Гном и семь Белоснежек

Миша бросил на меня беглый взгляд.

— Всё нормально, — поспешила заверить я, — знаю, что Хмелёв бабник.

— Потаскушник, — добавил Храмов.

Быстрицкий отреагировал неожиданно бурно:

— Мудила, — подался он корпусом к Лёне, — а Радка твоя ненаглядная, можно подумать, святая?

Храмов обернулся и стал багроветь.

— В моей машине все должны ехать спокойно! — вовремя пробасил водила.

— П... ты сегодня отхватишь, Быстрицкий, — прошипел Лёня.

Кортеж остановился в тихой, неприметной улочке у дома с красной крышей и глухим железным забором. Водитель посигналил, ворота разъехались в стороны, открыв глазу сад, полнящийся каких-то неухоженных кустов и туй. К машинам с бурным восторгом понеслась стая встречающих голов из двадцати. Возглавляла толпу труженица пилона всё из той же 'Богемии' Настенька, жертва солярия и фанатка искусственных прядей на голове. Коричневыми лапками с неимоверно длинными ногтями девица держала каравай. Больший кусок от хлеба с солью отгрыз Хмелёв, и ликующая процессия двинулась вглубь сада.

В тот же миг на импровизированной сцене взревели гитары, затрубили трубы, всех поприветствовал в микрофон тамада, известный в Дрянске 'человек-праздник' Матвей Шарадин. После продолжительной речи массовика-затейника и подарков гостей, все наконец были допущены к пиру.

Столы расположили в шатре под сенью голубой ткани. С подносами засновали два парня с эмблемой ресторана 'Сыт & пьян' на фартуках. Я безостановочно фотографировала новобрачных, поражаясь тому, что до сих пор не видно родителей Рады. Да и вообще, никаких людей в возрасте, кроме мамы Эдика, сиротливо сидящей по правую руку сына. И в ЗАГСе напутствовала молодых и глазки платочком промокала лишь она.

— Вы тоже можете присесть. С краюшку, — обронила проходящая мимо нас с оператором Потехина.

— Не ходи, отравит, — шепнул мне на ухо Лёня.

Миша с удовольствием направился к застолью. У меня же аппетита не было, и я предпочла покурить в маленькой деревянной беседке в глубине двора.

Ансамбль играл приятный фокстрот — я даже заслушалась — как вдруг раздался свист микрофона и нетрезвый голос объявил:

— А сищас будет песня!

Гости одобряюще загудели, красивая мелодия перешла в ритм 'цыганочки', и я, схватив фотоаппарат, поспешила к празднующим.

На сцене пританцовывал подженишник Олег Майский. Покачиваясь в такт бравурному наигрышу, он завёл песню из 'Жестокого романса', путая слова:

— Мохнатый хххмель на душистый шшшмель...

Эдик и Рада сорвались с мест, толпа ринулась следом. Рада даже под такую кабацкую музыку двигалась почти профессионально. Эдик уступал супруге в пластике и чувстве ритма, но компенсировал промашки врождённым обаянием. В какой-то момент, окончательно раскрепостившись, он стал изображать из себя Майкла Джексона. Я запечатлевала его нелепые движения бёдрами и вскидывания ног, думая про себя, что как только отдам парочке готовые фото, у себя их тут же удалю.

К Раде тем временем протиснулся Лёня и завыхаживал вокруг неё пьяным павлином. Затем трагично вознёс руки к небу, выкрикнул слова Карандышева 'Так не доставайся же ты никому!' и вцепился в девушку. Байлер отпихнула нахала, Храмов завалился в людскую массу, утянув за собой нескольких человек. К упавшему подлетел Хмелёв, помог тому подняться, а следом... дал в морду.

Началась потасовка. Девицы вопили, парни разнимали, довольный Миша снимал на камеру, ансамбль ехидно заиграл какой-то разудалый джаз, тамада ни впопад шутил, и лишь Рада прижимала ручки к испуганному лицу.

Не люблю драки, побоища, ссоры. Я вновь пошла в беседку, где курила и монотонно отвечала по смартфону на сообщения из соцсетей.

