Грани Обсидиана. Грань четвертая. Берта

И рванувшего за этим 'что-то' Эрина.

Берта поднялась куда медленнее — снег подавался и проваливался под руками-локтями — надо быть осторожнее, он бывает на глубину роста человека, так и сгинешь, как в снежном болоте. Пока выползла-выбралась на лыжню, разобралась с лыжами, выпрямилась, увидела уже возвращавшегося Эрина. Крикнула ему издалека:

— Кто это был? Рысь?

Рысь обычно охотится в сумерках или ранним утром и вовсе не на людей, но вот подишь ты...

— Нет, — также издалека крикнул Эрин. — Хрусты!

— Кто?

Подошедший размашистым шагом парень повторил уже обычным негромким голосом:

— Хрусты, — на щеках румянец от внезапной пробежки, зеленоватые глаза непрерывно осматривают деревья за Бертиной спиной, настороженный арбалет зажат в руке.

— Это что еще за тварь? — Может, непонятным словом здесь называют известного ей зверя? Но какого?

— Химера, — парень, видя что она опять не поняла, пояснил: — Помесь ирбиса и ящерицы. Летом уничтожили их гнездо, но видно, кому-то из выводка удалось уцелеть.

— Так это что... с того берега? — ослабевшим голосом уточнила Берта.

— Да. Обычно хрусты охотятся парами, поэтому пришлось за тобой вернуться.

Берта попыталась представить свою встречу с эдакой... химерой и съежилась.

— А если бы не я, ты так бы и преследовал его? Сам? В одиночку?

— Конечно, — спокойно ответил парень. — Пошли, провожу тебя, мне надо скорее домой, предупредить чтобы готовили облаву.

В другое время Берта решительно бы отказалась от провожатого — не маленькая, много лет как сама охотник — но сейчас, ошеломленная тем, что проглядела опасность, пусть ей и неведомую, покорно шагала следом. Шли быстро, но Эрин не жалел сил и дыхания, на ходу рассказывая ей о хрустах. Водятся они вот в таких как раз высокоствольных лесах: забираются на самую верхушку деревьев, поджидая зазевавшуюся добычу: звери ли люди, все равно. Прозвали их так, во-первых потому, что своими челюстями они могут запросто переломить человечью руку или ногу, и потому, что прежде чем напасть, всегда ломают в лапах ветку, словно предупреждая будущую добычу. Берта поняла, что теперь будет всегда вздрагивать от любого шороха. И что участок леса, который, она считала, за год изучила неплохо, оказался вдруг куда опаснее.

— И часто... у вас... можно встретить эдакую тварь? — уже запыхавшись от бега, кинула в маячившую перед ней меховую спину.

— Стараемся истреблять сразу. Не всегда удается. — Эрин остановился. — Вон твой дом. Пару дней не ходи к силкам. Хрусты часто возвращаются к упущенной добыче. Скажу, когда можно.

И не попрощавшись, повернул обратно по свежей лыжне.

Между прочим, привел он ее неизвестным очень коротким путем: эх, учиться ей еще всему и учиться!

Матери, конечно, о хрустах Берта рассказывать не стала: этак и вовсе за порог не выпустит. А вот до Краинки на следующий день метнулась. Бежала по занесенной дороге: санный путь обновлялся редко, — пугливо озирая дремлющий по обочинам лес. Вот только оказывается, не так уж он крепко и спит...

Спустя час под ленивый брех собак подкатила прямиком к дому Гутрун. Обрадованная внезапным посещением подружка чуть не скатилась с крыльца, обхватила холодные бока куртки, прижалась щекой к разгоряченной щеке Берты.

— Ох, как хорошо, что ты пришла! Как у вас, все в порядке? Идем в дом, мама как раз пирогов напекла!

С легким чувством вины (ведь вовсе не из-за подруги она явилась) Берта поздоровалась с чуть удивленным семейством Гутрун. Ее тут же загнали за стол, из-за которого вышла Берта нескоро, с приятной тяжестью в желудке, с заплетающимся языком от болтовни с подружкой и ее многочисленными братьями-сестрами: наверное, от зимней скуки, но все были ей рады. Распрощалась с трудом через несколько часов — и то как родители напомнили Гутрун, что подруге еще возвращаться по ранним сумеркам. Расстались лишь когда Берта клятвенно пообещала, что поедет с ними на Зимнюю ярмарку.

