Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Достала ты меня, Настя, своей лженаукой. Не верю я в это все. Пей, и уходи, а то скоро Лилька придёт, а она у меня крутая, подерётесь ещё.
— Не придёт, пока я здесь.
— Откуда ты знаешь?
— А вот знаю, и всё тут! — обиженно выпятила блеклые губки Настя и отвернулась.
Долго комкала платочек в неухоженных руках с коротко остриженными ногтями без маникюра, потом тихо сказала:
— Мне хоть бы одним глазком взглянуть на мою разлучницу-мучительницу.
— В чем дело? Я же тебе показывал её фотки.
— Сфотографируй её, когда вы с ней... Ну, понимаешь?
Настя не смела поднять на меня глаз.
— Ты, что, извращенка?
— Ты не поймёшь, братик духородный. Во время... ну, этого... сам понимаешь... она принимает свой природный облик. Я хочу увидеть её именно такой.
— Да никакого облика она не принимает. Потеет только сильно после оргазма, но даже пот у неё благоуханный.
— А выделения из промежности — вообще мёд! — прошипела от злости Настя.
— Да не злись! Ты просто ревнуешь. Сфоткаю я тебе Лильку во время траха скрытой камерой, если тебе так уж надо. Ты, наверное, курсовую работу пишешь на тему греховности добрачных отношений?
Вместо ответа Настя на прощание провела ладошкой по моей впалой щеке.
— Ой, как ты похудел, миленький!
— Постройнел, ты хотела сказать. Я даже радуюсь этому. А то, понимаешь, набрал весу под сто кило.
— Для твоего роста и твоей комплекции вполне нормально. Иссушит она тебя.
— Нет, вернёт мне спортивную форму.
4
Потом Настя засыпала меня своими звонками.
— Сфоткал?
— Знаешь, Лилька расхохоталась и разбила спрятанный фотоаппарат.
— Купи новый и сними на видео тайком. Только не забудь!
— Ладно, не забуду.
Через день новый звонок.
— Снял?
— Знаешь, чудеса какие-то. Поставил камеру на полку, а Лилька вскочила и выключила её.
— А ты установи камеру для скрытой съёмки так, чтобы твоя Лилька не приметила.
— Ладно, сделаю, только отстань. Я спрячу камеру в вентиляционной отдушине, Лилька не заметит.
— Ну, зачем ты мне это сказал, дурачок!
Честно говоря, этими своими звонками в самое неподходящее время Настя меня уже достала.
— Ну, миленький, не тяни! Сфоткал?
— Камера сама собой выключилась.
— Ничего само собой не случается. Это твоя сука заставила тебя выключить, а ты и не помнишь.
— Слышь, Настя, на кой тебе видео, где парень трахает девку? Весь интернет завален порномусором. Или ты хочешь подзаработать на моей съёмке?
— Нет! Я хочу увидеть эту гадину.
— Может, ты тащишься от порнухи?
— Да пошёл ты, придурок! Я больше не буду к тебе звонить и приходить.
— Ну и сделай одолжение!
* * *
После размолвки с Настей я снова стал дальтоником. Но и в бесцветном изображении Лилька выглядела не хуже, чем любая звезда чёрно-белого кино. Даже красивее стала, мне так казалось.
Моя заплаточно-клиповая память по-прежнему представляла собой огромный экран, испещрённый маленькими экранчиками. Некоторые видеоклипы на них мне совсем не нравились. И те, что не нравились пуще всего, были какие-то мрачные, утопающие в полутенях, как в подвале, где под потолком болтается одна-единственная слабосильная лампочка под ржавым жестяным абажуром.
Вот, к примеру, отвратительный видеоклип. Грязный наркопритон в 'хрущобе', предназначенной под снос. Свалка неподвижных, давно не мытых тел на полу. По ним ползают тараканы, но почему-то не рыжие юркие прусаки, а тяжёлые чёрные, которых когда-то называли 'запечными'. Таких можно увидеть только в зоомагазине. Две грязных крысы, одна с оборванным хвостом, а другая с располосованным ухом пристроились у куска позеленевшей варёной колбасы. И мой хриплый голос из темноты:
— Лилька, ещё дозу?