Спустя какое-то время близ беседки прямо на траву сел потрёпанный Лёня. Сначала он взъерошивал волосы, затем принялся их буквально выдирать, потом затрясся и в конце концов разрыдался в голос. С нечеловеческим воем, мужик рухнул в траву и стал то кататься по ней, то сжиматься эмбрионом. На Храмова было жалко смотреть. Из-за чего он так убивается? Или это просто пьяная агония?

Внезапно откуда-то прибежала девочка лет тринадцати, в джинсовом комбинезоне и с очаровательным каре тёмных волос. Нет, ребёнок был, конечно, небольшого расточка, но клянусь, присутствуй она раньше, я бы её заметила!

— Папа! Папочка! — бросилась она к Лёне.

Я изумилась ещё больше. Папа??? Да, мне неизвестен возраст Леонида, но он выглядит максимум на тридцать! Во сколько же он стал отцом? До совершеннолетия что ли?

— Али-иинка, девочка моя, — слабо поворачивающимся языком пробормотал Храмов, — ты как здесь?

— Тётя Рада позвонила, сказала, чтобы я тебя домой забрала. Пойдём, папочка, пойдём, тебе плохо, поднимайся, пожалуйста, — тянула она его за руку.

Лёня мучительно поднялся. Обнявшись, дочь и отец, медленно, словно раненые, побрели прочь.

— Совсем хреново малому, — раздался ехидный голос.

Я вздрогнула, повернула шею и увидела Потехину. Её и без того неприятное, узкое, какое-то крысиное личико светилось злорадством.

— Я не заметила, как ты подошла, — от неожиданности сказала я.

Тонкие губы растянулись.

— Тут несколько входов. Пошли, сейчас невесту красть будут. Отснимешь и можешь уезжать.

Мы молча проследовали на задний двор и вошли в коттедж. Через кухню подневестница провела меня в узкий тёмный коридор. Повсюду чувствовался немного затхлый, какой-то нежилой запах. Слева была открыта дверь в комнату. В лучах солнца, бьющего в окно чьей-то спальни, играла пыль. Я успела заметить кровать со скомканным одеялом. Было тихо и мрачно.

— Чей это дом? — поинтересовалась я, поражаясь неуютности.

— Дом? — вскинула блогерша ниточные бровки. — Ты называешь это домом? Ты слаще батона что-нибудь пробовала?

Я проглотила вопрос противной блогерши.

— Здесь мы когда-то с мамкой ютились, пока она нашего Николая Ивановича не повстречала.

'Ну и зажралась же ты', — подумала я. Ютились она, несчастная, в двухэтажном доме!

— Эту халупу надо бы продать, да всё некогда, — тоном спесивой боярыни продолжала подневестница, — а тут очень кстати пригодилась. У Радки ж с Хмелёвым твоим бабла на ресторан не было, еле на кольца наскребли. Вот я и подогнала голубкам шалашик. И тачки им наняла, и жратву с официантами заказала.

'С чего вдруг такая щедрость?' — пронеслось в голове.

— Ой, бедные мои, мышки церковные. Не понимаю, зачем жениться, если бабосов нет.

— Любовь, наверное, ты не думала об этом?

Мы достигли лестницы вниз, Потехина приостановилась и захохотала, запрокинув голову. Её настолько распирало, что она даже схватилась за моё плечо, видимо, чтобы не упасть.

— Слушай, а ты смешная! — вымолвила она наконец и зашагала вниз. — Сказанула! Надо будет потом нашим рассказать, они оборжутся. Всё, пришли.

В тусклом, захламлённом и пахнущим сыростью помещении нас уже дожидалась Рада, переодевшаяся в 'принцессочье' платье. Оно — пышное, нежно розовое, с рукавами-фонариками и атласными розочками на корсете — делало Байлер похожей на аппетитную зефиринку.

— Рада, ты такая красивая, — абсолютно искренне сказала я.

'Зефирка' смущённо улыбнулась и засияла. Было видно, что ей приятно.

— Да уж, — протянула Потехина. — Эту безвкусицу Самойлова состряпала?

Тёплая, мягкая улыбка Рады исчезла. Статная и грациозная, она вмиг стала походить на маленького описавшегося котёнка.

— Нет, — тихо и обиженно заговорила она, — это моё, выпускное...

