Умница

— Я сейчас кликну охрану. И первую свою ночь влезшая в тело принцессы плебейка проведёт не королевских покоях, а в камере.

— А я завизжу охране, что на меня напала сбрендившая наставница, а потом, что я от такого шока потеряла память... А если не поможет... "Твои успехи будут моими... и наоборот", — зримо процитировала я. — Королевские покои Вашей воспитаннице там, у нас не светят по-всякому. Не в принцессах я! А вот, наоборот... Если вдруг Добровец всё же соблазнится на мою дорогущую квартиру... — и опять добавила: — Пожалуйста!

В последнем слове у меня не было просьбы — в нём было последнее предупреждение. Сейчас она усмехнётся, я брошусь вперёд и попытаюсь опрокинуть кресло вместе с ней... Вдруг возникла уверенность: у меня свалить этот тяжеленный, предельно устойчивый предмет меблировки получится. Я вдруг почти увидела, как взметнутся вверх ноги этой.... этой... Я тебе покажу "овсянка, сэр!".

Она усмехнулась и...

— Кажется, с чем можно работать, присутствует, — она встала, сделала шаг ко мне и потребовала: — И выпрямись.

Я с облегчением выдохнула.

— Right now! — по-оксфордски ввинтилось в мои уши.

Спина выпрямилась сама, плечи расправились сами, голова откинулась сама, живот втянулся внутрь, попа выгнулась и... И мне стало удобно. И позвоночник ощутился пружиной, и груди ощутились сладостью, и руки — силой, и ноги — скоростью!

— Фу, — выдохнула стоящая напротив, — сработало. А что сии слова означают?

Я ещё вслушалась в себя — кайф! И набрала в грудь воздуха, чтобы объяснить....

— Фу! — тут же отреагировала мадам. — Опять эта замухрышка! Вчувствуйся в себя! Да не в себя — в своё тело! Давай! Прямо в солнечное сплетение!..

Да теперь запросто!

— Так! И выплесни!

Выплеснуть тоже оказалось просто.

— То-то же. Взгляни на себя в зеркало.

Я взглянула. Из зеркала смотрела и плескалась молодостью и счастьем юная принцесса.

Стараясь не расплескаться, стараясь не вмешаться в этот восторг, я ответила:

— Это на другом языке моей планеты — "прямо сейчас". У Вас талант.. Так поймать акцент...

— Я знаю все известные языки моей планеты. Даже с гоблинами общаться могу. А у них гортань несколько не так устроена... Сядь!

Я, было, двинулась, но запнулась: ноги не хотели слушаться моего головного мозга, они хотели — по-своему. И я отключила мозги! И губы над мозгами захохотали сами!

— Умница, — улыбнулась мне, смеющейся, наставница. — А теперь говори: кто ты?

Захотелось сбросить туфельки, подобрать ноги и растечься по креслу. Подожди! Что-то ещё не так... Мадам бурчать начнёт? Не то... Её ворчание — в рамках привычного, в рамках безопасного. Даже её наказания, даже предполагаемые розги... Розги?! Меня за всю жизнь никто пальцем не тронул! Ну, были три драки. Одна — вообще, в детском садике. Вторая — в третьем классе. В последней — в десятом — мне здорово досталось, еле потом разрулила. А здесь... Нет, здесь розги, чем-то неприемлемым моему телу не казались... Значит, не из-за мадам, а что? Что не так?

— Извините, дайте хоть чуточку дух перевести... — я показательно вздохнула.

И опять... Я даже чуточку задохнулась: такой эйфорией дохнуло от переполненного жизнью тела. Дома бы удержалась — подержала бы лицо, здесь не стала, здесь я снова засмеялась от удовольствия. Кажется, мадам хотела буркнуть что-то типа: "Принцесса, Ваша осанка!", но не стала. Принцесса мне там жаловалась, что она магически нейтральна, а это не магия?

