре не залетит черная бабочка, предвещающая внезапную смерть, но следует остерегаться также мышей и северного ветра. Словом, ничего толкового... кроме засевшей накрепко мысли: белый металл и желтая земля... и вправду, он старше меня на восемь лет... и если он заметит меня, и поймет, как я ему полезна, и, может быть, пожелает меня... Один из лучших союзов, держись его, девушка.

Представила тот союз — и всё. Опять голова кругом и ни одной разумной мысли.

Господин глава, я бы держалась вас, да где вы и где я...

Струны смеются и плачут, одна мелодия сменяет другую, и вот волной накатывает радость — он едет в столицу, ну и что, что по делам? Он будет рядом, и, может быть, Гун Юй увидит его как-нибудь. Господин Тринадцать, можно, я пойду с вами навестить главу? Нет? Делать вид, что мы незнакомы? Ну да, какое отношение имеет музыкантша из столичного веселого дома к некоему простолюдину Су Чжэ из цзянху... и даже если узнают, что простолюдин Су Чжэ на самом деле глава союза Цзянцзо, к нему музыкантша из веселого дома тоже не имеет никакого отношения.

Он едет в столицу, но видеться с ним нельзя, и приходить к нему нельзя, а если он придет в их музыкальный дом послушать, как она играет на цине, она должна делать вид, что с ним незнакома.

Это ужасно и даже, пожалуй, невыносимо, но придется терпеть. Разве что передать весточку украдкой, да травяную смесь, полезную для здоровья... да новости о том, как он поживает, будут доходить немного быстрее, вот и все.

Господин Тринадцать качает головой. Перестань. Глава выказал недовольство, когда я передал от тебя тот мешочек с травами. Ему это не нужно, более того, ему это не нравится. Гун Юй, он не желает твоей заботы. Просто делай свое дело. Нам следует навести справки о наших соседях из "Красных рукавов", и будь втройне осторожна — там заправляют хуа.

Сестры — это серьезно, действительно следует быть осторожной втройне, как бы не прочитали лишнего в твоих мыслях... Но с годами Гун Юй даже неподобающие мысли научилась применять в дело.

Когда она беспокоится о здоровье главы, никто не заподозрит ее в шпионских намерениях. Потому что беспокоится она всерьез и на самом деле.

Теперь, когда он так близко, следует печься не столько о его самочувствии — не дай Небеса, кто-нибудь сообразит, кто нынче в столице так слаб здоровьем. Однако можно вовсю, не скрываясь, страдать от разлуки с любимым — и пусть гадают, в кого из столичных любителей музыки влюблена Гун Юй! Она знает их всех, выбор большой.

А господин глава в музыкальных домах не бывает. Если только случайно — и то, друзья привели.

Потом наступает день, когда наконец она может послужить ему, наконец от нее будет толк, и — наконец-то! — никто не сможет заменить ее в этом деле. Этот день вдвойне радостный — потому что ее служба главе будет одновременно местью за ее семью, — и одновременно опасный, но что значит опасность по сравнению с избавлением от старой занозы, вросшей глубоко в плоть и в душу, и пусть выдергивать ее будет больно, а из образовавшейся дыры хлынет кровь и гной... зато душа станет чище, и отец на том свете кивнет благодарно, и мама будет держать его за руку и улыбаться дочери. Нужно лишь выйти вперед и рассказать о последнем заказе на убийство, который ее отец сперва принял, а потом отказался исполнять.

Когда глава подаст ей знак, она исполнит порученное со всем тщанием.

...Это знаменитая старинная мелодия "Феникс ищет подругу", и звон мечей, и стоны раненых и убитых, и свист стрел над прудом, и шуршание, с которым они пробивают оконную бумагу летнего павильона, и растерянное молчание тех, жизнь кого сегодня перевернулась раз и навсегда и непонятно, как ее жить дальше, и господин глава, которого вообще неизвестно что держит до сих пор на ногах, Гун Юй кажется, что он вот-вот упадет, а он не только стоит, он еще и от стрел уворачивается, хотя в чем душа держится... и суровый голос госпожи Чжо: я бы убила тебя, девочка, если бы это принесло облегчение, но никакого толку от твоей смерти не будет, поэтому я не буду мстить.

Это день, в который Гун Юй сыграла свою роль.

Она еще не знает об этом.

Нет, от нее еще будет польза, она еще пригодится, но главное ее выступление уже состоялось. И несмотря на то, что она выросла, и похорошела, и стала знаменитой, и даже несмотря на благорасположение звезд — господин глава не проявил к ней никакого интереса. Она хорошо справилась с работой, спасибо, Гун Юй. А как же союз земли и металла... Она продолжает исполнять поручения, но он не выказывает ни малейшего желания увидеть в ней женщину, да он вообще не желает видеться с ней лишний раз, что же делать?

С конским ржанием, гудением охотничьих рогов и свистом стрел в пьесу вступает Весенняя охота, которую сменяет тревожный свист, и гул пламени, и тяжелые удары тарана в ворота Охотничьего дворца, и звон цепей, в которые заковали мятежного принца Юя... и горит огнем рана на плече, и — нет слаще музыки — тревога в голосе главы: ты ранена? Гун Юй, как ты? — и этот всплеск счастья затапливает гудящая волна ревности.

Гун Юй всегда знала, что не может рассчитывать на многое. Даже с благоволением стихий место наложницы — самое высокое положение в жизни господина, какого она может достичь. Ни в каком случае ей не быть женой, место жены займет девушка из подобающей ему семьи, а учитывая его настоящее имя, которое жжется изнутри, но которое не следует произносить ни при каких обстоятельствах... он родственник его величества, он из такого рода, что голова кругом. Ему в жены годится не всякая.

И тут она появляется — та, что годится ему в жены.

Она влетает в гущу сражения на белом коне, в серебрёном доспехе, и на сияющем белом шлеме развевается конский хвост, а в руке у нее меч, запятнанный кровью мятежников, и мятежная армия принца Юя откатывается под напором ее конницы — с ней всего тысяча всадников, но не всякому хватит силы духа и боевого мастерства, чтобы противостоять княжне Му.

Гун Юй билась во дворе осажденного Охотничьего дворца, защищая господина главу, и сделала все, что могла... но княжна примчалась и спасла всех — в том числе и Гун Юй. Надо быть благодарной... а сердце заливает раскаленная горечь и злоба. Потому что Гун Юй увидела, как княжна смотрит на главу — и как глава смотрит на княжну.

Между этими двумя Гун Юй просто нет места.

Она не имеет никакого права ревновать, но ничего не может с собой поделать. Где ей тягаться с княжной... разве что красотой, и кроме того, Гун Юй моложе, но господин глава ни одной женщины не видит, если поблизости княжна, и ничего с этим не поделаешь. Их двое, а все остальные — снаружи. Кто-то ближе, кто-то дальше. Гун Юй мало того, что снаружи — она так далеко, что им двоим и не видно, наверное.

1234

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