Во власти небытия

— Явилась Бестия — тяжело прошептал дед, сжавшись от пробирающего холода.

Кошка, не обращая внимания на слова деда, вытянулась на полу, изредка поглядывая в его сторону. На столе стояла недопитая бутылка, но дед не прикасался к ней, а посидев ещё минут пять в полной тишине, прилёг на кровать, подогнув ноги к животу. Ещё через десять минут он заснул. Тревожный сон двигался сам по себе, лишь иногда вовлекая деда Прохора в свои сюжеты, которые носились на уровне далёких воспоминаний, смешивались с недавним разговором, уходили куда-то дальше, оставляя маленького Прохора где-то в стороне от стоявшего возле забора живого и смеющегося отца.

— "Он не сошёл с ума. Это они его забрали к себе" — пронеслось в голове деда Прохора.

Улыбнулся отец. Родное, чистое, светлое — притягивало Прохора, ему хотелось как можно крепче обнять отца, прижаться к нему даже в сто крат сильнее, чем в далёком, безвозвратном детстве. Хотелось, чтобы они были вместе, хотелось сказать, что он всё знает, чтобы отец услышал его прямо сейчас, в эту минуту, понял его, и Прохор вновь почувствовал сдержанную, но при этом очень глубокую любовь отца, которой нет и не может быть предела ни здесь, ни там.

Отец чуть слышно позвал его, Прохору не было страшно. Напротив, он обрадовался, когда отец повторил свой зов. Ласковый, низкий голос занял весь объём сна. Прохор быстрым шагом пошёл, затем перешёл на бег, стремясь к отцу, который всё ещё стоял у забора. Отец двинулся навстречу. Прохор видел глаза отца, в них светилась неподкупная радость встречи, которая сумела разорвать оковы слишком долгой и казавшейся бесконечной разлуки. После всё замелькало, заспешило, покрылось непроглядным сумраком темноты, пропитывающей всё вокруг.

Темень продолжала сгущаться, дыхание малость успокоилось. Руки перестали что-то искать, не обращая внимания на состояние сна, чёрная кошка забралась на табурет, напротив лица деда Прохора, внимательно наблюдала за мимикой на морщинистом лице...

Дед Прохор проснулся, когда и без того не очень активное солнце окончательно покинуло село, скрывшись за высокими макушками находящихся чуть в отдалении деревьев. Прохладный сумрак, поддержанный мелкими тучками, быстро опустился к земле, пока дед Прохор находился во власти беспокойного мельтешения своих снов. Он начал ворочаться с боку на бок, когда за окошками установилась слепая темнота. Ещё через несколько минут тяжело открыл затекшие глаза. На кухне горел тусклый свет. Дед Прохор сел на кровати, сердце начало биться быстрее. Через проем, не имеющий двери, дед хорошо видел сидящего за столом капитана Резникова. Тот что-то тихо говорил, иногда противно смеялся, почти так же, как и в тот злополучный день, когда он увидел его и того, кто называл себя Выдышем, в первый раз...

5.

... Печка дымила, начиная с марта. Прочистка доступных колодцев и трубы не дала результата, поэтому он тогда, с трудом дотерпев до мая, решил разбирать кирпичи в районе выхода газоходов к трубе. Сама печка была сложена очень давно, Прохор помнил её еще со времен невыученных уроков и казавшихся бесконечными, — долгих, тёмных, зимних вечеров.

Проработав от силы час, он наткнулся на потайной лючок совсем небольшого размера, который находился внутри основного газохода.

— "Это ещё что" — подумал тогда.

Закурил сигарету, усевшись на стул. В голове одно за другим возникали различные по своей природе предположения. Все они несли с собой волнующее предвкушение тайны.

— "Что там может быть. Деньги, нет, откуда они. Хотя, чем чёрт не шутит".