Я огляделась. Комната была просторной, квадратов 35-40... Вот только квадратной она не была. И прямоугольной — тоже, в ней, вообще углы отсутствовали, как класс, она была — овальной. И не только в плане. Пол в стены и, я подняла голову, и стены в потолок переходили не стыком плоскостей, а по некрутому радиусу... "Неудобно же мебель расставлять!" — подумала я, взглянула на ближайший шкаф и осеклась: его задняя стенка была аккуратно вписана в закругленность стены-пола. Чуть дальше камень стены прикрывала шпалера, на полу лежал толстый ковёр, а вот между ними оставалось чуть-чуть голого камня... Я не стала сдерживать темперамент девчонки — вскочила с кресла, пронеслась по комнате, опустилась — пригладила закругление... Камень. Но он был... По такому можно было бы и босиком — его шершавость была приятна коже, и ещё: он не отдавал стылостью.

— Гномы считают наш дворец одним из доказательств своей первородности — да каждая из старших рас доказывает, что первыми были именно они. Но этому зданию более двенадцати тысячелетий, и его, якобы возвели прародители гномов. Впрочем, "возвели" некорректный термин. По гномьим преданиям здесь стоял огромный утёс, и строители снаружи убрали лишнее, а внутрь запустили камнегрызов — от них в истории осталось только несколько гравюр, живые разноразмерные мешки, выделяющие каменную кислоту — что бы оно не значило! — которые проели проходы и комнаты... И вентиляционные шахты, и трубы, и трубки разные технологические... Во дворце всегда тепло, и никогда не жарко, не душно... И на этот камень не ложится магия. Естественная абсолютная защита от проклятий! Что у нас — существенно. Весьма и весьма.

"Проклятия", "камень", технологические трубки"... Комната была светлой и лёгкой. Палевые оттенки мебели, розоватые — белья на широкой утопленной в алькове стены кровати, их отклики друг в друге на картине, забранной в овальную резную раму, на которой летнему восходу радовался цветущий луг, и овальное окно, в котором радовалось синее-синее небо... И отмеряли время исполненные под средневековую башенку напольные часы. И в зеркале, в том, где недавно отражалась я, сейчас отражалось переполненное небом окно.

Я не спеша снова устроилась в кресле. Мозги сразу возмечтали расплыться амёбой, но тело только чуть по-другому изогнулось... И я по-прежнему словно чувствовала, ощущала, контролировала каждый позвонок позвоночника!

— Передохнула? Излагай.

— Я — Дарья Улитина. Мир — Т8, — начала отвечать я. Во-первых, надо показать договороспособность возможной — с очень хорошей вероятностью! — союзнице, во-вторых, в таком случае первые крохи информации обо мне для неё сейчас важней, чем мне информация о ней или о её мире: ей здесь меня обустраивать. Здесь и сейчас! — Мне двадцать три года, а годы у вас и у нас, судя по Вашей восемнадцатилетней воспитаннице, приблизительно равны друг другу...

— Двадцать три?! Стоп! Ты хоть девственница?

— Что? А какое...

— Стоп! Во-первых и навсегда — верни на лицо мою девочку!

То есть, "убери с экрана свою противную умную харю!"

Что ж, ещё раз опробуем алгоритм: мозги отключить, а для этого вчувствоваться в... Ну, хотя бы в касание белья по телу... По бёдрам, по груди... Шевельнуться, вздохнуть... И ощутить скольжение ткани по... Ничего ж себе... Как принцесса с такой чувственностью девственницей-то оставалась?!

— Так-то, милая, — улыбнувшись, поприветствовала свою любимую ученицу наставница. — Девственность принцессы Диагоны — государственное достояние, — сообщила она мне. — Сокровище королевское оно.

— А я-то здесь где?! — сказала я и опять засмеялась. — Ведь это моё — там осталось!

Вообще-то мозгу захотелось злобно хмыкнуть, но я его злобно заткнула и теперь вслушивалась в хрустальные перезвоны смеха юной наследницы шестисотлетней династии.

Я! И это теперь — я!

— Девственность души в данном случае едва ли не важнее девственности физиологической — мало ли что в спортивном зале случиться может! Так что, пожалуйста, скажи мне, что у нас эта проблема не появилась!

— Там я умная и некрасивая. И мужчин у меня не было.

— Так, давай без всяких экивоков или эвфемизмов. Конечно, оно и так с вероятностью до нуля, но требуется полная однозначность. Ты — девственна?