Мне стало её жаль. Ну какая же мерзопакостная эта Вика! И как можно было взять такую в подневестницы? Такая жертва только из-за того, что она предоставила свой 'шалашик' для гуляния? Я решила разрядить ситуацию:

— Каков сценарий?

— Сейчас придёт мой рыцарь, — быстро подхватила Рада, — и будет меня освобождать. А это всё — как будто темница сказочного замка.

— Угу, весь этот дом — одна сплошная темница, — прокомментировала хозяйка владений. — Вообще-то у нас планировался ещё и дракон, которого бесстрашный рыцарь должен был поразить своим спасительным мечом. Ну как дракон, ростовая кукла, в которую бы влез Борцов, но... Мудачьё из праздничного агентства прислало вот это дерьмище, — и она ткнула длинным пальцем в угол.

Я вгляделась в насыщенно-зелёный тюк и не смогла сдержать смеха. Меньше всего поролоновый динозавр с глупой и добродушной мордой, созданный для развлечения детсадовцев, походил на устрашающего дракона.

— Ну я же говорю, не дракон, а чмо киндер-сюрпризное! — сказала Потехина. — Да у него язык на бок и глаза в кучку! Дракон-аутист! Ладно, давай привязываться, — сказала она Раде.

Подойдя к подпирающей потолок балке, 'принцесса' зачем-то расстелила на полу пакет, села на него и скрестила руки за спиной.

— Платте от кутюр боишься запачкать? — съязвила подневестница.

Байлер промолчала. Вика потянулась за лежащей на полу бельевой верёвкой, и в этот момент в её руке заорал телефон.

— Твою мать, приехал! Рад, я туда и обратно, — засуетилась она, глянув на экран, а потом на меня: — А вот, фотограф тебя привяжет.

Мы остались с Радой одни, я решила завести диалог:

— Не очень понимаю, зачем тебя привязывать.

— Ну как же? Я как будто принцесса, меня похитили, а Эдик, как будто рыцарь, должен меня освободить, разрезать верёвку мечом. Ты не ревнуешь Эдика ко мне?

От такого резкого перехода темы я застыла.

— Ты в курсе?

— Вика сказала, — кивнула она, — уже когда мы сюда приехали.

Я молча орудовала верёвкой.

— Слушай, я правда не знала, что ты и Эдик... Ну в общем...

Рада лепетала каким-то извиняющимся тоном. Я затянула узел и села перед ней на корточки. Большие ясные серые глаза смотрели на меня тепло и по-доброму, уголки изящных тонких бровей страдающе изогнулись, как у вечно печального Пьеро. В ней не было суки, как сейчас сказала бы Лариса. Мне почему-то захотелось обнять Раду, но я, конечно же, не стала этого делать.

— Рада, я не ревную, не переживай, всё нормально. Поверь, если бы мне было невыносимо смотреть на вас, милующихся, я бы ушла.

Байлер улыбнулась. Она хотела что-то сказать, но тут раздались шаги. В подвале появился... Лёня.

— Рада! Нам надо поговорить.

— О-ооо, — простонала девушка, — мы же уже поговорили. Сколько можно? Сколько ты будешь меня доставать?

— Рада... Нам надо поговорить, — повторил Храмов. — Ты совершаешь ошибку.

— Господи, да отстань же от меня! — с изнеможением попросила Рада. — Всё, Лёня, всё!

Мужчина доковылял до меня.

— Выйди, — одними губами проговорил он.

Я посмотрела на Байлер. Выйти и оставить её, привязанную, один на один с пьяным, неадекватным человеком?

— Дуняша, иди, — смиренно прошептала Рада. — Сейчас Вика вернётся, не бойся, Лёня мне ничего не сделает, он же меня любит. Да, Лёнечка? — язвительно вопросила она.

Ну сплошные любовные треугольники!

Пару секунд я колебалась, но Храмов так моляще посмотрел на меня, что, подумав, всё же решила дать им возможность поговорить. Похоже, Лёня и впрямь влюблён в девушку.

Только поднялась наверх, как вздрогнула — стоящий у окна бородач-МГУшник Женя заснял меня на телефон.

— Ну всю картину испортила! — прокомментировал он. — Я Катюху фоткал, глянь, чё делает.