Очень осторожно, ощущая собственный пульс, выломал глиняную обмазку, потянул жестяную крышку. Рука не проходила в пространство тайника, ободрав об кирпич кожу, он всё же проник внутрь. Рука нащупала предмет, обернутый в тряпку. Прохор потянул его наружу и, развернув тряпку, высвободил для обозрения настоящую казачью шашку. Долго обстоятельно рассматривал он её. Переворачивал, пробовал идеально наточенное острие. Прикоснулся губами к блестящему полотну металла, чтобы ощутить ни с чем несравнимый привкус стали, но в этот момент случилась первая неприятность. Привкус мгновенно наполнился чем-то сладким, знакомым. Прохор на долю секунды подумал, что порезал губу, но это было не так. Кровь вторглась в его вкусовые рецепторы вместе со сталью. Прохор отстранил от себя шашку, положил на стол. Постоял, глядя на неё, пока неприятный привкус чужой крови не оставил сознание в покое.

Воспоминания с большим трудом проникали к нему. Что-то мешало, не пускало занять столь важное им место. Преодолев препятствия, проглотив лишний, как казалось, стакан самогона. Прохор вспомнил отца, затем себя мальчишкой, затем молодым парнем, сидящим на берегу дальнего озёра...

Дальше хуже. Что-то незваное появилось в обычном обиходе жизни. Хотя если честно, то первое время он списывал мелкие неурядицы на настигшую чёрную полосу, которая очень хорошо знакома многим, и Прохор не видел в собственной персоне какого-то особенного исключения. Дела привычные давным-давно не спорились, всё валилось из рук. Появилось постоянное раздражение на самого себя, ещё большее раздражение на находящихся рядом людей, от этого очень скоро нарисовалась на пороге замкнутость. Желание перебороть свалившиеся неизвестно откуда изменения, присутствовало лишь первое время. Он старался убедить себя, что всякое бывает. Нужно только суметь настроить себя на волну позитивного настроения и пусть для этого нужно какое-то время обманывать самого себя, закрывать глаза на что-то ненормальное. Иногда смеяться над странностями, которые всё чаще и чаще стали гостить возле него.

То неожиданно упадёт со стола нож, хотя лежал он до своего падения почти на середине этого самого стола, то сама собой откроется входная дверь, закрытая на стальной толстый крючок, и ещё крючок долго противно раскачивается на глазах, напоминая о себе и о своём странном поступке. Один раз и вовсе услышал чужие голоса в гостиной дома. Осторожно прокрался с кухни, ещё осторожнее заглянул в гостиную, но там никого не было. Прохор хотел вернуться назад, сделал шаг, как в гостиной сам собой включился телевизор.

Эти события уже с трудом могли подстроиться под теорию о чёрной полосе. Новый этап заявил о себе испугом. Тёмная тень легла на лицо Прохора, о прояснение настроения не было и речи. Мысли скатывались к психиатрии, вспоминался несчастный отец. В одном из порывов даже поехал в город, чтобы искать помощи у медиков по душевным недугам, но в последний момент струсил. Нашёл тысячу отговорок, установил контрольные сроки, после которых уже не позволит себе никаких поблажек. С этим, хорошо напившись, вернулся домой и на радость два дня прошли в полном спокойствии. Третий день тоже начался неплохо и до вечера ничего особенного не происходило. Перепилив целую стопку досок, оставшихся от разобранного недавно старого сарая, Прохор, удовлетворённый заслуженной усталостью, поужинал, как и полагается, принял пару стаканов самогона, после чего сидя напротив включенного телевизора, заснул прямо в кресле. Сколько проспал, никогда не вспоминалось, но что снилось, запомнил, от того, что сон неожиданно получил продолжение с четким и ясным дополнением. Снился разговор, точнее диалог, в котором не понимал сути, а лишь слышал громкие голоса, развязанный смех, чужие интонации. Ударялись об голову знакомые слова, всё те же русские, матерные и простые, но они имели одну немаловажную особенность. Они при всем старании не складывались во что-то общее, понятное, до той поры, пока сон не продвинулся в следующую по счёту плоскость. Телевизор продолжал говорить устами молодой красивой девушки, о прошедших где-то рядом и не очень событиях. Экран позади девушки отсвечивал глубокой палитрой цвета, а на кухне кто-то говорил, и их голоса были несомненным продолжением, только что, как казалось, закончившегося сна.