— Да!

— Отлично. И девочку удержала. Продолжай.

— А почему... "до нуля"? — девочка снова захотелось порадоваться. Губки раскрылись, зубки блеснули... Нет, я не смотрелась в зеркало, я не видела — я и так знала.

— Просто. И ритуал сам подбирает достаточно рабочие варианты, да и Диагона... У неё одиннадцатая ступень интуитивистики. И уж своего зеркального близнеца с самого начала она бы в безысходное положение не поставила.

— Одиннадцатая? Мне она говорила о сто двадцать девятом градусе...

— Сто двадцать девятый градус из ста сорока четырех соответствует одиннадцатой ступени. Одиннадцатой из двенадцати. Не отвлекайся, продолжай!

— Нет, но тогда...

Я, наконец, поняла, что мне не давало покоя: суть страха моей ушедшей визави. Как её назвала женщина? Диагона? Диагона боялась. И, если в конце она испугалась гнева своей училки, то раньше... Раньше страх был другим, не таким острым, но более основательным. Я бы сказала, более фундаментальным...

— Тогда... Здесь, во дворце есть постоянная охрана?

— Дворцовая стража всегда на часах. О чём ты?

— Диагона... Интуитивистка ваша, боялась... Я поначалу на Вас погрешила, но... Но Вас она по-другому испугалась.

— Процитировать её слова можешь?

— "Чую, время моё истекает", "Уже просто свербит — время!", "Быстрее! Пожалуйста, быстрее!" — последняя фраза — это уже точно про Вас, а как она потом визжала, Вы слышали сами, — тут я решила, что не время деликатничать! — Вы не могли бы связаться с охранниками? — и добавила: — Right now.

— "Чую..."? Плохо. Негодяйка, сколько раз ей говорила...

Она отвернулась от меня, стремительно — это в своей юбке-то до пят! — подошла к двери, сдвинула лепесток вписанного в рельефы двери кожуха, откинула вбок рукоятку и звякнула широким — сантиметров на двадцать — стальным засовом. Стальным? Какой-то странный отблеск у этой "стали"!

Шаг назад. Вскинутая рука, и дверной проём подсветился голубовато-серым туманом... который через пару секунд втянулся внутрь. И дверь опять стала выглядеть дорогой комнатной дверью, а не банковской плитой из фантастических боевиков, облепленной то ли переплетёнными щупальцами, то ли перепутанными корнями.

А женщина обернулась ко мне, взглянула, поморщилась... И решилась: повернула колечко на среднем пальце левой руки камешками вперёд и сковырнула один. Он полыхнул искоркой, поднялся в воздух, разбух, запульсировал...

— Браккас? — позвала она в него, и из него послышалось:

— Шейла? Что стряслось?

— Диагоне страшно. Проверь охрану её покоев.

— Ой-ой-ой... Ладно, пошлю, проверят.

— Не "ой-ой-ой", а сейчас же! И не "пошлю", а вызови старшего! Прямо при мне!

— Камень, что ль, тратить?!

— Я потратила. Диагоне страшно, — и она взорвалась: — Не доходит?! — и потребовала: — Быстрей! Чтоб я успела услышать.

— Исполняю, — тон изменился. Кажется, до неведомого мне Браккаса, наконец, что-то дошло. И опять его голос: — Сгорни?... — молчание. — Сгорни?! — молчание. — Сгорни!! — ещё две секунды он выждал, а потом: — Охрана, тревога! — и ярко озарился браслет на левой руке наставницы, и таким же светом полыхнула серая брошка на моём платье, и овальное окно, в котором синело небо, перекрылось резко упавшими ставнями. В комнате на мгновение стало темно, но тут же вспыхнула люстра. — Шейла, отряд будет через полторы минуты. Продержись!

— Уж как-нибудь... — успела усмехнуться она, и пульсировавший огонёк рассыпался искрами.

Она метнула взгляд в сторону высоких, исполненных под декоративную крепостную башню, часов, шевельнула пальцами, и напротив острия секундной стрелки зажглась синяя точка, а стрелка продолжила свой бег... С привычной мне по Земле скоростью... И тоже шестидесятеричная система исчисления времени? Да неудивительно: в двенадцатеричной не хватает делителя на пять. А двенадцать помножить на пять — как раз шестьдесят.