И впрямь почти в сумерках, но Берта добралась-таки до своей истинной цели: дядюшки Магни. Охотник жил на том краю деревни со своей почти оглохшей женой. Хоть и был он пожилым, но все еще имел твердую руку и зоркий глаз, и изрядную добычу. И знал здешние леса как никто другой. Ему-то Берта и вывалила свою вчерашнюю историю. Слава богам, неразговорчивый Магни не стал приставать к ней с расспросами, кто же такой сторожкий оказался с ней рядом — и так вовремя? Выслушал. Помолчал.

И вывалил на притихшую девушку истории о тварях, каких ему довелось повидать за целый десяток жизни в Приграничье.

Потому возвращавшаяся в уже плотной темноте Берта еще больше вздрагивала и головой крутила так, что под конец шею чуть не заклинило. Как бы не увидеть сегодня кого из ярко описанных старым охотником чудищ в ночном кошмаре! Этак она и сама скоро побоится за хуторскую ограду нос высунуть. Хорошо, Магни подробно обсказал заодно повадки-приметы левобережных чудищ, и что по-настоящему колдовских тварей почти не существует, лишь страшные, но неразумные зверюги, а потому умный и приметливый охотник может избежать опасности.

Эх, вот она вроде не глупа и внимательна, а толку-то, если опыта в обращении с заречными тварями пока никакого? Да и не шибко хочется приобретать такой опыт-то — лучше уж никогда с ними не сталкиваться. И даже следов их не встречать! Вон и дядюшка Магни предупредит краинских о близкой опасности.

Уже когда Берта засыпала, подумалось вдруг: а ведь нелегко здешним Хозяевам приходится; поди попробуй излови в лесах каждую страховидлу, сумевшую перебраться через реку...

* * *

Берта думала, что Эрин все-таки явится к ним домой: должен же он как-то дать знать, что уже безопасно в лес ходить? Но этот упрямец весточку послал традиционную: заяц на утреннем крыльце. Ну ровно бродячий кот, таскающий мышей хозяевам в доказательство своей полезности!

Не дожидаясь от обрадованной родительницы готовой похлебки Берта мигом собралась и махнула до тех самых силков, возле которых в прошлый раз они повстречались.

Угадала.

Сидит на том же пеньке, ее выглядывает. Уже издали рукой замахал.

— Не примерз к пеньку-то? — нежно поприветствовала его подъехавшая Берта.

— Нет.

А у самого улыбка от уха до уха: такая яркая и радостная, что у нее в груди сладко ёкнуло. Вон и навстречу потянулся — то ли дотронуться, то ли даже... обнять? Но одернул себя, улыбку приглушил, снова на пенек опустился. Берта смахнула снег с поваленного ствола рядом, присела.

— Спасибо за гостинчик!

— Не за что. Я его просто из твоих силков вынул и снова насторожил.

— Поймали тех хрустов?

— Да. Пока здесь безопасно. Буду проверять. Но лучше всегда бери свою собаку. У людей слух и нюх хуже.

Вот вроде умный, но не понимает, бестолковый, что она потому Тура с собой не берет, что тогда они не смогут встретиться: ведь порвет его пес, как есть порвет! Если бы Эрин к ним в дом захаживал, тогда бы Тур пообвык, к запаху принюхался, запомнил...

— Мать похлебку готовит, — сказала Берта, — тебя отведать приглашает.

Хорошо ведь придумано: вроде как не она сама его зазывает, а просто приглашение передает? Но еще не договорив, Берта глянула на Эрина и поняла: ничего хорошего. У того остатки улыбки на лице растаяли, глаза сузились в щели, так что и цвета уже не разобрать.

— Прости, — сказал, помолчав, парень. — Нельзя мне.