Прохор, тогда чуть дыша, появился на собственной кухне. Страх опутал с ног до головы, охладил холодной испариной ладошки на руках, застрял тяжёлым, с острыми краями, комком в горле. Глаза видели чужаков, и они были непросто чужими людьми в его доме. Они являлись частью инородного мира. Мира, которого не должно было быть на его кухне, но он находился перед ним, не пытаясь даже хоть как-то спрятаться или может замаскироваться на время. Прохору не было необходимости что-то домысливать, всё понимал уже сейчас, как будто кто-то заложил в сознание ответ заранее, пока спал возле включенного телевизора. Чужаки вели себя так, как будто его появление возле них не было для них чем-то новым, а скорее напротив, вернулся к столу собутыльник, вышедший две минуты назад по малой нужде.

Капитан Резников, одетый в форму защитного цвета, посмотрел на Прохора, стоявшего в проёме, только десять секунд спустя, а Выдыш и вовсе не повернул в сторону Прохора головы. Он смотрел в темноту за окошком настолько внимательно, что можно было бы подумать о том, что он способен видеть через эту темень, подобно чёрной кошке, которую сейчас увидел Прохор. Та крутилась возле ног капитана Резникова, натирая и без того до блеска начищенные сапоги последнего.

Лицо Резникова выражало залегшую в тонких складках морщин под глазами усталость. Спрятавшаяся в серости будней аристократичность, проявляла себя лёгкой чуть заметной для неопытного взгляда тенью. Врожденная тонкость загрубела, покрылась несмываемым налетом жесткости. Но, не смотря на приобретенную за не один год обыденность, лицо капитана не могло скрыть своей породы. Ещё сильнее её выдавал взгляд открытых своей глубиной глаз, длинные ресницы дополняли глаза окантовкой красоты. Лёгкая синева тщательного бритья на упругих щеках хорошо сочеталась с правильной формой носа и губ. Короткая стрижка с вкраплениями седых волос, которые отблескивали скрытым серебром, и напоминали о том, что тонкие морщины возле выразительных глаз не одиноки и суровые годы отразились не только на них.

— Проходи, не стой в дверях — обратился к Прохору капитан Резников.

Его голос звучал спокойно, имея в себе что-то свойское, непринужденное.

Прохор сделал один шаг вперёд, посмотрел себе под ноги, по-прежнему боясь смотреть чужакам в глаза.

— Там нет дверей — неожиданно произнёс Прохор, после чего ещё больше испугался, когда в его сторону наконец-то повернулся Выдыш.

— Раньше были — просто отреагировал капитан Резников.

— Давно их уже нет. Сколько себя помню — продолжил Прохор, присаживаясь за собственный стол, который казался сейчас самым чужим из всех самых чужих на свете столов.

Ощущение страха сковывало, пронизывающая анемия делала руки и ноги такими же чужими, как и находившийся перед глазами Прохора стол. Он смотрел по-прежнему вниз, узоры, нанесенные на клеёнку, не складывались в какую-то общую картинку, разбивались на фрагменты, тем более капитан Резников и Выдыш молчали. Прохор кожей ощутил, что пришельцы просто на просто изучают его, подобно вытащенной из старого сундука реликвии. Странным образом всё поменялось местами. Прохор был в своём доме и был в нём абсолютно чужим. Собственное время, в котором существовал он, не могло защитить его от тех, кто, без всякого сомнения, для Прохора, в отличие от него, были здесь чужими, извлеченными из времён, давно покинувших эти места, оставившими, как казалось, навсегда сознание даже тех немногих, кто, ещё напрягая с усилием своё воображение, мог бы представить время, в котором естественно, если можно сказать, выглядел бы Резников и ничем бы не удивил Выдыш.

Он вообще показался Прохору человеком куда более зловещим, чем капитан Резников, хотя у Прохора ни на секунду не возникло сомнений в том, кто из них является старшим. Это также было заложено в него чем-то необъяснимым, пришедшим вместе с его гостями. Прохор мог бы ещё долго бояться собственных догадок, кружившихся в самой глубокой, загнанной в дальний угол, части испуганного сознания, но отгадка, чтобы не мучить, сама вылезла наружу.

— Поручик налейте водки. В горле пересохло — капитан Резников, посмотрел на Прохора, улыбнувшись.

Поручик Выдыш молча взял со стола бутылку. Прохор подумал о том, что изделие из стекла соответствует своим происхождением временам самого поручика. Стаканы, напротив, были из куда более знакомой эпохи. Выдыш наполнил каждый из гранёных близнецов на треть. Капитан Резников молча поднял свой стакан, то же самое сделал Выдыш. Прохор постарался взять стакан как можно крепче, чтобы новые знакомые не заметили, как трясутся его пальцы. Обжигающая жидкость с трудом провалилась внутрь, но Прохор быстро почувствовал знакомое тепло пробежавшие по каждой частички напряженного тела. Взгляд переместился на чёрную кошку, — и Прохор снова начал каменеть, увидев возле неё отгадку своего положения. Шашка была воткнута прямо в деревянный пол слева от капитана Резникова. Несмотря на тусклый свет, что распространяла от себя небольшая лампочка, острые грани шашки блестели хищным отсветом, холод от стали мгновенно оказался на коже Прохора. Неприятные мурашки поползли волной, заставив съёжиться, тяжело вздохнуть. Он потянулся к бутылке с водкой, но испугавшись, в последний момент, одернул руку. Его желание поддержал капитан Резников, он сам налил в каждый из стаканов.

— Пей — произнёс он.

Прохор жадно вылил в себя содержимое стакана, почувствовал долгожданное опьянение, которое начало приятным приливом расслаблять сжатую в клубок нервную систему, вместе с этим, начал терять свои позиции противный, пронизывающий насквозь страх. Глаза впервые оглядели обстановку по-хозяйски, пришельцы показались не такими уж страшными, и он отметил про себя не только неопрятную обстановку своего жилища, но и то, что Резников не выглядит враждебно, в его взгляде и движениях нет ничего вызывающего, агрессивного. То же самое касалось и поручика Выдыша. Он почти всё время был погружен в себя. Его крупное, некрасивое лицо выражало собой заметную апатию, а водка была хороша, через пару минут она вовсе завладела головой Прохора, проникла в руки и ноги, наполняя их кровью, настроила по своему усмотрению фокус зрения, и Прохор, расслабившись, откинулся на спинку стула.

— Так-то лучше — сказал капитан Резников, заметив опьянение на лице Прохора.

— Давайте знакомиться, Афанасьев Прохор Сергеевич. Как вы поняли, мы хорошо вас знаем — сказал Резников

— Я вас тоже, только не пойму, каким образом — спокойно и уверенно произнёс Прохор.

— Не удивлён, но всё же соблюдая правила приличия. Я — капитан окружной контрразведки Резников Семен Петрович. Рядом со мной поручик — Выдыш Валентин Вениаминович, представляющий тоже ведомство, капитан Чечек временно отсутствует, но вы ещё встретитесь с ним.

— Майор милиции в отставке, точнее на пенсии, Афанасьев Прохор Сергеевич — официально отрапортовал Прохор.

По лицу капитана Резникова было невозможно определить степень его опьянения. Прохор, размышляя про себя, попытался это сделать, но быстро оставил пришедшую внезапно мысль в покое. Капитан чувствовал себя вальяжно, если точнее, то совершенно расслабленно. Он почти не делал лишних движений, его взгляд находился то в самой непосредственной близости, то отдалялся совсем ненадолго, погружаясь в какое-то только ему известное измерение. Потом Резников, как будто спохватившись, быстро возвращался назад, боясь упустить что-то важное. Несколько раз за время короткого, по сути, молчания, он пристально старался заглянуть в самое нутро глаз Прохора. Резникову хотелось вывернуть Прохора наизнанку как можно скорее, и Прохор мгновенно почувствовал именно этот странный и пугающий посыл. Через пару секунд взгляд Резникова менялся, и Прохору, застигнутому волной неожиданного страха, начинало казаться, что и этот недружелюбный взгляд лишь показался.