Я обернулась. В конце коридора, у двери в туалет, незнакомая мне пьяная вдрызг Катюха натягивала, пардон, трусы. Позорное зрелище!

Тут ещё появился и ряженый в рыцаря Саша Березин. Просто кунсткамера какая-то! На чёрной поблёскивающей тунике из какой-то халатной ткани белыми нитками был криво вышит стоящий на задних лапах лев с витиеватым хвостом и высунутым языком. Голову шевалье покрывал капюшон с воротником из сетчатой ткани, имитирующей кольчугу. Брюки кавалер заправил в сапоги, прошнурованные до колена и с цепочками по бокам. Поймав мой взгляд на своей обуви, ди-джей стал оправдываться:

— Ну не нашлось у меня средневековых говнодавов! Эдик вообще в резиновых, они хоть блестят, говорит. А Жорик откопал свои кеды до колен, которые носил, когда ещё был эмо. Скажи спасибо, хоть розовые шнурки заменил чёрными.

Я представила, какой объём работы меня ждёт в фотошопе.

— Побежали, кони заждались! — схватил он меня за руку.

— Какие ещё кони? — изумилась я, тащась за парнем.

— Как какие? Мы же рыцари, значит, и кони должны быть!

— Логично. А куда мы? Разве не в подвале снимаем?

— Кто тебе сказал?

— Потехина.

— Потехина-шматехина... — передразнил ди-джей. — Она хоть подумала своей башкой, как лошади в подвал всунутся? Начало снимаем за домом, а туточки заканчиваем.

— У вас что, настоящие лошади, живые? — подпрыгнула я. — Не тряпочные, как дракон?

Березин развеселился:

— А ты думала, как в тюзе, кто-то будет головой лошади, а кто-то жопой?

Мы выбежали на задний двор и помчались к распахнутым воротам, за которыми высился густой сосновый лес. Поплутав по извилистой тропинке, достигли живописной опушки, где во всех мыслимых позах делали селфи с конями несколько человек. У роскошного статного скакуна шоколадной масти рисовался и Хмелёв. В таком же карнавальном костюме, что и у Березина, только за спиной развевалась мятая алая тряпка. Аксессуар как бы негласно намекал, кто здесь какой-то там заурядный рыцарь, а кто — прынц, не меньше. Хмелёв так и эдак наглаживал морду жеребца, животное покорно терпело. Потом громко фыркнуло. Эдик отпрыгнул в сторону, девушки и парни прыснули. Явно сконфуженный Хмелёв скомандовал:

— Так, всё, по коням!

Саша и Жорик споро взобрались верхом, словно всю жизнь только этим и занимались. Их же предводитель раз пять тужился хотя бы вскинуть ногу. Наконец когда вершина была почти покорена, сопящий и красный Хмелёв запутался в стремени и с грохотом свалился наземь. Вместе со всеми заржал даже конь. Устав смеяться, к незадачливому всаднику подошёл усатый мужичонка, видимо, конюх. Он хотел подсадить Эдика, но тот, аки малое дитя, жестом остановил дядечку:

— Я сам!

И — о чудо! — Хмелёв оседлал-таки коня.

— Так! Фотограф! Оператор! Сейчас мы скачем, успевайте снимать, — раздавал полководец указания, постоянно поправляя сползающий 'шлем'. — Мне нужны захватывающие кадры, а не халтура какая-нибудь!

Сдерживая смех, мы с Мишей серьёзно кивнули и навострили камеры. Быстрицкий саркастично произнёс:

— Камера! Мотор! Начали!

Кавалер ордена кривого льва, резиновых сапог и красной тряпки принял воинствующее выражение, воздел игрушечный меч к небу и церемониально произнёс:

— Вперёд!

— За Раду-ууу! — в унисон прокричали ди-джеи и тут же стремглав прогалопировали к 'замку'.

Хмелёв остался стоять. Жиденькая толпа разразилась таким хохотом, что с сосен с взволнованным карканьем улетели вороны.

— Вда-арил коня под бока, конь летит стрело-ою, — издевательски пропел Миша.

Эдик обиженно попрыгал на лошади и повернулся к конюху:

— Эй, как сделать, чтобы эта кляча сдвинулась с места?

— Ударь коленками в бока и уздечкой легонько взмахни!

— А где у этого козла уздечка?