Или вот такой сюжет. Я открываю дверь и вижу еле держащуюся за дверной косяк пьяную Лильку в расстёгнутой блузке, задом наперёд одетой юбке и драных колготках.
— Ну, чо вылупился? Такая уж я бл...ь уродилась. Я тебя честно предупреждала при первой встрече. Никто тебя к моей юбке не привязывал. Пропусти, дай дорогу! Я спать хочу. Вымоталась за ночь.
* * *
И опять же этот запах. Нет, не только тошнотворный запах денатурата, но и аммиачная вонь из канализации.
Моя мозаичная память высветила передо мной ещё один отрывок из прошлого. Будто бы я, ещё студент, участвую в массовке на съёмках фильма про революцию и гражданскую войну. Нас, статистов, одетых в серые шинели и папахи из хлопчатобумажного букле, запихали в дореволюционную теплушку. Мы якобы отправлялись на Германский фронт. Вагон, наверное, двести лет простоял на запасных путях. И все это время верно послужил временным сортиром для рабочих-путейцев. Пол теплушки на несколько сантиметров был покрыт слоем чуть ли не окаменевшего дерьма.
— Я специально приказал не убирать историческую факутуру, чтобы вы прочувствовали себя настоящим окопным быдлом, которого везут на убой, — пояснил режиссёр. — Чтобы знали, что война пахнет говнецом.
И морды у студентов-статистов в форме солдат царской армии от этого запаха действительно были мрачными-премрачными, многие едва удерживались от рвоты, что по фильму выказывало отношение простых солдат к мировой бойне.
И все воспоминания о наших приключениях с Лилькой после красочной заграницы отдавали тем же самым запашком, что стоял в киношной теплушке.
* * *
Самым убийственным в моей мозаичной памяти был чёрно-белый видеоклип, снятый якобы в моей квартире, который я прозвал 'съёмочной площадкой'.
Я сидел посреди комнаты привязанный к стулу. И тут голос Лильки:
— Мы этому кинолюбителю сейчас устроим съёмочный процесс, чтобы отбить у него всякую охоту меня снимать в постели. Потом он у меня этот видеосюжет десять раз просмотрит, как миленький. До кровавой рвоты. Ты, с камерой который, приготовься! Снимать будешь по моей команде. Ты, который за стулом, вставь ему в рот мои трусы, чтобы не орал как резаный. И держи ему глаза открытыми, чтобы не зажмуривал веки... Артисты по местам! Камера — пошла!
Один парень пристроился к Лильке сзади, второй спереди. Двое стали по бокам — Лилька им надраивала члены. Пятый 'артист' вознамерился засунуть ей член в рот.
— А чем дышать буду?
— Носом!
* * *
Последнее из моих бесцветных воспоминаний — чёрно-белая Лилька сидела у зеркала и прихорашивалась к выходу.
— Куда собираешься?
— Твоё какое дело!
— Ты каждую ночь где-то шляешься, а я целый день в этом сраче сижу, который ты устроила в моей квартире.
— Вот повяжи фартук и косынку и займись уборкой — самое дело для такого доходяги.
— Слушай, Лилия, так нельзя. Надо поговорить серьёзно. Хватит гули гулять. Нужно жить нормальной жизнью. Полноценным домом.
— Что, замуж за тебя? Ха! Посмотри на себя.
Она сорвала с меня халат и подвела к большому зеркалу. На меня из него смотрел костлявый задохлик с цыплячьей шейкой. Там, где когда-то был член приличных размеров, теперь торчал высохший арбузный хвостик.
— Тебя выгнали с работы за прогулы. Ты просрал все свои сбережения и остался без копейки. Теперь живёшь на последние грошИ, оставшиеся после продажи машины. Да тебя из квартиры скоро сгонят в барак за кольцевую дорогу за неуплату коммунальных платежей.
— Но это все ж растерял ради тебя!