Секундная стрелка добежала до самой верхней отметки, минутная тоже сдвинулась, и часы, как на Земле начали отмечать закончившийся час. Четыре часа пополудни.

— Так, и на всякий случай... — Шейла шагнула ко мне. — Встань!

Встала. Она, явно привычным движением, как большую куклу, повернула меня к себе спиной. Тело привычно подчинилось — ноги исполнили с младенчества затверженные па... А она... Кожей спины я почувствовала скольжения стали. Она перерезала шнуровку платья... И не только платья.

— Некогда. Полторы минуты! — объяснила мне. — Переоденешься... Идём!

Она поволокла меня к шкафу, откатила дверцу. Внутри была только пара комплектов — один в малахитовых тонах, другой в лазурных: ботинки, носки, бельё, платье, безрукавка, косынка. Узнала тип белья. У нас на бирке подобного бюстгальтера была бы маркировка: "Compression". Усмехнулась: мне с моим вторым номером особого подтягивающего эффекта не требовалось. Да и вообще... Не спортсменка я там была. От слова "совсем". Впрочем, и спортсменки... У нас такое бельё обычно подчёркнуто асексуально, а это... И мне это надевать? Так... А что на мне сейчас? Мамочки ж родные!..

И тут дверь дёрнулась.

— Принцесса! Во дворце тревога, откройте дверь.

Шейла махнула мне рукой: "С этим без тебя управлюсь." И другим жестом: "Переодевайся! Быстро!" — указав на зеленоватый комплект.

— Кто это там?

А сама скинула свои модельные туфельки и подхватила светло-голубые ботинки.

— Я — Сгорни Тагорн, начальник вечерней стражи покоев принцессы Диагоны. Госпожа Лаккас, выходите!

Пауза. Госпожа Лаккас зашнуровывала левый ботинок.

— Минуту, Тагорн. Принцесса переодевается.

Я переодевалась.

— Не до нарядов! Враги кругом. Выходите в чём есть!

На мне в этот момент руки сами — я, как могла, старалась не мешать им! — обустраивали на непривычных моим мозгам выпуклостях непривычное моему изначальному телу бельё.

— Конечно-конечно... — Шейла явно тянула время. — Несомненно, врагам будет полезно полюбоваться на Диагону... в чём она сейчас есть. У них всё оружие сразу из рук и повыпадает! — женщина взглянула на меня, заулыбалась. Она почти облизнулась! — Тебе, небось, тоже хочется? Хоть в замочную скважину подсмотреть? Ведь теперь этого, которое "есть", на ней почти что и нет!

— Мы вскрываем дверь!

— Да подожди ты! Ну, сейчас...

— Быстро!

— Иду...

Но с места она не сдвинулась. Она дошнуровывала второй ботинок.

Потом дверь ощутимо подалась, но Шейла только усмехнулась. Ещё раз, ещё!..

— Что, "охрана", не получается?! И с чего бы это, казалось? — она попыталась втянуть их в перепалку. Не получилось.

Сквозь вырезанные узоры, прямо сквозь древесину просочилось что-то багровое, оно расползлось по всей двери и проявило голубоватые, наложенные Шейлой, корни... И корни начали усыхать...

— Ничего ж себе! — пробормотала наставница. — Не-е, с этими мы драться не будем. Так, — она мельком взглянула на меня, я покончила с бельём и занималась обувью, — слушай... Коротко главное: ты магически нейтральна, то есть для магии ты — чёрная дыра. Файербол, к примеру, в ней просто утонет, ты и не почувствуешь ничего, но, если телекинезом швырнуть в тебя булыжник, он раскроит твою голову. Только тебя до последнего беречь будут и камнями швыряться поостерегутся, — она, время от времени поглядывая на меня, следила за дверью, на которой корни, как могли сопротивлялись, багровой тле, но зараза уверенно побеждала. От первоначального их месива оставалось хорошо, если половина... — Ещё одно твоё сокровище: та чёрная дыра — она ещё и "чёрный колодец", хранилище маны. Знаешь, что это?