Берта отвернулась, чтобы он досаду на ее лице не углядел. Бросила через плечо — хотелось шуткой, получилось ядовито:

— Никак ты снеговик, у нашей печки растаять боишься?

— Вроде того, — отозвался Эрин негромко.

Двое посидели рядом молча, глядя в разные стороны. Не дождешься от меня приглашения больше, ярилась про себя Берта: ишь какой упертый да капризный, нельзя ему! Словно девица красная боится, обидят его! Когда молчать стало совсем невмочь, Берта поднялась и, старательно обходя взглядом парня, промолвила:

— Ну что ж, пора мне. Прощай... снеговик!

Эрин вскочил следом.

— Подожди! — Даже чуть за рукав ее не схватил — отдернул пальцы, когда на него Берта с удивлением глянула. — Я отдать тебе хотел...

Поспешно зашарил по карманам, за пазухой, шипел, бормоча что-то вроде 'где же... потерял?.. забыл?..', то и дело вскидывая взгляд, словно боясь, что девушка не вытерпит и уйдет. Зря боялся — заинтригованная Берта и с места не стронулась.

— Вот!

— Что это? — спросила она растерянно, хотя видела — что. Носки. Неказистые, серо-черные, даже на вид жесткие...

— Хотел отдать тебе, — повторил Эрин потише. — Тут у вас речки незамерзшие, ты пару раз провалилась. До дому бежала в мокром. Намокнут, подержи пару минут на морозе, потом помни́, стукни друг о друга, вода и осыплется льдинками. Они из конского волоса.

Эрин говорил непривычно быстро и много, точно боясь не успеть или забыть, что сказать хотел. Берта с раскрытым ртом смотрела то на него, то на протянутые носки.

— Сам вязал, — совсем тихо закончил парень. — Не побрезгуй.

Берта головой мотнула, с трудом удержав рвущийся наружу нервный смешок: вот же, и он с подарочком! Сказала сдавленно:

— Не побрезгую. Спасибо.

У Эрина радостно блеснули глаза. Но закончил он разговор также традиционно:

— Меня на пару недель отсылают. Вернусь в... в Высокое только к Зимнему празднику. Не жди.

И сорвался с места так, что полы куртки взлетели, ровно боялся, что Берта схватит его за эти самые полы и от себя не отпустит: только снег поземкой.

— И не собиралась я тебя ждать! — также традиционно закричала девушка вслед. И уже открыто и радостно засмеялась, разглаживая неожиданный подарок. Вот же: думал о ней, беспокоился... Сам связал! Будет, о чем пошептаться при следующей встрече с Гутрун: так и не нашлось момента рассказать подружке о новом удивительном знакомце.

И только уже повернув к дому, Берта сообразила: а когда же это Эрин видел, что она в ручей проваливалась? Получается, следил тайком, а она и ни сном ни духом?!

Или приглядывал, чтобы с ней, новенькой в здешних местах, ничего не случилось?

* * *

В прошлом году только перебравшаяся семья Берты боялась даже за ворота лишний раз нос высунуть из своего жилища на отшибе, поэтому не побывали ни на одной из больших ярмарок, что устраивают под стенами замка в четыре дня равноденствия. Зато в этом году и просить отпустить не пришлось: мать чуть ли не в спину вытолкала, благословив в путь-дорогу. Нисколько за кровиночку не обеспокоилась, посылая прямиком к логову страшных Хозяев. Берта подозревала, всё из-за того, что с торговым обозом едут с отцами парни с Краинки. Да и на самой ярмарке со всего Приграничья будет народу. Главное, гонор свой прятать куда подальше, к парням приглядываться, да на вечеринках не сидеть в темном углу бирючкой, больше себя показывать, улыбаться и разговоры разговаривать. Всё это мать втолковывала, собирая Берту в путь-дорогу. Вот в этом мешке пироги, сало, лепешки. Тут теплые носки, платок потоньше, но красивый, платье... не вздумай мне помять! Даже медью ссудила — скупо, наказав без крайней нужды не тратить. Ага, согласилась Берта, нетерпеливо поглядывая в окошко, а еще лучше обратно привезти! Наскоро прижала к себе вздумавших реветь сестренок, пообещав с ярмарки леденцов-гостинцев, кивнула топтавшемуся тут же деду и потащила мешок с жалким своим товаром к уже ожидавшим на дороге саням. Правда, пришлось вернуться — чтобы отправить назад направившегося было за хозяйкой Тура:

— Охраняй дом, понял? Домой!

Враз поникший пес громко заскулил вслед.

Гутрун откинула навстречу подружке меховую полость:

— Залезай, поехали!

Соловая лошадка тронула с места так резво, словно ползимы ожидала поездки в Высокое. Берта только и успела оглянуться на дом, быстро исчезнувший за придорожными сугробами. Пристроила ноги среди мешков с товарами на ярмарку, поплотнее укуталась и принялась рассматривать проносящиеся мимо заснеженные деревья, словно никогда их до этого не видела, то и дело отвечая на улыбку оживленной Гутрун. Путешествовать вдаль от дома аж на целую неделю, увидеть ярмарку, замок Пограничников! Да и — Берта поспешно запихала потайную мысль подальше — с Эрином повстречаться, говорил же, как раз к Зимовороту вернется. За оставленную семью можно не волноваться: подружкина мать обещала навещать через день. Да и кузнец вниманием не оставлял; может, как раз что и сладится в отсутствие старшей дочери: Берте казалось, что немногословный Рёрик ее побаивается. И то, привыкла она после смерти отца быть не только кормильцем, но и зачастую главой семьи, даже мать стала браниться на нее куда меньше...

Да и зимняя дорога в компании уже не страшила: к полудню они догнали обоз из трех саней, который выехал с Краинки еще затемно.

...Шагнув в двери постоялого двора Берта даже приостановилась: нижний зал был переполнен, все ели, пили, говорили, обменивались приветствиями и ругательствами одновременно.

— Чего стала? — проворчал Моди, младший старостин сын, отталкивая ее с прохода. — Вот же корова, не обойдешь ее, не объедешь!

— Сам ты... телок безрогий, — беззлобно отругнулась Берта. Прошлым летом Моди сильно ей докучал, но сейчас, после зимнего безлюдного кукования на хуторе, надоесть пока не успел. Да еще от длинного стола махала Гутрун, которой каким-то чудом удалось заполучить не только местечко на лавке, но и даже большую миску горячего супа. Берта приткнулась с краю, с удовольствием уминая горячую похлебку и послушно глядя, куда указывала подруга: то на пригожего парня, то на девицу разряженную...

Как было понятно по говору вокруг в Приграничье селился народ с самых разных мест: иные и беседовали меж собой на своем наречье, переходя на общий язык лишь ради понимания с обслугой или соседями по столу. И одежки, даром что все теплые меховые, были украшены и сшиты по-разному, платки или шапки у женщин с незнакомыми узорами; серьги и височные кольца посверкивали и позванивали, заставляя приглядываться к причудливым украшениям, а некоторые проезжие еще и одежду расстегивали чуть не до исподнего — не от жары, а как бы невзначай показывая свои цветастые мониста да гайтаны.

Молодежи было немало. Видать, многие отцы-матери рассуждают также, как Бертина родительница: деревень в Приграничье наперечет, стоят они вдалеке друг от друга, а потому где же знакомиться и приглядывать молодым себе пару, как не на праздниках всеобщих, ярмарках?

Краем уха сытая и согревшаяся Берта прислушивалась и к торговым разговорам: тут же били по рукам скупщики и промысловики; договаривались о цене, ниже которой 'ни-ни' продавцы; похвалялись рукоделием умельцы... У нее самой тоже было, что продать — утаила несколько шкурок от глаз вездесущего старосты: шибко дешевой была цена, которую тот за меха назначал, да и брал как бы нехотя, губу выворачивая и пофыркивая с пренебрежением — как ей казалось (или не казалось?), притворно. Вот и решила Берта продавать сама тайком от краинских, но опасалась продешевить или слишком большую цену назначить — а то придется возвращаться не солоно хлебавши. Надо сначала самой по рядам пройтись, прицениться, а потом уж свое предлагать...