— А я не для тебя живу. Скажи спасибо, что соглашаюсь тебя иногда приголубить... Не забудь собрать бутылки, что оставили вчерашние парни, и сдай их, а то опять без хлеба останешься. Без меня ты бы вообще с голоду сдох, если бы не те бутылки, что мне по ночам разные пацаны приносят.
— Ах ты сука-суккуба! — занёс я над ней свой костлявый кулачок, напоминающий амулет людоедов, который они делают из высушенной руки своей жертвы.
— Что, твоя святоша Настя тебе уже в уши про меня надула? За суку-суккубу ответишь, а с ней я потом разберусь. Она у меня на земле долго не заживётся. Так ей и передай при случае.
Дородная, раскормленная, похорошевшая Лилька медленно встала из-за туалетного столика, схватила меня всего лишь левой рукой за глотку и так трахнула о стену, что у меня в глазах все потемнело.
5
Я слышал разговор, доносящийся как бы издалека.
— Отчего это у него, Костя?
— Обморок возникает вследствие острого падения тонуса сосудов при сильном волнении, истерии, различных болях и так далее.
— А точная причина?
— Причины могут быть самые разные. Как правило, в основе обморока лежит недостаточное снабжение кислородом головного мозга. Точно так же, причиной может быть спазм сосудов головного мозга, падение артериального давления, падение уровня сахара в крови — гипогликемия, это так называемый голодный обморок. Ты его хорошо кормишь, Настя?
— Это пока не мой парень, соперница увела. Но точно знаю — кормят его тут плохо. Что мне ему сделать?
— Расстегни ему все сдавливающие элементы одежды, а лучше вообще всё сними, даже трусы. Резинка может быть тугая. Для нормальной деятельности мозга необходим постоянный приток крови. Уложи его так, чтобы ноги были выше головы, обеспечив тем самым усиленный прилив крови к головному мозгу. Взбрызни ему лицо холодной водой. Поднеси к носу ватку, смоченную нашатырным спиртом.
— Я все сделала, а он глаз не открывает! Что делать?
— Можно ещё ввести ему один миллилитр десятипроцентного кофеина подкожно, либо два миллилитра кордиамина внутримышечно. У меня с собой есть. Сделать инъекцию?
— Вводи, ещё спрашиваешь! Как это могло случиться?
— Я не знаю, что тебе сказать, Настя. Вообще-то, существует много состояний, когда возникает угроза для жизни больного. Это обморок, коллапс, острая сердечно-сосудистая недостаточность, анафилактический шок, приступ бронхиальной астмы, эпилептический приступ, гипертонический криз и прочее. Но тут я ничего особенного не вижу.
— Но он же трупом лежит!
— Единственное, что могу констатировать, это, очевидно, кратковременная потеря сознания. Об этом свидетельствуют бледная окраска кожных покровов, появление холодного липкого пота, холодные конечности, нитевидный пульс, очевидное снижение артериального давления, но у меня нет с собой тонометра. Так, приоткроем ему глаза... Зрачки расширены, на свет реагируют слабо. Дыхание слабое, поверхностное. Ещё у пострадавшего достаточно ярко выраженная брадикардия.
— А что это такое?
— Ну, брадисистолия.
— Вот уж объяснил!
— Ну, замедленная частота сердечных сокращений. Можно ввести полмиллилитра 0,1%-ного раствора атропина. Но, думаю, это лишнее. Он уже почти очухался. Больному рекомендуется только покой, сладкий, крепкий и горячий чай.
— Ох, если бы я могла надолго с ним остаться. Я бы его выходила. Но она не позволит.
— Но пока ты ещё побудешь некоторое время рядом с ним, а я ухожу. Не разрешай ему сразу вставать. Только спустя десять-тридцать минут можно сделать первую попытку. Сначала нужно сесть на край кровати, потом медленно опустить ноги на пол. Если продолжает кружиться голова, лучше снова прилечь. Он у тебя занимается в олимпийском резерве?
— Он и спортом-то никогда не увлекался.
— Знаешь, Настя, это очень похоже на синдром перетренировки. Перегрузка.
— Да нагрузки у него были немалые.
— Может, он фанат бодибилдинга, хотя на качка не похож.
— Прежде был похож на Геракла.
— Ну, тогда понятно — качается в клубе до посинения.
— Костя, кто про что, а вшивый про баню. Ты учишься на врача спортивной медицины, вот и переводишь все на тренировки. Говорю тебе, это у него переистощение от кувыркания с девкой в постели, а не от спорта.
— Настя, не глупи. Загнать себя до полного истощения может только на племстанции боров на чучеле свиньи, если за ним не досмотреть. У мужчины быстро приходит на помощь спасительная импотенция, когда уже никакой виагрой его дружка не поднимешь. Состояние твоего грейпфрута — результат одновременно мышечного и нервного истощения, характерного рекордсменам.
— Он не просто друг, а дорогой человек.
— Вон, он уже глаза открывает. Отпаивай его чаем, куриным бульоном с белыми сухариками и больше не пускай к культуристам на тренажёры.
* * *
Я действительно открыл глаза. Бледная как смерть Настя сидела надо мной в чёрной косынке, чёрной кофте и чёрной юбке, ну, просто бабка-сектантка какая-то.
— Ты... тоже... похудела...
— От строгого поста и... греха.
— Ты ж истово православная!
— Православные тоже грешат, каются и искупают грех постом и покаянием.
— Ты — и вдруг грешница?
— Сам прикинь, мне только двадцать один год, а дочке уже пять лет.
Она поправила мне подушку.
— Лиля опять ушла? — еле пролепетал я.
— Ушла, сука, надеюсь, она вообще больше никогда не вернётся. Молюсь богородице-заступнице об этом денно и нощно. Неделю простояла на коленях перед кельей моего духовника. Он сказал, что я уже утвердилась в вере. Осталось только мать-настоятельницу уговорить.
— Наставницу? Какую?
— Мать-настоятельницу женского Старо-Елизаветинского монастыря.
— Ты уходишь в монастырь, Настя?
— Пока что ещё только робко постучалась во врата его. Я пять лет ждала, чтобы меня туда допустили.
— Туда, что ли, берут по конкурсу, как в университет?
— Там ещё какой конкурс! На коленях со слезами умоляла и наконец упросила сестру-благочинную записать меня в очередницы. Последние три года жду своей очереди на благословение. Тот, кто чувствует в себе склонность к монашеству и решает поступить в монастырь, тот, можно сказать, поступает в наивысшее учебное заведение.
— Ты загубишь свою молодость, Настя.
— По учению святых отцов, молодость способнее к монашеству, чем старость, ибо молодая душа гибка и легче переменяется к лучшему.
— А как же твоя дочка?
— Мама зарегистрировала её в загсе на себя. Теперь она бабушкина дочка. Всё, миленький, пей чаёк, кушай сухарики.
Она сидела у изголовья и согревала мои руки в своих ладонях.
— А если Лиля придёт?
— Она не скоро придёт, это я тебе твёрдо обещаю, пока я... в себе. Лежи-отлёживайся. Тебя пока никто не побеспокоит, я посижу с тобой ради этого. А потом тебя навестит твой старый друг Николай.
— Колька? Вот здорово! Я его сто лет не видел!
— Вот и поболтаете, а я пошла. Если захочешь встать после моего ухода, держись за стенку, чтобы не упасть. Ну, все! Пока. Бог с тобой!
И она перекрестила меня на прощание.
6
А вот это рассказал мне друг мой Колька.
Настя открыла дверь и только потом тихо постучалась.
— Можно?
— Входи, овца божья.
— Коля, если ты любишь своего друга...
— Это ты его любишь и ревнуешь к этой Лильке.
— Коля, я серьёзно. Прошу тебя выполнить мою просьбу, даже если она и покажется дикой.
— Все, кроме криминала! Обещаю, Настя, мы же с тобой по нашей деревне ещё голопузыми бегали.
— Коля, тебя с какого курса института национальной безопасности выгнали?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |